Одеяло цвета сливы

      Костяные зубцы тронули пряди, тёмные от чернильной влаги, коснулись остриями нежной персиковой кожи и устремились вниз, распутывая узлы, разделяя пенящийся водопад на тихие волнистые ручейки. Три, четыре… Вики приподнимала голову, как кошка на ласку; чуть выгибала спину, когда гребень чертил пьянящие полосы на спине, там, где кожу кокетливо, будто кружевом, обрамляли маленькие пёрышки. Когда же встречался вредный дремучий пучок, Геральд напитывал его оставшимися каплями масла и расплетал пальцами. Тогда Вики делала сладко-душистый глоток из чашки, пряча стеснительную улыбку, — ну непослушные у неё волосы; сами напросились расчесать. В огромном зеве камина, в котором могла с комфортом уместиться Вики, отплясывали в бесшумном хаосе языки пламени; они не обжигали, но грели, укрывая тепловым флёром вытянутые в блаженстве ноги с бордово-фиолетовыми ноготками. На каминной доске не было ни пылинки — на ней вовсе ничего не было; как и на книжных полках, на немногочисленных тумбах, укрытых живыми тенётами мрака. Мрак и безжизненность обступали длинный, цвета пролитой на камни крови, диван-честерфилд, на котором восседал Геральд, вооружённый костяным гребнем; мрак и безжизненность разбивались о перьевую стену, об колья наростов, в попытке взглянуть на Вики, уютно устроившуюся в ногах хозяина покинутого дома; мрак и безжизненность были бессильны против огня, что бушевал и в камине, и в двух сердцах, бьющихся в унисон.       Пять, шесть… зубцы, словно пальцы мертвеца, окунались в шёлковый поток снова и снова, тянули и выпускали — не могли ухватиться. Вот пряди рассыпались по плечам, чуть не угодив в чашку с лепестком лотоса, что лодочкой плавал в сладком озере. Пальцы, согретые маслом и огнём сердца, бережно приподняли голову Вики за подбородок. С минуту они молча смотрели друг на друга, не мигая. Как тогда… Что сейчас Геральд видел в её глазах? Вики уверена — всё. И она видела: их связь, протянувшуюся через время, пространство и Провидение. Келайно сказала, что Геральд мучался — нет, жил — для неё. Могла ли она, Вики, жить — умереть — для него?       — Что мне сделать, дабы эти пасмурные мысли не забивали тебе головку? Так и лопнуть можно. — Геральд забрал у неё чашку и опрокинул в себя сладко-душистое содержимое; обернувшись, Вики успела заметить тёмно-синюю корму лепестка, исчезающую за белыми, чуть заострёнными зубами.       — Не оставляйте меня одну, — прильнула она виском к колену. На Геральде были пижамные брюки цвета бордо, приятные на ощупь. Вики сидела на ворсистом ковре, в одной белой мужской рубашке, которая была ей изрядно велика, но что позволило кое-как застегнуть её у бюста (рубашка только и держалась на бюсте — мешали крылья) и не надевать измокшего нижнего белья. Вики вовсе не хотелось надевать что-либо из своей замаранной одежды. И её не волновало, в каком виде она вернётся обратно в Школу. Было здесь и сейчас. Были тёплые, чуть шершавые руки, поглаживающие её глупую головку; развеивающие пасмурные мысли.       — Не оставлю, — ответил Геральд также на французском. — Но и ты обещай мне не убегать, а действовать решительно. Начни с меня. Будь честна сама с собой. Ты жаждешь быть ярче. — Он наклоном головы указал на её ноги с бордово-фиолетовыми ноготками. — Но прячешься за условностями, за серыми тканями, в которые Непризнанные облачили себя — сами.       Быть честной с собой. Быть ярче. Для него. Вики расслабила руки и выдохнула, позволяя, наконец, упасть рубашке. Опираясь на крепкие колени, впившись пальцами в бордовую ткань, она стремительно встала, будто взлетела, сбросив напоследок условности, игриво откинув их ножкой с бордово-фиолетовыми ноготками. Бордо — ранее этот цвет внушал ей страх; омочены им были нити, что резали её нежную кожу. А резали ли? Не сама ль забила себе голову о том, что кровь-магма Геральда могла ранить? Хотела ведь испить его кагор — стать смелее. Стать ярче. Честной с собой. Бордо — цвет их интимного голоса, Франции, терпкого вина, — даже если обожжёт оно горло, Вики жаждала попробовать.       