Закономерности ветра

      Человеческая химия – штука престранная. На смену одним сильным эмоциям всегда приходят другие, подчас противоположные. От желания поубивать к гребаной матери друг друга резкий скачок к небывалой нежности. Да, это для нее! Это под стать Наруто, так она чувствует себя живой и энергичной. А то, что Гаару это выматывает невероятно… А нечего все держать в себе, иногда полезно и взорваться, наговорить лишнего, повысить голос, броситься обвинениями. Потом же становится легче. Потом отпускает, приходит чувство пресыщения и вины. С ней это именно так и работает.       С Гаарой это не работает ни хрена.       Когда она повалила его на футон в огороженной спальной зоне, оседлала его бедра и склонилась для поцелуя, он резко положил ей ладони на плечи и решительно отстранил.       — Ты всерьез полагаешь, что после случившегося несколькими минутами раньше я захочу секса? – спросил он, и по всему было видно, что вопрос этот прозвучал не из праздного любопытства.       Так унизительно она давно себя не ощущала. Было дико обидно и, пожалуй, немного стыдно. Наруто оскорбленно отвернулась, поспешно собирая волосы в хвост и затягивая резинку. Но едва она успела перекинуть колено, слезая с Гаары, как он тут же приподнялся и, терпеливо вздохнув, пояснил, что:       — Я не ты, Наруто. Я не могу так же легко переключаться между эмоциями. Считай, это моим самым большим недостатком.       То, что у Гаары получается просто отлично, так это – не извинившись, уже оказываться полностью прощенным. Магия какая-то.       И, если уж быть до конца откровенной, этот его «самый большой недостаток» на самом деле самое большое достоинство! В противном случае они бы уже давно поубивали друг друга в пылу ссоры. Выдержка Гаары поистине великолепна. Наруто бы его хладнокровие. Хоть на какое-то время, хоть разочек.       Так что теперь они оба просто лежат на смятом футоне в фееричной тишине. В том смысле, что эта дебильная неловкость съедает Наруто изнутри, а подобрать правильные слова ну очень сложно. Не та ситуация. С соска рукомойника где-то в темном углу шатра капает вода, заставляя пустое дно таза раздраженно дребезжать. Гаара, согнув ноги в коленях, основательно сползает с матраса и опускает голову на ее живот.       — Раньше все было проще.       Чуть слышно вздыхает Наруто, будто эта неуклюжая и неосторожная фраза может разрушить ту хрупкую идиллию, что царит сейчас.       Отблеск электрического света яркой рыжиной скользит по темно-бордовой шевелюре, когда Гаара чуть сдвигает голову в сторону. Он молчит, но дает понять, что слушает. Пусть даже взгляд его и устремлен куда-то в черный брезентовый потолок.       Наруто чуть напрягает мышцы живота, приподнимаясь, и вынимает пальцы из густых волос Гаары. Короткие пряди, распадаясь, мягко царапают ткань спортивной куртки.       — Что ты имеешь в виду?       Видимо, менять положение он совсем не собирается. Удобно ему, еще бы. Это не у него вот-вот заурчит в животе от голода, потому что с прошлого вечера в желудок так толком ничего калорийного и не попало.       Наруто снова вздыхает. Как вернуть в их отношения ту же беззаботную девочко-мальчишескую простоту? Когда случились все эти немыслимым грузом навалившиеся дурацкое смущение, неловкость и стыд? Когда у нее вдруг выросла грудь, пошли месячные, а у него вдруг обнаружились недюжинная физическая сила, выносливость, крепкие мышцы, и все это без длительных изматывающих тренировок или особой подпитки чакры? Она стала девушкой. Гаара превратился в мужчину, ну или во всяком случае он как раз на пути к этому хваленому мужчине. Как вот это всё ему просто и доходчиво объяснить? Раньше такого не было, раньше у них не было секретов друг от друга.       — Ну, как тебе сказать? Просто раньше… когда мы ссорились, а потом мирились, все это проходило как-то безобиднее, что ли. А теперь твоя реакция стала…       — Не такой безобидной? – то ли подсказывает, то ли уточняет Гаара.       — Ну да. Потому что, когда ты злишься, мне становится во много раз хуже, чем... тогда, раньше. А в тринадцать тебя насупленного можно было легко втянуть в какую-нибудь отвязную дворовую авантюру, и ты тут же забывал о своей обиде.       Губы Гаары трогает легкая улыбка, даже глаза, кажется, блестят ярче.       — Нам уже не тринадцать.       Тяжесть его головы на собственном животе, однако, совсем не кажется жутко обременительной. Разве что смущающей, потому что Наруто однозначно будет чувствовать себя глупо, если желудок характерным бурлением рискнет напомнить ей о голоде.       За брезентовой преградой кто-то бодро шаркает подошвой по мелкому гравию. Жуть как неуютно. Иллюзия единения рушится стремительно, стоит только вспомнить, что от внешнего мира их с Гаарой ограждает лишь тряпица. Будто они нежатся у всех на виду, как какая-то слащавая парочка из коротких сериальчиков, что крутят по телеку безостановочно. И проблема даже не в том, что они по ощущениям очень походят на клишированную парочку, ведь все парочки похожи друг на друга. А проблема исключительно в том, что они такая противоестественная парочка, которая по всем законам военного времени сложиться никак не могла, но сложилась. И всему виной никак не политика и безопасность селения, а тяжелое детство.       Наруто отчего-то тревожно, будто они с Гаарой совершают что-то постыдное или противоправное. Какая-то гремучая смесь стыда и раскаяния. И порой кажется, что именно это так отчаянно привлекает ее в этих отношениях. А с другой стороны она страшно от этого устает. Не от Гаары и его демонстрации характера, а от самой ситуации.       Раньше было проще.       — Я скучаю по тем временам.       — А я нет, — ровно отзывается Гаара.       — Совсем-совсем? Но почему?       — Сейчас… сегодня я чувствую себя более… Как же это сказать? — он задумывается. — Ну, положим, я сегодняшний нравлюсь себе куда больше.       Ну естественно! Если бы он не нравился себе, как бы он мог понравиться ей? Не как друг. Не только как друг. Гаара преобразился, тут не надо обладать какими-то сверхъестественными способностями или интуицией, чтобы видеть и чувствовать это. От прошлого Гаары остался лишь тяжелый флер немногословности и привычки давить соперников как мух в песчаной ловушке. Ну и дуться он может просто немыслимыми часами и сутками, не говоря ни слова. Это тоже осталось с ним. Тот еще парень-мечта, о боги.       Но в целом, вот этот вот Гаара, конечно, уже и внешне, и внутренне на голову перерос того угрюмого мальчишку, которого вечно надо было вытягивать из трясины одиночества и обособленности.       — Похоже, твой отец тоже обратил на это внимание. На то, что ты здорово изменился.       — Мой отец… — с печальной усмешкой произносит Гаара и отворачивается.       Свет от центральной лампочки, жадно отхвативший себе добрую половину футона в темноте этой импровизированной спальни, строго вычерчивает профиль Гаары. Какой-то неестественный, скульптурный. Острые скулы, линия подбородка, прямой нос. Взъерошенные пряди волос торчат зловещими черными иглами. Лишь слабый отблеск на концах выдает привычный багрово-красный. Ни малейшего движения мышц. Гаара обманчиво спокоен.       Стоит ли рискнуть? Он редко и неохотно говорит на эту тему. Но тут старый нарыв как будто вскрылся. Откуда эта мрачная усмешка?       — Ты, — осторожно начинает Наруто, — правда, простил его?       Гаара молчит. Только сглатывает.       Зря она вообще в это полезла. Что-то Гаара настолько глубоко держит в себе, что клещами не вытянешь.       — Нет.       Достаточно строго и громко, чтобы не сомневаться в услышанном.       Она совершенно точно зря об этом заговорила, вон он что – сказал, как отрезал. Всё. Ни слова больше.       Как вдруг:       — Это не так просто, — тихо говорит Гаара, не оборачиваясь, – понимаешь? Нельзя просто так взять и забыть то, что пришлось пережить. Весь тот животный страх, постоянное преследование, контроль. Шесть покушений, в конце концов. Шесть попыток избавиться от меня как от бремени и опасности.       Он замолкает ненадолго, просто чтобы вздохнуть и опять поднять глаза к брезентовому настилу.       — Я многое понял за эти годы, Наруто. Можно предотвращать и устранять опасность, можно ее переоценивать или недооценивать, можно ошибаться в средствах. Но оглядываясь назад, даже уже будучи казекаге, я все равно чувствую бессильную ярость и, если не ненависть, то обиду точно. Потому что умом я, может, и понимаю, что меры были оправданы, но вот испуганный мальчишка внутри меня ни хрена не согласен со всеми этими стройными доводами. Это, наверное, говорит не в пользу моего профессионализма.       