Ночь была в самом разгаре. Она манила людей своим мистическим обаянием, свежим прохладным дыханием и обещанием неземных ласк тому, кто осмелится заглянуть в её тёмное, исполненное хаосом сердце. И люди шли, опьянённые и счастливые, под покров пылкой души — и сгорали, как мотыльки в огне. Ночь была в самом разгаре. На Третьей улице Променад в Санта-Монике порхало множество опьянённых и счастливых «мотыльков»; они кружили около Вики, старались прикоснуться, словно она — это огонь, который только и ждал вцепиться в хрупкие крылья. То ли сегодня был особенный день, то ли все дни здесь были особенными — на улице яблоку негде упасть. Вики куталась в палантин с головой, чтобы видеть лишь угольно-чёрные крылья, смахивавших смертных, будто назойливых мух. Непонятно почему, но Геральда обходили стороной; он разрезал собою волну из людей на два потока, один из которых устремлялся к Вики, откидывая её всё дальше и дальше. Геральд остановился, даже не обернувшись, но она понимала — без слов, без жестов, — что её ждали, терпеливо, без присущей демонам раздражительности. Может, поэтому иногда Вики забывала, кто перед ней?
Демон, чей долг служить хаосу? Нет, сейчас она видела мужчину, который, шире расправив крылья, укрывал её от давящей людской массы. И Вики ускорилась, вплотную подбежала к лоснящимся перьям, что вбирали свет неона, и нащупала руку — как всегда тёплую, как и всегда чуть шершавую. Геральд тут же ответил, крепко, но нежно, почти любовно, как если бы перед ним была не ученица, а женщина…
Вики провела пальцами траекторию поцелуя, от середины лба до переносицы, мечтательно коснулась нижней губы и напряжённо вздохнула — волнение души поглотил многоголосый рой, хладнокровно растерзавший чужое чувство. Лишь один из многих заметил, ощутил, вобрал в себя последний лоскут дыхания, на котором огнём страсти было выжжено его имя. За палантином Вики не видела Геральда, но чувствовала, как он смотрел на неё, точнее, внутрь неё — прятаться было бесполезно; по крайней мере, пока она этого не умела. Но хотела ли она прятаться прямо сейчас? Вики сомкнула ладонь сильнее, почти впиваясь ногтями в его тёплую кожу.
Увлекаемая Геральдом куда-то вглубь Третьей улицы Променад, она не сразу заметила поредевшую толпу смертных; как воздух стал значительно свежее; как какофония из звуков и света больше не тревожила органы чувств. Сделав ещё два шага, Геральд плавно остановился и разорвал их контакт, отчего Вики охватил ступор, словно её отключили от энергии, стимулирующей сердцебиение. Она беспомощно посмотрела на свою руку, затем перевела тот же беспомощный взгляд на Геральда, который стоял от неё в двух шагах, скрестив руки на груди. Несмотря на маску бесстрастия, свет в его глазах говорил об обратном — Геральд не пытался скрыть свои чувства, позволяя тем виться в воздухе неспокойной аурой. Вики стыдливо опустила голову, не совсем понимая, чего от неё хотели. И увидела яркую вытянутую полосу света на асфальте от окна; будто начерченная солнечным мелом, она пролегала между ними и создавала ощутимую для впечатлительного сердца преграду. Вики вытянула руку вперёд — свет лёг на кожу золотым браслетом. Геральд вытянул руку навстречу, сплетая их пальцы.
— Вики, — сказал он, смотря на неё остановившимся взглядом, — прямо сейчас я могу отправить тебя домой, в школу. — Её сердце пропустило удар, оставив грудь изнывать от боли. Геральд продолжил: — Но также ты можешь пойти со мной дальше, я не возражаю. Более того… — И он отпустил свою ауру цвета спелой сливы на волю; и она, опьянённая и счастливая, запорхала к Вики миллионом легкокрылых мотыльков. Закружила вокруг её сомкнутых ног, ненавязчиво касаясь кожи усиками; но две-три всё-таки осмелились залететь под подол платья, пока остальные исследовали каждый пальчик, вцепившийся в спасительный палантин. Эти два-три — или же больше — мотылька дразняще щекотали бёдра, быстро перелетали на живот, оставляя невесомые «поцелуи», изучали своими бархатными лапками попавшиеся на пути капли родинок. «Нечестно», — выдохнула Вики горячий воздух с привкусом сладостного стона. Под улыбающимся взглядом Геральда она ослабила шнуровку на груди платья, чувствуя, как набухшие соски болезненно упирались в давящую на них ткань одежды. Легкокрылая аура скользнула через шнурки-прутья наружу, сливаясь с горько-пряным хором у шеи и уха Вики: «Более того… я хочу этого; я хочу этого», — шептали ей мотыльки, осыпая приоткрытые губы сладковатой чешуйчатой пыльцой.
