Закономерности ветра

      Цунаде кидает рассерженный взгляд на Шизуне, и та невольно подается назад, вжавшись в спинку стула. Бледнеет и закусывает губу. Тонтон в ее руках сердито сопит. И эта туда же. Мелкая предательница.       Хокаге, со всем этим гребаным грузом ответственности, заслуживает в кои-то веки полноценно расслабиться, разве нет? Она не планирует набираться в самые сопли, но вот культурно пропустить стаканчик-другой с тем же райкаге… почему нет? У них впереди военный конфликт мирового масштаба, горы трупов и один семнадцатилетний мальчишка, которому разгребать все это дерьмо. Во что ты ввязался, сопляк?       Цунаде, опустив голову и положив руки на столешницу, косится на столик в противоположном углу кафетерия. Казекаге Гаара сверлит невидящим взглядом картонный стаканчик из-под кофе. Плохо тебе, да? Ты ведь не дурак и понимаешь, кому и зачем сдалось это щедрое назначение. Но ты, как всегда, молча принял очередную пощечину от вышестоящих. Какие интриги плетутся против тебя наверху, и как в таком юном возрасте ты умудрился костью в горле стать у даймё с их прислужниками и интриганами? Гребаная политика. Лучше бы они там, наверху, о странах подумали лишний раз, о населении, о кадрах, а они пытаются избавиться от неугодного, излишне прямолинейного мальчишки. Постыдились бы.       Сестра смотрит на него испытующе долго, но так и не получив в ответ ни слова, поднимается со стула и, проходя мимо, коротко задерживается ладонью на плече брата. Пальцы врезаются в ткань камзола, ткань сминается в местах давления. Темари неохотно покидает зал кафетерия, оставляя Гаару наедине с его мыслями. Гаара прикрывает глаза, а потом коротко косится в сторону Цунаде. Заметил, по всей видимости.       — Шизуне, Тонтон надо покормить, — заявляет Цунаде, недолго думая.       Шизуне, очевидно, намеков сегодня не понимает от слова «совсем».       — Я кормила ее два часа назад, вы еще заседали с коллегией.       Цунаде гневно зыркает на нее, а потом выразительно кивает в сторону казекаге.       — Тонтон очень голодна, Шизуне.       Та осторожно переводит взгляд на столик в дальнем углу зала и приоткрывает рот в беззвучном «а-а». Теперь на лице Шизуне начинает проступать осмысление. Слава богам!       — Я поняла. Тонтон, мы отправляемся в номер, — Шизуне резко поднимается с места под неодобрительное пыхтение Тонтон.       — Прекрасно, — кивает им на прощание Цунаде.       Она дожидается, пока двери кафетерия с круглыми маленькими окошками перестанут лихорадочно раскачиваться, сомкнутся наконец и застынут на месте. В пустом кафетерии воцаряется тишина. Кажется, даже автоматы с закуской и кофейными напитками, щелкнув да коротко вздрогнув, перестают давяще гудеть.       Ну что ж, ладно. У нее, возможно, материнский инстинкт развит не на ура, но эта возрастная женская сентиментальщина давно прорастает внутри, чего уж тут скрывать, в самом деле? Мальчишку жалко. Мальчишка хороший, талантливый, ответственный. Они, возможно, не всегда ладили, но быстро притерлись, нашли общий язык и научились прощать друг другу некоторые особенности поведения, кхм, если это можно так назвать. А то, что Гаара излишне принципиален и не слишком гибок, так это вопрос времени и опыта. Лицемерить он умеет, вести переговоры тоже, научится хитрить с годами так, что рано или поздно почувствует перед кем стоит держать лицо, а перед кем можно немного и прогнуться. Честность – это хорошо и здорово, но не тогда, когда за нее тебе приходится расплачиваться карьерой и признанием. В лучшем случае. А как поступают с военноначальниками, погубившими гарнизоны бойцов далеко не всегда по своей вине? Именно. Дожидаются смертной казни в затхлой камере, будучи признанными военными преступниками и предателями собственного народа. Удобно.       