Одеяло цвета сливы

      Дверь в дом отца Дэниела оказалась незапертой, отчего Геральд в решительном назидании толкнул ту ногой под неодобрительное ворчание хозяина. Вики юркнула следом и вдохнула горячий воздух гостиной, пропитанный запахом дерева и восковых свечей, которые подобно сталагмитам «росли» из пола, журнального столика и многочисленных полок с церковной утварью. Геральд пощёлкал выключателем, тихо рыкнув про себя, когда лампа над ними не загорелась. Прижав к дивану безвольное тело отца Дэниела, он загромыхал по комнате впотьмах, ловко обходя все препятствия, словно знал дом как свои пять пальцев. Вики не спешила покидать пятачок лунного света, несмотря на то, что прекрасно видела небогатое, но аккуратное убранство. Что-то тоскливое проглядывалось во всём этом полузапустении, будто и не жил здесь никто, а лишь изредка приходил смахнуть пыль да полить одинокий фикус на подоконнике. Ещё раз осмотрев гостиную, где, как у себя дома, шуршал ящиками комодов Геральд, Вики остановила взгляд на отце Дэниеле: колоратка всё так же не выпускалась из рук, а пасторская рубашка была неприлично сильно расстёгнута, из-за чего волосы на груди топорщились подобно пышному жабо; рука то и дело приглаживала своенравные локоны на лбу, и те, давно засаленные, продолжали торчать в разные стороны, как телевизионные антенны; на изнурённом лице, в глубоких морщинах, залегли белые солёные кристаллики от морской воды.       «Будто слёзы», — подумала Вики, садясь напротив отца Дэниела в старое на вид кресло. В нос сразу же ударило запахом чистящего средства. Проведя рукой по грубой ткани подлокотника, она снова удивилась чистоте дома, никак не вяжущейся с внешним видом и поведением хозяина.       — Нашёл-таки? — спросил отец Дэниел, приземлившегося рядом с ним Геральда. На журнальный столик полетели коробок спичек и… пачка сигарет. Одну палочку Геральд будничным жестом отправил в рот и уже собирался чиркнуть спичкой, как получил колораткой по лбу. — Но-но! мне тут сатанинской серой дышать. Пошёл на улицу, чёрт рогатый!       — Трезвеешь-таки? — ухмыльнулся Геральд и, наигранно кряхтя, встал с дивана. Проигнорировав изумлённые глаза Вики, он сказал: — Сделай доброе дело, зажги несколько свечей, а то тут чёрт ногу сломит. — Он сделал особое ударение на слове «чёрт» и сверкнул на отца диким злобным взглядом.       Через открытую дверь в гостиную проскользнул холодный ветер, разбившись воздушными брызгами о затылок Вики. Она поёжилась и нащупала спичечный коробок, чтобы зажечь первый огарок свечи. Всё это время отец Дэниел внимательно наблюдал за её руками, находясь в своих мыслях.       — Как тебя зовут, дитя?       Вики ответила не сразу, удивившись перемене в голосе человека, который буквально десять минут назад не мог самостоятельно держаться на ногах.       — Вики.       Вторая свечка долго сопротивлялась, шипела и плакала восковыми слезами; но Вики упорствовала, не желая сдаваться. Слабый огонёк плюнул пару раз рыжими искрами и обратился в пахучий дымок — фитиль оказался слишком коротким. Злобное «чёрт» чуть было не обрушилось на плаксивый кусок воска, но Вики сдержалась, памятуя о реакции Геральда.       — Вики… — протянул отец Дэниел, прямо к ней не обращаясь; он с такой нежностью посмотрел куда-то в конец комнаты, что Вики невольно проследила за его взглядом, — из угла коридора, уходящего вглубь дома, можно было рассмотреть краешек другой комнаты, более светлой, чем общая палитра.       — Отец, — обратилась она к нему, зажигая третью свечу на комоде, который разворошил Геральд, — вы один здесь живёте? — Она закрыла распахнутый ящик и поправила сбившуюся кружевную салфетку.       — Да, — произнёс отец Дэниел так тихо, что человек бы его не услышал. В отражении прозрачной дверцы шкафа Вики видела, как тряслись его плечи. — Примерно семьдесят лет назад на Санта-Монику обрушилось сильнейшее наводнение[1]. Оно унесло жизнь моей жены и… А я остался жив. И не в состоянии со всем этим покончить. Ни жизнь, ни я — никто.       