Вики решительно перешагнула полосу света, ослепнув на мгновение, чтобы затем утонуть в гипнотическом свечении двух серо-голубых лун.
— Наклонитесь, — сказала она требовательно, но с умоляющей искрой во влажных глазах. Геральд расцепил руки и опустил их по швам; Вики уже приподнималась на носочках, как он еле заметным движением вскинул подбородок и выпрямил плечи. — Но… — только и смогла выдавить она на подобную выходку. Обида кольнула лишь единожды, не то чтобы больно, а, пожалуй, неприятно; и так как Геральд не скрывал ауры, Вики почти сразу осознала, что с ней вновь играют. А поэтому сама гордо вскинула подбородок, расправила плечи и крепко ухватила Геральда за грудки — потянулась. И достала до уголка губ — быстро и почти неощутимо, будто поцеловала воздух.
— Иногда вы правда невыносимы, — заключила Вики с напускной обидчивостью, кутаясь в палантин, чтобы скрыть горящие румянцем щёки.
— Никто не без греха, — услышала она совсем рядом, от наклонившегося к ней Геральда. Его руки крепко ухватились за края палантина, притягивая настойчиво; его губы тут же углубили поцелуй, и Вики раскрылась, сливаясь во влажности и мягкости. Палантин скрывал их от любопытных глаз, поэтому, осмелев, она не спешила прерывать контакт и смаковала губы, останавливаясь только для того, чтобы издать нескромный стон и вдохнуть небольшую порцию воздуха с ноткой никотина. Вики не смогла удержаться, не поскрести ноготками жёсткую щетину, чтобы затем огладить её подушечками пальцев — нежно и любовно. В этот момент мысли Вики не затрагивались ничем — ни прошлым, ни смертью, ни будущим. Ни запретами. Потому что доверие перекрывало страх; доверие толкнуло её в объятия мужчины, не учителя. Она никогда не ошибалась в людях — это её особенность. И Вики знала, что не ошибётся впредь: что-то подсказывало, — верно, очень горькое и неприятное, — что Геральд нуждался в Вики так, как она в нём.
Они медленно, растягивая ощущения, отстранились друг от друга. Вики не поднимала глаз, снова сделавшись до неприличия робкой — после такого момента! Геральд же, на зависть быстро вернувший себе самообладание, аккуратно подхватил её за локоть и повёл дальше по Третьей улице Променад. Чуть погодя, и Вики, не проронив ни слова, положила свою горячую ладонь на его запястье.
После непродолжительной прогулки в тишине они остановились у массивной деревянной двери, которую Геральд распахнул без усилий, пропуская Вики внутрь. Она бросила взгляд на название бара — «Танцующий Малыш», — и смахнула с головы палантин, чтобы лучше видеть кусочек старины, искусно запрятанный под блоками современных зданий. Здесь всё дышало деревом, хмелем и табаком, но запахи были столь ненавязчивые, что как-то заглушить их не хотелось совершенно, а наоборот, возникало желание вдохнуть поглубже и мысленно переместиться на несколько десятков лет назад, когда пабы и бары были основными местами отдыха для людей, не знающих даров современной цивилизации. Геральд подбадривающе похлопывал Вики по спине, чтобы заставить выйти из восторженного оцепенения и двинуться, наконец, к барной стойке.
