Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      Лань Цзинъи подцепил палочками немного овощей, сунул в рот и с удовольствием прожевал. Овощи, особенно горький зелёный перец, тем вкуснее, чем больше мяса съел до этого!       — Рассказывай, говорю! — нудящий, как комар, Цзинь Лин заходил то с одной стороны, то с другой, но Лань Цзинъи был непробиваем и только поглощал овощи — кусочек за кусочком.       — Дай человеку поесть спокойно, — велел Лань Сычжуй, хватая Цзинь Лина за рукав и усаживая.       — Ага, а то он прям оголодал, — ехидно сказал Цзинь Лин. — Он, как вернулся, ещё рта не раскрыл!       — Ещё как раскрыл! — возразил Лань Цзинъи, поднимая палочки. — Я сижу и ем, а чтобы есть — надо рот раскрывать. Совсем тупой, что ли?       — Ах ты! — разозлился Цзинь Лин. — У дяди моего, что ли, научился гадости говорить?       — Да его и учить не надо, — пробормотал Оуян Цзычжэнь, — он сам кого хочешь научит…       — Факт, — заметил подошедший Вэй Усянь. — Цзинь Лин, оставь его в покое. Будешь его доставать, он тебе вообще ничего не расскажет.       — Будет он меня доставать или не будет, я и так и так ничего ему рассказывать не собирался, — объявил Лань Цзинъи. — Это не его дело. И вообще ничьё.       — А вот это правильно, — кивнул Вэй Усянь.       — Да ты сам от любопытства сгораешь! — возмутился Цзинь Лин. — Дождёшься подходящего момента и Сопереживание применишь, у тебя это на физиономии написано!       — Фу, — сказал Вэй Усянь неодобрительно, — как можно! Ничего подобного. А любопытством я горю по другому поводу. Цзинъи, ты мой подарок Цзян Чэну отдал?       — Отдал, — кивнул Лань Цзинъи.       — И что он сказал? — горя интересом, спросил Вэй Усянь.       — Тебе как ответить, метафорически или как есть? — уточнил Лань Цзинъи, чему-то улыбнувшись.       Цзинь Лин нахмурился. Ему не нравилось, когда люди так загадочно улыбались. Будто знали какой-то секрет.       — Как есть, — засмеялся Вэй Усянь.       — Не могу.       — Почему? — удивился Вэй Усянь.       — Потому что, если произнести это вслух, нарушу восемь правил Гусу Лань сразу, — объяснил Лань Цзинъи.       — Ха-ха… Ну, тогда метафорически.       — Не могу.       — А это почему? — совсем развеселился Вэй Усянь.       — Потому что употреблённые главой клана Цзян идиоматические выражения были настолько витиеваты, что я их попросту не запомнил.       — Видно, мой подарок ему очень понравился, — задыхаясь от смеха, простонал Вэй Усянь.       Лань Цзинъи опять улыбнулся.       — Хватит лыбиться так, словно обрёл просветление! — взвился Цзинь Лин.       — Цзинь Лин, — погрозил ему пальцем Вэй Усянь.       — Он это нарочно делает!       — Что?       — Выбесить меня пытается!!!       Лань Цзинъи уже перестал обращать внимание на Цзинь Лина и продолжал подчищать овощи с тарелки. Кое-что он действительно «обрёл», даже много чего «обрёл».       — Хотя бы не огрёб… — пробормотал Лань Цзинъи вполголоса.       Инцидент со змеёй на самом деле оказался для Лань Цзинъи большой удачей. Теперь он мог сказать, что лобную ленту порвал, как раз находясь в пасти чудовища. Вероятно, все так и подумали, потому что вопросов не задавали. Зато для младших адептов, да и для многих старших тоже, Лань Цзинъи был герой дня. Большинство из них никогда не сталкивались с ночными тварями крупнее собаки, а тут — завалить существо демонического класса!       Лекари подлечили ему руку за пару дней и забинтовали её от запястья до предплечья целебными повязками, призванными ускорить процесс выздоровления. Пользоваться рукой они ему запретили, чтобы сращенные кости окрепли в относительном покое. Лань Цзинъи получил возможность ничего не делать и ничего за это не огребать, чем страшно гордился.       Лань Цижэнь пожелал услышать о случившемся, и Лань Цзинъи пришлось рассказывать, как они с главой клана Цзян разработали совместный план и выбрались из змеи, попутно её прикончив. Лань Цижэнь одобрительно покивал:       — Ты хорошо себя показал. Если бы ты был прилежнее, ты бы далеко пошёл!       «Но я не настолько прилежен, поэтому далеко зашёл», — мысленно парировал Лань Цзинъи.       Неожиданно свалившаяся на него слава голову ему не вскружила. Он прекрасно понимал, что без Цзян Чэна вряд ли выбрался бы: даже имея план, он не смог бы убить змею так, как они это сделали, хотя бы и потому, что рука была сломана, а духовные силы истощились. Но если им хочется считать его героем, то пусть считают.       — А вот глава клана Цзян, — тут же добавил Лань Цижэнь, неодобрительно потрепав свою бородку, — поступил опрометчиво. Добровольно кинуться в пасть змее, пусть и для спасения адепта дружественного клана…       — Думаю, дядя, — сказал Лань Сичэнь, присутствовавший при разговоре, — обстоятельства вынуждали пойти на крайние меры. В подобных случаях первая пришедшая в голову мысль зачастую оказывается правильной. Как мы уже знаем, опрометчивость главы клана Цзян позволила ему спасти Цзинъи и предотвратить будущие жертвы. Цзинъи, какая была твоя первая мысль, когда ты оказался внутри змеи?       Лань Цзинъи несколько смутился. Первым делом он подумал о празднике свиных рёбрышек, на который не попал. Вряд ли бы их порадовал такой ответ, поэтому Лань Цзинъи прочистил горло и сказал:       — О Сычжуе и остальных.       Лань Цижэнь опять принялся одобрительно кивать.       Два дня Лань Цзинъи наслаждался ничегонеделаньем, а на возмущения Цзинь Лина демонстрировал забинтованную руку, сдвигая с локтя рукав одеяния. А на третий день в Облачные Глубины прилетел почтовый голубь из Юньмэна.       Прилетел он во время послеобеденной прогулки. Вышла некоторая заминка. Лань Цзинъи не сомневался, что письмо для него, но поскольку тут были Лань Цижэнь и Лань Сичэнь, то ловить голубя не решился. Ситуацию спас Вэй Усянь. Он, конечно, с удовольствием поглядел бы на то, как голубь клюнет старого Ланя, когда тот попытается его поймать на правах старшего, но сомневался, что содержание письма Лань Цижэня порадует! Вэй Усянь подскочил и ловко ухватил голубя за шею, как всегда делал при ловле фазанов.       — Это почтовый голубь Юньмэна! — завопил Цзинь Лин.       — Разумеется, я знаю, что это почтовый голубь Юньмэна, — сказал Вэй Усянь, избавляя лапу голубя от письма и отпуская страдальца на волю. — Ты что думал, я ему шею сверну и на кухню отнесу? Кому, как ни мне, не знать, какие в Юньмэне почтовые голуби! Я из Юньмэна родом, если ты забыл.       Он развернул письмо и пробежал глазами по строкам. Лань Цзинъи напряжённо следил за ним.       — Вообще-то письма для ордена Гусу Лань первым полагается читать мне, — неодобрительно сказал Лань Цижэнь.       — У вас ведь нет с собой «зерцал созерцания», — возразил Вэй Усянь спокойно, — поэтому я решил избавить вас от лишних хлопот. Глава клана Цзян приглашает Лань Цзинъи…       Лань Цзинъи похолодел. А если Вэй Усянь скажет как есть? С него станется! Но он тут же выдохнул с облегчением.       — …подлечить руку народными юньмэнскими средствами, — сказал Вэй Усянь, складывая письмо и засовывая его в рукав.       — Что за народные юньмэнские средства? — спросил Лань Цижэнь не без любопытства.       — Секретные техники клана Цзян, — не моргнув глазом, сказал Вэй Усянь, — для сращивания сломанных костей. Изобрели специально для меня. У меня раньше кости были хрупкие и часто ломались.       — Да неужели? — с долей скепсиса спросил Лань Цижэнь.       — Цзинъи на пользу пойдёт, пусть съездит в Юньмэн на выходные, — сказал Вэй Усянь, хлопнув Лань Цзинъи по плечу. — Это ведь правая рука, ведущая. Нужно хорошенько о ней позаботиться, чтобы он смог твёрдо держать… меч.       Эта запинка Лань Цзинъи нисколько не понравилась, слишком уж двусмысленно вышло! Но никто ничего не заметил.       — Хм, хм, — сказал Лань Цижэнь, — что ж, пусть едет в Юньмэн. Заодно отвезёт моё благодарственное письмо главе клана Цзян. Только мне ещё нужно его дописать… Зайдёшь заберёшь, прежде чем отправляться.       И старый Лань поспешил к себе в павильон.       Вэй Усянь, панибратски приобняв Лань Цзинъи за шею, незаметно отдал ему письмо. Тот развернул, прочитал. Цзян Чэн приглашал его в Юньмэн на праздник свиных рёбрышек.       — Повезло тебе, — ухмыльнулся Вэй Усянь.       — А что, в Юньмэне праздник свиных рёбрышек с размахом отмечают? — оживился Лань Цзинъи.       — В Юньмэне праздника свиных рёбрышек отродясь не бывало, — возразил Вэй Усянь.       — В смысле?       — То, что Цзян Чэн специально для тебя решил праздник устроить, о чём-нибудь да говорит, — продолжая ухмыляться, ответил Вэй Усянь.       Лань Цзинъи почувствовал, что краснеет.       — В общем, хорошо повеселиться, — напутствовал его Вэй Усянь. — А заодно и мой подарок передашь. Я ему кое-что припас.       — Что? — с подозрением спросил Лань Цзинъи. Ему чудился какой-то подвох, и не без основания: все прекрасно знали, что Вэй Усянь любит выводить Цзян Чэна из себя любыми доступными способами.       — Ты ведь знаешь, что я ту чудовищную змею разделал? — сказал Вэй Усянь, подавая Лань Цзинъи свёрток. — Это часть её шкуры. А то как-то неловко выходит. Убил ведь её Цзян Чэн, а остался без трофея. Думаю, он найдёт, к чему её приспособить. — И говоря это, Вэй Усянь незаметно всунул в свёрток сложенный вчетверо лист бумаги. — Когда мы с Лань Чжанем завалили гигантскую черепаху, Цзян Чэн страшно сердился, что ему в этом поучаствовать не удалось.       — А вы ведь тогда без трофея остались? — спросил Лань Цзинъи, пряча свёрток.       — Ну да, клан Вэнь присвоил не только панцирь, но и славу за подвиг, — поморщился Вэй Усянь. — Не знаю, куда потом делся собственно панцирь. Наверное, затерялся где-то в сокровищницах Ланьлина.       — Что там про Ланьлин? — вмешался Цзинь Лин, который отчаянно пытался подслушать, о чём вполголоса переговариваются Вэй Усянь и Лань Цзинъи, но Лань Сычжуй крепко держал его за локоть.       — Что в царстве Ланьлин живёт павлин, — сказал Лань Цзинъи и показал ему язык.       В Пристани Лотоса Лань Цзинъи хоть и бывал прежде, но дальше тренировочного двора не заходил, так что имел смутные представления о том, где что находится и насколько роскошно выглядит. Хоть и говорили, конечно, что Орден небогат, да и Цзян Чэн сам неоднократно подчёркивал, что сорить деньгами в Юньмэне не принято, но Лань Цзинъи весьма скептически к этому относился. Все адепты от мала до велика в традиционных фиолетовых одеяниях ходят, а ведь окрашенные ткани необыкновенно дороги! Поэтому в Гусу Лань одеяния белые с едва заметными узорами на краях: у них-то уж точно «сорить деньгами не принято»!       По лицу Цзян Чэна трудно было понять, рад он видеть Лань Цзинъи или нет. Лань Цзинъи невольно подумал, что Цзян Чэн похож на одного из богов войны, которых он видел в храме: такая же свирепая физиономия. Нисколько не похож на гостеприимного хозяина, хотя и сам прислал приглашение.       — Глава клана Цзян, — вежливо приветствовал его Лань Цзинъи.       Цзян Чэн небрежно кивнул, но не в знак приветствия, а на руку юноши:       — Как рука?       — Кости мне срастили, — ответил Лань Цзинъи, чуть сдвигая рукав, чтобы продемонстрировать повязку, — но пока запрещают пользоваться рукой. Меч там держать и всё такое…       — Левой не умеешь? — спросил Цзян Чэн.       — Левой не принято, — возразил Лань Цзинъи.       — Чушь! — фыркнул Цзян Чэн. — Нужно владеть обеими. В сражении может случиться так…        «А теперь он мне лекцию по военному искусству читать будет?» — подумал Лань Цзинъи, незаметно принюхиваясь. Да, свиными рёбрышками пахло…       Левой рукой пользоваться было на самом деле не принято из-за различных суеверий, но большинство заклинателей, и Вэй Усянь в том числе, плевали на это с высокой колокольни и развили в себе способности одинаково хорошо пользоваться обеими руками, потому что в жизни могло произойти что угодно. Лань Цзинъи мог держать меч левой рукой. Писать у него не слишком хорошо получалось, но у него и правой рукой выходило не ахти, по сто раз уроки приходилось переписывать. Но зачем всё это делать, когда можно пользоваться законным правом ничего не делать, ссылаясь на травму правой руки?       — Старейшина Лань прислал вам поздравления, — сказал Лань Цзинъи, подавая Цзян Чэну письмо.       Цзян Чэн скривил губы:       — И с чем он меня поздравляет?       — С подвигом бла-бла-бла. Там всё написано, — сказал Лань Цзинъи.       Цзян Чэн вынул письмо, пальцем пересчитал страницы — их было двадцать — и, не читая, сунул обратно.       — Не прочтёте? — удивился Лань Цзинъи.       — Письма старейшины Ланя так же скучны, как и его проповеди, — фыркнул Цзян Чэн. — Прочту, когда бессонница будет.       — А у вас бессонница? — удивился Лань Цзинъи. — Я думал, она только у стариков бывает.       Цзян Чэн метнул на него яростный взгляд. Лань Цзинъи захлопнул рот и поспешил отдать ему подарок Вэй Усяня:       — А это вам от Вэй Усяня.       — Что это? — с подозрением спросил Цзян Чэн.       — Ваш трофей.       В свёртке оказался кусок змеиной шкуры и записка. Цзян Чэн развернул бумагу, глянул, лицо его тут же налилось кровью, и он пропустил такое заковыристое ругательство, что у Лань Цзинъи уши свернулись в трубочки. Цзыдянь заискрился, и записка превратилась в пепел. «Что ж там написано-то было?» — подумал Лань Цзинъи. Спросить он не решился. Записка от Вэй Усяня была короткой, всего пара строк: «Из этого куска змеиной шкуры выйдет один чехол для меча или два для нефритового жезла. На твоё усмотрение».       