***
Когда Потеря наконец выбралась к резной каменной арке, символизирующей ворота деревни, она готова была расцеловать каждый витой узор на серых глыбах, обласкать стёртыми в кровь ладошками каждую музыку ветра, свисающую трубочками и ниточками с углов и выступов, звонко поющую от каждого порыва. Пусть это был не родной её город, пусть люди говорили на чуждом ей языке, а вся пестрота туник и раскрашенных лиц казалась сном безумца, старым немым кино — Потеря была в относительной безопасности. Успокоившись и вытерев слёзы, она даже немного повеселела, придя к выводу, что к вечеру мир слегка смилостивился над чужачкой, — странная немая встреча, внёсшая смуту в душу Потери, оказалась не столь пугающей, как первые часы на реке. Ей никоим образом не навредили, спустили с дерева и даже вывели к верной тропе. Ну, а то, что у лесного спасителя были железные крылья и ветвистые рога… У каждого ведь свои недостатки, верно? В дальнейшем и путь к деревне не был усеян её косточками, обглоданными лесным зверьём, и топкие болота, мимикрирующие под полянки, не утопили в себе неосторожную путницу. А вылетевшая на тропку под самый конец лисица вообще чудом не втемяшилась в кусты, испугавшись такой внезапной встречи больше самой Потери. В общем, всё было не так плохо, как казалось ещё несколько часов назад. Единственное, о чём грустила девушка, было то, что доверия тех местных, кто отнёсся к ней по-человечески, она не оправдала. Мало того, что потерялась в чаще и ничего не собрала, так оставила у дерева разбитую вдребезги корзинку и неизвестно в каком овраге выронила серп. Ладно, корзину — не велика потеря, наверное, но вот серп… Потеря сомневалась, что железо растёт на каждом кусте, тем паче, в голове буйным цветом начинало колоситься понимание, что это не просто (просто, только послушай себя!) безумно отставший от времени уголок Урала, например, куда её вынесло всеми правдами и не правдами, а самое настоящее… средневековье, как минимум. «Так! Фу! Забыли!» — жёстко одёрнула сама себя Потеря. — «Кукушкой поеду, если начну сейчас об этом думать…» Стремясь отвлечь начавшее бунтовать сознание, она окинула взглядом поля и низкие кусты, окружающие деревню с той стороны, с которой вышла. Чуть вправо начиналась кромка леса и… Потеря даже фыркнула от смеха и звонко хлопнула себя ладошками по бёдрам, впрочем, тут же пожалев об этом экспрессивном жесте. Содранная кожа опять напомнила о себе. — Нет, ты только посмотри, моя дорогая, — вполголоса обратилась сама к себе девушка. — Стоило проделать весь этот путь, чтобы вернуться к деревне и пошире открыть глаза! Звуки родной речи, пусть и срывающиеся с её собственных губ, успокаивали страдающий в языковом барьере слух, и, припустив к кромке леса, она чудом не срывалась на бег. И было от чего! Ей бы несколько часов назад не углубляться в чащу, а обогнуть деревню по дуге, выйдя сюда, чтобы найти россыпь синих ягод на низких, стелющихся вдоль самой земли кустиках с блёклыми тёмными листьями. Опустившись на колени у ближайшего, Потеря аккуратно подцепила кончиками ногтей тонкую веточку и, со всех сторон рассмотрев матово блеснувшую ягоду, расплылась в улыбке. У ягоды был плоский конец и насыщенный, практически черничный оттенок. — Ну что~ же, — мурлыкнула, щурясь, Потеря, с наслаждением втягивая свежий запах растения. — Не такая я уж и бестолковая, ммм? Мелкие шарики дробно ударялись о натянутую вышитую ткань, медленно, но верно наполняя собой подол туники и черня подушечки пальцев терпким и сладковатым соком.***
Мев задумчиво шевелила губами, пробуя на вкус слова Винбарра. Обычный в своей склочности Совет тем больше напоминал клубок змей, чем ближе были Выборы. Хранительница мудрости не выспалась и пребывала в скверном расположении духа. Ну то есть по крайней мере пока она понимала, в какую сторону нужно развивать девчонку. И ещё она чувствовала противное гудение тревоги, которое начинало жужжать в её, хранительницы мудрости животе. И тревога эта указывала на Винбарра. Поодиночке, словом, или в самом крайнем случае, делом, — он мог без труда избавиться от соперников; но когда они собираются между собой и объединяются с renaigse, это становилось