На удивление, народу здесь было немного — никому не хотелось сидеть взаперти, все рассыпались по улицам Санта-Моники, радуясь и печалясь чему-то своему, бренному, но личному. Несколько столов всё же было занято, в основном либо близко к бармену, либо как можно дальше от него; тут и там слышался басовитый смех, время от времени смешивающийся с мелодичностью женского хохота. Сам бармен — уже не молодой мужчина внушительных размеров, с седыми волосами, будто снегом припорошёнными — усердно натирал увесистые пивные кружки, ставя их на место с таким стуком, что того гляди треснет многолетнее крепкое дерево. Посмотрев на Геральда и Вики тяжёлым взглядом из-под кустистых бровей, он резко выпрямился и, выкатив грудь колесом, поприветствовал с довольной улыбкой:
— А-а! Геральд! шельма! думал, ты уж не явишься. — И они сцепили руки так, что у обоих побелели костяшки и вздулись вены.
— Рад видеть, Бруно. Тащил Дэниела на хребте до дома. Не дополз он к тебе.
Бруно издал смешок, схожий со свистом закипающего чайника, и перевёл глаза на Вики; от тёплой улыбки его щёки раздулись в два блестящих спелых яблока.
— Мисс, вы самое прекрасное, что я видел за этот унылый серый вечер. Могу я узнать имя спутницы моего друга? — Он протянул ей крупную мозолистую руку.
Вики без раздумий вытянула свою, показавшуюся такой маленькой перед этой медвежьей лапой руку, и ответила с такой же неподдельной теплотой:
— Вики.
Кожу кольнуло серебристой бородой, когда Бруно галантно поцеловал ей кончики пальцев, — под пристальным взглядом Геральда, который не заметить было невозможно.
— Тебе как обычно. А что предпочтёт маленькая мисс? — спросил Бруно, сделав особый акцент на предпоследнем слове, и с весёлым, но безобидным задором подмигнул Геральду. Тот деланно закатил глаза, сначала усадил Вики на высокий барный стул, а потом приземлился сам, с каким-то особым удовольствием расправляя крылья.
— Ты наверняка голодна, — вмешался Геральд, читая Вики как открытую книгу. — Если у Бруно ещё остался вишнёвый пирог, советую попробовать. Сам делает и очень недурно.
Спелые яблоки над серебристой бородой зарумянились. Бруно гордо похлопал себя по фартуку с логотипом «Танцующего Малыша» — силуэт ковбоя со «стетсоном»[1] в руках и в залихватской позе.
— А то! Как знал — побольше испёк. Ну как, Вики, не хочешь насладиться кусочком вишнёвого пирога?
— Кусочком
вкуснейшего вишнёвого пирога с
чертовски хорошим[2] кофе? — промурлыкала Вики, заражаясь энергией этого оптимистичного косматого здоровяка.
— А она мне нравится! — хохотнул Бруно, со стуком ставя к Геральду стакан для виски с толстым дном; в следующую секунду зазвенели друг о друга кубики льда, переливаясь в янтарной жидкости чистыми ровными гранями. — Давай, брат мой, за здоровье недоползших пьяниц и духовную красоту милых девушек! — Он подмигнул Вики.
— Аминь. — Геральд опустошил стакан одним махом, нисколько не изменившись в лице.
— Ну кремень! шельма! Никогда его пьяным не видел, — с восхищением заметил Бруно, обращаясь к Вики; и наклонившись к ней, заговорщицки шепнул: — Не иначе как колдун.
Вики захихикала в сжатый кулак, посматривая на притворные недобрые огоньки в глазах Геральда, так и стремящиеся укусить смеющуюся бороду, подпирающую молодцевато раскрасневшиеся щёки-яблоки. Извинительным жестом Бруно плеснул в стакан ещё виски и, театрально откланявшись, произнёс:
— Разрешите вас оставить на пару минут. Сам пирог принесу, а то малыш Скотти сегодня работает за троих. Эй, Скотт! — крикнул он щуплому парню, неловко выплывающему из-за угла с пустым подносом. — Давай там поживее! Двигай костылями. Если народу немного, это не значит, что можно расслабляться. — И, тяжело шагая, отправился за тот же угол, откуда вышел Скотт.