Цунаде подходит к столику Гаары и хватается рукой за металлические перекладины, образующие спинку стула, на котором недавно сидела Темари. Кидает быстрый взгляд на двери кафетерия. Никого нет, чудесно. Возможно, им даже никто так и не помешает до конца разговора, стремительно и бесцеремонно ворвавшись в обитель гастрономических изысков быстрого приготовления.       — Можно? – вежливо спрашивает Цунаде.       Гаара будто и не слышит, излишне погружен в себя.       — Гаара, — настойчиво зовет его она, и со скрипом выдвигает стул. — Могу я присоединиться?       Тот рассеянно вскидывает взгляд, потом быстро моргает, будто сообразив наконец, кого перед собой видит, и торопливо поднимается с места.       — Да конечно, — он порывисто указывает ладонью на стул, и терпеливо дожидается, пока Цунаде устроится за столиком. Воспитание его, конечно, безупречно даже по меркам Ветра. – Прошу прощения.       Она в свою очередь ждет, когда Гаара снова займет свое место, и старательно перехватывает его взгляд, чтобы этот премудрый, и перемудренный заодно, мальчишка не вздумал вновь уходить от разговора или изворачиваться.       — Ты рассеян. Никогда тебя прежде таким не видела.       Гаара только напряженно вглядывается в ее лицо, будто силится что-то прочитать. Возможно, хочет понять, насколько сам может ей доверять.       — Да. Виноват. Но на то есть причины, и я пытаюсь с собой справиться.       Он опускает взгляд и касается пальцами обеих рук низа стаканчика, старательно прокручивает, потом еще раз, но в другую сторону.       — Я тебя не упрекала, — Цунаде складывает руки на груди и откидывается на спинку стула. – Злишься?       Гаара молчит. Очень долго молчит. Цунаде уже открывает рот, чтобы очередной фразой подтолкнуть Гаару к разговору, когда вдруг:       — Я, наверное, должен чувствовать себя польщенным. От меня пытаются избавиться, назначить козлом отпущения. Моей заслугой хотят сделать бесчисленные жертвы, которые, несомненно, будут, и которых, увы, не избежать. Мы выступаем против силы в семь биджу, и никаких иллюзий насчет исхода этой войны я не питаю.       — Прости, не совсем поняла, причем тут чувство удовлетворения тогда? – Цунаде невольно хмурится.       Гаара продолжает, не глядя на нее, вертеть полупустой стаканчик, будто от этого простого действия зависит его самообладание, не иначе. Она сейчас хлопнет долбаный стаканчик об столешницу к хренам одним движением, если он не прекратит. И плевать на кофейные брызги и скверное настроение казекаге.       — Так избавляются от сильных и неугодных. Так избавляются от тех, кого боятся и в ком чувствуют угрозу, верно? – Гаара вздыхает и, опустив ладони на столешницу, прислоняется спиной к металлической решетке стула. – Да только глупо обольщаться. Я просто мальчишка, которого можно будет потом заставить играть по правилам, спустив на тормозах следствие, объяснив все неудачи и смерти моей неопытностью и тщеславием. Кому в здравом уме придет в голову назначать главнокомандующим альянса шиноби семнадцатилетнего пацана, который всего два года как на посту казекаге? Все сделано с расчетом. Потом меня просто поставят перед выбором: выслуживайся и угождай или потеряешь все, включая жизнь.       