опасным. Точно цепкой паутиной, они оплетали старого Сохора, и близился тот час, когда пожрав его, как слабую мушку, они обратят свой взор на опустевшие сети. Могут перегрызться, но… велик шанс, что будут искать новую жертву на свои силки. Мев пока не знала, что с этим можно делать, и, мерно покачиваясь на спине леволана, возвращалась в деревню ещё мрачнее обычного. Хранительница мудрости была далека от политики, очень далека, но перевидала за свою бесконечно долгую жизнь много случаев, когда сильных достойных вождей, ведущих к процветанию их народ, вминала в землю глупость и жадность земляков. Расстановка сил пока была явно не в пользу Винбарра. Радовало (и огорчало) одно — на его стороне был en on mil frichtimen. В деревне было непривычно шумно, центральный пятак был завален пёстрым добром. Где-то ржали лошади. Увидев жрицу, Люди Тени притихли и поприветствовали её. Оглушенная яркими цветами и болтовней, она рассеянно спешилась, ответила всем и чуть не врезалась в Нанчина. Старик уже вывернул тунику парадной стороной внутрь, но базарный раскрас не стёр, да и в целом выглядел не очень. Птицами взлетели ладони, и Мев пришлось сесть, чтобы выслушать всё, что он хотел рассказать. Он говорил, что в этом сезоне их противоядные зелья пользуются большим успехом, что удалось оторвать с десяток лоскутов пёстрых хикметских тканей, что могли пройти через кольцо, что наконец сменял с дюжину лошадей, и можно будет поберечь наконец натруженные лапы ящеров, что Ткачи Ветра принесли изумительные бусины из железа, что у Воинов Бури теперь новая кузня, и можно наконец сдать им в ремонт казан и другую важную посуду… Хранительница мудрости положила щёку на кулак и смотрела на него усталыми глазами цвета подсохшего болота. …что лекари показывали разницу в скорости заживления ран, если смолить повязки и если нет, и что перевязывали всех желающих; что Красные Копья принесли совершенно потрясающие маски лис и досантатов, и он, Нанчин, как раз успел урвать для нелюдимой жрицы одну, самую красивую! Веки хранительницы мудрости становились всё тяжелее, а он говорил, говорил, говорил… …что Речные Целители смешали мёд с травами, и теперь его можно и в чай класть, и на раны, да и просто жевать в дальнюю дорогу; что наконец та достойная дама из Красных Облаков наконец поздоровалась с ним, Нанчином, и того и гляди, всего каких-то пять-шесть ярмарок, и он сможет пригласить её поудить у реки… Тонкая ниточка слюны протянулась из приоткрытого рта жрицы, а сама она потихоньку начала наклоняться вслед за ложащимся набок локтем. Нанчин замолчал и аккуратно вернул Мев в вертикальное положение. Она пожевала губы, но не проснулась. …и что кажется он дал маху и потерял её, хранительницы мудрости, собственную личную пропажу. — Кому-кому ты дал? — не размежая тяжелых век, пробормотала Мев. Он очень боялся не успеть к базару, и поэтому поручение вышло из-под контроля, и можно пожалуйста он сам себя накажет. — Пропажа пропала, — сонно уточнила жрица. — Ну да, потерянное потому так и зовется, пропажей. Мев не видит ничего удивительного, Нанчин. Спасибо за лошадей. С них выйдет славное казы, да? Он бы не хотел вот так сразу пускать на казы хорошую сильную скотину, уж лучше потом, в конце срока жизни. — Нам всем нужно отдохнуть, Нанчин, она будет у себя. Будет спать. Сильно спать, да? Не пускай никого к ней. Ну и опохмели tiern, а то вдруг к нам придёт. Хранительница мудрости зевнула, подставив вечернему солнцу огромную по широте и глубине глотку, и поплелась в хижину. Заместитель Жрицы Людей Тени умиленно смотрел ей вслед, и только сухие натруженные его ладони чуть дрожали. Не успела Потеря войти в деревню с задранным выше колен подолом туники, как деревянные колокольцы тихонько застучали, и откуда ни возьмись, рядом образовался Нанчин, всплескивая руками. «Отлично — это нужная деревня», пронеслось стремительно в голове, когда, вглядевшись, Потеря признала в старике того самого, что вручил ей серп и корзину часы назад. Ему было бесконечно, отчаянно жаль, что бедная девочка заблудилась, а она ведь заблудилась? где она пропадала почти весь день? он сбился с ног, пока её искал, еще эта ярмарка… в надежде, что