Вики немного откинулась назад на стуле, чтобы разглядеть через смоляные крылья бар и Скотта, единственного официанта, который, ещё больше ссутулившись, поспешно оббегал столики, чтобы собрать пустую посуду. Не понимая почему, она не могла оторвать взгляда от его грустного лица; изредка тёмная прядь, выбившаяся из незамысловатого хвостика, падала на глаза, и Скотт, опасно держа нагруженный поднос одной рукой, зачёсывал её за ухо. Вот он подошёл к компании, состоявшей из трёх мужчин, и что-то тихо у них спросил; первый, сидящий к нему ближе всех, быстро заговорил, неожиданно указав в сторону Вики. Она пугливо выпрямилась, встретившись в отражении зеркального барного стеллажа с худенькой рыжей девушкой, непроизвольно убрала волосы за ухо и замерла — из-за ослабленной шнуровки ложбинка её немаленькой груди проглядывалась чересчур хорошо. Выругавшись про себя, Вики без резких движений зашнуровала платье, будто ничего не случилось. На затылок словно надавливали пальцами: неприятное ощущение, которое означало только одно — кто-то настырно буравил её взглядом. Она посмотрела на отражение Геральда: седоволосый мужчина с крепкой шеей и широкими плечами неспешно цедил виски, бренча кристалликами подтаявшего льда; глаза цвета спокойного моря были задумчивы и недвижимы.
— Геральд, — проговорила Вики медленно, как будто пробовала имя на вкус, — а он знает? — И встряхнула крыльями.
— Бруно? Нет. Но он уже заметил, что его волосы поседели быстрее, чем мои, отчего в скором времени у меня могут возникнуть проблемы с конспирацией. — Допив последние капли виски, Геральд повернулся к Вики всем телом, чиркнув коленом об её колено. Они смотрели друг на друга пять мучительно долгих секунд, пока он первым не решил прервать молчание: — Я знаю, что тебя кое-что беспокоит. Советую спросить меня до того, как принесут пирог. Поверь мне. — И добавил: — Это насчёт Дэниела?
— Насчёт вашего семидесятилетнего долга, — поправила она, не без удовольствия наблюдая, как в удивлении приподнялись его брови. Значит, это правда. И Вики продолжила уверенней: — Именно эти два слова не давали мне покоя. В лазарете вы обмолвились, что на Земле у вас есть долги. Означает ли это, что…
— Я так и не выполнил данное мне задание? — закончил за неё Геральд, хватая бутылку виски и на глаз наливая в пустой стакан жидкий пахучий янтарь. — Далеко пойдёте, мисс Уокер. — И улыбнувшись ей, он выпил залпом, хмуря брови то ли от мыслей, то ли от выпивки.
Вики терпеливо ждала, прилагая усилия, чтобы не обернуться из-за давления на затылок. Раскалённые пальцы жгли чувствительную кожу, пуская по позвоночнику болезненные волны.
— Да, я так и не выполнил задание… — Геральд вертел стакан в руках, наблюдая, как янтарная капля перекатывалась из одной стенки к другой. — Ровно семьдесят лет назад отец Дэниел должен был умереть — приказ шёл от господств[3]. А это серьёзно. Я сразу понял, что такому человеку уготовано светлое будущее среди бессмертных, — не среди демонов, разумеется. Прошло всего ничего, но диву даюсь, каким ничтожным я тогда был.
Уничижительное слово кольнуло Вики: она с трудом представляла Геральда — их строгого, но мудрого учителя — питающим чёрную зависть; но все когда-то совершали ошибки и не находили баланса между светом и тьмой. Как она сейчас; как большинство ангелов и демонов, вынужденных проходить обучение, чтобы не сбиться с начертанного пути.
— С начертанного пути сбиться невозможно, Вики, — он прокомментировал её мысли так, словно они были сказаны вслух. Седоволосый мужчина в отражении опрокинул стакан, проглотив последнюю жгучую каплю хмеля, и сказал: — Я не получил наказание за свой поступок. Ждал изо дня в день, когда господства поставят меня на колени и разотрут в морскую пену, но… Я начал впервые в жизни сомневаться в хвалённой свободе первых детей Шепфа.
— О чём вы говорите? — не выдержала Вики затянувшегося молчания.
