* * *
Мацури бережно несет поднос с дымящимся паром ужином к шатру казекаге. Раскаленный металл походной миски обжигает пальцы даже через прочный пластик. Гаара-сама еще не ужинал. Вряд ли он откажется, если она просто предложит ему горячую порцию сытного бульона с мясом, едва поспевшего к вечернему посещению наскоро отстроенных купален. Гаара-сама ведь не брезгует трапезничать с обычными вояками, не выделяется и не кичится статусом. Разве что речь его далека от стандартного набора слов того, кто привык решать все жизненные проблемы убийством и искусно написанным рапортом. Ему бывает сложно с ними, они прячут снисходительный оскал за вежливыми или нейтральными речами и наивно думают, что он не понимает. Всё он понимает. Разве что натаскан семейными учителями так, что лишний раз смолчит и покривит губы в доброжелательной улыбке. Свои его любят, души не чают в том, кто готов защищать деревню, обычных бойцов и гражданских ценой собственной жизни. И он отвечает им тем же. Куда сложнее дело обстоит с едва попавшими под его командование шиноби из других деревень. Даже из столь лояльной Листвы. Это сегодняшние события на поле боя многих заставили призадуматься. Теперь все реже звучит скепсис в пересудах бывалых ниндзя. И все-таки ей невероятно повезло заполучить когда-то в учителя такого человека, как Гаара-сама. Так у нее есть хоть какой-то шанс без откровенного злословия со стороны старейшин находиться рядом с казекаге. Иногда даже наедине! — Как дела, Наруто? – раздается неподалеку веселый голос одного из постовых. – Спасибо за помощь сегодня. — А, ерунда! Мацури поворачивает голову и видит направляющуюся прямиком к ней до отвратительного солнечную Наруто Узумаки со смущенной улыбкой на губах. Ее же отвезли на тот злополучный, затерянный в океане остров Черепахи! Там бы и оставили. Что она здесь забыла? Почему примчалась прямо в разгар напряженной битвы, а теперь еще бодро шагает по территории лагеря? Может, послание какое из штаба принесла? Нет, не похоже, нет у нее в руках футляра. И выражение лица такое самодовольное и предвкушающее, что явно не соответствует деловому визиту. Нарисовалась навестить друга детства? Сейчас Мацури ей испортит настроение, это точно! Почему, стоит только на ее долю шансу выпасти отблагодарить наставника за все его труды, эта всегда тут как тут? Мацури шагает навстречу, как только, мазнув по ней взглядом, Узумаки намеривается пройти в шатер к казекаге. — Нельзя, — заявляет она уверенно. — В смысле? – недоумевает та, застыв на месте и выразительно уставившись на Мацури. — Не положено. Нельзя незамужней девушке находиться наедине с неженатым казекаге. Узумаки складывает руки на груди и спрашивает: — А как женитьба ограждает его от случайных связей с незамужними девушками? Это она ерничает так? Или смеется над их культурными обычаями? Мало того что навязчивая, еще и невежа! — Не положено, — стоит на своем Мацури. Пошлите ей терпения, о боги! — Вот заладила, — раздражается Узумаки. – Не положено да не положено. Мне положено. И она уже собирается обогнуть Мацури. Вот же настырная и невоспитанная конохская девица! Вообще культурных слов не понимает. Совсем ненормальная. — Ты скомпрометируешь казекаге! Нельзя так! – едва не срывается на визг Мацури. Узумаки закатывает глаза, а затем медленно поворачивается к ней. — Послушай, — говорит она. – Не помню, как там твое имя… — Мацури. — Да, вот, — кивает Узумаки довольно. – Мацури, мне на правах невесты дозволяется уединяться с казекаге. И взгляд Узумаки красноречиво опускается прямиком на поднос в руках Мацури. Проклятье, у нее дрожат руки! Как невеста? Та самая? Та, о которой судачили в казарме? Та, о которой сплетничали девушки в лавке сладостей? — Н-невеста? Поднос, царапнув пластиком по подушечкам ослабевших пальцев, с характерным чавкающим звуком и плеском бульона падает на землю. Досадно только, что этой Узумаки удается вовремя увернуться. — Мне жаль, — говорит она сконфуженно, глядя на перевернутый, изгвазданный в земле поднос. И неясно, то ли она сочувствует ее моральному состоянию, то ли сокрушается по утраченному ужину. – Я могу отдать тебе свою порцию. Такая критически добрая или критически глупая? Или, наоборот, хитрая как ведьма? — Не надо! Это не для меня! Сама разберусь, — выпаливает Мацури, пытаясь сдержать злые слезы. И срывается с места. Только бы сбежать подальше от своей недосягаемой любви и этой его роковой блондинки.* * *