И поэтому плечи её расправились, отброшены были локоны — всё с той же невинной игривостью, — потянулись к обнажённой, мерно дышащей груди тени, щупальца мрака и безжизненности; но Вики покорно, с отблеском строптивости, терпела прохладные любопытные касания — ведь ещё шаг, и огненный кагор омоет её всю. Но она тянула этот роковой шаг, как тянется сладкая патока; бессовестно наслаждалась ядовитой бирюзой, что вспыхивала посекундно в серо-голубых лунах. Впервые Вики открыто призналась себе, что красива, — почему не принять этот дар, хотя бы этой ночью? Для него.       Вырвавшись из хладных щупалец, она уверенно шагнула вперёд, ставя бордовые пальчики на упругий честерфилд, между широко расставленных ног Геральда; бирюза впилась в её колено — розовое золото; мимолётно скользнула, словно языком, между бёдер — Вики отрывисто выдохнула от почти физического ощущения этого взгляда. Ещё никогда глаза Геральда не горели так долго, так ярко — вот он какой, цвет страсти, гнева, его силы. И как разительно он отличался от ауры! Сколько ещё в нём было красок? И сможет ли она, Непризнанная, выдержать их пыл на себе — и в себе? Но то была лишь недолгая слабость, схлынувшая вместе с холодом, когда бёдра Вики прильнули к приятной ткани цвета бордо, а грудь прижалась к щекочущим огненным всполохам, губы — к зашипевшим устам, язык — к языку, что хранил на себе горечь и пряность погибшего лепестка. Нотки имбиря, гвоздики и корицы взяли в плен вкусовые рецепторы; усиливалось желание прикусить чернично-синеватые губы, как и гладкий, пахнущий мятной свежестью подбородок. Вики любила его щетину — этот знак бунтарства, шаг назад от условностей; любила, как иглы царапали её, так осторожно, будто были способны причинить настоящую боль — но не могла не признать, что теперешние поцелуи приобрели оттенок особой страстности. Стали сочнее, интенсивнее, глубже…       С трудом они оторвались друг от друга; жадно приоткрытые губы у обоих горели и блестели от сладко-душистой слюны. Геральд ёрзал под Вики, такими нехитрыми способами снимая напряжение и контролируя рвущуюся в атаку ауру, что была невыносима, — слишком терпкая, остающаяся на языке горькой полынью; слишком интимная, цвета спелой сливы; чуть ребристая, как кожа змеи. Вики чувствовала её везде, на себе, в себе. Осознавал ли Геральд, что натворил? Осознавала ли она?       — Я хочу вас, — шепнула Вики в напряжённые губы, что сдерживали пугающее змеиное шипение. — Хочу провести с вами ночь. Заняться… любовью. Я хочу заняться с вами любовью, — с пылающими щеками повторила она громче. Её подрагивающие ладони слишком крепко сжимали бледное лицо с внимательной прожигающей бирюзой — и была она горячее огненного кагора. Геральд горел внутри. Шумела в его венах магма.       — Прости меня. — Уж никак Вики не ожидала в ответ улыбки, что была недемонически нежна. Но хватка, с какой был стиснут её стан, разоблачил мнимое самообладание. — Кровать так далеко. А ночь коротка.       Секунда, и пространство завертелось, перьевой шквал разметал локоны Вики по упругому дивану цвета крови на асфальте; где-то звякнула, прощаясь, бедная чашка. Через волосы-лески Вики смотрела на бирюзовые полнолуния, а бирюза смотрела на неё — как на желанную женщину, не ученицу.       — Ты осведомлена о моих прихотях, верно? — Вики удивлённо похлопала ресницами через свою вуаль; Геральд галантно собрал её в прядь и убрал за алеющее ушко. — Что я не люблю защиту. Мужчина я опытный. — Не ускользнули от алеющего ушка горделивые нотки. — Но никакой опыт не спасёт, если моя леди. — Геральд подмигнул. — Не будет мне полностью доверять.       — Ах вы до сих пор сомневаетесь в моём доверии? — Вики насупилась и ткнула розовой коленкой в вздымающуюся от нетерпения грудь. Геральд наклонился всем телом, испытывая её растяжку, и хищно-ласково шепнул:       — Нисколько.       Вики призывно дёргалась, пытаясь высвободить пленённую ногу; взбалтывала носочком воздух, задевая приятную на ощупь ткань — и не только. С тяжёлым выдохом Геральд отстранился, кидая свет бирюзы на стопу, прижавшуюся к его паху. Удовлетворённая своей незапланированной выходкой Вики стиснула бордовые пальчики и утянула пижамные брюки вниз — на сей раз покинувшая её стеснительность не помешала рассмотреть каждый изгиб и выемку, сотворённую талантливым скульптором. Осознавал ли Геральд, насколько красив? «Воин, — подумала Вики и повела ножку вверх, по прерывистой от рубцов полоске волос, до мужественной, желанной ею груди. — Что делаете вы в Школе, где никто не видит, каков вы на самом деле?»       — Ждал, Ви. — Сильные пальцы сомкнулись на тонкой щиколотке, влажные губы прильнули к подушечке большого пальца; хищно сверкнули чуть заострённые зубы. — Ждал.       Когда показавшийся таким горячим язык юркнул меж большим и указательным пальцем, неиспытанные доселе ощущения вернули Вики стеснительный румянец; вид исчезающего во рту бордово-фиолетового ноготка пустил сердце в галоп. В животе будто улей потревожили: нутро безжалостно покалывало, всё стягивалось, распухало, намокало. Последней каплей стала рука, неспешно оглаживающая член, — Геральд готовил себя; и Вики, которая крутилась волчком в сладостно-мучительном ожидании. Лишь единожды взглянув на её метания, Геральд оставил несчастный, с царапинами на лаке палец и пустился чертить поцелуями путь вниз, всё по той же ножке. Диван, хотя и был широк, да движения сковывал, крепил их тела в жаркий узел. Рука, что скользила ранее по твёрдым венам-молниям, раскрыла левую ногу Вики; большой палец же раскрыл чувствительную припухшую губу, прежде чем плавно войти внутрь. Такое невинное для сего действа движение выбило из девичьей груди радостный всхлип.       — Готова? Хорошо, — говорил Геральд едва различимо: буря в его могучих лёгких перекрывала чистоту голоса, выталкивая несвязный хрип. Так отзывалось помутневшее сознание на палец, совершающий круговые движения в непрекращающейся пульсации. Под лихорадочным взглядом Вики Геральд слизнул серебристую нить, что потянулась вслед уносящей блаженство руке. — Иди ко мне, Ви.       И вновь завертелось пространство, возвращая обоих на привычное положение; вновь бёдра прильнули, но не к ткани, а к коже, к пугающе твёрдому члену. Пугающе, потому что первый опыт оставил Вики болезненные воспоминания: они были так юны — вот тебе и серая мышка! Он был мальчишкой, чьё любое движение — эксперимент. А она могла лишь царапать и вскрикивать. Тоже опыт, но всё же…       Геральд, — конечно, он услышал её переживания, — продемонстрировал свои руки, будто преступник под прицелом полицейского, и завёл их за голову, ещё больше пугая — и восхищая — мощными мышцами. «Направляй моё тело. Я в твоём распоряжении», — молвила приструнённая бирюза. Вики слабо кивнула, приподнимаясь; рукой она нащупала знакомую твёрдость и, прижавшись лбом ко лбу Геральда, начала опускаться медленно, до тепла головки члена, раскрывшей узкое лоно, что давно не чувствовало в себе мужчину. Секундная заминка; вынужденная, чуть-чуть болезненная преграда, привыкание — но обилие смазки дало свои греховные плоды — и они, Марс и Венера, прижавшись лбами друг к другу, выдохнули в голос.       