— Тебе ведь известно, что люди не властны над своей судьбой? В отличии от нас, бессмертных? — Геральд принял её кивок и продолжил: — Возможно, произошла ошибка, и господства неверно поняли приказ, в чём я сомневаюсь; возможно, Шепфа поменял своё решение в последний момент, вложив в моё сердце семена сомнения. Спустя время самоистязаний я понял простую истину — моё решение было угодно Ему. Но смущало другое: мои братья и сёстры по службе не меньше меня были озадачены, что начальство просто закрыло глаза. Я лишил рай сильнейшего серафима. Как тебе такая мысль? — Геральд натянуто улыбнулся и наклонился к Вики, будто их могли услышать уши смертных и бессмертных. Он взял её локон в свои пальцы и поднёс к губам. — Есть у вас, у людей, одно ёмкое, ставящее в тупик верующих слово. Ты знаешь его — скажи мне.
— Предопределение[4].
— Молодчина, — шепнул Геральд, почти касаясь губами её губ. Вики непроизвольно потянулась к ним, как жаждущий к подставленному горлышку бутылки с водой; как пьяница — к заветному хмелю. Но затылок сдавило с такой силой, что она отпрянула и схватилась за гудящую голову, слушая болезненную музыку в висках. Тёплая ладонь легла на её ногу, массирующими движениями поглаживала кожу, сдержанно запуская пальцы под мягкую ткань гольф.
Следующие слова Вики слушала через глушащую пелену боли и старалась сконцентрироваться на ласкающих её пальцах, рисующих витиеватые узоры.
— Может, я был слишком самоуверен; но после того случая я начал сомневаться во всех наших действиях — правильно ли мы понимаем Шепфа? И одна грызущая мысль не давала мне покоя: что, если наши так называемые ошибки — это также дело рук Шепфа? Что, если мы не видим, как Он сам опрокидывает нас своей рукой? Для блага других? — Вики почувствовала, как его рука задрожала. — Я был напуган своими мыслями и сам наказал себя — сдал оружие и стал архидемоном, чтобы разобраться в себе, в других. Понаблюдать за самонадеянными учениками, которые до сих пор уверены, что судьба в их власти.
—
Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты[5], — сказала Вики по-французски, беря в свои ладони неспокойную руку на её коленях; она заботливо поглаживала мужские пальцы, глядя Геральду прямо в глаза. — Но вы что-то недоговариваете. Я чувствую. Зачем вы надели на меня часы? Зачем следите за временем?
Геральд взял её руку с часами в свою и галантно поцеловал кончики пальцев, как сделал Бруно до этого.
— Почему ты ищешь в подобной мелочи смысл? — ответил он уклончиво и ненадолго прильнул губами к ладони, увлажнив линию жизни. — Благодаря такому нехитрому фокусу, у меня была возможность прикоснуться к тебе без лишних вопросов. — Геральд лукаво улыбнулся, явно любуясь вспыхнувшим румянцем на её щеках.
Но Вики не собиралась сдаваться:
— Зачем вы спускаетесь сюда раз в год?
— Выпить, — сухо ответил Геральд и с грустью взглянул на пустой стакан. — Выпить… — повторил он, потянувшись к бутылке.
— Чтобы справиться с болью?
Рука остановилась, едва коснувшись горлышка, и неспешно переместилась к Вики, неожиданно схватив ту за кончик уха, — потянула.
— Ай! — пискнула Вики, бездумно шлёпнув Геральда по коленке. — За что? — Но остыла, когда наткнулась на взгляд полный теплоты и нежности.
— Так ты уже знаешь ответ? — неожиданно спросил Геральд с хитрым прищуром. — Далеко пойдёт… — добавил он тише, скорее, обращаясь к себе. Затем устремил взгляд на мужчину с сильной шеей и широкими плечами и начал говорить; каждое слово ледяной каплей проступало на шее Вики, срываясь вниз по спине. — Говорят, что Шепфа наставляет нас через уста детей и младенцев. Но не каждый способен услышать, а тем более понять — что он хочет сказать.
— Вы что-то слышали? — осторожно спросила Вики, с трудом сглотнув вязкую слюну.
— Не будет ли это слишком самоуверенно с моей стороны? Кто я такой?..
— Его дитя, — сказала она серьёзно и прижала свои ладони к тяжело вздымающейся груди; сердце пустилось в галоп, словно резвый конь по прериям. — И если мы совершаем ошибки по Его велению, то значит — это не ошибки вовсе?