Пока Вики переваривала его слова, она заметила среди старомодного сервиза выцветшую фотографию, на которой была изображена молодая пара; на фоне — книжный магазин компании «Barnes & Noble», в которой Вики не раз закупала книги по искусству. В мужчине она сразу же узнала отца Дэниела — алкоголь и нелёгкая жизнь не смогли затушить особый свет глаз, отличающий человека истинной веры. Женщина рядом была хороша собой: её лицо и фигура граничили между очарованием юной девушки и изяществом дамы, которая знала себе цену. Огонёк свечи взволновался от резкого выдоха, и тяжёлая тень будто лизнула изображение женщины маслянистым демоническим языком. Вики протёрла глаза тыльной стороной ладони, попутно смахнув со скул высохшие рассыпчатые капли морской воды, затем перевернула фотографию — просто так; но увидев дату, аккуратным почерком выведенную в уголке, Вики начала осмысливать ранее обронённые слова как Геральда, так и отца Дэниела: «мой семидесятилетний долг», «примерно семьдесят лет назад на Санта-Монику обрушилось сильнейшее наводнение».       Вики вновь села в кресло, пахнущее чистящим средством, и, открыто рассматривая морщинистое лицо, спросила:       — Отец, сколько вам лет?       Он весело и в то же время горько усмехнулся, словно ждал этого вопроса.       — Девяносто четыре. — На удивлённо-отрицательное покачивание головы Вики он добавил: — Умереть-то я должен был в двадцать четыре, но как и сказал — не умер. Почему? — Отец Дэниел кинул взгляд ей за спину, потом впился пронзительными глазами в глаза Вики и одними губами шепнул: — Он меня не отпускает.       Вики автоматически хотела спросить: «Почему?» — но боль в светло-серых глазах говорила красноречивее. Он не знал, но принял это бремя, как факт, — принял по-своему, в попытках уничтожить ненавистную телесную оболочку, но сохранив при этом чистоту души, как этот пустующий дом без единой пылинки и ярко-зелёным фикусом на подоконнике. В его глазах она также увидела хаотично сменяющие друг друга лица — молодых и старых, здоровых и больных, бедных и богатых, счастливых и несчастных; и все они, прихожане, протягивали руки, сложенные в мольбе; и все они касались иссохшего тела, отламывая кусочек за кусочком, словно просфору; и все они пили из посиневших запястий сладкий кагор. Пока не оставалось ничего, что бы съесть; пока не оставалось ничего, что бы выпить. И опустошённый человек, всего лишь смертное дитя Создателя, падал на жертвенник в слезах и молил — о смерти.       Но ангелы молчали.       — Вики! — Отец Дэниел обхватил её лицо своими паучьими сухими пальцами и приблизил к себе. — Скажи мне, кто ты? Ты не с ним, хоть и глаза у вас одного цвета. Зачем он привёл тебя ко мне? Кто ты, Вики? кто ты? кто ты? — Он сыпал вопросами, как острыми стрелами. Вики чувствовала, как с каждым выдохом, насыщенным спиртом и страданием, в ней всё больше и больше открывалась кровоточащая рана.       Боль стала такой нестерпимой, что она не выдержала и вскочила на ноги, закрывая уши руками:       — Прекратите! — С этим криком Вики словно выплюнула всю обжигающую горькую боль, которую вдыхала и вдыхала с тех самых пор, как её нога перешагнула порог дома. Она крутила головой и беспорядочно хлопала крыльями, не замечая, как создавала в гостиной завихрение, пока не услышала подсвечник, звонко упавший на пол со столика, — та самая плачущая свеча с коротким фитилем. — Простите! Мне нужно подышать воздухом.       — Конечно, конечно, — услышала она до того, как входная дверь захлопнулась за её спиной. Ногти впились в деревянные перила, соскребая чешую старой краски; волосы липли к вспотевшему лицу и лезли в жадно открывающийся рот. Воздух казался до неприличия горячим и совершенно не остужал опалённые лёгкие. Хотелось взвыть от отчаяния и разодрать себе горло, лишь бы впустить внутрь больше кислорода. Последней каплей стал запах никотина, обвивший её шею удушливым лассо. Вики не выдержала:       — Почему вы не отпустите его, чёрт подери?! — Она испугалась своего крика, но когда уже хотела извиниться, Геральд с плохо скрываемым раздражением швырнул окурок щелчком пальца и начал медленно надвигаться на неё штормовой волной. Вики знала, что позади лишь стена, но была вынуждена сделать пару шагов назад, потому что «волна» не думала останавливаться и немилосердно теснила к ловушке. Геральду не хватило пары сантиметров, чтобы его грудь соприкоснулась с её грудью. Встревоженное сердце билось о клетку из рёбер, колебля ткань платья; крылья вжимались в стену так, что болели лопатки. Сверху вниз на Вики терпеливо выжидающе взирали две серо-голубые луны.       