Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      Лань Ванцзи открыл глаза. Пять часов. Он повернул голову и увидел, что Вэй Усянь лежит на боку, подперев щёку рукой, и смотрит на него. Лань Ванцзи чуть шевельнулся:       — Почему не спишь?       — Просто так, — ответил Вэй Усянь.       Лань Ванцзи подгрёб его к себе, тоже переворачиваясь на бок, а потом Вэй Усянь и вовсе оказался под ним, придавленный к кровати сильным телом. Вэй Усянь не особенно и возражал.       — Почему не сопротивляешься? — спросил Лань Ванцзи.       — Что поделать? — улыбнулся Вэй Усянь. — Ты же знаешь, твоему натиску я не могу сопротивляться.       В глазах Лань Ванцзи разлилась зелень уксуса.       — И чему ещё не можешь? — суховато осведомился он, хотя ему явно хотелось сказать «чьему», а не «чему».       Вэй Усянь выгнул бровь:       — «Улыбке императора». А ты, как всегда, уксусу?       Лань Ванцзи вспыхнул, откатился обратно на свою половину кровати и лёг в благопристойной позе.       — Кто бы мог подумать, что второй молодой господин Лань такой ревнивый, — пробормотал Вэй Усянь себе под нос и, перекатившись к Лань Ванцзи под бок, стал его донимать. — Лань Чжань, уже пять часов, тебе пора вставать. Вставай, вставай…       Он прижимался к нему, руки его бродили где попало. Лань Ванцзи стоически терпел. Вэй Усянь не сдавался и, почувствовав, что тело мужчины отреагировало определенным образом, засмеялся:       — Не так вставай… весь вставай…       — Бесстыдник… — выдохнул Лань Ванцзи, — прекрати.       Вэй Усянь прекратил. Лань Ванцзи взглянул на него, как показалось Вэй Усяню, не слишком довольно.       — Почему прекратил? — спросил он.       — Потому что ты сказал, — с лёгким удивлением ответил Вэй Усянь.       — Когда ты стал таким послушным?       — С тобой я всегда послушный, — опять засмеялся Вэй Усянь. — Так, а сейчас-то ты почему ревнуешь?       — Я не ревную, — после паузы отозвался Лань Ванцзи, но Вэй Усянь совершенно точно видел, что зелень уксуса из его глаз никуда не делась.       — Лань Чжань, Лань Чжань… — неодобрительно покачал головой Вэй Усянь.       Лицо Лань Ванцзи покраснело ещё сильнее. Вэй Усянь отодвинулся, подпёр голову рукой:       — Лань Чжань, тобой точно завладел ревнивый дух. Скоро ты начнёшь меня ревновать к моей собственной одежде.       — К твоей… одежде? — переспросил Лань Ванцзи, чуть округляя глаза. — Почему?       — Как же! Когда я одеваюсь, она мной овладевает, — насмешливо сказал Вэй Усянь. — Или к чаше, потому что я с ней целуюсь, когда пью из неё чай или вино. Или к воде, потому что, когда я купаюсь, на моём теле не остаётся ни одного местечка, которого она бы ни дотронулась.       — Убожество! — отозвался Лань Ванцзи и сел, спуская ноги на пол.       — Согласен, — кивнул Вэй Усянь. — В последнее время ты ведёшь себя именно так. Удивительно, что ты настолько самокритичен.       Лань Ванцзи метнул на него тяжёлый взгляд. Вэй Усянь не смутился и глаз не отвёл. С ревностью Ханьгуан-цзюня, действительно, нужно было что-то делать. Иногда она выплёскивалась в неподходящие моменты и в девяти случаях из десяти была беспочвенна и даже абсурдна.       — Интересно, ты уже и в юности был так же ревнив? — спросил Вэй Усянь. — Я не очень хорошо разбирался в тебе в те времена, да и виделись мы не так часто… Ого, в Цзинши стало совсем светло! Можно подумать, что кто-то развёл огонь… а это твоё лицо так покраснело, Лань Чжань!       Покраснел Лань Ванцзи именно потому, что осознал, что и тогда то тяжёлое чувство, временами захватывавшее его, было именно ревностью, а не гневом. Безусловно, он взревновал, услышав, что Вэй Усянь «закалён в делах любовных», но самая сильная вспышка ревности тех времён была в тот злополучный вечер, когда Лань Ванцзи впервые попробовал вино.       Он проходил мимо ученического павильона, услышал шум и решил проверить, кто так откровенно нарушает правила. Он толкнул дверь и вошёл. И застыл на пороге с широко раскрытыми глазами. Они все трое барахтались на кровати: Вэй Усянь, Цзян Чэн и Не Хуайсан, — причём Вэй Усянь был снизу, Цзян Чэн на него навалился в непристойной манере, а одежда Вэй Усяня непозволительным образом сползла с плеч, открывая ключицы. Увидев его, все тут же суетливо расселись на кровати, принимая издевательски благопристойный вид. Вэй Усянь ещё и рукой ему помахал!       О том, чем всё это закончилось, и вспоминать не хотелось: Лань Ванцзи впервые наказали ферулами на следующий день.       — Я не ревную, — делая длинные паузы между словами, сказал Лань Ванцзи.       — Нет?       — Нет.       — Хм, и не ты запирал меня в Цзинши, а то и вовсе привязывал к себе? — поинтересовался Вэй Усянь.       — Чтобы ты не ввязывался в неприятности, — быстрее, чем следовало, ответил Лань Ванцзи.       — И не ты от меня прогоняешь любого, кто ко мне приблизится на расстояние тени? — уточнил Вэй Усянь.       — У них могли быть дурные намерения, — моментально ответил Лань Ванцзи.       — И ни с кем не даёшь заговорить?       — Потому что ты ведёшь неподобающие разговоры.       — Ладно, — сказал Вэй Усянь, делая неопределённый жест ладонью, — признаю, иногда я специально тебя провоцирую. Но я думал, что ты умеешь различать, когда я дурачусь, а когда говорю серьёзно.       — Ты всегда дурачишься, — неодобрительно сказал Лань Ванцзи.       — А ты всегда всё понимаешь буквально, — парировал Вэй Усянь. — Лань Чжань, мне даже льстит, что ты так ревностно ко мне относишься. И не то чтобы я не понимал, почему ты это делаешь… Но нужно же и меру знать. В прошлый раз ты мне чуть руки не сломал.       Уже начавший было успокаиваться Лань Ванцзи опять вспыхнул. За тот случай ему было особенно стыдно.       Лань Ванцзи был в дурном настроении весь день. Он и сам не мог понять, что конкретно вызвало в нём столь сильное раздражение. Может, утренний поцелуй длился не так долго, как ему того хотелось, а нечуткость Вэй Усяня задела нервную жилку: он не заметил, что Лань Ванцзи остался не удовлетворён и слишком явно выразил радость, когда в Цзинши постучали, чтобы позвать Лань Ванцзи к Старейшине, и тут же улизнул в Цайи… В общем, Лань Ванцзи весь день был на взводе, натянутый, как струна.       Вэй Усянь вернулся к вечеру, принялся переодеваться, потому что дорожная одежда запылилась и пропиталась потом. А Лань Ванцзи заметил на его теле несколько красных пятнышек и взъярился. Вэй Усянь и опомниться не успел, как Лань Ванцзи схватил его и зашвырнул на кровать, пережимая ему запястья.       — Лань Чжань! — болезненно вскрикнул Вэй Усянь. — Ты мне руки сломаешь!       — Я не оставлял тебе этих пятен, — буквально прорычал Лань Ванцзи. — Кто оставил их тебе?       Вэй Усянь скривил губы:       — Перепил уксуса, Лань Чжань? Может, этих пятен ты мне и не оставлял, но теперь оставишь. Синяки. А если сожмёшь пальцы чуть сильнее, то сломаешь мне запястья. А если соизволишь приглядеться, то увидишь, что это укусы пиявок. Я выкупался в пруду, потому что было жарко, и мне пришлось сражаться с целым полчищем пиявок.       Лань Ванцзи моментально разжал пальцы. Голова у него всё ещё кружилась ревностью, но разглядеть, что это действительно пиявочные укусы, он сумел. А ещё увидел, что на запястьях Вэй Усяня появились багровые следы от его пальцев. Он неловко дёрнул головой, сделал несколько бестолковых жестов, как будто превратившись в марионетку. Вэй Усянь, морщась, растёр запястья и укоризненно сказал:       — Лань Чжань, а я думал, что ты мне веришь…       Этот укор у Лань Ванцзи до сих пор в ушах звучал. Тогда он себе торжественно пообещал, что больше никогда не усомнится в Вэй Усяне и не пойдёт на поводу у такого глупого чувства, как ревность… Но это была слабость, которую оказалось не так-то просто преодолеть! Не помогала даже медитация. Малейшая искра вспыхивала пожаром.       Вероятно, дело было в собственнических инстинктах Лань Ванцзи: теперь, когда он наконец-то обрёл Вэй Усяня, он не хотел его ни с кем делить. Обретённое счастье, долгожданное счастье должно быть только его и ничьё больше. Он слишком долго ждал, терпел и сдерживался — и теперь высвободившиеся желания и чувства выплёскивались наружу, принимая иногда самые уродливые формы.       Вэй Усянь обычно этому попустительствовал, никогда и ничем Лань Ванцзи не упрекал, поскольку понимал, что с ним происходит и каковы причины. Лишь в тот единственный раз он с укором бросил: «Я думал, ты мне веришь».       Для Лань Ванцзи это было как ушат холодной воды на голову. Реплика эта его надолго отрезвила. Но уксус всё-таки продолжал просачиваться и отравлять мысли. Вероятно, даже с ночной тварью было справиться легче, чем с собственными чувствами.       — Во всём виновата строгость вашего клана, — сказал Вэй Усянь.       Лань Ванцзи очнулся от болезненных мыслей и посмотрел на него. Вэй Усянь уже перекатился на живот, подпирая подбородок обеими руками.       — Почему?       — Почему? Потому что ты так долго держал всё в себе, следуя правилам, что разучился воспринимать происходящее — или не происходящее — адекватно. Ты всегда впадаешь в крайности: или полное отсутствие эмоций, или настоящая буря. Я знаю, что ты ничего не можешь с собой поделать, но иногда мне всё же очень больно… что ты мне не доверяешь.       Глаза Лань Ванцзи широко раскрылись.       — Но я знаю, что тебе ещё больнее, — поспешно добавил Вэй Усянь. — Поэтому, если хочешь, можешь и дальше меня запирать и привязывать. Я нисколько не против. Я ведь всего-то и хочу, что быть с тобой рядом. Если у нас есть мы, то никто другой мне и не нужен, Лань Чжань.       Губы Лань Ванцзи чуть скривились, задрожали.       — Лань Чжань? — беспокойно позвал Вэй Усянь.       Ханьгуан-цзюнь размахнулся и влепил себе пощёчину. Щека тут же покраснела.       — Лань Чжань, зачем ты это сделал? — всполошился Вэй Усянь, подскакивая и трогая горящую щёку Лань Ванцзи ладонью.       Тот промолвил после молчания:       — Изгнал ревнивого духа.