Одеяло цвета сливы

      Когда Вики отстёгивала часы на запястье, то кожу укололо — но не было боли, скорее, чувство раздражения, как от назойливого комара, пристроившегося утолить свою кровавую жажду. C тихим щелчком пряжки-бабочки на пол капнула твёрдая остроконечная слеза — осколок; за ней посыпались кровь-бусины. Вики оторопело наблюдала, как жизнь — или не-жизнь — утекала вниз, и думала: «Отец Дэниел тоже так?..» Она вспомнила его глаза, зеркало души, отражение его борьбы с судьбой — и сомнения захлестнули её. Правильно ли поступила? Не было ли это эгоизмом, ведь, вкладывая нож в изрытые старчеством ладони, Вики хотела спасти другого. Что-то подсказывало, этой ночью должен был выжить один — сделка не могла продолжаться вечно. Ничто не вечно под луной. «Отец, я ведь правильно сделала, что покачнула чашу в пользу демона, чей долг служить хаосу? Где вы сейчас? Скажите, Шепфа плачет или смеётся?»       Но ангелы молчали.       — Геральд, — уцепилась за служителя хаоса Вики, вытягивая того на свет одинокой свечи, — вы правда верите, что ни смертный, ни бессмертный не властны над судьбой? Ади говорил, что мы…       — Особенные? — фыркнул Геральд, покачнув пламя. — Боюсь, мы не настолько особенные, чтобы знать наверняка. Значит, ни та сторона, ни эта — матч не выигрывает. Главное — во что веришь ты, Вики. — И он крепко сжал её запястье, останавливая кровь.       Во что верила она? Вики прислушалась к себе — но могла ли она доверять себе, не признанной ни Раем, ни Адом? Рождённой на Земле, где многие были убеждёнными «кузнецами своего счастья». Пока длань Закона не спихивала «кузнецов» во рвы Предопределения. Во что верила она?       В то, что выберет здесь и сейчас.       — Я схожу за лекарством; вижу, что из-за истощения твои порезы затягиваются небыстро. — Геральд медленно убрал руку, на страдальческом запястье бугрилась запёкшаяся кровь. — Сначала отведу тебя в ванну, позабочусь об освещении; у нас в аду с этим специфично. Потом оставлю тебя. Ванна наполнится сама, так что расслабься и чувствуй себя как дома. — Он приподнял её голову за подбородок и ненадолго прильнул к щеке, не губами, а кончиком носа. Этот жест подействовал на Вики умиротворяюще, и вера в «здесь и сейчас» дала сочные ростки — да взрастут они крепкими и непоколебимыми!       — Аминь, — заключил Геральд, буднично открепляя оружейную портупею от ремня; словно галстук после рабочего дня снял.       — Не делайте так — это пугает, — у неё дрогнул голос. — Уже не могу сама с собой поговорить. Мысленно, то есть, — прибавила Вики и, чтобы занять зудящие руки, выхватила портупею у извиняюще улыбающегося Геральда. Она была довольно тяжёлой; цельной со спины — это напомнило кое-что, и Вики выпалила с искрой интереса, не подумав: — Геральд, снимите кофту!       Скудный свет не дал как следует рассмотреть — насладиться — реакцией, мельком вспыхнувшей в серо-голубой радужке. И прежде чем прочитать об истинном намерении просьбы, Геральд испытал — Вики отчётливо почувствовала — удовлетворение от её смелости. Правда, то был чисто научный интерес; но, испугавшись едкой бирюзы разочарования, Вики шагнула вперёд и... плеснула на безвкусные кубики льда горячий ароматный кофе — встала за его спину, не без труда пробравшись через шторм мягко-колючих перьев; потянула за кофту, «помогая» снять, — наблюдая, как её можно снять с такими колоссами за спиной. Кожа Геральда всё ещё хранила липкий жар; он парил и собирался росою на посеребрённых волосках — пахло его силой, её раскрепощённостью. Сексом. Их обоюдоострым союзом.       