Понимая, что извинения сейчас были излишни, она судорожно вдохнула побольше воздуха и сказала:       — Его боль настолько велика, что даже дом ею пропитался. Зачем вы его мучаете? Я будто… будто чернил выпила. Как же тошнит.       Геральд слушал с полуулыбкой, выражавшей ни что иное, как насмешку над её глупостью. Глубоко внутри Вики это прекрасно понимала, но, в силу своей человеческой наивности, не желала укоренять в сознании простую истину.       — Вики, — выдохнул он и наклонился, чтобы удержать зрительный контакт. — Если ты вдруг забыла, могу напомнить, кто перед тобой: демон, чей долг служить хаосу, а значит — мучить и уничтожать, медленно или быстро. Демоны разрывают, ангелы сшивают. — Геральд запустил пальцы в её волосы, придерживая за затылок и не позволяя отвернуться или отдалиться. — Если мои действия тебе не по нраву, то, видимо, наши пути расходятся. Если так, то… Дай мне руку.       Вики боком подняла руку с часами, чтобы не касаться ни его куртки, ни кофты, и прижала к своей груди, циферблатом вперёд. Так и не посмотрев на время, Геральд взял её запястье и утянул под левый бок своей куртки; Вики ничего не оставалось, как уткнуться в тёплую грудь, — она явственно различала запах свежевыпеченного хлеба и жгуче-пряных трав. Его запах. И всё это было обёрнуто в лёгкую сигаретную дымку. Вики приоткрыла губы, чтобы лучше чувствовать на рецепторах выпечку с имбирём, гвоздикой и корицей[2], пока её рука ощупывала ребристую поверхность какого-то предмета.       — Тяни, — услышала Вики над ухом и немедленно подчинилась. В её ладони блеснуло лезвие короткого ножа, словно только вынутого из свежей раны; остриё сияло в лунном свете и притягивало взгляд, — испуганный, но заворожённый взгляд в отражении клинка.       Дыхание Геральда обожгло мочку уха, будто к ней поднесли пламя свечи:       — Убей его. И избавишь от мучений. Вот твой путь. Не к демонам взывают люди, когда хотят умереть. Подумай над этим.       — Я… — так же зашептала Вики, почти касаясь губами его уха, — не могу.       — Я знаю.       Она была слишком взволнована, чтобы заметить приближающиеся губы к её губам; но Геральд, будто передумав в последний момент, почти невесомо поцеловал Вики в лоб, умышленно или случайно прихватив и потянув за собой тёмную прядь волос.       Вики продолжала сжимать нож — ногти болезненно впились в ладони, а костяшки побелели от напряжения. Мысли разъедали её бедную голову и блокировали все чувства: она не видела разочарованного выражения лица Геральда, не слышала его вздоха с нотками обиды, не ощущала запаха очередной зажжённой сигареты. «У него был нож всё это время. Обвязка на груди. Всё это время. Он привёл меня к отцу Дэниелу. Зачем?» — Мысли жужжали и жужжали назойливым роем мух.       Она не помнила, как вернулась обратно, как вновь стояла в гостиной на пятачке лунного света; но не спешила садиться в кресло, пахнущее чистящим средством. Вики видела в отражении прозрачной дверцы шкафа болезненно худую рыжую девушку с заведённой за спину рукой.       — Ох дитя, да на тебе лица нет, — сказал отец Дэниел, откладывая в сторону выцветшую фотографию, и посмотрел на Вики сквозь толстые линзы очков. — Надеюсь, этот старый чёрт тебя не обидел? Прости, но я услышал крик снаружи. Только скажи. То самое кадило до сих пор у меня и оно может нам вновь хорошо послужить. — Он подмигнул и добродушно улыбнулся.       