Нефритовый дворец для гуциня и флейты

      Лань Цзинъи нервничал и ничего не мог с собой поделать, хотя момент был куда как неподходящий: он лежал в постели, раздетый, а Цзян Чэн нависал над ним, целуя его в шею, в кадык, в ключицы, рука его при этом довольно уверенно исследовала грудь и подреберье Лань Цзинъи, иногда соскальзывая к холмам и впадинам, но всё же в рамках приличий. Нервничал Лань Цзинъи именно из-за этой прелюдии: Цзян Чэн никогда прежде не вёл так себя в постели, это было слишком откровенно и нехарактерно для него. К тому же он явно получал удовольствие от того, что делал. Лань Цзинъи интуитивно понимал, что Цзян Чэн всего лишь «расширяет горизонты», как он однажды выразился, но не мог не думать, что станет, когда Цзян Чэн раскроет весь свой супружеский потенциал.       — Г-глава клана Цзян…       — Опять? — сварливо отозвался Цзян Чэн. — И что ты весь как на иголках?       — Вы… просто вы такой… — запнулся Лань Цзинъи. Цзян Чэн, разумеется, потребовал уточнить, какой это он «такой», а слово не подбиралось. Озабоченный? Разнузданный? Ни одно слово из гусуланьских словарей бесстыдного поведения (были, были и такие на полках в Библиотеке!) не подходило к происходящему. Оно и не совсем бесстыдно было, и в негативном ключе не воспринималось, а это были осуждающие словари.       — Почему вы… такой страстный? — пролепетал Лань Цзинъи.       Цзян Чэн непроизвольно расхохотался:       — Что? Какой-какой?       Повторять это Лань Цзинъи не собирался, к тому же Цзян Чэн не дал ему такой возможности — очень-очень крепко поцеловал в губы.       — Теперь понятно? — спросил он после, но озадаченный вид Лань Цзинъи, который сразу же принялся думать над подкинутой ему, как он полагал, загадкой, сказал ему, что ничего Лань Цзинъи не понял. «Значит, придётся прямым текстом», — подумал Цзян Чэн.       — Хорошее слово подобрал, мне нравится, — сказал он, вприщур глядя на Лань Цзинъи. — Почему я такой страстный? Хм… может быть, потому, что ты меня возбуждаешь?       Лань Цзинъи покраснел не то что до корней волос, у него даже шея стала похожа на спелый помидор.       — Вообще-то, — строго продолжил Цзян Чэн, — на такое не жалуются. Это как раз означает, что они в самом расцвете сил.       — Кто? — не понял Лань Цзинъи.       — Супружеские отношения. Жаловаться надо, когда не встаёт или не даёт. Ещё и года не прошло, а уже жалуется!..       — Вообще-то, — сказал Лань Цзинъи, — я не жаловался, а задал риторический вопрос.       — Ещё скажи, что завязал умозрительную беседу! — фыркнул Цзян Чэн.       — Ой…       — Вот тебе и «ой»…       У Лань Цзинъи появилась возможность удостовериться, что Цзян Чэн страстный не только до, но и во время, и после. Там уже был повод и для «ой», и для «ай», и для ещё кучи междометий, которые совершенно точно не используют в «умозрительных беседах».       Выждав, когда Цзян Чэн заснёт — тот сказал, что вздремнёт до обеда, — Лань Цзинъи выбрался из кровати, оделся, продолжая сыпать не только междометиями, но ещё и эпитетами и метафорами, правда, не вслух, чтобы не разбудить Цзян Чэна, а про себя.       Цзян Чэн сказал, что на обед будут жареные утки, и Лань Цзинъи собирался проверить, так ли это, а заодно разузнать, в чём уток будут жарить: в меду, в травах или в специях. Особого значения это не имело, Лань Цзинъи всё нравилось, кроме кулинарных экспериментов Вэй Усяня (ну, те вообще никому, кроме Ханьгуан-цзюня, не нравились!), но проинспектировать кухарей надо было. А заодно и снять пробу, чтобы на обеде знать, на что налегать. С обеими задачами Лань Цзинъи успешно справился. «Да это не обед, а прямо праздник какой-то!» — невольно подумал Лань Цзинъи.       