В шатре главнокомандующего объединенной армией совсем даже не так помпезно, как в апартаментах при резиденции казекаге, предусмотренных для важных гостей и дипломатов. Ряд тусклых ламп с раскаленной до золота нитью накаливания гирляндой свисает под пологом шатра. Электрогенератор исправно гудит в тишине, только перо скрипит по бумаге, и его металлический наконечник звонко ударяется о толстые стеклянные стенки чернильницы. Гаара сидит за широким столом, низко склонившись над огромной картой военных действий, занимающей едва ли не всю столешницу. Он быстро что-то записывает в толстую разлинованную тетрадь и помечает карандашом объекты на карте. Он уже даже расчертил по квадратам предполагаемое место сражения. Так ему, как он сам говорит, проще ориентироваться и представлять перемещения гарнизонов. Он и во время сражения на местности всегда держит в уме эту карту, отступает и наступает строго в соответствии с оговоренным планом. Импровизация – враг стратегии, как он говорит. Импровизирует он исключительно в четких границах схватки один на один, когда не нужно отвечать за кого-то, кроме себя. Для Гаары проще рискнуть собственной жизнью, чтобы спасти тысячи бойцов, чем в погоне за тактическим преимуществом принести их в жертву. В этом они похожи. Может, это идеалистично и наивно, но для них обоих важно. Важно – то ли оправдаться, то ли подчеркнуть свою значимость. И это то, что Наруто сама в Гааре растормошила, глупо теперь сокрушаться и сетовать на его жертвенность и патологическую принципиальность. — Зачем ты здесь? – строго спрашивает Гаара, не отрываясь от карты. Он что, забавлялся, слушая, как она пререкается с этой сверхзаботливой Мацури? Он же сенсор, он почуял Наруто, как только она проникла на территорию лагеря. Но даже не посчитал нужным вмешаться и осадить собственную фанатку, что так исправно, наверное, чуть ли не по расписанию таскает ему завтрак, обед и ужин. Вот как значит? Значит ему, как и обычному индивидууму с гениталиями, отличными от женских, приятно, когда у его шатра околачивается какая-то девица, что не прочь разделить с ним ложе. Очень даже по-мужски! — Ты не соизволил объясниться. И я здесь, чтобы получить ответ. С раздражением справляться все труднее, эмоции так и рвутся наружу. — Надо же, а я надеялся на то, что ты, наконец, сама мне ответишь. Если он сейчас не оторвется от этой сраной карты, она ему точно пропишет по первое число! И не посмотрит, что он какой-то там казекаге да и к тому же ее парень! Да нет, не пропишет – долбаная абсолютная защита! Но хотя бы попытается. — Что я должна тебе ответить? Ты даже ни о чем не спрашивал. — Не придирайся к неточно построенной по смысловому содержанию фразе. Ты прекрасно поняла, о чем я. Хренов Гаара! Хренов упрямый, серьезный, занудный Гаара. Наруто опускает голову и неловко трет запястье правой руки. — Ты не понимаешь, о чем просишь. Пауза. Наруто боится лишний раз поднять взгляд. Так, без его пристального внимания – не зная об этом внимании, она чувствует себя свободнее и легче. — В самом деле? А мне казалось, я достаточно четко обозначил, чего жду от своей девушки. Он нарочно подчеркивает это самодостаточное «своей девушки», будто она идиотка, непонимающая, куда он клонит. Это ведь, в конечном счете, и заведет ее в капкан, когда он самодовольно адресует ей постыдное словосочетание «женская логика». А она обвинит его в