Глупо отрицать, но у нее сердце кровью обливается, хоть она старательно и не подает вида. Возможно, будь это какой-нибудь другой, малознакомый и малопримечательный сопляк, которого едва от маминой сиськи оторвали, Цунаде бы только внутренне возмутилась, но уж точно не рвалась бы утешить несчастного. А тут… Гаара, и Шизуне не даст соврать, что он и на нее, Цунаде, успел произвести впечатление. Она с легкостью может понять тех, кто его терпеть не может, и тех, кто им очаровывается. Периодически она сама не прочь его за уши оттаскать, да только этикет не позволяет, или снисходительно улыбнуться – зависит от его выкрутасов и политических ходов. И как ни посмотри, а доверить Наруто этому парнишке – верх здравомыслия и женской интуиции. Но кто она такая? Названная бабка? Не ей решать что-либо в делах сердечных.       Проклятье! Жизнь к Гааре крайне несправедлива. Может, характер она и закалила, но шрамировала мальчишку так, что врагу не пожелаешь.       — И тем не менее ты согласился занять должность, — замечает Цунаде.       Ей, правда, интересно, чем он руководствовался. Особенно, понимая, что его ждет.       — А кто бы еще смог? – Гаара встречается с ней взглядом и коротко, совсем невесело улыбается. – Ну назначили бы они на эту должность человека случайного и не слишком умного, амбициозного, еще более неопытного. На то ведь расчет? Так они пытаются прикрыть тылы, когда общество будет скорбеть и злиться? Нужен тот, кого не жалко.       Он вдруг замолкает, закусывая нижнюю губу, и качает головой. Но продолжает:       — И к чему бы это случайное назначение привело? Альянс бы потерял из-за амбиций и тщеславия командира столько бойцов, что страшно и вообразить. А то и помер бы этот командир, оставив армию в раздрае и панике. Кадры решают многое. И не мне вам это говорить, Цунаде-сама.       Мрачная решительность. Не то чтобы Цунаде этого совсем не понимала, когда-то она сама готова была отдать последние силы, чтобы защитить деревню и обеспечить медицинскую помощь всем нуждающимся даже ценой собственной жизни.       — Куда любопытнее, почему Собрание Каге одобрило мою кандидатуру, — Гаара вновь поднимает на нее взгляд, отрываясь от степенного созерцания гребаного стаканчика.       Цунаде вздыхает. Вот они и подошли к тому, чтобы она тактично объяснила союзнику любезно вынесенный ему всеми смертный приговор.       — Мы исходили из того, что ты достаточно молод, чтобы твое имя не фигурировало в каких-либо войнах и напряженных конфликтах. Ты силен и неплохо зарекомендовал себя как лидер. И, да, ты ответственен в разы больше, чем амбициозен. Решение было единогласным. То, что это решение совпало с решением даймё всех великих стран, поверь, и для нас стало сюрпризом.       — Надеюсь, вы не ошибаетесь.       — Боги, Гаара, — не выдерживает Цунаде, – никто не бросит тебя на произвол судьбы, когда война будет окончена. Никто не собирается молча смотреть, как тебя приносят в жертву системе.       А он и не слышит.       — Я только сейчас понимаю, как хорошо, что Наруто не ответила на мое предложение. Ей бы не пошел статус вдовы еще до брака.       Этот все о том же. Всё еще зализывает сердечные раны.       — Казекаге! – рявкает Цунаде, с удовольствием отмечая, как проступили желваки под скулами на статичном лице. – Хватит стенать. Прибереги свою меланхолию для Наруто.       Гаара кидает на нее грозный взгляд, однако что-то ей подсказывает, что за этой грозностью скрывается обычная мальчишеская неловкость.       — Остынь, — мягко говорит Цунаде, и Гаара окончательно смущается.       