Настроение у Лань Цзинъи было радужное, и он решил заглянуть на псарню, чтобы поиграть немного с Клыком — щенком, которого ему подарил Цзян Чэн.       — Клык! — позвал он, и пушистый шар тут же подкатился к нему, вертя хвостом.       Разумеется, у остальных собак были свои имена, но в тот момент они почему-то все решили, что их тоже зовут Клык, и ринулись пушистой лавиной к Лань Цзинъи. Он не удержался на ногах, упал, и пушистая лавина накрыла его. Вероятно, дело было в том, что Лань Цзинъи принёс с собой запах кухни или капнул нечаянно утиным жиром на одежду, когда дегустировал жаркое.       Когда Цзян Чэн, проснувшийся вскоре после ухода Лань Цзинъи и тоже решивший заглянуть на псарню, вытащил его, Лань Цзинъи был зализан, заслюнявлен и местами погрызен. Цзян Чэн поставил юношу на ноги и хмыкнул:       — Вот такая она, собачья любовь. Залюбят — не вырваться.       — Не только собачья… — пробормотал Лань Цзинъи.       — Ты что-то сказал? — выгнул бровь Цзян Чэн.       Лань Цзинъи яростно помотал головой.       — Надо что-то с тобой делать… — задумчиво проговорил Цзян Чэн, оглядев его с головы до ног.       — Что? — испуганно спросил Лань Цзинъи. Вариантов было, пожалуй, чересчур много.       — Отмыть, — сказал Цзян Чэн решительно. — Идём.       Лань Цзинъи полагал, что Цзян Чэн ведёт его к бочке с водой, но тот прошёл мимо купальни и направился к Павильону Лотосов. Лань Цзинъи нерешительно начал:       — Глава клана Цзян…       — Р-р-р? — отозвался Цзян Чэн как-то по-собачьи.       — Купальня в другой стороне, — сказал Лань Цзинъи.       — Ты ведь, паршивец, не думаешь, что я потерялся в собственном доме? — с лёгкой угрозой в голосе поинтересовался Цзян Чэн.       — Нет, — после небольшого молчания ответил Лань Цзинъи.       — Что это за пауза была? — возмущённо спросил Цзян Чэн.       — А… ну… я подумал, может, вы забыли, куда мы идём…       — Что?! Думаешь, у меня по старости память отшибло?       — Да я вовсе не…       — Поговори у меня ещё про разницу в возрасте!       Лань Цзинъи округлил глаза:       — А это-то откуда взялось?       Помнится, в самом начале Цзян Чэн сердито говорил, что он Лань Цзинъи в отцы годится. Может, у него некий комплекс по поводу их разницы в возрасте? Вэй Усянь утверждал, что у Цзян Чэна куча комплексов. Лань Цзинъи ничего такого за Цзян Чэном не замечал.       — Вообще-то, — осторожно сказал Лань Цзинъи, — один из супругов всегда старше или младше. Что это вы так взвились?       Цзян Чэн поджал губы. Вышло непроизвольно. Он иногда думал, страшно на себя при этом сердясь, что Лань Цзинъи нужно было выбрать кого-нибудь помоложе.       — Цзинъи, — сказал он, хмуря брови, — ты не жалеешь о своём выборе?       — А? — не понял Лань Цзинъи.       — О браке со мной? — выдавил Цзян Чэн.       — Пф… а вы? — состроил невозможное лицо Лань Цзинъи.       — Я? — растерянно отозвался Цзян Чэн.       — Ну да. Женились бы как надо, так у вас бы дети пошли и всё такое, — развил тему Лань Цзинъи. Он этими мыслями не страдал, но всё-таки счёл нужным это прояснить, раз уж Цзян Чэн сам завёл этот разговор.       — У меня и без того молокососов на шее хватает! — сердито отозвался Цзян Чэн.       — Ну да, — покивал Лань Цзинъи, — племянник ваш — павлин ещё тот!       Вообще-то Цзян Чэн не о Цзинь Лине говорил, но возрази он на это — Лань Цзинъи ещё, чего доброго, решит, что он зациклился на разнице в возрасте.       «А ещё собак куча», — подумал Лань Цзинъи, вспомнивший, как Цзян Чэн муштровал пушистую орду на плацу. Разумеется, он понял, что Цзян Чэн говорил о нём, но сделал вид, что нет.       