свойственных абсолютно всем мужчинам наносном дебилизме и эмоциональной несостоятельности. Но ведь он должен… должен хотя бы попытаться понять ее чувства. Их слишком много, и она сама не знает, как их структурировать. Она ведь не он. Она точно не в ладах с этой универсальной математической схемой! Когда вот ты точно знаешь, кого любишь, и с кем дальнейшая жизнь обретает смысл, как бы это высокопарно ни звучало. Они с Гаарой находятся в разных системах координат. Его математический склад ума не привык делать скидку на эмоциональную зависимость, и Гаара по этим универсальным лекалам мерит всю свою жизнь. Так… ограничено. Но как, о боги, удобно и просто! Ей хотелось бы жить так же. — Саске – мой друг, и это будет совершеннейшим предательством, если я отвернусь от него в трудную минуту. Она ведь даже не лукавит. Будь на его месте Гаара, она и тогда бы ни секунды не раздумывала. — Боги, Наруто, — Гаара задирает голову к мерцающей в центре шатра лампе и откидывается на спинку стула, трет ладонью глаза. – Какая к гребаной матери дружба? Он в ней так сильно нуждается? Просит и умоляет не отворачиваться от него. Ждет твоей помощи и мучается от неизвестности? Прости, я что-то не заметил. Она так просто не сдастся! — Саске не умеет просить о помощи, как и ты, в общем-то. Но это не значит, что она ему не нужна. Гаара опускает голову и старательно моргает, затем зажмуривается и сжимает пальцами переносицу. — Я надеюсь, ты это не серьезно сейчас? — Я совершенно серьезна, — да, вот так, чтобы он даже не сомневался. Гаара глубоко вздыхает и опускает ладони на столешницу. — Значит, таков твой ответ. Саске? Какой ответ? На что? Боги, да чего же он такой до ослиного упрямства законченный собственник! Ей нужно сдержать слово, нужно образумить и вернуть одного кретина в деревню, а другого кретина, ну того, что сейчас сидит перед ней, убедить в своей искренности. Потому что когда она говорит, что любит, она совершенно точно любит, а не вот этот вот бардак, что происходит у Гаары в голове! И вообще, чья бы корова мычала! Стоило только Наруто выскользнуть за порог их уютного уединения, как тут же нарисовалась орава девиц, что ненаглядному казекаге едва ли не в рот заглядывают: кормят, поят, может, всячески еще угождают, откуда ей знать-то? Свято место пусто не бывает. — Ты знаешь, мне так забавны твои претензии, — Наруто занимает наступательную позицию. – Вот, дескать, определись: я или Саске. А сам, едва постель остыла, уже окружил себя поклонницами. Как-то двулично, не находишь? У Гаары во взгляде одна вселенская тоска и уныние. — Ты прекрасно знаешь, что ни к одной из них, я не испытываю тех чувств, что испытываю к тебе. А поклонницы, увы, данность. Я бы хотел, чтобы у тебя не было никаких причин для ревности, но ты сама себе их выдумываешь. Это она-то выдумывает? Минуточку, а кто вот буквально только что намеривался протащить в шатер казекаге ужин? Или ей показалось? Никакой Мацури, преданно дежурящей у входа в шатер недоступного и неприступного казекаге, выходит, отродясь не было? — Хорошо устроился. Одна ужин носит, другая, может, массаж делает и раны обрабатывает… Третья, не знаю, может, ласкает? — Прекращай, Наруто, ты же сейчас ерунду городишь. — О, я думаю, о тебе было кому позаботиться. Гаара вновь глубоко вздыхает и обреченно качает головой. — Утешился уже, наверное. Темари же позаботилась — согрела брату постель, не так ли? Какого, блядь… Наруто хочется судорожно зажать ладонями рот, зажмуриться, что есть силы, а потом трусливо умчаться. Но поздно, слова уже вырвались наружу. Боги, когда же она научится сначала думать, потом делать, говорить что-либо, озвучивать бредовые идеи, что приходят в голову? Гаара замирает, он молчит, да так выразительно, что до одури хочется остановить время и перемотать его немного назад, как липнущую к пальцам магнитную ленту в кассетах. До того самого момента, когда всё в этом разговоре