Да к демонам этот его «профессионализм»! Гаара чувствует все… ну, правильно, что ли. Естественно, закономерно. Он пережил то, что пережил, и пережитое оставило на нем отпечаток. Она бы в жизни не поверила, если бы Гаара сейчас ударился в пространные рассуждения о морали, целесообразности и бренности бытия, за которыми то и дело прячет свои радикализм и нетерпимость к размытым формулировкам. Он блуждал во мраке, привык к ненависти, презрению и страху наконец. Всё его детство было пронизано страхом – его собственным и страхом окружающих. Почему вдруг сегодня, узнав подробности своего рождения, он должен просто взять и отринуть былое? В конце концов, даже сумасшедшая любовь матери не уберегла его от страшных методов отца, который только и искал повод избавиться от угрозы и болезненного прошлого в лице собственного сына.       Гаара принял себя, а не отказался. Как и она, в общем-то, сделала тоже самое совсем недавно у того злополучного водопада.       — Ты просто дал ему уйти, — понимает Наруто.       — Да, наверное, так. Он достаточно наказывал себя, хватит с него тех ошибок, что уже совершил. Он хотел получить мое прощение, он его услышал. Все прочее – уже бремя живых. Мое бремя.       И верно. «На мертвых злиться и обижаться проще простого. Они не в том состоянии, чтобы возражать». Гаара предпочел облегчить груз отца, нежели свой собственный. Он смог отпустить ситуацию. Неслабое такое достижение, надо сказать. Когда-нибудь, с возрастом, возможно, он окончательно примет прошлое и простит собственного отца. И только тогда, действительно, уже не повторит его ошибки. Он точно будет хорошим отцом.       И одна мысль об этом уже пугает той спокойной уверенностью, с которой рисует в воображении образ взрослого мужчины, осторожно принимающего из рук акушерки беспокойный, вопящий сверток.

* * *

      Мацури сворачивает за складом, взбешенно мечется между массивными дорожными контейнерами и, наконец, с досады пинает оброненный кем-то деревянный ящик. Тот обиженно брякает в ответ каким-то металлическим хламом и неохотно сдвигается на пару сантиметров. Вот же… трусиха! То есть вот так она намеривается бороться за внимание казекаге? Стоило только какой-то конохской простушке назваться невестой, и вот она уже сопли по лицу растирает. Мерзость!       Но и Гаара-сама тоже молодец, как всякий мужчина повелся на светлые волосы и хорошенькую мордашку без следа какого-то там, ну путь будет, среднего интеллекта, если уж совсем честно. Ну чем вот она, эта Наруто, может удерживать внимание казекаге? Какой такой интерес к себе, помимо сугубо интимного, она может поддерживать? Это несправедливо! Несправедливо то, что в нее по воле то ли случая, то ли судьбы запечатан очередной демон, и теперь она, как и забавный дедушка Би, основная надежда всей объединенной армии.       Так отвратительно мерзко ощущать себя снующим тараканом в тени силы и способностей джинчуурики! А ведь когда-то Гаара-сама был таким же, говорят, даже жутким. И что вот конкретно ты, маленькая и не слишком одаренная, вполне себе средняя куноичи, можешь противопоставить той же легкомысленной, но безумно сильной Наруто? Да ничего. Совершенно ничего. У нее, наверное, и проблем никаких нет, ей не надо переживать, как она выглядит, чем питается, не протекла ли она на худой конец в этих до блевоты ярких оранжевых штанах! Ну просто идеальная блондинка, популярная девочка в академии, не иначе!       И вот всё-то у таких девчат получается. И красивые они, и успешные, и лучших, классных парней уводят прямо из-под носа. Ну и что тут поделаешь, если ты плакса и раззява? Никакую конкуренцию составить не можешь.       Только и остается обвинять парней, что они пускающие слюни бестолковые идиоты, и громко критиковать этих красоток за их подыгрывания мужским слабостям. В пору задуматься, кто же умнее: та, что научилась подыгрывать и выживать, или вот ты, вся такая независимая и свободная, но ни казекаге тебе, ни перспектив в будущем. Только – замуж и рожай, иногда ходи на миссии, чтобы лишний раз обозначить свою «независимость». Вот тебе и весь загадочный и парадоксальный Ветер, каким его видят иностранцы. И, наверное, это не так уж и плохо, особенно, когда вдруг осознаешь, что не ровня ты ни всяким всесильным Наруто, ни каге с их опытом и мощью.       