speculum rosa
В общем и целом Бог существовал только на страницах священных книг, в тихих от блаженного страха домах и пустых церквях и в фигурах кровоточащего тела, подвешенного над амонами в храмах. И чтобы снискать с Ним встречи, человеку надлежит быть исключительно чистым и душой, и телом, обладать беспрекословной и безграничной верой в течение всей его жизни. Веры Чонгук не видел уже давно. Вот правда: тогда, гордо неся свое знамя преданности Господу, он не ведал, какую роль играет Бог в его жизни, есть ли у Него роль вообще. Все это время Чонгук не знал, не понимал Его сути. Он привык думать, что понимание пришло к нему в десять лет — в том возрасте, в котором он начал молиться о даре терпения (единственное, о чем, согласно Библии, верующему молиться нельзя), но теперь... он уже не уверен. Может, Чонгук приблизился к Истинной Вере только пару дней тому назад, в середине ночи, когда уже почти задремал, и Сокджин, лежа в его объятиях, повернулся к нему лицом. Быть большой ложечкой оказалось легко, и Чонгук, на удивление, уже привык. На удивление, потому что, естественно, это невероятно трудно — привыкнуть к такой роскоши, как Ким Сокджин у него в руках. Ощущение тепла его тела, линии его рук, бархатная талия под пальцами Чонгука — чувства растут и растут с каждым вдохом Сокджина. Только когда Сокджин уже давно спит, Чонгук наконец кое-что понимает. И к этому осознанию тоже нельзя привыкнуть. Бывает — Сокджин мирно дышит, живот и грудная клетка вздымаются, а потом — на какую-то долю секунды, ужасающее мгновение — вдохи и выдохи останавливаются. Сокджин уже крепко спит, а Чонгук лежит рядом без сна, и это мгновение тишины всегда наполняет его диким страхом. Он вырос среди разговоров о Последнем Дне, Апокалипсисе и Смерти, он думал о смерти даже чаще, чем думает о ней сейчас. Но мгновение, на которое Сокджин перестает дышать (даже если это еще короче мгновения) — рождает перед глазами самые мрачные картины будущего. И в этот крошечный миг жизнь Чонгука становится холодной и блеклой; грудь коченеет, плоть трескается, как на морозе. И потом, когда Сокджин снова делает резкий вдох и его живот вновь начинает вздыматься, Чонгук неизбежно думает об одном: «Может быть, это любовь». Иногда к Сокджину тоже не идет сон. Даже если Сокджин устал, сон может превратиться в рыбу, а Сокджин — в отчаявшегося рыбака, который безуспешно пытается поймать ее скользкую извивающуюся тушку. Вот поэтому, когда пару дней назад Сокджин повернулся к нему в середине ночи, Чонгук и решил, что это один из тех самых бессонных моментов. Что Сокджин поерзает, отвернется и попытается заснуть. Может, сдастся и пошаркает в кухню, чтобы заварить лавандового чая и дождаться, пока его не накроет сон. Но на лице Сокджина оказалась уставшая улыбка; глаза почти закрыты, словно он уже было заснул, но вспомнил что-то такое, что не подождет до утра. Его руки скользнули меж их телами, поднялись к лицу Чонгука: он прочертил пальцами брови и скулы и остановился на уголках его рта. Взгляд Сокджина двинулся следом, проскользил по чертам лица, утопающим в темноте. — Хэй, — прошептал он сонным голосом. — Хэй, — прошептал Чонгук. Он улыбнулся, и его пальцы закружили по боку Сокджина. — ...Как тебе это? — Это? — Чонгук как мог скосил глаза вниз, чтобы увидеть руку Сокджина на своем лице, и поднял глаза обратно. Сокджин покачал головой: — Нет... то, чем мы занимаемся. Это вопрос с подвохом, где-то в глубине души Сокджин должен был это знать. Чонгук запросто мог заговорить ему зубы. В этом-то он хорош. Он мог начать распинаться о том, как счастлив идти после смены домой и возвращаться к Сокджину — что вообще может называть это место домом, что может называть домом Сокджина. Рассказать, как кружится его голова всякий раз, когда они держатся за руки или ужинают; что когда он смотрит вверх на ночное небо, то вместо звезд он видит алмазы. Но вместо этого Чонгук сказал просто: — Мне нравится. — Тебе не кажется, что мы спешим? Не зная, что и ответить, он замолчал. Чонгуку не так уж и много известно об отношениях, но ему показалось, что именно с такого вопроса и начинаются расставания. И хоть о любви ему известно не больше (так вот как он теперь называет это?), зато ему очень знакомы сомнения, которыми был полон в ту ночь Сокджин. Грудь сковало удушье; Чонгук открыл рот, чтобы сказать что-нибудь в ответ, но понял, что мысли в панике разбежались. — Я не хочу, чтобы ты чувствовал... — Сокджин посмотрел куда-то вперед, будто в попытке подобрать правильные слова. Когда это получилось, он вновь взглянул на Чонгука, обхватил его лицо ладонями и пододвинулся ближе, — ...