Вики всхлипнула и улыбнулась в ответ. Она не узнавала человека, сидящего перед ней. Смертное дитя Создателя, который падал на жертвенник в слезах и молил о смерти, сейчас был полон животворящего кагора. Который она была обязана вылить на жадную землю уже навсегда, потому что это её долг. Демоны разрывают, ангелы сшивают. Что же сошьёт она, разорвав священный сосуд души?       «Не могу», — заключила про себя Вики, а вслух произнесла: — Я воспользуюсь ванной? Мне нужно умыться.       — Конечно, конечно. Иди прямо, до конца, потом сверни направо.       Поблагодарив лёгким кивком, она нырнула в тёмный коридор, заведомо спрятав нож в рукав кардигана. Холодная острая сталь обжигала кожу; больше всего Вики боялась порезаться и увидеть цепочку крови, тянущуюся за ней. Её затошнило.       Какая же она всё-таки слабая. Дура, дура…       В животе неприятно закололо, но Вики не обращала на это внимание до тех пор, пока боль постепенно не заполонила все внутренности, особо концентрируясь в животе и ниже.       — Да что это… — почти пропищала она, по стенке сползая на пол. Её взору предстала светлая комната, полупустая, но уютно обустроенная — с детской кроваткой под воздушным балдахином. Ткань лениво волновалась, хотя окно было закрыто, и сквозняку взяться неоткуда. И вдруг в ночной тиши Вики явственно почувствовала в себе, точнее внутри живота, живые настойчивые толчки. — Не может быть… — только и успела она выдохнуть в стоне, как режущая боль согнула её пополам.       Ладони уткнулись в пол, погрузившись во что-то мокрое по самые запястья. В передышке от пытки Вики таращилась на окружившую её, не пойми откуда взявшуюся воду; в воздухе стоял плотный запах йода и соли. Неестественно большая луна била в глаза немилосердно слепящим светом, и Вики видела в отражении мутноватой глади… нет, не девушку с густой копной рыжих волос, а себя — бледную, высохшую, без кусочка просфоры, без капли кагора.       «Я боюсь».       Голос звучал в её голове, но в то же время будто исходил отовсюду. Вики узнала его, не могла не узнать. Третья раскалённая волна захлестнула чрево, и она жалобно заскулила, тщетно хватая руками неуловимую воду.       «...забыть, что такое боль».       «Если я забуду, то как смогу помогать людям?»       Четвёртая волна — и Вики услышала плач младенца. Только доносился он почему-то с неба-потолка, с которого, как через сито, капал дождь. А вода всё прибывала, пенясь и кружась.       «Ведь чтобы помочь, нужно сострадание».       При виде покрасневшей морской пены Вики замутило с удвоенной силой, но пустующий желудок свело лишь судорогой, и она зашлась в сухом кашле. Сверху пропело — тоньше, почти детским голосом:       «А сострадание соткано из боли».       Вновь заплакал младенец. Живот Вики ожидаемо пронзило пятой схваткой. Вода прибывала и прибывала; краснела и краснела — с каждым настойчивым живым толчком. Боль была так невыносима, что Вики, вспомнив о ноже, вслепую ощупывала дно с единственным желанием — вырезать отверстие в себе, дабы выдернуть то, что причиняло страдание.       «Из чужой боли».       Но ножа нигде не было.       «Вики…»       — Геральд?.. — вымученно прохрипела она и глубоко вдохнула солёный воздух в ожидании шестой схватки. Кровавые волны ласкали её колени, окрашивая платье в алый. Вики медленно подняла голову, отслеживая тёмное пенистое одеяло, тянущееся к ней — от Геральда, который стоял по колено в море, сжимая в руках окровавленный нож. С острия каплей за каплей уходила жизнь, так медленно, так медленно. Геральда тряхнуло, и из его и так окровавленного рта вырвалась пугающе большая порция крови. Его живот был исколот; из пяти ран обильными ручьями в хлюпающую воду стекал животворящий кагор. Серо-голубые глаза смотрели отстранённо, слово в саму Пустоту.       Они подняли руку вместе: Геральд занёс нож для удара, Вики вытянула к нему дрожащие пальцы. Часы на запястье завибрировали, и стрелка звонко щёлкнула, возвещая о полуночи — времени, когда тьма и свет сливались в единый гармоничный поток. Из улыбок и слёз; счастья и разочарования; любви и ненависти. Часы завибрировали вновь, и стрелка щёлкнула. Обратно во тьму.       