Цзян Чэн взял себя в руки, выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и жестом пригласил Лань Цзинъи в Пристань Лотоса.       Свиных рёбрышек Лань Цзинъи наелся до отвала. Личный праздник, который устроил ему Цзян Чэн, поражал разнообразием блюд. Кое-что Лань Цзинъи пробовал впервые. Кое-что ему уже доводилось пробовать, к примеру, похлёбку из корней лотоса всё с теми же свиными рёбрышками: как-то раз Вэй Усянь приготовил и угостил «зелень» традиционными юньмэнскими блюдами, в том числе и упомянутой похлёбкой. Лань Цзинъи подумал, что его похлёбка была вкуснее, чем та, что он ел сейчас, но подливать масла в огонь не стал, понимая, что если сейчас упомянет Вэй Усяня, то Цзян Чэн его башкой в эту самую похлёбку и сунет.       После Цзян Чэн предложил Лань Цзинъи погостить в Пристани Лотоса несколько дней. Лань Цзинъи согласился. Ему было любопытно, что из этого выйдет.       Вышло любование потолком в павильоне главы клана Цзян. Полюбовавшись на него несколько дней, Лань Цзинъи сделал определённые выводы: здесь потолки выше, чем в гостевом павильоне Облачных Глубин. А вот кровать была жестковата, даже по гусуланьским меркам. Спина немилосердно затекала, если лежать на спине, а Лань Цзинъи как раз на спине и лежал, но ни перевернуться, ни даже пошевелиться не решался. Он до сих пор ещё нетвёрдо понимал, как стоит себя вести в обществе Цзян Чэна. В основном, он просто лежал, натянув одеяло до подбородка, пока не засыпал.       Вероятно, стоило бы и сказать хоть что-нибудь, но у Лань Цзинъи язык к гортани прилипал, стоило ему бросить взгляд на Цзян Чэна. Тот выглядел сердитее прежнего. Даже после такого — и то сердится. Он вообще когда-нибудь не сердится?       Цзян Чэн не сердился. Лицевые судороги были отражением мыслительных процессов, происходящих в его голове. Он тоже ни малейшего представления не имел, как нужно вести себя с Лань Цзинъи.       Нужно было что-то сказать, непременно нужно было что-то сказать. Он после каждого раза себе это твердил. Но слова застревали в горле, Цзян Чэн хмурился и поджимал губы. А что вообще можно или нужно говорить после секса? Собственно секс, по мнению Цзян Чэна, у них неплохо выходил. На самом деле ему до смерти хотелось спросить у Лань Цзинъи, понравилось ли ему. Но как такое спросить? Язык не повернётся. Или он спросит, а Лань Цзинъи ему скажет, что не понравилось, и дальше что? Пока Цзян Чэн утешался нехитрой логикой: если встал, значит, нравится, если кончил, значит, понравилось. В отношении Лань Цзинъи эта логика трансформировалась в: если дал, значит, нравится, если дал снова, значит, понравилось.       А ещё он его так и не поцеловал ни разу. Почему же так трудно это сделать? На этой мысли Цзян Чэн хмурился ещё сильнее, и вид у него становился такой, точно он хотел кого-то убить. Всё больше самого себя за собственное малодушие, а Цзян Чэн полагал, что это и есть малодушие. Нефритовый распускать — никаких проблем, а поцеловать стесняется. Он! Стесняется! Смехотворно!       «Скажи уже что-нибудь, — сурово приказал себе Цзян Чэн. — Третий день уже молчишь». Он сделал над собой усилие, решив, что спросит, не нужно ли принести Лань Цзинъи воды, потому что в павильоне душно, — отличное начало для беседы! Но вместо этого с его губ сорвалось:       — Хочешь ещё?       Лань Цзинъи ответил быстрее, чем Цзян Чэн ожидал:       — Нет.       Цзян Чэн побагровел, по лицу его опять пошла судорога.       — Вот как? — процедил он сквозь зубы.       Лань Цзинъи вовсе не так хотел ответить, просто вопрос Цзян Чэна застал его врасплох. Он не ожидал, что Цзян Чэн вообще хоть что-нибудь скажет, и вздрогнул, когда услышал голос мужчины. Он тут же сообразил, что ляпнул, и поспешно добавил:       — Прямо сейчас, я имею в виду, нет.       — Я не о «прямо сейчас», — вспыхнул Цзян Чэн, — а… вообще.       — Ну… вообще, вообще-то, да, — пробормотал Лань Цзинъи, краснея.       Разговор тем самым можно было считать развязанным. Цзян Чэн мысленно выдохнул. Он опять разжал челюсти и начал:       — Тебе понравился…       Лань Цзинъи отчаянно покраснел. Договорить Цзян Чэн так себя и не смог заставить, он запнулся на полуслове и перефразировал:       — Тебе понравилось угощение?       — Очень вкусно, — с облегчением ответил Лань Цзинъи. Ему бы не хотелось сейчас отвечать на вопрос, который подразумевался, а в том, что подразумевалось именно то, что подразумевалось, Лань Цзинъи нисколько не сомневался. Он бы и сам спросил, если бы храбрости набрался.       — Пить хочешь? — воспрянул Цзян Чэн. — От такого наверняка пить хочется… от угощения.       «Да твою мать! — мысленно ругнулся он. — Почему у тебя всё выходит так двусмысленно?!»       — Э-э… нет, — отказался Лань Цзинъи и потянул одеяло ещё выше, — мне чаю хватило.       — А-а… — протянул Цзян Чэн, и разговор опять скончался в муках лицевых мышц.       «Ну вот, ещё больше рассердился, — подумал Лань Цзинъи, поёжившись. — С ним лучше помалкивать и лишний раз рот не раскрывать».       В тот день они больше не разговаривали.       Лань Цзинъи проснулся один. Цзян Чэн, вероятно, встал рано и ушёл заниматься делами главы клана. Должны же быть дела у главы клана? Лань Цзинъи расслышал вдалеке его голос и сообразил, что Цзян Чэн тренирует адептов на плацу. Голос гремел громовыми раскатами, так что смело можно было предположить, что глава клана Цзян с самого утра не в духе. Лучше пока ему на глаза не попадаться. Лань Цзинъи решил устроить себе экскурсию по Пристани Лотоса. В чужих владениях он бывал редко, и ему страшно любопытно было узнать, правда ли, что Пристань Лотоса больше Облачных Глубин, как уверял Вэй Усянь, в тысячу раз.       Лань Цзинъи оделся, вышмыгнул из павильона и отправился бродить по Пристани Лотоса. Ему здесь нравилось. В воздухе пахло цветами лотосов и свиными рёбрышками. «Завтрак готовят», — сообразил Лань Цзинъи, шумно принюхиваясь. Вчера он наелся до отвала, но ведь это было вчера, а сегодня — это сегодня! Лань Цзинъи потрогал живот и подумал, что есть гораздо больше хочется, чем пить, после… столь бурно проведённой ночи. Один раз, правда, всего было, но один раз с Цзян Чэном десяти стоит! От того, что он вчера «надышался», болела диафрагма. Лань Цзинъи потёр солнечное сплетение, пощупал себя за поясницу. Нелегка «взрослая жизнь»!       Он облазил почти всю Пристань Лотоса, оставался только главный павильон. Здесь проходили торжественные банкеты, собрания кланов или соклановцев. Павильон показался Лань Цзинъи роскошным.       Лань Цзинъи преодолел искушение посидеть в кресле-лотосе, отчасти потому, что в его состоянии сидеть было попросту больно, отчасти потому, что не хотелось схлопотать от Цзян Чэна за то, что осквернил дерзкой хризантемой священное место главы клана.       Но больше всего заинтересовала Лань Цзинъи лестница в подвал. Он обнаружил её с торца павильона, когда вышел, чтобы обойти террасу и убедиться, что узор из лотосов повторяется на всех стенах. Он поглядел по сторонам, никого не увидел и быстро сбежал по лестнице вниз. Ему страшно любопытно было, что глава клана Цзян прячет в подвале!       Это был не подвал. Это была темница с двумя рядами зарешеченных клетей и небольшим помещением, назначение которого можно было безошибочно угадать по инвентарю, — пыточная. Лань Цзинъи поёжился. Здесь пахло кровью и тленом, совсем как в утробе той гигантской змеи. Земляной пол был зачищен, но Лань Цзинъи нисколько не сомневался, что под соломой можно обнаружить застарелые пятна крови. Об этом месте ходили слухи, в правдивости которых никто не сомневался: глава клана Цзян запытал десятки приверженцев Тёмного Пути, пытаясь выведать у них какие-то тайны. Лань Цзинъи предпочитал не думать о том, правда это или нет. Даже сейчас, в этой пыточной.       — Кто позволил тебе сюда войти? — рявкнул Цзян Чэн, хватая его сзади за локоть.       Лань Цзинъи вздрогнул всем телом. Он так увлёкся разглядыванием цепей и прочего, что не заметил Цзян Чэна, вошедшего следом за ним буквально через несколько минут. Он поморщился. Схватил его Цзян Чэн больно и как раз за раненую руку, но, похоже, не отдавал себе отчёта в том, что делает. Сейчас, глядя на его искажённое яростью лицо, Лань Цзинъи подумал, что, быть может, Цзян Чэн и не сердился вовсе, когда они лежали в постели.       — Я же гость, — возразил Лань Цзинъи, — откуда мне знать, куда можно заходить, а куда нельзя?       Цзян Чэн не слушал. Он выволок Лань Цзинъи во двор, оттолкнул от себя. Краем глаза Лань Цзинъи заметил, как шарахнулись в сторону и спрятались адепты. Вспышки гнева главы Ордена Цзян ни к чему хорошему не приводили, уж они-то знали.       — Глава клана Цзян? — осторожно спросил Лань Цзинъи.       У Цзян Чэна так потемнело лицо, что Лань Цзинъи даже испугался немного, что его удар хватит или настигнет искажение Ци.       — Кто тебя, паршивца, просил туда заходить! — прорычал Цзян Чэн. — Теперь ещё и бояться меня начнёшь…       — Я вообще-то вас и так боюсь, — пожал плечами Лань Цзинъи.       Ответ был настолько неожиданным, что Цзян Чэн вытаращил на Лань Цзинъи глаза:       — Что?! Почему?       — Вы же постоянно сердитесь, — сказал Лань Цзинъи.       — С чего ты взял, что я постоянно сержусь? — поразился Цзян Чэн.       — Ну, у вас всегда такое сердитое лицо, — объяснил Лань Цзинъи.       — Я с таким лицом родился! — возмутился Цзян Чэн.       — А, — сказал Лань Цзинъи, — тогда понятно.       Гнев Цзян Чэна поутих. Это был даже не гнев в истинном смысле, а скрытый за вспышкой гнева страх, что Лань Цзинъи станет его бояться или относиться к нему с отвращением после увиденного. В темнице давно уже не было узников, но это не меняло того факта, что некогда пол в темнице был завален костями, а стены забрызганы кровью. Но Лань Цзинъи вёл себя с ним как обычно даже после увиденного.       — Но, знаете… — морща лоб, сказал Лань Цзинъи, — это было неумно… делать с ними такие страшные вещи… Даже если вы отыщете и убьёте всех последователей Тёмного Пути, прошлого вы ведь всё равно не измените.       — Да что ты понимаешь! — дёрнулся Цзян Чэн.       — Наверное, ничего, — спокойно согласился Лань Цзинъи.       Цзян Чэн выдохнул сквозь сжатые зубы и махнул рукой:       — Иди отсюда.       — Куда? — уточнил Лань Цзинъи.       — Куда-нибудь. Мне нужно успокоиться.       Лань Цзинъи пожал плечами и пошёл бродить по Пристани Лотоса. Он ещё не всё оглядел, здесь было полно укромных уголков. Адепты от него почему-то шарахнулись. Лань Цзинъи выгнул бровь и не поленился пойти следом, где и подслушал их разговор. Два адепта спрятались за поленницей и шептались:       — Этот гость, он ведь из клана Лань?       — Ну да, а что?       — Страшные эти люди из клана Лань!       — Почему?       — Ну, как же… Если он так на нашего главу влияет, страшно подумать, что он за человек!       — Ты о чём?       — А ты что, не видел, с какой ухмылкой глава разделывал свиней к празднику?       — И что?       — Глава слишком любезен с этим гостем! Этот Лань слишком вольно себя с главой ведёт. Любому другому бы глава давно шею сломал за такие дерзости, а этого терпит. Ты слышал, как этот Лань с ним разговаривает? Жуть берёт, как подумаю, что бы глава со мной сделал, если я бы осмелился ему возразить!       — Да ты каждый раз яйца втягиваешь, когда приходится к главе обращаться!       — Вот я и говорю, страшные эти люди из клана Лань!       Лань Цзинъи фыркнул и пошёл в другую сторону.       — «Страшные эти люди из клана Лань», — пробормотал он. — Это вы ещё Ханьгуан-цзюня не видели!       Он забрёл куда-то на задворки, в лицо пахнуло мякинным духом и, откровенно говоря, псиной. К ногам Лань Цзинъи выкатились пять или шесть здоровенных пушистых шаров с высунутыми языками — щенки-подростки. Лань Цзинъи ухватил одного за уши и потрепал… и тут заметил Цзян Чэна, который сидел на резном табурете, упершись локтем в колено. Лань Цзинъи сообразил, что когда у Цзян Чэна скверное настроение, то он приходит на псарню и наблюдает за собаками. Кажется, он уже отошёл: лицо у него было спокойное и даже чуть осветилось при виде Лань Цзинъи.       — Нравятся щенки? — спросил Цзян Чэн миролюбиво.       — Ага, — кивнул Лань Цзинъи. Он хотел спросить, правда ли, как говорил Вэй Усянь, Цзян Чэн моется вместе с собаками, но, по здравому размышлению, не стал.       — Выбери себе одного, подарю, — расщедрился Цзян Чэн.       — В Облачных Глубинах животных нельзя держать, — возразил Лань Цзинъи.       — Необязательно его забирать. Выбирай любого. Он будет считаться твоей собакой.       Лань Цзинъи поморгал:       — Ну, если вы так вопрос ставите… Тогда вот этот, — кивнул он на того щенка, которого трепал за уши. — Как его зовут?       — Милаш, — сказал Цзян Чэн.       — Да, очень милый, — согласился Лань Цзинъи. — Так как его зовут?       — Я же сказал: Милаш, — повторил Цзян Чэн, и в его голосе начало позванивать раздражением. Слишком долго любезным оставаться он по природе своей не мог!       Лань Цзинъи глядел с минуту на щенка, потом с минуту на Цзян Чэна, и спросил, высоко поднимая бровь:       — А могу я и имя ему выбрать?       — Тебе что, паршивец, не нравится имя, которое ему дал я? — вскипел Цзян Чэн, и на его лицо поползла краска.       Лань Цзинъи ответил очень дипломатично:       — Я в детстве всегда хотел собаку, и чтобы кличка у неё была — Клык.       — Ладно, — снисходительно сказал Цзян Чэн, — пусть будет Клык.       Он не без удовольствия наблюдал, как Лань Цзинъи возится со щенком.       После был обед — свиных рёбрышек во всех видах ещё много оставалось. А после обеда они опять уединились в павильоне главы клана.       Лань Цзинъи послушно упал на кровать, повинуясь властной ладони Цзян Чэна. Тот помедлил и медленно спросил:       — Тебе, наверное, надоело уже потолком любоваться? (Лань Цзинъи покраснел.) Давай как-нибудь по-другому попробуем?       Они попробовали. Потолком теперь любовался Цзян Чэн, а Лань Цзинъи подлетал до самого балдахина. Дышали они очень громко и очень часто, а соприкосновение тел издавало не слишком приличные звуки. Останавливаться Цзян Чэн, кажется, не собирался вовсе: уже третья ароматическая палочка в мыслях Лань Цзинъи догорала, а Цзян Чэн не сбавлял темп. Поделать с этим Лань Цзинъи ничего не мог, Цзян Чэн крепко держал его за булочки и не давал ни соскочить, ни схалтурить: тела их крепко ударялись друг от друга.       — Глава клана Цзян…       — Что? — отрывисто отозвался Цзян Чэн.       — Давайте… сменим… как-нибудь по-другому… ой…       — Почему?       — Вам метафорически ответить или как есть? — не удержался от иронии Лань Цзинъи. Даже в такой ситуации.       — Давай как есть, — велел Цзян Чэн.       — У меня ягодицы уже онемели, ничего не чувствую! — пожаловался Лань Цзинъи.       — Онемели? — фыркнул Цзян Чэн.       — Да…       — Ничего не чувствуешь?       — Да…       — Совсем-совсем ничего?       — Совсем-совсем ничего.       — Хм, — ухмыльнулся Цзян Чэн, — тогда мы прекрасно можем продолжить как есть, раз совсем-совсем ничего!       — Глава клана Цзян! — взмолился Лань Цзинъи, но Цзян Чэн остался непреклонен и Лань Цзинъи так наскакался, что ссаживать его с себя пришлось самому несговорчивому главе клана Цзян!       Лань Цзинъи долго пытался отдышаться. Тело сотрясалось, сердце в грудной клетке ходило ходуном. Цзян Чэн лежал, подложив одну руку под голову. Выражение его лица было мягче обычного, но мыслительными судорогами лицо то и дело искажалось: нужно ведь было как-то начать разговор. Ему было чуть-чуть совестно, что он не остановился, когда Лань Цзинъи попросил, но не начинать же разговор с извинений? Лань Цзинъи ещё, чего доброго, решит, что он, Цзян Чэн, тряпка. Но если сам Лань Цзинъи об этом упомянет, то он, Цзян Чэн, может, и извинится. Небрежно, словно бы между прочим. А кто, мол, виноват, что он, Цзян Чэн, не смог остановиться? Это будет очень хорошо звучать: вроде бы и извинения, а вроде бы и нет, больше на некий комплимент похоже, так что он себя в глазах младшего не уронит. В глазах младшего… Нужно перестать об этом думать: младше, старше…       Лань Цзинъи первым прервал молчание:       — Это же был… «Всадник, спешащий на копья врага» или что-то в этом роде?       Цзян Чэн едва ли не подскочил:       — Что? Откуда ты это знаешь?       В «Весенних картинах» упоминались и названия изображённых сюжетов. Что-то такое Цзян Чэну на глаза попадалось, когда он в юности читал этот сборник. Но сложно было представить, чтобы в гусуланьской библиотеке младшим адептам предоставляли доступ к такой литературе!       — Сборник Лунъяна мне как-то на глаза попался, — смутился Лань Цзинъи.       — Вам что, в Облачных Глубинах вместо учебников порнографические книжки теперь выдают? — фыркнул Цзян Чэн.       — Если постараться, можно достать и такие, — краснея, ответил Лань Цзинъи.       Цзян Чэн протянул ладонь:       — Давай сюда.       — Что?       — Сборник Лунъяна. Судя по твоей физиономии, он у тебя в цянькуне припрятан! — хмыкнул Цзян Чэн.       Так оно и было! Лань Цзинъи расстарался и, использовав талисман копирования, заполучил себе копию книжки, которая валялась в Цзинши. Об этом никто не знал, даже остальная «зелень». Лань Цзинъи всерьёз озаботился самообразованием, когда получил ещё первое приглашение от Цзян Чэна. Опытный мужчина (каким Лань Цзинъи полагал Цзян Чэна) может и разочароваться, если он будет практиковать одну и ту же позу, которая иронически называлась: «Бревно на пути горного потока». Но изучение продвигалось медленно. Во-первых, времени не было: в Гусу Лань бездельничать удавалось одному только Вэй Усяню. А во-вторых, какой дурак придумал делать подписи к порнографическим картинкам на Чжуаньшу?! Лань Цзинъи потихоньку переписывал непонятные слова и искал их в словарях гусуланьской библиотеки.       — А зачем он вам? — осторожно спросил Лань Цзинъи.       — Хочу взглянуть. Не доводилось читать. Я думал, их все сожгли.       Лань Цзинъи пришлось достать книжку из цянькуня и отдать Цзян Чэну. Тот небрежно пролистал её, то и дело хмыкая и фыркая, потом бросил книжку на стол, стоявший поодаль от кровати, и заключил:       — Бесстыдство!       — То есть, — выгнул бровь Лань Цзинъи, — то, чем мы тут с вами занимались, не бесстыдство?       — Нет, — сказал Цзян Чэн после паузы, и на лицо его поползла краска. — Пожалуй, это было даже целомудренно, если сравнить с тем, что там написано.       — Понятно, — сказал Лань Цзинъи.       Воцарилось молчание.       — Вообще, — сказал Лань Цзинъи, сосредоточенно морща лоб, — на эти книжки нельзя полагаться. Понапишут всякого, а правду не пишут.       — Какую правду? — не понял Цзян Чэн.       — Ну как… Расписали, как всё хорошо и замечательно, а о том, что, к примеру, потеешь, как лошадь, ничего не написали. Или о том, что потом лучше стоять, а не садиться, тоже не написали. Вводят в заблуждение… пытливых отроков.       Цзян Чэн расхохотался. Лань Цзинъи густо покраснел.       — Ладно, пытливый отрок, — продолжая смеяться, сказал Цзян Чэн, — хочешь или нет, но мы с тобой… ещё раз и прямо сейчас!       — Глава клана Цзян! — жалобно воскликнул Лань Цзинъи.       — И хватит меня уже так называть, — велел Цзян Чэн.       — А как мне вас называть? — тут же спросил Лань Цзинъи.       — Хм… подумаю на досуге, — отозвался Цзян Чэн, пытаясь вытянуть Лань Цзинъи из-под одеяла и подтянуть к себе. Нефритовый у него как-то поразительно быстро пришёл в боевую готовность, хотелось поскорее его пристроить куда надо. «Куда надо» сопротивлялось и из-под одеяла вылезать отказывалось.       — Тебе вообще хоть нравится, когда я это с тобой делаю? — сквозь зубы спросил Цзян Чэн, выволакивая Лань Цзинъи из-под одеяла. Вопрос, заданный нарочито небрежно, на самом деле был вымученным. Наконец-то он смог его задать!       — Нравится, — с вызовом ответил Лань Цзинъи.       — А раз нравится, мог бы и погромче кричать, когда я это с тобой делаю, — насмешливо парировал Цзян Чэн.       — Чтобы сюда вся Пристань Лотоса сбежалась? — пропыхтел Лань Цзинъи. — Персональный концерт блудного Ланя послушать?       Цзян Чэн цокнул языком и наконец сумел подмять Лань Цзинъи под себя, сзади и чуть сбоку. Нефритовый заныл, кровь в венах Цзян Чэна забурлила. Он удовлетворённо крякнул, тут же вздрогнул и поспешно накрыл рот Лань Цзинъи ладонью, потому что тот действительно закричал.       — Эй, эй, — нервно сказал Цзян Чэн, — не понимай мои слова так буквально. Не нужно нарочито это делать…       Он чуть отвёл ладонь, но Лань Цзинъи схватил её и прижал обратно к своему рту, и Цзян Чэн понял: не нарочито.       — Если тебе больно, то я… — стушевался Цзян Чэн.       Лань Цзинъи отчаянно помотал головой. Лицо его покраснело, как раскалённое железо. Дело было в другом. Может, поза к тому располагала или глубина, на которую вошёл нефритовый жезл, но Лань Цзинъи вдруг почувствовал то, о чём говорил ему Вэй Усянь: стало так хорошо, до одури буквально хорошо, что перед глазами пошла поволока, а в ушах зазвенело. «С ума сойти, — потрясённо подумал Лань Цзинъи, — реально с ума сойти». Вероятно, что-то отразилось на его лице, потому что Цзян Чэн пристально на него смотрел. Лань Цзинъи покраснел ещё гуще.       Цзян Чэн не понял, что это было. Какое-то неуловимое выражение проскользнуло по лицу Лань Цзинъи. Будто на секунду под ним оказался какой-то другой человек, не Лань Цзинъи. Такого выражения на лице этого язвительного мальчишки просто не могло быть. Проскользнуло и пропало, но сердце Цзян Чэна отчего-то пропустило удар, хотя обычно в такой ситуации оно билось часто и гулко.       Цзян Чэн нахмурился, перегнулся в три погибели и впился в его губы глубоким поцелуем. Лань Цзинъи замычал, упираясь в его грудь ладонями, но скоро его руки обмякли и обвили плечи Цзян Чэна. Цзян Чэн продолжал уже так, с непонятной самому себе жадностью исследуя рот Лань Цзинъи языком, а глубины кое-чем другим, и не останавливался до самого отбоя, когда стражи ударили в колотушки, чтобы возвестить о наступлении вечера. Он испытывал какой-то фантастический подъём. Во всех смыслах.       Уже после, когда Лань Цзинъи попытался отползти на другую половину кровати, Цзян Чэн схватил его за плечо и грубовато прижал к себе. Лань Цзинъи возражать не стал. Он ведь чувствовал, как дрожат обнявшие его руки.