давление. Я не хочу, чтобы ты чувствовал давление. Или спешку, или— — Я этого не чувствую. — Может, не именно сейчас... — Нет, вообще никогда... Ты больше не хочешь меня целовать? — Боже, нет, мне нравится целоваться с тобой... Просто хочу убедиться, что тебе́ это нравится. Что ты́ этого хочешь, понимаешь? Потому что... когда мы делаем это, возникает проблемка. Не было никакой нужды объяснять, что это за «проблемка», но Сокджин все равно объяснил. — Я занимался этим со слишком многими, кто не знал, кто он и чего хочет. И я не— не в том смысле, что ты тоже не знаешь, просто если все-таки нет, эм, если ты не уверен в своих чувствах, то можно притормозить. Не нужно пытаться выяснять чувства так... Представь, что мы занялись сексом и ты вдруг понял, что тебе понравилось совсем не так сильно, как ты рассчитывал, и я— я могу обойтись малой кровью. Мы оба. Я не хочу давать этому названия, пока мы оба не будем уверены, что это. Чонгук опять не знал, как ответить, но не прозвучать слишком пылко или, наоборот, слишком жалко. Не знал — вдруг это невежество, вдруг это слишком большое откровение, вдруг откровенность оттолкнет от него Сокджина? Но на кончике языка так и крутилось громкое обещание — уверенные слова о том, что с Чонгуком Сокджин в безопасности. Он не причинит ему боли. Он не способен на это. Но Чонгук передумал и только обнял Сокджина покрепче. — Хорошо, — сказал он, хотя и не было ничего хорошего. — ...Думаешь, я такой же непостоянный? Сокджин покачал головой, и на его лбу пролегла морщинка. Чонгука захлестнуло желание сцеловать ее, но он выдержал этот порыв. — Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо, вот и все, — ответил ему Сокджин. Вот тогда-то Чонгук и понял — посреди ночи, когда Сокджину не спалось от переполняющих его мыслей, что тот был на удивление ранимым. Это было странно и не вязалось со всем остальным. С другой стороны, Чонгук понимал: ему еще многое предстоит узнать о Сокджине. Кажется, нет ничего более волнующего — Чонгук знает о нем уже столько разного и любит в нем абсолютно все. А сколько еще предстоит выяснить, сколько еще полюбить. Видеть эту уязвимость Сокджина — то же самое, что обнимать и целовать его: роскошь, которой Чонгук точно не достоин. Что тронуло его еще больше, так это то, что Сокджин не спал именно из-за него, именно из-за мыслей о его счастье. Чонгук знал, что он заботится о Сокджине, знал, что тот тоже хоть немного о нем заботится. Но эта ночь поменяла его представления. И тогда Чонгук кивнул, лег на подушку и кротко поцеловал его губы. — Могу и притормозить, — прошептал он в них. — Хорошо. — ...А мы должны будем перестать целоваться? Уткнувшись в плечо Чонгука, Сокджин рассмеялся своим скрипучим смехом. — Нет, — ответил он, оставив поцелуй на его ключице, — никогда. А затем они поцеловались снова: уже не так кротко, а более пылко, чем следовало для сна. Сокджин беззаботно улыбнулся, провел пальцем по губе Чонгука, развернулся и прижался спиной к его груди. После этого не спал уже сам Чонгук, раздумывая, что же значит туманное «не спешить». ⠀ Молитвы о даре терпения осуждались по той причине, что «дар терпения» был жалким прикрытием другой просьбы — избавления от страданий. Но были ли эти молитвы настоящими или же просто плацебо для его души, Чонгук по-прежнему благодарен за все то время, которое он провел на коленях. Потому что благодаря молитвам он знает: будь он нетерпеливым человеком, не умеющим справляться с тягучей природой времени, он