Напротив из дверей морга выходят трое. Свет фонаря четко вырисовывает двоих в мрачной форме шиноби и одного, суетливого и потеющего, в медицинском халате.       — Девок жалко, — бормочет один, задерживаясь у дверей и закуривая.       — Ага, целый отряд медиков раз и сгинул, — говорит второй, прощаясь с тем, что в медицинском халате, кивком головы.       Первый затягивается и раздраженно фыркает.       — Да причем тут отряд? Ты тела-то видел, говорю? Все ж молоденькие еще.       Второй тушуется вроде как, но ненадолго:       — Так война же.       — То-то и оно… Сучья война, — сплевывает курящий. – Не женское это дело – воевать, говорю тебе, не женское.       Мацури невольно вздрагивает, наверняка заноза от треклятого ящика впилась в ягодицу. Чего она только на него села, дура?       Она слышала. Слышала сегодня, как доставили тела погибших девчонок из отряда медиков, что перебрасывался на участок с активными боевыми действиями. Командир сопровождения покончил с собой, когда понял, что весь отряд погиб. Один боец из сопровождения вернулся совсем никакущий, не боец он теперь, наверняка. А девчонки… Одну Мацури знала точно, она практиковалась при госпитале в родной Суне. Страшно ведь, если подумать, если на минуту вспомнить, что смерть могла коснуться и ее сегодня. Даже не единожды.       — Генералу-то сообщили? – лениво спрашивает курящий.       — Ну… сводки-то передали, наверное.       — Ага, — грустно усмехается в усы тот, — сводки.       То есть мало того, что ты бесхребетная, опускающая руки размазня с перманентными приступами бравады, так еще и сдохнуть можешь? Сдохнуть в любой момент, как эти девчонки. Чем они смерть заслужили? Ради какой такой высшей цели им обязательно надо было класть на алтарь где-то там маячившей победы собственную жизнь? Они ведь даже не за себя воевали, а за политические интересы… вот за ту же Наруто и деда Би. И ты просто становишься… и станешь наверняка очередной строчкой в списке погибших. Всё. Конец. Бесславно и бессмысленно. Гаара-сама посмотрит, вздохнет и прикроет глаза, опустив сводки на столешницу.       Она достаточно трупов повидала сегодня. С нее хватит!       Мацури громко всхлипывает и трет глаза жестким рукавом широкой куртки.       — Чего ревешь? – звучит за спиной строгий голос Темари-доно.       У Мацури внутри все съеживается. Она неохотно оборачивается, старательно вытирая слезы.       — Я не р-реву, Темари-доно.       Та придирчиво ее осматривает, а затем переводит взгляд за спину Мацури.       — Слышала? – спрашивает она строго и кивает туда, за спину, в сторону морга.       Мацури коротко оборачивается на жест, цепляется мутным от слез взглядом за переговаривающихся патрульных и кивает.       — Их оплакиваешь?       И вот тут-то Мацури становится тошно. Не скажет же она в самом деле, что слабовольно жалела себя: и силенок у нее нет, чтобы достойно противостоять орде воскрешенных героев прошлого, и Гаара-сама предпочитает ее компании общество Наруто. По всем фронтам она тотально проигрывает. Ей самой-то от себя тошно, но признаться в собственных мягкотелости и пороках командиру гарнизона? Темари-доно ее наверняка за нормального человека приняла, который, скрывшись от глаз, в одиночестве просто позволил себе расчувствоваться. Никакой она не нормальный человек! Мерзкая и трусливая!       — Слезы это нормально в такой ситуации.       Ну точно, она явно поняла всё по-своему. Отвратительно. Чувствовать себя отвратительно – вот, что нормально! Но, если Мацури продолжит тонуть в самобичевании, ничего хорошего не случится. А Темари-доно терпеть не может, когда кто-то начинает себя жалеть, в ней просто разъяренная фурия просыпается. И пощады не жди.       — Шиноби ведь не плачут, — вяло бормочет Мацири.       — Еще как плачут, — резко отвечает Темари-доно и прячет руки в карманах штанов. – Но это не значит, что об этом принято говорить или демонстрировать.       Она вздыхает, а Мацури ежится от наступающей сумеречной прохлады.       — Так что давай. Бери себя в руки и шагай. Помощь нужна в оружейной, — Темари-доно оглядывается в сторону ряда палаток, за которым возвышается шатер генерала. – А мне надо к Гааре на пару слов.       — Он не один, — вырывается у Мацури раньше, чем она успевает понять, на кой чертополох это озвучила.       Сейчас же спалится, как есть спалится. З-зараза.       Темари-доно смеряет ее таким выразительным и продолжительным взглядом, что Мацури провалилась бы сквозь землю, если бы только могла.       — А-а, — тянет та со странной интонацией… Хотя чего уж тут странного?       Мацури нервно вздрагивает.       — Так там у него… Наруто? – ну и взгляд у нее, мамочки! – И ты поэтому сопли распустила?       Как бы избежать дальнейшей отповеди? Как смыться и больше никогда на глаза командирше не попадаться?       — Он тебе не жених, и не мальчик для сладких фантазий. Оставь свои грезы. Пустое все это. Не женится он на простой девушке без приличной родословной или политических связей. Найди себе кого попроще и обхаживай. А о Гааре и думать забудь.       Слова Темари-доно правдивы и так пугающе честны в своей суровой реальности, что до демона хочется пререкаться и спорить. Просто возмущаться. Всем. Существующим укладом, нормами, правилами и предписаниями. Как же все эти условности задрали!       — А ей значит можно, да? – возмущается Мацури, подскакивая с ящика. – Кто она такая вообще, что ей можно?       — А она та, кто нравится казекаге. И не тебе судить его выбор. Марш в оружейную, живо!       Дальнейший спор бессмыслен. А еще ее могут привлечь за нарушение субординации. Придется стиснуть зубы и плестись в оружейную, разреветься она всегда успеет потом. Может ночью, в пыльную и тощую подушку.

* * *

      Время ужина давно прошло. И Гаара чувствует себя неуютно, устало бредя в сторону полевой кухни, наполненной плеском воды и звоном чистой посуды. Он бы лично вполне обошелся без ужина, может, выпил чая с лепешками чуть позже, но дело не в нем совершенно и не в его чувстве голода. Или даже дело не столько в нем. Он не один и он обязан как мужчина позаботиться о своей девушке.       И ради этого ему придется лишний раз просить уставших дежурных по кухне оказать услугу. И они, конечно же, согласятся: кто в своем уме будет отказывать генералу? Только Гаара будет чувствовать себя паршиво от той простой мысли, что мешает людям отдохнуть те малые полчаса. Ситуация пренеприятная.       Нет, если, конечно, совсем ничего после ужина не осталось, он лично встанет у плиты и что-нибудь съестное да сообразит, а что делать-то? Где это видано, чтобы он не смог прокормить собственную девушку? Парень он или кто, в конце-то концов?       Наруто сначала смущалась, потом страшно краснела, а уже после все же призналась, что голодна, но ей, видите ли, крайне неудобно его, Гаару, напрягать. Докатились. Так что и сердиться сейчас он имеет полное право. Когда она вдруг начала его смущаться?       Что в ее светлой и смекалистой голове иногда творится, он совсем не понимает.       Рослый кашевар довольно крепкого телосложения отставляет здоровенную кастрюлю и закидывает полотенце на плечо, завидев Гаару. Неподалеку несколько ребят еще домывают посуду и о чем-то небрежно переговариваются. Один худощавый парень скрупулезно натирает второй по центру стол, то и дело таращась в брезентовый настил над головой.       — Генерал, — вытягивается кашевар и, коротко вытерев руки о фартук, склоняет голову.       — Вольно, — небрежно отмахивается Гаара. – Осталось ли что-нибудь после ужина?       — Обижаете, Гаара-сама, — самодовольно замечает кашевар и, метнувшись к небольшому металлическому стеллажу, опускает на столешницу перед Гаарой заставленный поднос с похлебкой, рисовыми лепешками и бобами с дайконом.       Гаара смотрит на поднос, потом поднимает взгляд на кашевара.       — Здесь явно больше, — замечает он.       — Да, — живо отвечает тот и продолжает складировать чистые кастрюли в невзрачный кухонный шкаф. – Темари-сама распорядилась. Сказала, что у вас гость. Много? Могу убрать?       — Нет, не стоит. Все в порядке. Спасибо, — спешно благодарит Гаара и хватается за пластиковые ручки.       Темари, значит, распорядилась? Может и в самом деле, их семейная буря по причине выбора неугодной невесты миновала. По крайней мере, ему бы очень хотелось так думать.