Лезвие вошло глубоко в израненную плоть, пугая младенца, что плакал и бился в небесной утробе. Тысяча игл воткнулось в измученное чрево, что только копило и копило бессмертную боль. Шестая схватка; седьмая, восьмая, девятая…       Щелчок — вперёд и назад; хлюпанье разрываемой плоти; плач младенца и иглы в животе.       — Прошу, — немеющими губами произнесла Вики, добравшись до Геральда спустя шестьдесят пять щелчков неумолимой стрелки. — Прекратите. Вам больно. Прекратите. — Подтянувшись к нему за скользкую куртку, пачкаясь в изливающейся бесконечным потоком крови, она заключила Геральда в объятия, защищая от следующего удара. Боли не было, несмотря на то, что Вики ощутила, как опустилась рука и спину пронзило горячим; и разошлось по телу тёплыми нежными лучами, особо концентрируясь на животе и ниже.       Младенец затих, издав напоследок короткий звонкий смех.       — Вики.       — М-м? — Она уткнулась в тёплую шею; грубый чокер царапал кожу на лбу, но ей было всё равно. Боль стремительно рассасывалась, уступая чувству лёгкого голода. Вики поглаживала чуть игольчатые, но всё же мягкие волосы на затылке Геральда, будто мама, утешающая своё дитя. — Больше не делайте себе больно. Не надо.       Его мышцы напряглись, и широкая ладонь, что лежала на ноющем животе, переместилась на её спину. Геральд прижал Вики к себе, словно боялся, что она и эти слова — мираж. Вибрация сильного тела успокаивала и одновременно смешила; и в стремлении доказать, что она, Вики, настоящая, живая и тёплая, сказала:       — Обещаете?       — Обещаю.       — С ней всё впорядке? — Отец Дэниел стоял в дверях спальной комнаты и с беспокойством рассматривал красное заплаканное лицо Вики, выглядывающее из-за плеча Геральда. — Я нашёл её в детской. И кажется, ей было очень больно. Нет ли, случайно, температуры? С виду, так вся горит, — простодушно поинтересовался он, позабыв, что перед ним не люди.       — Не думаю, — ответил Геральд и провёл рукой по расстрёпанным пепельно-серым крыльям, не задумываясь, что со стороны смертного это выглядело немного странно. — Дэн, сделай доброе дело, одолжи-ка Вики палантин своей жены. Мы уйдём примерно через десять минут.       — Конечно, конечно.       Вики хотелось запротестовать, но Геральд пресёк беспокойное шевеление, крепко зафиксировав её голову на своей груди. Тогда она зашевелила ногами, сбивая пушистое покрывало на кровати, словно сливки. Осознание реальности происходящего возвращало на место её извечных спутников — страх и стеснительность. Запах свежевыпеченного хлеба и жгуче-пряных трав был невыносимо сильным и раздражающим; терпкая аура проникала внутрь через рот, глаза, уши и даже поры, и как бы ласкала изнутри, — это пугало Вики.       — Геральд.       — М-м?       — Отпустите.       — Отпущу, когда успокоишься.       — Не смогу.       Он посмотрел вниз, коснувшись подбородком её макушки. Но объятий не ослабил. Наверняка стук её сердца отзывался в его сердце; да с такой удивительной гармоничностью, что не было слышно рассинхрона в ритмах. Значит ли это, что они оба были неспокойны?       — Почему? — Геральд играл с ней, Вики хорошо это понимала: не мог он не догадываться, отчего её била дрожь в его руках.       — Потому что вы держите меня, — прозвучала им обоим известная истина. Однако после сказанной вслух, словно только сейчас обнаруженной правды, Геральд разжал руки и отозвал ауру, переполненную смелым желанием.       Вики отодвинулась на небольшое расстояние, чтобы не обидеть и при этом стыдливо сберечь для себя надежду. Разобраться, чего же она хотела.       Воспоминания, как ведро ледяной воды, окатили с головы до ног, и Вики с робким поклоном, чтобы не видеть лица Геральда, выпалила:       — Простите! Я не смогла.       Его рука, покоящаяся на коленке тёмных брюк, не шелохнулась.       — Я видела, — продолжила Вики, — что вы были разочарованы моей нерешительностью.       — И это всё, что ты заметила?       