Внутренняя наполненность, рычание Геральда, разбившееся о её напряжённую грудь, вкус терпкой полыни на языке — притупили осторожность; тело, ведомое одурманенным и пьяным разумом, двигалось с жадным рвением, невзирая на то, что Геральд оказался… великоват. Или Вики получила от природы слишком хрупко-нежное лоно: не могла она взять член полностью, не могла сесть так, чтобы бёдра ощутили жёсткую щекотку его бёдер. Геральд прилагал все усилия, чтобы оставаться неподвижным; мышцы на его руках вздувались, когда Вики предпринимала сладко-болезненную попытку — ещё и ещё. Но гибкая плоть поддавалась; звучно шлёпнувшись и активно поёрзав по лобку, воспламенённому мужественностью, Вики манерно откинулась назад и вонзила ногти в напряжённые ноги Геральда: «Смотрите, вы во мне, полностью», — говорил её победоносный взгляд. Сверкнули белизной чуть заострённые зубы, и руки, тёплые и шершавые, притянули Вики к чернично-синеватым губам, что целовали со сдержанной страстью. Геральд задвигался сам, сначала осторожно, погружаясь неполностью; затем — увереннее, до распаляющего влажного звука. Каждый скользящий толчок отзывался в животе Вики волной блаженства; подобного не ощутить в защите — Геральд был прав. Чертовски прав. И Вики с превеликим удовольствием возвещала об этом протяжными нотами, которые поощрялись пылким сжиманием её ягодиц.       — Держись. — Одинокая капелька пота чиркнула по коже, оставляя поблёскивающую линию от виска до подбородка. Геральд начал подниматься, помогая себе крыльями, что разбавили атмосферу шелестом и освежающим потоком воздуха. Вики ничего не оставалось, как ухватиться за крепкую шею, наградив за поспешность плечи стремительно розовеющими царапинами. Сила притяжения тянула вниз, фиксируя их бёдра основательно, с непривычным для Вики углом — оттого внутри неё горело; и было непонятно, хорошо ей или плохо. — Используй крылья, не забывай о них, — произнёс Геральд, которому хватило пяти секунд, чтобы считать охвативший Вики дискомфорт. Сам же он обвил её спину и талию, перемещая руку с бедра на ягодицу; насмешливо похлопывал по упругой коже, призывая покрепче зафиксировать ножки с бордово-фиолетовыми ноготками на его пояснице.       Тени за спиной Геральда колыхались дикой ковылью, их гнал перьевой шторм, не позволяя даже взглянуть на трепещущие тонкие руки, что объяли невозможное — стихию. Море, окропляющее набрякшие соски солью с каждой волной; ветер, что по-свойски хватал, тянул, спутывал непослушные волосы; молнию, которая жалила и жалила, пуская тягучие разряды по бёдрам и животу. Вики не забыла про крылья и в свою очередь ворошила перьями-лепестками огонь позади себя; навострилась шустро приподниматься и плавно опускаться. Эта лёгкость, с какой она овладела своим телом, подстегнула к большему: посмаковав верхнюю губу Геральда и собрав солёные капли с желобка, Вики бойко велела:       — Держите. — И выгнулась дугой, оттолкнувшись пальчиками от взмокшей, тяжело вздымающейся груди. Последнее, что она увидела, — изумлённый блеск бирюзы, что сменился на пламя-сталактиты, танцующее в перевёрнутом камине. Вики коротко вскрикнула, когда в талию впились, удерживая, сильные руки; но песня боли перехлестнулась со стоном, вырывающимся маленькими порциями в такт бурным движениям бёдер Геральда. Заразившись игривостью, он позволил себе отпустить поводья осторожности и входил так глубоко, как только мог. И Вики позволяла, отгоняла мысленно щупальца ауры цвета спелой сливы, что скрупулёзно перебирали бардак её эмоций на наличие горечи. Но эта горечь… Она была абсолютно другой — пряной специей к блюду, а не ложкой дёгтя. Каждая клеточка тела кричала, аккомпанируя рычанию необъятных лёгких. Какое же удовольствие доставлял Вики этот дикий рык — была в нём первобытная сила; хаос, в который без боязни можно было окунуться. И она окунулась.       