Они уже между тем поднимались на крыльцо Павильона Лотосов.       — Это Павильон Лотосов, — сказал Лань Цзинъи.       — Надо же, а я и не знал, — фыркнул Цзян Чэн.       Он остановился в нескольких шагах от кресла-лотоса, у стены с резным орнаментом, и как-то затейливо провёл по ней рукой. Раздался глухой скрип, стена, оказавшаяся фальшивой стеной, отъехала в сторону, открывая проход куда-то в полумрак. Лань Цзинъи поёжился. Ему не нравились тайные ходы. В прошлый раз он обнаружил пыточную за такой потайной дверью, и ему нисколько не хотелось знать, что находится за этой.       — Что, удивлён? — хмыкнул Цзян Чэн, расценив его молчание как изумление. — В Пристани Лотоса много потайных ходов и тайных комнат, только я один знаю их все. Идём.       — А что там? — без особого энтузиазма спросил Лань Цзинъи.       — Увидишь.       Цзян Чэн демонстративно щёлкнул пальцами, и проход осветился. Он был не слишком длинный, кончался примерно через десять шагов и заканчивался резными дверьми, распахивающимися внутрь. За дверьми был закуток, похожий на предбанник, и ещё одна двойная дверь. Интерьер был небогат: гвоздик в стене, несколько пустых корзин…       — Похоже, спёрли ваши тайные сокровища, — фыркнул Лань Цзинъи. — Тут шаром покати.       — Это не тайная сокровищница, — возразил Цзян Чэн и распахнул двойную дверь.       За дверью был… пруд. Это было настолько неожиданно, что Лань Цзинъи невольно вытаращил глаза. Обычный пруд с лотосами, огороженный со всех сторон высоким деревянным забором.       — Это что, ваш личный пруд? — осведомился Лань Цзинъи.       Цзян Чэн кивнул и велел:       — Раздевайся.       Выкупаться в пруду в такой жаркий день… особенно после того, как тебя обслюнявила свора собак… Лань Цзинъи дважды просить не надо было. Лобную ленту он повесил на гвоздик, а верхнее одеяние положил в одну из корзин.       — Всё снимай, — сказал Цзян Чэн.       — Что-что? — переспросил Лань Цзинъи.       Цзян Чэн неспешно раздевался, видимо, решив составить Лань Цзинъи компанию. Цзыдянь он повесил на тот же гвоздик.       — Нижнее одеяние тоже снимай.       — Неприлично голым купаться, — возразил Лань Цзинъи, покраснев.       — Никто же не видит, — дёрнул плечом Цзян Чэн.       Лань Цзинъи пристально на него поглядел:       — Вы что, в вашем личном пруду всегда голым купаетесь?       — Хм? — отозвался Цзян Чэн.       Лань Цзинъи понял, что так и есть. Глаза у него округлились. Пруд, разумеется, был огорожен высоким забором, и сомнительно, чтобы кто-то из адептов или учеников осмелился подглядывать, но Лань Цзинъи невольно представил себе, как пролетающие над Пристанью Лотоса заклинатели смотрят вниз и видят главу клана Цзян, сверкающего голой задницей в личном пруду.       — Вы что, больной? — вырвалось у него.       — А? — оскорблённым тоном отозвался Цзян Чэн. — Я здоров как бык. Я что, выгляжу нездоровым?       Лань Цзинъи манерно закатил глаза.       — Вас, в Гусу Лань, специально натаскивают глаза закатывать? — фыркнул Цзян Чэн. — Ланей, которые глаза не закатывают, по пальцам пересчитать можно… С чего ты взял, что я болен?       — Гм… хм… — неопределённо отозвался Лань Цзинъи.       — Плавание для здоровья полезно, — между тем назидательно говорил Цзян Чэн. — Или ты плавать не умеешь?       Лань Цзинъи умел, хоть и не слишком хорошо. В Облачных Глубинах не поплаваешь: в ручьях камни, а Ледяной Источник такой холодный, что из него выскакиваешь, как ошпаренный. Но вопрос ведь был не в том, что нужно плавать в пруду, а в том, что плавать голым!       