— Какие опасные мысли. — Геральд наклонился к Вики, и их лбы соприкоснулись. — Очень опасные.
Она прикрыла глаза и чуть наклонила голову, чтобы прильнуть к его губам — взять, наконец, инициативу в свои руки; сказать действиями, а не словами, что она чувствует; принять его мысли, как свои; подтвердить, что он прав троекратно; преклониться перед его мужеством — год за годом взращивать в себе семена сомнения, которые предусмотрительно посадил Отец всего. Но голос, озорной и громкий, возвестил ей — не место и не время.
— Пхах! вот шельма! А времени зря не теряешь, брат, а?
Геральд с хмурым видом отвернулся от Вики, вновь чиркнув своим коленом об её колено. Довольный своей выходкой Бруно аккуратно поставил перед Вики тарелку с пышным вишнёвым пирогом и демонстративно вручил ей в руки тёплую дымящуюся кружку.
— Что-то ты долго, — кольнул Геральд явно с намерениями усмирить Бруно, лицо которого сияло ярче начищенного золота.
— Давал пендюля малышу Скотти. — И, заметив ошеломлённую Вики с занесённой ко рту вилкой, поспешно добавил: — Не в прямом смысле, конечно. Но если он продолжит в том же духе, скоро на кухне не останется целой посуды, а в баре — довольных клиентов.
Вики задумчиво положила в рот десертную вилочку; яркий ягодный вкус на языке вернул её в реальность, побудив издать довольное мычание — на радость и так сияющему Бруно. Следом она сделала неторопливый глоток истинно чертовски хорошего кофе и расплылась в блаженной улыбке; благодарный желудок отозвался теплом, на время заставив ослабить хватку мертвеца, что вцепилась ей в затылок. Боковым зрением Вики замечала, как Скотт то и дело порывался подойти к ней и что-то передать, но Геральд пугал его одним своим видом; а после прихода Бруно так вовсе скис, не зная, как ответить клиенту, который настырно требовал внимания Вики к своей персоне.
— Чудесный пирог, Бруно. У вас золотые руки. Но... — Бруно уже было засверкал лучезарной улыбкой, как напрягся под строгим взглядом Вики. — Это из-за вас Скотт ходит как в воду опущенный?
Он в растерянности поймал глазами Скотта, вертящегося волчком у другого конца барной стойки, и пренебрежительно фыркнул:
— Да не. Уже пришёл такой. Обрюхатил какую-то студентку, так она недавно родила — на
радость папаше, у которого молоко на губах не обсохло. Теперь не знает, что с этим делать.
Геральд также фыркнул и приложился к наполненному стакану. Вики отложила вилку и уткнулась носом в кружку, не разделяя общего равнодушия. В довесок не унимался Бруно:
— Раз не умеешь пользоваться своей нефритовой палочкой, хоть бы о защите подумал, что ли. Молодёжь... — плюнул он, но вмиг извиняюще улыбнулся, глянув на Вики, спрятавшуюся за кружкой.
— Какой смысл в сексе, если не чувствуешь женщину? — прокомментировал Геральд, отчего вогнал Вики в ещё большую краску.
Подобные откровенные разговоры ей были непривычны; однако в голове мелькнула мысль, которая рвалась быть озвученной, но беспощадно запивалась горьковатым кофе со сливками от греха подальше: «Как и женщина — мужчину». Почувствовав изучающий взгляд Геральда, она поперхнулась.
— Хах, засмущали мы наше солнышко, — засмеялся Бруно, похлопав Вики по спине. И увидев что-то позади неё, мгновенно помрачнел и грозно рыкнул: — Малыш, даже не подходи сюда! Не неси кислятину в малину, я тебя предупреждал.
Вики не могла не обернуться; впервые она встретилась со Скоттом лицом к лицу — и боль, вяжущая и горькая, заполнила её горло так, как зелёные глаза юноши, смотрящие просяще-извинительно.
—
Прошу прощения, мадемуазель, — извинился Скотт по-французски, тревожно перебегая глазами то на Вики, то на нахмуренного Бруно; но так и не найдя в себе мужества, с лёгким поклоном поспешил уйти, стараясь не смотреть в сторону злополучного столика.