может пропажа вернется (что вряд ли, ведь там неподалёку андриги в гоне), он-таки приготовил ей гостинец. — Кхем, — Потеря неловко прокашлялась, понимая, что заготовленной речи, поясняющей пропажу выданного инвентаря, она не только не заготовила заранее, но и не адаптировала на жестовой язык. Поэтому, вспыхнув скулами, она замямлила, неловко усмехаясь и привычно забивая весёлостью смущение: — Дедуль, звиняюсь, промотала я и серп, и корзину… Ты бы слышал, чего там за звуки в лесу, — она опять широко улыбнулась, передёргивая плечами и мотнув подбородком в сторону леса, — Однако! Торжественно натягивая длинный подол, полный синих сочных ягод. — Собрала! Вот! Туники у вас просто сокровище, весь лес можно унести и ещё останется. А сюда не смотри, это я отстираю… Чуть изменив положение ткани в руках, Потеря попыталась прикрыть пропитавший узор синий сок, но выходило, честно говоря, так себе. — Неловко вышло. И это, за серп… прости, в общем. Старик бесцеремонно схватил её за скулы и начал заглядывать в глаза, и лицо его приобретало все более плутоватый вид. Девчонка боялась рассыпать тяжелые ягоды, поэтому только крепче сжала подол и засмеялась. Нанчин даже начал пританцовывать. Вижу, говорит, ловкая ты, ловкая! Ходила за ягодами, а нашла minundhanem! Ишь ты! —…чего? Вот щас обидно было. Ты чего ругаешься? Я запуталась на пятом жесте, но длинное и странное обычно нецензурщина! — Потеря по-детски надула щёки. Что-то чёрное, заострённое и блестящее, сделав небольшую дугу с узорчатой ладони, приземлилось точно в широко открытый зубастый рот. Хранительница мудрости азартно захрустела чем-то и почесала за рогами. — А молодец девка-то, молодец. — Ты же не сердишься? — прикрыв один глаз в деланном испуге и вжав голову в плечи, уточнила у Нанчина Потеря, ещё раз для верности встряхнув подол с ягодами. — Если что, я как-нибудь могу серп отработать. Постирать там что-нибудь, ещё ягод принести… Ох блин как сложно без знания языка… Он наморщил лоб, пытаясь сказать, что потеря была бы значительнее, не вернись она совсем. То есть он имел в виду, что не она, Потеря, а потеря — Потеря. — Класс, — широко улыбается, резко кивая, от чего рыжие волосы, спутанные ветвями злосчастного и благословенного дерева, задорно вспыхивают под слабыми лучами закатного солнца. — Куда выгружать? Потеря кивает на свой подол и картинно обводит деревню взглядом, пожимая плечами. Мол, где хранить будешь? Нанчин, как всегда верно интерпретировав ужимки девушки (вот что опыт собственной немоты с людьми делает — никакого тебе языкового барьера!), потянул её, крепко сжав пальцами плечо, в нужную сторону. Там же в четыре руки вытряхнули дивно пахнущие ягоды из подола на вытертый тонкий ковёр и распределили так, чтобы они лежали в один слой. Кажется, Нанчин хотел, чтобы ягоды высохли за ночь, но Потеря не была в этом уверена. После того, как с ягодами было закончено, Нанчин, осуждающе поцокав языком на её погибающий, судя по звукам, в мучениях живот, выдал Потере миску с подостывшей похлёбкой и деревянную плошку с водой. Жизнь перестала отдавать серыми красками почти моментально. В конце концов, последний раз она пила из какого-то ручья в лесу, а ела и того раньше — та самая данная в путь лепёшка закончилась почти сразу, стоило углубиться в чащу. А свежий воздух провоцировал организм на потребление пищи, тут уж ничего не поделать. Проза жизни. Её тёмно-синяя футболка с вытертым до полной нечитаемости принтом, висящая на солнцепёке с самого полудня, давно высохла и закостенела, так что с верёвки её пришлось отдирать с видимым усилием. Но переодеться во что-то требовалось, а ничего иного у Потери просто не было. Весьма неплохая куртка была безвозвратно утеряна, а полоску спортивного лифа за верхнюю одежду девушка всё ещё отказывалась считать. Поэтому измаранную в ягодном соке тунику пришлось отстирывать, натянув на плечи родную футболку на радость любопытной ребятне. Первое время они следили за странной медноволосой немой из-за углов хижин и с покатых круглых крыш, но к часу Великой Борьбы С Пятнами, как его окрестила Потеря, одна из девочек — на вид не старше десяти лет, — с забавной короткой стрижкой, похожей на