Одно перо, распушённое и вредное, всё лезло и лезло в глаза, пока не оказалось у Вики во рту, зажатое между языком и нёбом. Крепкое тело будто пронзило самым настоящим разрядом; подушечки пальцев, прижатые к торсу, закололо — и даже мурашки пробежали по затылку. И что это было? Вики удивлённо хлопала глазами и легонько качала головой, стряхивая странное ощущение, — а за ней колыхалось вредное перо, приструнённое тисками губ. Геральд задышал чаще, неслышно, расширяя лёгкие; Вики ладонями «слышала», как воздух в них вился, закручивался, схлёстывался. Если она потянет перо посильнее или возьмёт его глубже — сплетётся ли стон?       — Жестокая, — сплёлся насмешливый упрёк. — Жуёшь пуховое перо у самых лопаток. Я так с ума сойду.       — Неприятно? — смущённо спросила Вики, отпустив-таки несчастный пух.       — Напротив. Чему я, признаться, удивлён. — Геральд тряхнул крыльями, по-видимому, также будучи атакован щекочущими мурашками; и чтобы не быть отброшенной перьевым штормом, Вики вцепилась в полуоголённую широкую грудь ногтями да прижалась лбом к участку спины, лишённому мягко-колючего покрова. Когда опасность миновала, она медленно отняла руки, попутно проведя кончиками пальцев по бокам, и потащила, наконец, кофту наверх — только со спины. Ей было необходимо узнать — вопрос жизни и смерти, — как бессмертные управляются с одеждой. Сколько бы они с Мими ни жили вместе, но сей вопрос и не маячил в сознании; Мими без сожалений расставалась со своим гардеробом и лично перешивала для Вики спину — настолько сильно было её желание одеть соседку-мышку подобающе.       Наверное, Вики смотрелась со стороны до комичного странно, вперившись во все глаза в рельефную спину, — вот уж точно, как хлопнет, собирай бедному Бруно «Танцующего Малыша» по кирпичику. Вот ткань кофты добралась до плеча крыла, натянулась — момент истины! — и прошла сквозь, исказившись бесформенным дымком при соприкосновении; а на выходе всё та же тонкая и согретая жаром тела кофта, — которую Геральд с видимым облегчением стянул полностью уже самостоятельно.       — Чего?.. — с детской обидой кинула Вики. С горем пополам, но она успела отпрянуть от шторма, что хлестнул её по плечу, когда Геральд поворачивался. — Как?.. — Её руки дотянулись до собственной спины и застёжек-молний, позволяющих Непризнанным носить закрытые вещи.       — Просто и одновременно сложно, — произнёс Геральд с каким-то наслаждением; он ждал, служитель хаоса, её реакции, — реакции ребёнка, который впервые открыл для себя законы мира. Его пальцы перехватили пальцы Вики, останавливая напрасные действа. — Давай помогу, кулёма.       По бокам от неё пронзили тьму вострые перья; Геральд стоял так близко, что Вики чувствовала его каждым пуховым пёрышком, что прилегали к коже под тёмно-серым контурным оперением. Тенькнула застёжка, первая, вторая — и лёгкая истома разлилась по напряжённым жилам. Упал с её плеч казавшийся таким тёплым и тяжёлым кардиган; коснулась её непокрытой спины прохлада необжитой спальни.       — Вы, люди, были слеплены из земного праха; из земли вышли, в землю же вернётесь. Эта материя груба, в ней мало гибкости, и вообще она плохо поддаётся изменениям. Люди — заложники физических законов, если позволишь так выразиться. Прибывая сюда, вы продолжаете какое-то время хвататься за… старые привычки. — Его улыбка стала шире, когда развернувшаяся к нему Вики ненадолго отвела взгляд от крепкого живота с выжженными сталью порезами. — Что сказать? Непризнанные плохо на нас влияют.       Только сейчас Вики приметила, что почти упиралась ладонями в резную дверь, из глубин рисунка которой на неё смотрело какое-то морское чудовище. Она боязливо, но с эстетическим удовольствием коснулась когтистой ручки-лапы — и из владений киммерийской тьмы на неё дохнуло могильным холодом, заставляя попятиться; но тепло рук на плечах, пламя губ на шее — возвратили уверенность и детское любопытство. Прохладный камень, броня-кожа ванной комнаты, завладели голыми пятками — Вики вздрогнула. Кстати, почему на ней не было обуви?       — Не помнишь? — подхватил её блуждающие мысли Геральд и без предупреждения поднял Вики на руки, забирая у холода, укутывая в тепло. — Как лил дождь? Как ты не особо-то избегала луж и чуть не ныряла в них золотой рыбкой? — Он прошёл вглубь тьмы, держа курс на что-то крупное, продолговатое, выныривающее из рубцеватых стен; глаза Вики не сразу различили полупрозрачные, словно сколотые долотом, грани… кристалла? — Ты могла заболеть, — объяснился Геральд. Вики покрутила носочком, взбалтывая застывший воздух; пальцы, украшенные бордово-фиолетовым лаком, задели перьевую темень.       — Бессмертные болеют? — В памяти на мгновение возникли Серафим Кроули и устало поникшие крылья, затронутые нездоровой серостью, будто многолетней патиной. — Вирусы ведь тоже из праха? — Вики продолжала сыпать наивными вопросами, напомнив себе отца Дэниела, который беспокоился, что у неё была температура. — А из чего тогда сделаны бессмертные?       Она умолкла, когда показавшийся вблизи кристалл заморгал голубоватым светом. Вики захотелось выпрыгнуть из рук и посмотреть поближе — пощупать, — даже если придётся вновь окунуть ступни в ледяной камень; но Геральд покрепче прижал её к своей груди, предупреждающе царапнул щетиной кончик любопытного носа и усадил на возвышенность, гладкую на ощупь и удивительно тёплую. Пока Вики исследовала пространство вокруг себя — руки то и дело проваливались в пустоту, — Геральд прижал ладонь к блескучим граням, что ослепляюще вспыхнули люминесценцией; словно взрыв луны, думала Вики, заворожённая танцем энергии, — кристалл поглощал с жадностью, высасывая ужасно крупные буро-фиолетовые ленты. А Геральд всё не отнимал руки, продолжая кормить своей «кровью» изголодавшееся за десятилетия существо.       — Бессмертные сотканы из дыхания Шепфы, — сказал Геральд, и голос его зазвучал повсюду, нутряно, будто говорил не он; точнее — не его осязаемый сосуд, а воздух, такой прозрачный, что трудно дышать; вода, такая мягкая, плескающаяся позади Вики и зовущая в свои объятия. Голос Геральда звучал в Вики, потому что она подпустила его слишком близко. — Мы осколок от Его Духа и Мысли, выдернутой из небытия; мы удерживаем энергию в своих телах, как облако удерживает сотни тонн воды; мы очищаем или пятнаем людей, как и вода — питает природу или же размывает её до бесплодной грязи. Но…       Геральд убрал руку, резко, — и кристалл утробно завыл, померцав ещё с минуту, в ожидании добавки, прежде чем разлился далее — по высокому потолку, стенам и даже углам. Всюду были кристаллы, еле слышно звенящие призрачными бубенчиками; средние и те что побольше отбрасывали не только свет, но и тепло. Ванная комната, которая плавно переходила в необработанный камень пещеры, стремительно нагревалась до комфортной температуры. Опешившая от невиданной ранее красоты, Вики широко раскрыла глаза и боялась пошевелиться — вдруг иллюзия, вдруг разум вновь играл с ней шутки. Не может в аду быть так красиво. Не может.       — Иногда в аду обнаруживается красота, а в раю — уродство. Первенцы Шепфы оказались с изъянами. И самый страшный из них — гордыня. В наказание же — болезни. Так что разрушает нас не вирус, а проклятье. — Геральд присел на широкий край ванны рядом с Вики и, как озорной мальчишка, щёлкнул ту пальцем по задранному кверху носу.       — Ай, — возмутилась, нежели удивилась Вики.       — За то, что никак не отпустишь меня, Лорелея, — его французский был настолько медоточивым, а взгляд — мягким, что Вики невольно потянулась было к колючей, также посеребрённой щеке, но её руку перехватили и увлажнили поцелуем каждый пальчик. — Вот об этом я и говорю. Всё тянешься и тянешься — и вот мы здесь… Я без кофты, а ты без чулок.       — Гольфы, Геральд. Чулки — это нижнее бельё; не думаю, что вы бы так просто их сняли. — Закончив, Вики не поняла, зачем вообще заговорила о женском белье; наверное, чтобы заполнить неловкую паузу или пододвинуть застрявший в её горле вопрос. Или предложение?..       Во что верила она? В то, что выберет здесь и сейчас.       — Геральд, вы же зайдёте? — Ей не понравилась россыпь умоляющих нот, какие пристали к вопросу, словно рыбы-прилипалы к акуле. Вики хотелось петь решительной женщиной, а не любителем на детском утреннике. Правда в том, что она до сих пор не была уверена, — имела ли право называться его Венерой? А он — её Марсом? Запутавшаяся, ничего не понимающая дура. Дура, дура…       — Да.       — Что «да»? — отбросила Вики клубок мыслей и непонимающе уставилась на пухлую нижнюю губу, уголком уходящую вверх. Так близко. И кто к кому тянулся?       — На все вопросы — да. — Геральд встал во весь рост, потянулся к чему-то за её спиной и резво вскинул руку; на Вики, впитав свет кристаллов, посыпались свежие бусины-капельки. От неожиданной выходки она чуть не опрокинулась в ванну, но крылья успели погрузиться в откуда ни возьмись взявшуюся воду — то ли светопреставление завладело всем вниманием, то ли вода была в ванне изначально. Но Вики помнила, как руки нащупывали лишь пустоту. Снова фокусы. Снова её рассеянность.       На все вопросы — да.       — Венера, мне раздеть тебя? — И Геральд потянулся к хлипкой бретельке, которая кокетливо легла на плечо индийским баджу. И получил лёгкий удар по ладони, не менее игривый.       — «Никак не отпустишь», «тянешься», — передразнила Вики. — А сами хороши. Раздели уже. Оставили где-то мою обувь и чулки. Идите куда хотели, баловник! — И она несколько раз шлёпнула по плечу пятившегося к выходу Геральда. Оба плохо играли; у обоих улыбки сверкали пуще кристаллов. — Кыш! — прикрикнула Вики, изо всех сил сдерживая смех. Последний фальшивый удар отправил Геральда в объятия одинокой, всеми забытой свечи. Дверь захлопнулась, и Вики осела на пол, переводя дыхание. Воздуха не хватало. Не хватало смелости осознать — принять, — что она — его Венера. Он — её Марс.       Ангелы молчали.       Но служитель хаоса сказал — да.       Здесь и сейчас. Она — Венера. А он — Марс.       Не ванна, а самая что ни на есть каменная чаша, формой напоминавшая ракушку, стояла перед нагой Вики; и светилась, плескалась в ней чернильной лазурью призорчивая вода. Чаша была столь глубока, что к ней вела пара ступенек; и пара же уходила вглубь, к подёрнутому рябью дну, к растекающимся от искажения кристаллам, притаившимся в уголке. Вики с наслаждением окунула ноги, позволила ласковым волнам очистить её бёдра, затем освежить груди, которые изрядно настрадались, пробыв целый день и вечер в бюстгальтере. Теперь вода целовала ключицы, лизнула губы, когда Вики начала «падать», прильнула к закрытым векам и, наконец, удостоила вниманием каждую тёмную прядку. Звуки наполнились глубиной, свет — тьмой, — и тело Вики на мгновение окуклилось. Прочный кокон; тёпло материнской утробы…       ...Голос матери, плачущий, взволновал её маленькие ушки, маленькое сердечко отозвалось на руладу большого сердца; что-то происходило, что-то неправильное; воздуха не хватало; «Пожалуйста», — услышала она последнее, прежде чем лопнул кокон, разорвалась утроба, и её собственное тельце пронзила бездушная сталь; остриё копья и безмолвные серо-голубые луны — всё, что она увидела; успела, пока Тишина не забрала её.       Казалось, что вода колебалась от её гулко бьющегося сердца; Вики захотелось взреветь, в голос, чтобы Геральд услышал; чтобы он никогда больше не оставлял её наедине с тишиной. Видения пугали — и были они до того непонятны и так быстро размывались, что для объяснений не находилось более слов. Только налипал к сердцу и рос ядовитый сгусток — как подтверждение слов старой гарпии. Смерть отца Дэниела не конец, а начало?       