Вики удивилась, услышав в вопросе нотки обиды. Подняла голову и не ошиблась, лицезрев опущенные уголки бледных губ и складки на переносице.       — Я что-то не заметила? Тогда мне казалось, что само время остановилось, и я…       — Может, Дэн был прав — у тебя температура.       Вики похлопала глазами и пощупала лоб, не заметив ничего из ряда вон выходящего. Она вообще болела редко, так как, несмотря на порой суровые условия в университете, старалась следить за здоровьем. Но Геральду таких выводов оказалось недостаточно — и он прильнул губами к её лбу, переместился ниже, на переносицу, затем задержался у крыльев носа, запечатлев неслышный поцелуй.       — Вы колючий. — Более странной мысли не могло прийти ей в голову в подобный момент.       — К ночи я обрастаю, как дикобраз.       Внутри Вики как будто лопнула мучительно натянутая струна. Она подняла голову и провела нижней губой по щетине на подбородке, всё ещё ощущая на ресницах жаркое сигаретное дыхание.       — Вики, тогда, на террасе, я не успел сказать самое главное: не достаточно чувствовать боль, чтобы сострадать. Сострадание ходит рука об руку с мужеством. Без мужества боль поглотит тебя, и ты преисполнишься жалостью к себе. И наоборот: мужество без сострадания — порождает жестокость. — Геральд мрачно усмехнулся. — Проклятие всех молодых демонов. И не только… — прибавил он через секунду.       Вики обмякла под редкими каплями ласк, что впитывало её тело, пока разум старательно запоминал и раскладывал по полочкам услышанные слова. Мужество — вот чего ей не хватало, чтобы боль превратить в настоящее сострадание. Но где его взять? От кого? Отчасти Вики знала ответ; осязала через сигаретное дыхание и тепло чуть шершавых рук на оголённой коже между кромкой гольфов и чересчур сильно сбившимся платьем. Она невероятным усилием воли останавливала себя, не прикусить кожу под нижней челюстью, так соблазнительно подставленную к её губам — и зубам. Может, мужество в его крови? И достаточно лишь испить его кагор? «Какая глупость», — смеялась про себя Вики, прикрыв веки, на которые тут же невесомо легли губы Геральда. Невесомо, незаметно, слишком воздушно. И хотя руки её дрожали, и сердце было готово пробить грудную клетку, Вики решилась — и вцепилась в его ладонь на её ноге так крепко, что самой стало больно. Улыбка на устах Геральда ознаменовала о принятии её решения.       — Нет, нет у неё температуры, — сообщил вошедшему в комнату отцу Дэниелу Геральд, спокойно отстраняясь от Вики.       Отец Дэниел улыбнулся, демонстрируя глубокие ямочки на щеках, — что было удивительно в его возрасте и телосложении. На колени Вики опустился мягкий, кремового оттенка палантин с тонким плетением. А в руки — тёплая кружка с приятно пахнущим травяным чаем. Она благодарно улыбнулась, наконец чувствуя себя расслабленной и защищённой.       — Я за деньгами, — бросил Геральд, вставая с кровати.       — Всё-таки в бар пойдёшь, — констатировал отец Дэниел, нежели спрашивал.       — Мне нужно.       — Иногда мне кажется, что ты только за этим сюда и ходишь.       Геральд остановился и встряхнул крыльями, опуская их ниже, чтобы не задеть дверной проём костяными наростами — скорее, по привычке, чем по необходимости.       — Не совсем, друг мой, — ответил Геральд и оставил их вдвоём. Через минуту до них донеслось шуршание ящиков, которые наверняка так и останутся открытыми. Что за вредная привычка?       Вики глотнула ароматный чай, согреваясь для предстоящей прогулки, и спросила давно засевший на языке вопрос:       — Отец, почему вы пьёте?       Отец Дэниел пожевал губу и спустя несколько секунд размышлений ответил:       — Чтобы справиться с болью, я думаю.       — А Геральд? — как бы невзначай спросила она.       Он дёрнул плечами; в его глазах отразилась луна, лукаво подмигивающая через прозрачную тюль-фату — светлоокая невеста.       — Я думаю… он тоже.       Вики приложилась губами к кружке и вдохнула поглубже — запах свежевыпеченного хлеба и жгуче-пряных трав. На колеблющейся от дыхания глади на неё смотрели решительные глаза.