плохо выбритый ирокез, подползла бочком к агрессивно полощущей тунику Потере и, шмыгнув носом, выдала: — Неправильно. — Что? — почти привычно вскинув брови, уточнила девушка отдавая себе полный отчёт в том, что друг друга им понять не судьба. — Я не понимаю, мелочь. Тонкие пальцы накрыли горло и в усиление эффекта изобразили жест отрицания. Потом повторили то же самое, но в сторону ушей, уточнив не только полное профанство в речи, но и отсутствие понимания чужих слов. Девочка помолчала, нахмурив густые брови, а потом, расплывшись в улыбке, торжественно ткнула в промокшую насквозь тунику и покачала головой. — Неправильно, — ровно та же звуковая последовательность. Маленькая ладошка, покружив над камешками, разбросанными около водоёма, подхватила и протянула Потере один, более-менее ребристый. — Правильно! — палец с обкусанным ногтем ткнулся сначала в ткань, потом снова в камешек, и снова в ткань. Вопреки ожиданию, после раздачи важных указаний, мелкая советчица не потеряла интереса к неумелой Потере Нелюдимой Мев, плюхнулась рядом и свесила босые ноги в воду. Закусив облезающими губами тонкую травинку, девочка мерно замычала незамысловатый мотив. Ребристый камень действительно начал помогать, по крайней мере корка сока на ткани размягчилась, но дальше дело не шло. Дождавшись очередного разочарованного выдоха Потери, девчонка выплюнула в сторону пожёваную травинку и, зачерпнув в ладони горсть песка, щедро вывалила на блёклое пятно. — Правильно! — в очередной раз по-взрослому покивала она, осмелев, и собственной рукой направив кисти более старшей, но менее находчивой знакомой на ткань. — Правильно. — Точно, песок! — приободрившись, улыбнулась девушка, устало заправляя влажными пальцами пушистые пряди за уши. — Спасибо. Узкая ладонь прикоснулась к груди на уровне сердца, и девочка, заметив это, тут же просияла, начав походить на начищенный таз. Ягодное пятно начало отходить с ткани куда живее, чем просто водой или камнем, и, чувствуя слабую усталость в натруженных непривычной работой руках, Потеря искоса посмотрела на вновь мычащую мелодию девочку. «Кажется, я знаю, как тебе сказать «спасибо», ребёнок», — мелькнуло лукаво в мыслях и, не прекращая тереть песком тунику, Потеря замурлыкала вполголоса один из въевшихся в подкорку мотивов: — Был сначала подлесок, потом бурелом, А дороги не видно — иду напролом. Закружило тропинку, вода в сапогах, И запутались волосы в цепких ветвях. Только услышав, как незнакомые слова складываются в ритмический рисунок (хотя, верно, девочка и не знала таких слов), маленькая островитянка радостно разулыбалась и подсела ещё чуть ближе к соседке, с интересом вслушиваясь в мотив. Что-то высчитала, беззвучно шлёпая губами, а со второго куплета засвистела почти в нужной волне. — Солнце село в болото багровой стеной, Кочки, словно живые, скользят подо мной. Не пройти по болоту, назад не свернуть… Ворожила мне гибель туманная муть. Так они и сидели у тёмной, глубокой воды бок о бок, не понимая языка друг дружки, но сплетённые в тот миг водой и песней. Достирала она тунику уже к полной темноте — охрипнув от песен, которыми развлекала свою случайную подругу, но с полным чувством удовлетворённости происходящим. Если уж ей суждено весьма неопределённое время находиться в подобных условиях, в почти максимальном слиянии с деревенским бытом, то надо убедить себя, что ты-де в полном и безоговорочном восторге от происходящего. Тогда мир бесконечно изумится твоему настрою, и сам будет к тебе относиться поласковее. По крайней мере, Потеря на это очень рассчитывала, устраивая на сваленной в углу денника соломе циновку и сворачиваясь клубочком под плотным одеялом, выданным как всегда всё понимающим Нанчином. Ночи тут бывали весьма прохладные, особенно когда стены у денника были такие хлипкие и с такими потрясающими щелями меж досками, что всё равно что отсутствовали. Потеря была не в обиде. Она тут чужачка — и такие уж законы гостеприимства. Спасибо что вообще дали чем-то укрыться и не выгнали в лес острыми кольями. Уже засыпая, укрытая с головой тёплой тканью, Потеря ещё раз вспомнила того, кому отдала свой амулет, и слабая улыбка коснулась тенью её лица.