Цзян Чэн преспокойно разделся, словно его нагота нисколько не смущала. Лань Цзинъи старательно отвёл глаза:       — Не буду я нижнее одеяние снимать. Правилами Гусу Ла… ай!       Цзян Чэн бесцеремонно сдёрнул с него оставшуюся одежду и, взяв его в охапку, зашвырнул в пруд:       — Будет ещё мне пререкаться…       Нагретая солнцем вода сомкнулась над ошалевшим Лань Цзинъи. Цзян Чэн чертыхнулся и за подмышки поднял Лань Цзинъи из воды, ставя его на ноги:       — Ты что, в самом деле, плавать не умеешь?       Лань Цзинъи прокашлялся, смешно высовывая язык. На волосы ему нацеплялись водоросли.       — Прямо как гуль речной, — фыркнул Цзян Чэн.       Лань Цзинъи пошарил по голове, отцепил зелёную фиговину и с отвращением на неё уставился. Она была склизкая и липкая.       — Фу, — сказал Лань Цзинъи, — глава клана Цзян, когда вы в последний раз пруд чистили?       — Кто пруды чистит? — удивился Цзян Чэн. — И не главакланацзянкай мне!       Вообще-то пруды чистили, Лань Цзинъи знал и даже видел, как это делают: лишние водоросли убирали, чтобы лотосы могли свободно плавать на поверхности. Пруд Цзян Чэна был малость запущен по юньмэнским меркам, хоть лотосы здесь цвели так же пышно, как и везде. Плавать Лань Цзинъи не хотелось: окунулся — и ладно, собачий дух с него смыло, пора и честь знать, — но пришлось. Цзян Чэну захотелось поглядеть, умеет ли Лань Цзинъи плавать. Лань Цзинъи с грехом пополам проплыл вокруг Цзян Чэна, напоминая жука-плавунца.       — Да, — протянул Цзян Чэн, — пловец из тебя тот ещё… Придётся учить тебя плавать по-юньмэнски.       — Это голым? — ехидно спросил Лань Цзинъи. Учиться плавать ему не хотелось. Он ведь знал, какой из Цзян Чэна учитель.       Тут ему кое-что пришло в голову, и он беспокойно спросил:       — А в этом пруду кто-нибудь живёт?       — Хм… водяные? — выгнул бровь Цзян Чэн.       — Да нет… рыбы там…       — Черепахи, — сказал Цзян Чэн.       Глаза Лань Цзинъи округлились, и он стремительно выбрался на плоский камень, торчавший на краю пруда, вероятно, размещённый тут специально, чтобы сидеть на нём и любоваться цветением лотосов.       — Ты что, боишься черепах? — поразился Цзян Чэн.       — Плавать голым в пруду с черепахами? — воскликнул Лань Цзинъи. — Да вы на всю голову больной!       — С чего это? — страшно оскорбился Цзян Чэн.       — Подумают, что червяк, и откусят! — выпалил Лань Цзинъи и стремительно начал краснеть.       Цзян Чэн после паузы хохотнул:       — Скорее уж угорь…       Он тоже выбрался на камень, счистил с локтя налипшие водоросли. Лань Цзинъи отодвинулся. Цзян Чэн покосился на него, дёрнул к себе за руку и посадил Лань Цзинъи к себе на колени. Вернее, не совсем на колени. Лань Цзинъи вздрогнул и застыл. Руки Цзян Чэна крепко обвили его, вырваться ему не удалось бы, но он не пытался, боясь даже пошевелиться, настолько неожиданно это было. Неожиданно и странно, потому что Цзян Чэн больше ничего не сделал. Лань Цзинъи чувствовал его дыхание на своей шее, руки Цзян Чэна гладили его живот и грудь, но в известном смысле Цзян Чэн ни единого движения не сделал, тем не менее, нефритовая активность подразумевала, что Цзян Чэну нравится то, что он делает. Вернее, не делает.       — Расслабься. Слишком ты напрягся. Мышцы как камень, — сказал Цзян Чэн, потрогав Лань Цзинъи за бедро. — Что?       — Это… это бесстыдство! — выпалил Лань Цзинъи.       — Мы женаты. Какое же это бесстыдство? — удивился Цзян Чэн.       — Средь бела дня! У всех на виду!       — Никто не видит.       