Когда Вики всё же соизволила встретиться глазами с наглым клиентом, который мучал и её и Скотта на протяжении всего времени, то пожалела об этом: что-то гнилое, холодное и скользкое обвило её шею, раздражая кожу, отравляя кровь, разрушая нервы. И она не знала, как освободиться, как защитить себя от этой мерзкой ауры падшего человека. Слишком открытая, слишком чувствительная — до сих пор не готовая к тёмной стороне этого мира. Вики зажмурилась, но ощущения не проходили и грызли, грызли, грызли… Пока она не услышала гневное:
— Сукин сын.
И Геральд с громким хлопком расправил крылья. Как летнее чистое небо стремительно заволакивало тяжёлыми грозовыми тучами, так и бар всего лишь на мгновение погрузился во тьму. Входная дверь, которая из-за тяжести никогда не открывалась до конца, распахнулась так, что сшибла собой горшок с внушительной диффенбахией. Из-за приоткрытых окон ветер влетел в помещение нежеланным, никем не приглашённым гостем и в обиде начал переворачивать и крушить всё, что попадалось ему на пути. Бедный Скотт воевал со шторкой, которая, как подвыпившая женщина, схватила его и, озорно хлопая по спине и икрам, не отпускала; затем оскорбленная и гордая, не стерпев обиды, подставила кавалеру подножку — и тот полетел вперёд. А впереди него летела откупоренная бутылка, похоже, с вином, так как рубашки троих мужчин — мужчин с гнилой, холодной и скользкой аурой — окропились алым.
Свист ветра, крики, запах мокрой земли, черепки и осколки стекла, ругань Бруно — хаос. И среди хаоса они — застывшие, непоколебимые и вечные.
— Нет порядка без хаоса, — произнёс Геральд и притянул Вики к себе. Его пальцы зарылись в её волосы, пуская по спине рой мурашек. — На чём мы остановились? Ты что-то хотела мне сказать?
Вики смущённо кивнула, прикрыла глаза и чуть наклонила голову, чтобы прильнуть к его губам — взять, наконец, инициативу в свои руки. Она коснулась слегка, пробуя, затем чуть отстранилась и повторила так три раза, словно бабочка, не знающая, сесть ли ей на цветок, выпить ли нектар. Раздразнив Геральда, Вики подчинилась и позволила утянуть себя в порывистый поцелуй; его слюна была сладко-горькой от виски, с нотками фруктов; его щетина покалывала лицо и жалила нежную внутреннюю кожу губ. Стало нечем дышать, но прерываться не хотелось, она вдохнула через нос — его аромат, что будоражил мысли и сформировывал их в смелое желание: прикоснуться к тайному, скрытому от глаз; почувствовать на себе — в себе — его влечение. Вики боязливо коснулась груди Геральда, поглаживала её через тонкую ткань кофты, запускала коготки, как кошка, — несмелая, подрагивающая от испуга и вожделения кошка. В отличии от неё Геральд не знал, куда деть свои руки, — всё в ней горело, обжигало и требовало большего, нежели обычное прикосновение. Он осторожно отстранился, прильнул к горячей щеке; в его глазах читалось извинение. Вики всё понимала и согласно улыбнулась.
— Как там говорится? Главное, что нужно мужчине — это хороший табак и чашка кофе?[6] — К ним подошёл раскрасневшийся, но оживлённый Бруно. — Рад, что это пошло вам на руку, но у меня небольшая просьба. — Он взял маленькую ладонь Вики в свои большие мохнатые лапы. — Вики, не сходишь, пожалуйста, за бутылкой вина в погреб? Там светло и нет летучих мышей — я сегодня проверял.
— Тц, — Геральд растянул губы в язвительной улыбке. — Не меня отправляешь? А-а, не хочешь, чтобы Вики видела, как ты даёшь
пендюля малышу Скотти?
— Что? — Она нахмурилась и бесстрашно шлёпнула Бруно по рукам; тот сразу принял шутливо-оборонительную стойку. — А Скотт в чём виноват? Это он, по-вашему, вызвал ветер? — И Вики сердито окинула глазами Геральда, который не пытался скрыть довольного выражения лица.
— Просто взгрей его, Бруно. Так сказать, в назидание.