Когда её зрение подёрнулось тёмной пульсирующей плёнкой, а тело отяжелело от давления, Геральд замедлился и бережно возвратил Вики в первоначальное положение. Покалывающие пятки утонули в ворсистом ковре; между ног разливались огонь и вязкая смазка. Вики никогда не думала, что головокружение может быть приятным чувством.       — Акробатка, — прохрипел Геральд уважительно и перевёл дух. — В тихом омуте, м?..       Изящным движением ладошки Вики обмахнула грудь, покрывшуюся красными пятнышками от жара, и, довольная собой, согласно подмигнула. Но замлевшие ноги подпортили грациозный образ, и унесли бы они Вики либо в огонь, либо в хладные тени, если бы не Геральд, подхвативший и поднявший её на руки. Без промедлений он направился в сторону спальни, будто хотел перегнать неумолимое время, — но остановился у панорамного окна, когда заметил пристальный взгляд серых глаз.       — Какое странное место. Я словно смотрю из иллюминатора на космос. А не на ад. — Поболтав ногами вверх-вниз, Вики мягко опустилась на прохладный пол под досадливый вздох. У окна стоял круглый столик; за таким обычно пили утренний кофе и читали газету — Вики представила Геральда, который щурился от солнечного света, залившего гостиную, — и улыбнулась. Но вспомнила, что здесь нет не только солнца, но и луны. Оскомину предотвратили пальцы, что ласково легли на плечо:       — Нелюбимая мною жара и напыщенность центра вынудили перебраться на север. Раньше здесь жили кошмары — демоны, ответственные за не самые приятные человеческие сны; но и они оставили это место — демоны не любят тишину и неподвижность. Взгляни вниз, думаешь, там твёрдая земля с россыпью кристаллов? Это озеро — и не поймёшь, пока не приблизишься, настолько неподвижна вода.       — Мне здесь нравится, — ответила Вики искренне. Недвусмысленно прижалась спиной к Геральду, вслепую царапнула ноготками его подбородок — играла на струнах, заставляя вновь звучать мелодию желаний.       — Мне тоже, — сплелись слова со всплеском поцелуев, увлажнившим тонкую шею, плечи, затылок, спину; Геральд укрыл своей широкой ладонью пах Вики, словно защищал от чьего-то невидимого взора средь каменного неба за окном. Вики приоткрыла ноги, задвигала бёдрами — и Геральд, не сдерживая блаженного вздоха, пристроил член между, рукой прижимая тот к влажным губам; задвигался, смачивая себя её соками. Его забота и внимание так сильно затронули сердце Вики, что, будь у неё такая возможность, она бы впилась в синеватые губы до ещё большего посинения. Геральд крепко, но бережно держал её за шею, вынуждая смотреть вверх, на фальшивые звёзды.       А звёзды смотрели на неё, трепещущую в руках стихии. И Вики не стеснялась их взора, пошире раздвинула ноги, подаваясь назад, к желанной наполненности. Геральд не стал изводить ни её, ни себя — подтолкнул пальцами головку члена внутрь и подался вперёд, во всю допустимую длину, — за что получил на правом бедре глубокие борозды, стремительно заполнившиеся кровью. Было больно — даже очень, — но не смертельно же; Вики успокаивающе поглаживала руку, что переместилась с её шеи на грудь, когда вскрик пробил мрак и безжизненность гостиной. «Ничего, ничего...» — всё нашёптывала она колыбельную, усыпляющую разволновавшуюся не на шутку бурю в громадных лёгких. Их разница в росте — причина неудобства в этой позе; Вики привстала на носочки, запрокинула руку за шею Геральда и завиляла бёдрами, тихими стонами показывая, что всё в порядке, — даже очень. Он не старался ускориться, растягивая вхождения; больше ласкал руками, уделяя внимание соскам и клитору, путь к которому помогала найти Вики.       