Но Шепфа молчал.       — Свет так падает или ты опять побледнела? — Видно, что Геральд нарочно придавал своим словам непринуждённый оттенок; не стал развивать тему — пока. Вики отправила ему благодарный взгляд — и смущённо уткнулась носом в воду, расплескав своё оробевшее отражение на чернильно-лазурной глади. — Теперь покраснела… — задумчиво сказал Геральд, поправляя махровое белое полотенце, обёрнутое вокруг бёдер. — Что? Не дала мне себя раздеть. Пожалуй, и я лишу тебя такого удовольствия.       Вики театрально закатила глаза; впрочем — это всё, что Геральд мог увидеть. Не показывая носа, она плыла к краю ванны, превозмогая сопротивление отяжелевших крыльев. Несколько полотенец уже заняли своё место на искусно обработанной скамье; аккуратно сложенная одежда — скорее всего, мужская рубашка — покоилась рядом с платьем и бельём, хитро спрятанном в бежевых складках. Геральд уверенным и бодрым шагом приближался к ступенькам, потряхивая флакон цвета нежно-розового заката; он вновь вскинул руку, заставив Вики, умудрённую опытом, оттолкнуться от «эпицентра взрыва», — но вместо ещё какой хохмы, на взбаламученные волны, кружа и покачиваясь, опустился густо-синий бутон с остроконечными лепестками, ревностно оберегающими проглоченное ими некогда солнце, — голубой лотос.       — Как я и боялся, вода камень точит: погреб затопило, и теперь я счастливый обладатель долины лотосов. — Он фыркнул, поставил флакончик на нижнюю ступень, подальше от воды, и взглянул на Вики, нарезающую круги вокруг ещё одной красоты, нашедшей в себе силы существовать в аду. По-видимому, цветок питался от кристаллов, ибо на нетерпеливое дыхание рядом лепестки отзывались переливчатой люминесценцией. — Так что я уже успел промокнуть, пока искал чудом сохранившиеся склянки.       — Так что ж? Искупались и ко мне не зайдёте? — Сердце вздрогнуло от смелости в её собственном голосе; это правда говорила она, Вики, плавно повернувшаяся спиной, когда рука, пронизанная молниями вен, коснулась белой махры?       — Никак не привыкнешь к моему телу? — Пронизанная молниями рука обвила талию и сжала, сотрясая разрядом каждую клеточку; большая грудь, которой Вики стеснялась ещё со времён старших классов, приподнялась над водой, стянутая тёплой, чуть шершавой кожей. — Смелее, Уокер! — Её развернули, требовательно, истово притянули и приподняли, выловили, как рыбку из озера. — Никогда. Никогда Марс не навредит Венере. И пусть оружие моё пронзит мне сердце, если посмею. Так что прошу, и ты не мучай, прими меня, как своего Марса. Ибо давно ты моя Венера, Вики. Не представляешь, насколько давно…       Воздуха не хватало.       Принять — здесь и сейчас, что он и она принадлежали друг другу.       Вики пронзила уста Геральда своими устами, делясь подслащённой лотосом водой[1], подтверждая смелость пронырливым кончиком языка, который обхватили, не желая прерывать поцелуй, жадные губы. Вода волновалась, кипела, устремлялась через края от энергичных движений. Они изучали друг друга через чернильную гладь — вслепую. Пока их дыхания сплетались в глубокие стоны, руки обжигали нежную, интимную плоть; подогревали и разгоняли кровь. Конечно, Геральд опережал Вики: когда её пальчики только лишь оглаживали рисунок рубцов на животе, его пальцы уже скользили; скользили, раздвигая, так бережно, будто это по-прежнему играла шаловливая чернильная лазурь. Вики вновь застонала — и вновь лишь одна. Хотелось упасть в его объятия. Но было ли это честно?       — Нет, — выдохнула она властно. — Ваша очередь. — Опустила руку ниже, но провела её рядом, по внутренней стороне каменного бедра, заигрывая; вторую руку запустила в сполохи волос на груди и надавила, тесня к ступенькам. Геральд позволял вести себя, победная улыбка не сходила с его лица — он был горд не собой, а ей, следящей за бегом неостывающих капель; бегом вниз, по торсу, до лобка, воспламенённого его мужественностью. Вики отстала, взглядом побуждая Геральда идти далее и обнажиться перед ней полностью. Вмиг она почувствовала себя такой юной хрупкой девочкой; всё в Геральде кричало о его опыте и силе — о магме, что текла в его венах-молниях. Вики была так гладка, отшлифована до идеальной округлой формы, мягкой, как бархат; Геральд — грубо обтёсанный камень, чуть шершавый, серый, — но тёплый. Прекрасный. Осколок луны, омытый солёным морем.       — Садитесь.       Теперь она возвышалась над ним — Лорелея. Локоны-змеи обвивали её груди, налитые страстью. Геральд вытянул руку, приглашая, — умоляя, — но Вики, войдя во вкус, важно вскинула голову, подражая волооким богиням; обошла перьевые тучи, мимолётно коснувшись костяного нароста; по дороге зачем-то прихватила любопытный нежно-розовый флакончик.       — Что это? — Откупоривая, она уже знала ответ — по запаху, цвету и консистенции. Она любила такое; как и её мягкая персиковая кожа.       — Масло из косточек абрикоса. Хорошо заживляет раны. А для демонов — превосходный помощник от зуда, который иногда тревожит наши рога и наросты на крыльях. Да, эти штуки чешутся. Не сами, там где граница с кожей.       — Здесь? — Вики обвела маслянистой рукой кромку нароста, скрытой за влажными смоль-перьями. Под удовлетворительное бархатное урчание она села на колени и покрыла напрягшуюся спину звонкими поцелуями; щедро окропила ладони золотыми абрикосовыми росинками и, вытянув руку, коснулась одними пальчиками головки члена. Дыхание Геральда напоминало шумливый штормовой ветер, а Вики ведь только начала водить по кромке, втирать масло в пульсирующую и стремительно твердеющую кожу, — кожу, пронизанную молниями вен. Она не видела, присосавшись к синеющему от её лобызаний плечу, но с удивлением водила ладонью по форме, какой-то иной — не совсем округлой; отчего натирала усерднее, дабы тактильно охватить результат грубого, но по-своему гениального каменщика, что орудовал одним долото.       От стараний масло впиталось быстро, и Вики, хотя и нехотя, но решила, что стоит прерваться — сбрызнуть абрикосовой росою; но Геральд перехватил её руку, сжал так, как Вики ещё не сжимала, — он направлял, ускоряясь и замедляясь; резко сдавливал и тягуче крутил её ладонью — учил, где надо быть ласковой, а где не стоило церемониться. И Вики запоминала, под шум громадных лёгких, шторм наэлектризованных перьев, которые били её нежное нагое тело безжалостной плетью. Опять это вредное перо, никак не уймётся — и с мыслями, что это тот же пух, что уже побывал между её цепких зубов, Вики лизнула, утаскивая растрёпанного озорника в мягкий влажный жар. Потянула.       — Чёрт. Ви… — прохрипел Геральд.       Осталось гадать: не договорил ли он её имя или задействовал французский? Ладонь, горящую от сухости и бугристых молний, толкнули лёгкие пульсации, они перешли на каменные бёдра, сотрясли рельеф спины и зазвучали в прерывистом рыке, оглушившем Вики — и кристаллы, чей свет боязливо утих. Вернулась киммерийская тьма, жадная до ярких цветов. Вики измождённо прильнула щекой к участку спины, лишённому мягко-колючего покрова. Левая рука обхватывала тяжело дышащую взмокшую грудь, правая — пылающая и липкая, массировала лобок, воспламенённый мужественностью.       — Уши заложило… — уловила Вики удивлённые нотки и последовавший за ними бархатный тихий смех.       — Не вставайте резко, а то закружится голова.       — Голова у меня закружилась ещё тогда, когда я увидел тебя у обрыва, Ви.