— Нет! — Вики закипела пуще чайника; кончики ушей заалели, а глаза лихорадочно блеснули — от обиды и злости. — Я принесу вино. Но! Скотта не трогайте! — Она пригрозила пальцем примирительно улыбающемуся Бруно.
— Ух, в тихом омуте… — хохотнул он и погладил Вики по спине так, будто успокаивал разъярённую кошку. — Не трону. Так и быть. Сейчас запишу название вина и номер стеллажа. Эй, малыш! — обратился Бруно к Скотту, беззвучно убирающему черепки от несчастной диффенбахии. — Танцуй! Сегодня за тебя заступился сам ангел.
Сердце ёкнуло. Вики молча взяла бумажку и, не взглянув на запись, направилась в сторону погреба. Мельком посмотрев на пустой столик, где ранее сидели трое мужчин, она поёжилась — красные винные лужи и капли напоминали кровь, будто здесь совершилось страшное. Воспоминания, минуя поцелуй, ещё раз пронеслись перед глазами — Геральд был страшен; всего лишь на минуту, но страшен в тот момент, — момент гнева. Вики вновь забыла, кто перед ней…
Под ногой хрустнуло. Вики наклонилась, чтобы поднять черепок, — и соприкоснулась с тонкими длинными пальцами. «Как у пианиста», — подумала она, хватая их мягко, словно могла разбить или покалечить. Вязкая и горькая боль устремилась к ней через эту тонкую кожу, слабые нервы, голодающие вены; но Вики была готова и с материнской любовью приняла чужой крик о помощи — он не ранил, а подсказывал, что ей нужно сделать.
—
Мадемуазель?
—
Скотт, какие бы не были между вами отношения, сейчас она нуждается в тебе; как и твоё дитя. — Вики любила французский; отец часто говорил с ней по-французски, когда умерла мама, потому что каждое слово на нём звучало небесной колыбельной.
Губы Скотта задрожали, а глаза наполнились слезами; он закрыл лицо ладонями, мелко подрагивая. Вики ласково убрала его выбившуюся тёмную прядь за ухо, слыша тихое:
—
ange, ange…
Да, у меня есть маленькая девочка, ей всего восемнадцать лет.
— Ангел, значит? — сказал Геральд своему отражению в зеркале стеллажа, поднимая стакан под песню старины Хаулина Вулфа; последние на сегодня капли спиртного обожгли нёбо, но не это разливало по его груди тепло, а сохранившееся ощущение её горячих несмелых рук. —
Да, у меня есть маленькая девочка, — вторил он Хаулину, изливающему душу с динамика на стене бара.
Да, я люблю свою малышку…
Мне нравится, как она целуется, она любит меня всё время.
Геральд встал из-за барной стойки и вынул все деньги, которые взял у Дэниела — там было сверх, но сегодня он не поскупился на чаевые. Голова приятно гудела, но не благодаря алкоголю. Он видел шлейф её запаха, волнующийся в воздухе атласной лентой; рука погрузилась в переливающуюся ауру цвета персика — и она ласковой кошкой окутала его запястье, касаясь розовым носиком, пробуя шершавым язычком, покалывая маленькими коготками. И там, где дотрагивалась аура, на коже оставалась золотая алмазная крошка.
— Бруно, ты мне доверяешь? — спросил Геральд, посмотрев в сторону погреба.
— Главное, чтобы она тебе доверяла, брат, — ответил Бруно, проследив за его взглядом. — Мужик ты неплохой, хоть и тёмный. Раз в год являешься, а будто сто лет знакомы. Доверяю, брат, доверяю. Если уезжаешь, а она остаётся, то, как говорится, времени не теряй. Верю, не обидишь.
Ты знаешь, я не могу выкинуть ее из головы.
У нее большие красивые ножки, зубы сияют, как жемчуг.
Уже наступая на первую каменную ступень погреба, Геральд в нерешительности остановился. Из оцепенения его вывел одновременно радостный и плачущий голос; прислушавшись, он узнал Скотта, а по другую сторону телефонной трубки, должно быть, всхлипывала его
студентка. И сквозь весь этот сентиментальный гвалт просачивались тоненькие нотки, сплетаясь в песню, которую ни с чем не спутаешь — смех младенца.
Да, я люблю свою малышку…