Как хрупко и миниатюрно тело женщины, и каждое индивидуально, непостоянно под мужскими ласками. Что было сладко, через время вызывает горечь; что было чувствительно — будто немеет. Тогда-то и познаётся доверие; тогда-то и оголяются души, вознося отношения на новую ступень.       Прохлада чёрного дерева стола вгрызалась в щёку, но отгонялась она разгорячённым дыханием; спину накрывало то тяжёлым телом, то редким градом солёных капель, что охлаждал кожу. Благодаря твёрдой опоре Вики превосходно ощущала движение внутри себя; ощущала, как вздувается живот; слышала, как звучат вместе кожа и дерево. Когда руки Геральда появлялись в поле зрения, Вики цеплялась за них, от блаженства вонзая ногти в побелевшие костяшки, — именно тогда стол, жалобно скрипя, сдвигался ещё на пару сантиметров; именно тогда прохлада чёрного дерева мучительно-сладостно вгрызалась в чувствительную точку, доводя сознания до помутнения. «Я так с ума сойду», — выстанывала Вики про себя, но мысли её, разумеется, не могли быть не замечены внимательными щупальцами ауры цвета сливы.       Прежде чувствовавшая некую свободу в движениях, сейчас Вики была зафиксирована и придавлена к столу, как маленький котёнок; сходство добавляли лёгкие пощипывания влажных губ у шеи и спины. Геральд навалился всем своим океанским весом и погребал волнами страсти, что исключали неповиновение. Но Вики не возражала; стоило ей захотеть — и волны отхлынут. Правда в том, что она вызвала их сама; и правда в том — что она наслаждалась. Их властью над ней — Венерой. Марс, не прерывая мерной качки, ухитрился продеть руку между кожей и деревом и овладеть её грудью; вторая же рука скользила по внутренним бёдрам, будто Змей-искуситель по чреслам наивной Евы. Всё, что оставалось Вики — скрести бордово-фиолетовыми ноготками прохладный пол и не забывать дышать. Она была на пределе — и Геральд это чувствовал; слушая пение её тела, он искусно поддерживал перелив нежности и необходимой грубости. Когда рычание над ухом учащалось и становилось громче, он приостанавливал толчки — по-видимому, сдерживал себя. Но это рычание… Какое же удовольствие доставлял Вики этот дикий рык.       Оргазм настиг её так резко и неожиданно, что вырвавшийся было крик растворился в беспорядочном дыхании. Лоно неистово пульсировало; спазмы выталкивали Геральда вон, но он вжимался сильнее и дышал погромче Вики, разделяя вместе с ней мёд экстаза. Волны отхлынули, увлекая расслабленное тело в пенистые объятия. Вики вновь смотрела на фальшивые звёзды; а звёзды смотрели на неё.       — А вы? — Глаза её приметили стол, утыкающийся круглым боком в стекло окна.       — Дамы вперёд, — почти простонал Геральд, зарывшись носом в её растрёпанные волосы.       Оперевшись на белокаменное плечо, Вики вынырнула из хватки волны и на нетвёрдых ногах зашлёпала к спальне. Геральд за ней — раскалённой зыбью. И прежде, чем он успел догнать беглянку, она уже зарылась в пышное облако белоснежного одеяла.       — Смотрите, — возбуждённо воскликнула Вики, вытягивая ладони лодочкой, — здесь повсюду лепестки. Как…       — В том коридоре… — Он был явно ошеломлён. Стоял над ней недвижимой статуей и смотрел прямо в душу, ядовитой бирюзой. Какая-то мысль, слишком быстрая, чтобы ухватить, слишком яркая, чтобы не заметить, вырисовалась на лице и легла на серую кожу румянцем. Впервые Вики увидела хоть какую-то краску на белёсом холсте и была не менее ошеломлена. — Вики, — произнёс Геральд, вернув себе самообладание и жгучий пыл в движениях: он укрыл её наготу своим телом, овладевая и душою тоже, — спасибо.       — За что? — одними губами спросила Вики между трепетными выдохами; Геральд окутывал её шею тёплым дыханием, касания его уст были схожи со скольжением палантина по чувствительной коже.       — За заботу. За то, что дала мне возможность встретить следующее утро. Без боли. И одиночества. — Он выудил из прядей Вики несколько белых лепестков, что вкрались в волосы будто сединою, и ожидал её ответа. И был объят трепещущими тоненькими руками, покрыт ударами неспокойного сердца, — что, кажется, любило. Да. Любило.       Геральд тряхнул крыльями, сбрасывая с себя капли-лепестки, которые продолжали планировать с бездны потолка на расстеленную в спешке кровать; на пенящиеся чёрные волны с выниривающими остроконечными скалами. Вики беспокоилась, что более ей не хватит смазки, но Геральд вошёл плавно, с секундной заминкой, так как лоно было всё ещё узко после оргазма, — но насколько же чувствительно. Кровать пружинила и робко подпевала Вики, чьё дыхание то и дело сбивалось из-за хаотичного ритма льнувших к ней бёдер. Геральд выпрямился, обхватывая подрагивающие ноги, оставил по поцелую на коленках, розовое золото, и задал свой темп, от которого губы его растягивались в хищный оскал, лёгкие взрывались хриплым порыкиванием, а бирюза вилась в тесной радужке, заполненной нефтью зрачков. Вики безропотно отдалась сему порыву, обняла себя за плечи, дабы попридержать ноющую грудь, и наблюдала за танцем лепестков через полузакрытые веки. Иногда ей казалось, что там, в бездне, она видела дикую сливу, которая, раскачиваясь от перьевого шторма, рассыпала по их ложу нежные лепестки. Или не казалось? Так отчётливо Вики чувствовала сладость абрикоса, которая вплелась в терпкую, но такую любимую ею полынь.       Тёплые, чуть шершавые руки сдавили ей бёдра, и Вики сжалась в ответ, для последних ретивых толчков. Не без труда Геральд выскользнул из пульсирующих влажных тисков, заменяя их грубыми ласками ладони; с протяжным нутряным стоном извергнул он семя — на юный втянутый живот; и в чувствах впился в приоткрытые губы Венеры. И целовал. Целовал. Целовал. До черничного посинения.       — Горько!       — А я-то думал, что ты попривыкла: целовать курящего мужчину — то ещё испытание. — Геральд весело хмыкнул и приобнял куксившуюся Вики за плечи; долго же она собиралась с силами глотнуть ещё порцию заваренных трав и кореньев. Тёплая рука подбадривающе и, кажется, извиняюще оглаживала сильно выступающие ключицы: — Надо, надо. На всякий случай. Не думаю, что я, хм, был неосторожен, но после таких приятных сюрпризов, какой был в ванне, у мужчины незначительно, но повышается шанс стать отцом.       То, с какой интонацией Геральд произнёс слово «отец», пробудили в Вики те чувства, которые никогда ещё не закрадывались в её глупую головку. Семья — после смерти матери и одиночества отца она не задумывалась, что когда-нибудь сама улетит из-под родительского крыла и совьёт собственное гнездо. Как можно было покинуть папу? Как можно быть такой эгоисткой? Вики механически отхлебнула отвар и жалобно закашляла, и остановилась только тогда, когда губы Геральда прильнули к её виску.       — Отдохни. — Он забрал чашку и подоткнул шуршащее одеяло, предварительно смахнув с него пару лепестков. — Я верну тебя в Школу всё через тот же коридор, открою дверь в твою комнату. Прошмыгнём мышкой. Никто не заметит.       — Это значит, что я смогу вернуться обратно?.. — спросила Вики затухающим голосом; голова её тяжелела и льнула к сильному плечу, пахнущему мылом и абрикосом; всё её тело, что ещё хранило в себе отголоски ночи, — экстаз и агонию, — погружалось в сон и тёплое белоснежное одеяло. Слова Геральда тонули в мареве пережитых событий, но доплывали до Вики эхом моря из ракушки.       — Конечно. — Он улыбался. Вики чувствовала, как он улыбался. — Мой дом — твой дом. А теперь поспи, хотя бы чуть-чуть. Скоро рассвет, так что… — Шум смеха. — Доброе утро.       — Доброе утро, Геральд, — подхватила Вики морские волны.       И молвило море:

Доброе утро, Виктория.