Только стаканчик скользит по столешнице влево, нарочно задетый ладонью. Все еще по-детски протестует, как и всякий подросток. Как Наруто пыталась убедить, что это Гаара виноват, а вовсе не она по своей милости превратила служебную почту в истеричные признания и разъяренные обвинения, что неделями отправлялись в Суну.       — Как она? – спрашивает Гаара, глядя на нее из-под спавшей на лицо рыжей челки.       Остыл. Пришел в чувство. Вспомнил, что тоскует и мечется. Цунаде хочется улыбнуться, но делать этого ни в коем случае нельзя. Иначе Гаара, прикрываясь стыдом, вновь намертво сомкнет створки раковины, и хрена с два его оттуда вытравишь.       — Ты меня об этом спрашиваешь? Ответь ей. Я обещаю передать письмо на остров классом высочайшей секретности.       Гаара опускает глаза и хмурится. Даже тени под глазами вдруг становятся насыщеннее. Оттого и взгляд, должно быть, мрачнеет и тяжелеет.       — Не стоит, — отвечает он.       — Наказываешь ее?       Вновь во взгляде проступает что-то вроде растерянности.       — Я бы не посмел.       Не посмел бы он. Ну прямо речь поэта вкупе с невыразительной мимикой былого вояки.       — Что на этот раз она учудила?       Гаара молчит какое-то время. Цунаде ловит себя на мысли, что становится куда терпеливее, когда речь идет о взаимоотношениях взбалмошной подопечной и Гаары. Это называется эмоциональной вовлеченностью. И это не сулит Цунаде ничего хорошего.       — Нет. Ничего особенного.       — Ты объяснил ей причину обиды? – ищет обходные пути Цунаде.       — Нет.       Ну, она так и думала. Гаара не мастер откровений и пылких признаний. А попытки Наруто вывести Гаару на яркие эмоции заканчиваются его замкнутостью, отстраненностью и молчаливой обидой. Он к тому же теперь еще и подросток, в нем кипят гормоны и эмоции, он острее реагирует на ее подначки и колкие замечания.       — Видишь ли, Гаара, ничто так не портит отношения, как неумение говорить прямо – словами через рот. Если что-то тебя крайне не устраивает, нужно сообщать об этом своей девушке.       Гаара задумывается.       — Я поставил ей ультиматум.       А, ну тогда все очевидно. Один оказался доведен ситуацией до предела. Другая взъерепенилась и теперь отказывается признавать, что в немалой степени сама поспособствовала тому, что ее благоверный теперь на волосок от эмоциональной кастрации. И что же послужило причиной? Уж не Учиха ли?       — Гаара, — улыбается Цунаде, положив ладонь на его руку, покоящуюся на столешнице. – Если хочешь знать мое мнение: Наруто далеко не дурочка, и твои позиции, как мужчины, гораздо прочнее.       Гаара скашивает глаза на ладонь, но выпрямляет спину и расправляет плечи. Это даже забавно, как ярко мальчишка реагирует на слова, стоит ей только дать ему надежду и подбодрить… Цунаде не акцентирует на этом внимание, но понимает, что Гаара болезненно реагирует на постороннего мужчину там, где уже обозначил свою территорию. И он охотно прощает женщинам их импульсивность и взбалмошность. Это даже не собственничество… это что-то другое. То, что вылепилось в его подсознании, когда он, еще будучи ребенком, был лишен матери.       Но все это не так важно, на самом деле. Важно то, что ожидает их со дня на день. Вооруженный конфликт. Последняя попытка защитить оставшихся джинчуурики и не кануть в небытие. А потом, если повезет…       И вот тут встает другая проблема: Наруто костьми ляжет, но не отдаст Гаару на растерзание шакалам при чинах без боя. Цунаде проводит большим пальцем по нижней губе и улыбается. Вероятно, мальчишку еще можно будет спасти, но для начала они просто обязаны выйти победителями из предстоящей войны.