пошло под откос. Когда она вдруг решила, что совсем необязательно держать себя в руках. Гаара поднимает на нее глаза, и в его взгляде – обжигающий холод всех ледников мира. До дрожи страшно, до отчаяния горестно, до исступления болезненно. Это всё. Действительно, всё. Апелляции не будет, уступок тоже. Гаара катком пройдется по собственным чувствам и ненароком заденет ее, чтобы больше ничего – чтобы камня на камне не оставить. — Уходи, — так спокойно, что холодный пот прошибает. — Гаара, — она просит его – нет, умоляет. — Уходи, Наруто. Теперь в его голосе отчетливо прорезается эта хрипящая, задушенная ярость. Да что же это? Да как же… — Нет, — возражает она. Это не ее руки сейчас мелко дрожат, вовсе нет! — Отлично. Гаара резко поднимается со стула, только перо с глухим звуком обреченно падает на разложенные бумаги, оставляя агрессивные насыщенно фиолетовые кляксы. Он быстро направляется к ней. Однажды смерть уже смотрела на нее его глазами. И вот снова. Он ее убьет! Точно убьет! — Тогда я сам уйду. Он в холодном бешенстве уже готовится промчаться мимо и раствориться в стремительно наползающей на равнину ночи, когда Наруто с неотвратимой решительностью преграждает ему дорогу. Гаара тормозит так резко, что невольно, по инерции отшатывается в сторону. — Отойди. — Нет. Допустим, да, она окончательно сошла с ума, но отпускать его сейчас хуже, чем грудью ложится под колеса его разъяренной обиды. — Это просто немыслимо, — Гаара кладет руку ей на плечо, силясь отстранить. Он сдерживается, да так откровенно, что пальцы, дрогнув, слабо мажут по ткани куртки. Тогда она решается. Или нет, просто бросается навстречу, и плевать: напорется ли она на копья ядовитых слов или же расшибется о стену глухого отчуждения. Терять, верно, уже нечего. Надо спасать то, что можно спасти. Не позволить этой обиде расползтись внутри и отравить его не по-мужски хрупкое и уязвимое доверие. Левая ладонь ложится между лопаток, только прочная ткань жилета ощущается под пальцами рельефом швов и крупного плетения нитей. Правую – согревает тепло кожи на затылке и невесомо царапает прядями касание жестких волос. В грудь врезаются твердые защитные пластины и металлические крепления ремней. Но лучше умереть, чем разжать руки. Пальцы Гаары болезненно впиваются в плечи, а в порывистом вдохе столько тревоги и беспомощности, что хочется вцепиться в него крепче. Он пытается, правда, пытается вырваться из объятий, но Наруто только сжимает их сильнее и льнет к груди плотнее. Если надо, она удавом вокруг него обернется, но не отступит и не сдастся. — Прости, — шепчет она, потому что слезы уже застилают глаза, а в носу нестерпимо щиплет. — Хватит, Наруто, — голос подводит и его, гнев уходит с первым звуком ее имени. — Прости, пожалуйста, — она шумно вздыхает на грани с откровенным всхлипом и утыкается лицом в шею. Слезы легко срываются с ресниц и мажут влагой по коже. Плечи Гаары вдруг расслабляются, его руки беспомощно срываются с плеч, обессилено скользят вдоль ребер и тяжело, неподвижно ложатся на талию. — Лучшая защита – это нападение, да, Наруто, — тихо говорит он, сводя на нет к концу фразы вопросительную интонацию. — Я сказала глупость, — бормочет она в шею, не хватало еще, чтобы он ее заплаканные глаза увидел. Она не рыдала, когда поняла, что впервые в жизни убила человека – да, врага, да, другого шиноби, превосходящего ее по рангу, но убила, не колеблясь. А тут… расклеилась из-за какого-то парня. Ну ладно. Не какого-то, а очень и очень даже важного и нужного. Но парня. Как самая обычная, заурядная девчонка, да? Как Сакура? — Когда ты уже устанешь делать мне больно? – так задушенно откровенно, что Наруто невольно вздрагивает. — Я перестану… Я обещаю, — заверяет она его, просто цепляясь за соломинку скользнувшей в его голосе надежды. Гаара отвечает угрюмым молчанием, только руки, мягко собрав ткань спортивной куртки, смыкаются на ее пояснице.