Изморозь

В скором времени все вчетвером и правда собрались в похоронном доме. Синчэнь чувствовал плечом тепло сидящего рядом Цзычэня, и сердце его постепенно уверилось в реальности происходящего, в том, что его старый друг в самом деле разыскал его здесь — и радовался этой возможности рассказать ему, что жизнь не заканчивается там, где оступаешься и совершаешь ошибку, и что добрыми деяниями многое можно искупить. Его друг кашеварил у очага, ворча себе под нос про торговцев-мошенников, в очередной раз воспользовавшихся увечьем даочжана. — Ты, даочжан, мне потом обязательно расскажи, к кому в какую лавку ходил, и что за люди там были, — бросил он. — Больно надо каждый раз за ними гнилье перебирать, никак не научатся!.. Синчэнь печально вздохнул, не решаясь спорить — хотя он и старался верить в лучшее в людях и в то, что спустя столько лет соседства к ним не будут относится так по-свински, но перед Цзычэнем было неудобно — получается, что оставил и его почти голодным после долгого пути. — А что, — спросил вдруг Цзычэнь странным глухим голосом, — часто так бывает, что даочжана обманывают на рынке? — Да почитай что каждый раз! — весело отозвался его друг. — Пользуются тем, что даочжан слепой и добрый, и так и норовят обмухлить. Если я прихожу, сразу как шелковые становятся, а если даочжан один — значит, подсунут гниль. Его голос посмурнел. — Даочжан для них столько делает, нечисть отгоняет на ночной охоте, и денег никаких за это не попросит, если не заставить — а они даже дайкон и репу не могут нормально дать. Ну не мерзавцы ли? — Стало быть, сегодня ужин будет скуден, а у вас нынче лишний рот? — уточнил Цзычэнь. Синчэнь невольно схватил его за рукав — а ну как надумает из пустой вежливости уходить или отказываться от еды? Синчэнь не сомневался, что Цзычэнь может обходиться одной инедией долгие дни, но ему хотелось здесь и сейчас разделить с ним свой скудный быт, поделиться тем немногим, что имел. И без того чувство стыда за бедность и разруху, в которой протекали его дни, нет-нет да и покалывало сердце — Цзычэню приходилось все это наблюдать… Но Цзычэнь, кажется, не собирался ни от чего отказываться. Только спросил: — А завтра даочжан тоже пойдет на рынок? Его друг хохотнул: — Ну уж нет! Я голодать не намерен, пойду сам и притащу две корзины лучшей еды. Хватит уже грабить нас этим рыночным пройдохам! — Тогда, если позволишь, я пойду с тобой, — сказал Цзычэнь. Ответом ему было недоуменное молчание. — Я пришел в гости с пустыми руками и без подарка, а это неуважение к вашему дому. Я зрячий, потому меня нелегко будет обмануть. Синчэнь удивленно замер, ожидая, что скажет друг. Тот усмехнулся: — Даже так? Ну что ж, ты сам напросился, значит, пойдешь и понесешь обе корзины. — Мне не привыкать к тяжести, — ответил Цзычэнь и, кажется, пожал плечами. — Но я буду рад помочь. — Вот и славненько! — неожиданно вмешалась А-Цин. — Люблю, когда все при делах. На стол перед Синчэнем с тихим стуком поставили миску. — Уж извини, даочжан Сун Цзычэнь, с посудой у нас так себе, — заявил его друг. — Что есть, из того и ешь! — Еда остается едой — и не важно, из фарфорового блюда ее брать или из общего котла, — ответил Цзычэнь ровным голосом и приступил к еде. Ели молча — но с радостью. Синчэнь подумал, что его друг снова спас их скудный ужин. Он, конечно, сам прилагал много усилий, выхаживая маленький огородик, но это заслуга его друга — что он так быстро научился разбираться в травах, толочь в порошки и использовать как приправы, сглаживая и улучшая вкус постного супа и риса. — Даочжан, даочжан, — спросила А-Цин. — А что, деньги-то у тебя водятся? Синчэнь поперхнулся. А Цзычэнь словно и не обратил внимания на бестактную прямоту девушки — только ответил с прежним спокойствием: — Водятся. Что-то надо? — Много чего надо! — зачастила А-Цин. — И одежды теплой не хватает, и одеял… — А-Цин! — окрикнул Синчэнь. А-Цин тяжело вздохнула и пробурчала: — Ну хоть риса принесите побольше, я сладких колобков налеплю. И бобовой пасты — чтобы начинку сделать. — Если надо, принесем, — твердо ответил Цзычэнь и снова замолчал. Синчэнь быстро расправился со своей порцией, он и так старался есть мало, чтобы его другу и А-Цин доставалось больше еды. Но остался сидеть за столом, время от времени неверяще касаясь пальцами рукавов Цзычэня. Он не мог видеть цвет, но был уверен, что это прежний черный шелк, расписанный серыми облаками, и что это прежний Цзычэнь — его друг, с которым они столько разделили и столько прошли. — А знаешь что, даочжан Цзычэнь? — вдруг сказал его друг. — У нас тут так заведено, что по вечерам мы собираемся все вместе и рассказываем истории. Даочжан сказал, ты его друг и много странствовал. Так вот: сегодня историю рассказываешь ты. Поел нашу еду и будешь спать в нашем доме — отработай. Расскажи что-нибудь… интересное. Синчэнь замер на мгновение — в голосе его друга словно бы звучала угроза. Но нет — показалось, иначе бы Цзычэнь не ответил так спокойно и словно бы расслабленно: — Хорошо. Раз так заведено — то расскажу. Хоть я и не очень хороший рассказчик…