* * *

      Наруто падает на кровать в своей маленькой невзрачной комнатке и раскидывает в стороны руки.       За открытым окном звонко стрекочут цикады, а редкие порывы ветра неохотно тревожат ветви кустарника и листья пальмы, нагло скребущие глянцем по тонкой материи занавески. Не душно. Даже слишком хорошо, несмотря на жуткую влажность тропического леса.       Усталость приятной тяжестью разливается по телу. Ладонь путается в длинных, влажных волосах. Но это в разы лучше, чем сидеть в деревне круглыми сутками без какого-либо профессионального роста.       У нее получилось в столь короткое время обуздать своих внутренних демонов, без страха выйти против заносчивого разъяренного Лиса и бессовестно вобрать в себя его чакру. Это, конечно, совсем не то, как в идеале должны проходить тренировки джинчуурики. Ее обучают по какой-то экстренной программе, и рано или поздно это высасывание жизненных сил из личного, ни хрена не ручного демона даст о себе знать. Скажется на ней пренеприятнейшим образом. Но беспокоиться на этот счет сейчас – все равно что, не торопясь, собирать вещи и неспешно перевозить их безопасное место, когда потоки лавы из жерла извергающегося вулкана вплотную подходят к крыльцу дома. У них нет выбора. У нее этого выбора нет. Если Гаара был прав, и война вот-вот начнется, она должна быть готова.       Но бабуля сказала, что у них еще есть в запасе достаточно времени. Не то чтобы Наруто сильно этим уговорам доверяла. А Гаара бы и вовсе слова о войне не сказал, если бы она его тогда у заснеженной гостиницы сама не спровоцировала. Они бы все молчали в надежде то ли защитить ее, то ли огородить себя от ее порывистости и непредсказуемости.       Наруто переворачивается на живот и, свесившись с кровати, старательно пытается нащупать под ней долбаный рюкзак. Пальцы касаются грубой материи лямки, и Наруто, схватившись за нее, вытягивает щедро изгвазданный в пыли рюкзак на залитый светом от ночника пол.       Он должен быть здесь, непременно! Во внутреннем кармане. Она его никогда не забывает.       Наруто живо вытягивает из рюкзака маленький цветной мешочек из мягкой ткани, тянет завязки и разматывает платок. На ладонь падает подаренный Гаарой свисток.       Она невольно улыбается, бережно проводя пальцами по бороздам рельефного рисунка с отображением Суны.       Торопливые шаги раздаются по длинному коридору санатория, и Наруто, живо поднявшись, задвигает щеколду на двери, инстинктивно прислушиваясь к удаляющемуся топоту. Теперь тихо. Теперь ее точно не придут вдруг ни с того ни с сего обвинять и проверять. В конце концов, кому должно быть дело до того, что казекаге дарит излишне красноречивые подарки какой-то девке из Конохи? Это ведь вроде как… их личное. Должно же где-то в этом прозрачном мире оставаться хоть немного места даже для находящихся на всеобщем обозрении Гаары и Наруто? Да? Ну хоть немного?       Жаль, что они больше не могут быть обычными, неприметными, заурядными. Да и никогда не могли, что уж там.       Он казекаге теперь, она на пути к получению титула хокаге. И она со временем обязательно станет сильнее и уделает Гаару, пусть даже в этом нелепом, существующем исключительно в ее голове соревновании. Но ведь уделает, да?       И не то чтобы само по себе это соперничество было хоть сколько-нибудь значимо для нее. Нет. Не слишком. Где-то глубоко внутри, наверное, она охотно признает, что они в разных «моральных, умственных и удачливых» категориях. Но ведь Гаара – казекаге где-то там, в далекой стране Ветра, в скрытой деревне Песка. Ну, или деревне, скрытой в Песках. Разница не существенна на самом деле.       Делить им, выходит, особенно нечего.       Наруто шлепается на кровать, только матрас звонко пружинит и подбрасывает ее немного в воздух, прежде чем неохотно и со скрипом замереть под ягодицами.       Она подносит к губам свисток и неторопливо дует так, как учил Гаара, вплетая в выдох энергию чакры. В комнате очень недолго царит звенящая тишина, прежде чем песчаная буря в скромном свистке начинает набирать поистине впечатляющие обороты. Гудит, свистит, яростно бросается песком о прочные глиняные стенки. Беснуется.       У Наруто нехорошее предчувствие. Очень нехорошее.       С Гаарой точно все в порядке?