Лань Цзинъи зажмурился. Если пролетающие над Юньмэном заклинатели взглянут вниз и увидят двух мужчин за подобным занятием, то начнётся настоящий метеоритный дождь, только падать будут не звёзды с неба, а заклинатели с мечей!       — А… сделай так снова, — сказал Цзян Чэн, чуть вздрогнув.       — Что сделать? — не понял Лань Цзинъи.       — То, что ты только что сделал. Мне нравится.       То, что Цзян Чэну понравилось, что бы это ни было, Лань Цзинъи понял и без слов. Нефритовый стал твёрже и горячее.       — Я ничего не делал, — жалобно сказал Лань Цзинъи. Ему было вовсе не до разгадывания загадок. Мысли были очень бесстыдные, очень-очень бесстыдные!       — «Змею, сжимающую кольца вокруг добычи», — пояснил Цзян Чэн.       Лань Цзинъи вспыхнул, поняв, о чём Цзян Чэн говорит. Он не специально это сделал. Случайно вышло. Специально он бы ни за что не стал… А теперь Цзян Чэн требовал, чтобы он это повторил.       — Ни за что! — отрезал Лань Цзинъи.       Цзян Чэн ухмыльнулся и чуть двинул коленом. Краска залила лицо Лань Цзинъи. Непроизвольно, но повторил… Дыхание Цзян Чэна слегка участилось.       — Цзинъи.       — Не буду больше…       — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — пригрозил Цзян Чэн.       — Хочу, — с вызовом отозвался Лань Цзинъи.       — Пф…       Через мгновение Лань Цзинъи уже лежал навзничь на камне, с широко раскинутыми ногами, и любовался проплывающими по небу облаками, насколько позволяли обстоятельства: приходилось жмуриться то и дело, а ещё зажимать рот ладонями. Цзян Чэн, вероятно, поставил себе целью заставить Лань Цзинъи громко и неприлично кричать, поскольку использовал весь свой потенциал на полную мощность, применяя разные амплитуды и скорости, названия которым не придумал даже Лунъян. Лань Цзинъи машинально придумывал их сам: «Расшатывание вбитой в землю жерди», «Полуденная песня дятла», «Упавший метеорит»… Не слишком изящные метафоры, но в данной ситуации ему простительно.       — Нет… не надо… хватит… — пролепетал Лань Цзинъи, не выдержав.       — Разве правилами Гусу Лань не запрещено лгать? — осведомился Цзян Чэн, сузив глаза. — Мне кажется, сказать ты хотел совсем не это. Что ж, продолжим, пока не скажешь правду.       — Не скажу… бесстыдно… — пролепетал Лань Цзинъи.       — Скажешь, — уверенно возразил Цзян Чэн и так поднажал, что у Лань Цзинъи крышу снесло напрочь. Цзян Чэн удовлетворённо кивнул, слушая то, что бессвязно рвалось с губ Лань Цзинъи теперь: «Ещё… глубже… не останавливайтесь…» — и ухмыльнулся:       — Ну, раз ты так настаиваешь…       Закончили они ещё очень нескоро.       — Скажи уже хоть что-нибудь, — велел Цзян Чэн, разглядывая распростёртого под ним Лань Цзинъи. Он уже отпустил его, но всё ещё стоял возле него на коленях, размышляя, что делать дальше: искупаться, чтобы остудить разгорячённое тело, или сразу на бис, потому что вид истомлённого Лань Цзинъи очень располагал к тому, чтобы вернуться в полную боевую готовность.       — Звездопад, — выговорил Лань Цзинъи хрипло.       — Хм, я рад, что ты высокого мнения о моих способностях, — ухмыльнулся Цзян Чэн, полагая, что Лань Цзинъи говорит о своих впечатлениях от секса.       Лань Цзинъи изобразил тибетскую лису и показал пальцем вверх. Цзян Чэн запрокинул голову и посмотрел. Небо вспыхивало бледными огоньками падающих звёзд, начался первый в этом году метеоритный дождь.       — Звездопад… — машинально повторил Цзян Чэн.       Лань Цзинъи тихо засмеялся. Тому, что это были самые настоящие звёзды, а не падающие с мечей заклинатели.       P.S. Исторической справки ради стоит заметить, что пара-тройка заклинателей с мечей всё-таки свалилась, но, к счастью для Лань Цзинъи, он об этом не узнал.