бы не смог стоять на коленях годами. Чонгук не осознавал, насколько сильно он хочет Сокджина — да, в этом самом смысле — и как долго он этого ждал. Он не понимал, что уже давно находится в ожидании, не считал, что у них есть хоть какой-то шанс. И тем не менее Чонгук хотел его куда больше, чем мог представить — вес этого желания был неподъемен. Конечно, это очевидно: Сокджин запредельно сексуальный и чувственный парень. Но Чонгук никогда не позволял себе попадать в плен собственных желаний. И сейчас, когда он освободился от внутренних оков, с каждым днем становится все труднее держать оборону. Сначала Чонгук целовал только губы Сокджина. Потом он начал целовать его шею. А теперь уже ему страсть как хочется поцеловать его плечи, его живот, его спину и аж до отчаяния хочется поцеловать его бедра. Это желание подобно взрыву, и контролировать его невозможно: если держать заряд в себе слишком долго, то он непременно рванет, будешь готов ты к этому или нет. И этот взрыв — не просто хлопок и локальное возгорание, он скорее похож на прорыв плотины. Огромная опасная волна, что сносит все на своем пути. Ах. Наверное, Сокджин был прав, когда говорил про «таких парней, как Чонгук». Не то чтобы Чонгук не наслаждался этой волной. Скорее, наоборот. Просто держаться с Сокджином за руки — уже до мурашек приятно: словно жить на седьмом небе от счастья и дышать там самым чистым целебным воздухом. А когда Чонгук просыпается в его объятиях или они вместе садятся завтракать, то кажется, будто он сейчас взорвется от восторга или его лицо треснет пополам от улыбки. Сокджин нравится ему так сильно, что надо бы взволноваться — не сли́шком ли это сильно? Даже в своих фантазиях Чонгук переходит черту. Потому как стоит ему лишь подумать о том, что он рядом с Сокджином, целует Сокджина туда, куда до этого не целовал, изучает новые местечки любимого тела — и вот, мечтательный вздох обеспечен. Чонгук думает не столько о том, что может сделать для него Сокджин, сколько о том, что он сам может для него сделать. Как удержать, угодить ему, как получить еще больше стонов, пока Чонгук будет выцеловывать его шею. Если бы Чонгук мог поговорить с собой из прошлого, то свои нынешние желания он описал бы так: Сокджин — это божество, и ему хочется исповедовать эту религию. К счастью, ожидание не утомляет. По сути, он ждет даже прямо сейчас: они держатся за руки, пока идут к отделу с органическими продуктами в небольшом супермаркете Рейми. Тут много таких же парочек — проходя мимо них, Чонгук все больше и больше наполняется ликованием. Наполовину от того, что после стольких лет нахождения в тени он, возможно, нашел близких ему людей. Возможно, это и есть его настоящее сообщество. А наполовину — от облегчения, что здесь они с Сокджином могут держаться за руки, и если кто-то взглянет в их сторону, то не потому, что «Это гей пара? Ну и отврат!». А потому, что они офигенно смотрятся вместе. Наверное, они не должны офигенно смотреться вместе. Не тогда, когда Сокджин в своем самом притягательном аутфите: белых капри, свободной шелковой рубашке мятного цвета (что на два размера больше нужного) и длинном белом халатике до колена в черную зигзагообразную полосочку. Халат был накинут в последнюю минуту, когда они уже почти вышли из дома, но Сокджин заметил, что собирается дождь. Чонгук понятия не имел, как этот хлипенький материал должен спасти от дождя, но все же он давно выяснил: у Сокджина свое мироощущение, вникнуть в которое Чонгуку не так-то просто, но именно это мироощущение и делает Сокджина Сокджином. День стоит яркий и солнечный; воздух сладкий, наполненный леностью лета. Наряд Сокджина довершается его любимыми очками в форме звезд — ну настоящее олицетворение грации и энергии. Когда как Чонгук и близко не стоит рядом с понятиями Грации и Энергии. На нем полностью черная футболка с одной-единственной надписью — названием музыкальной группы «The Damned». Эта футболка — подарок от Эйши, которая все еще настаивает на том, что если Чонгук даст жанру панк шанс, тот ему точно понравится. И вкупе с кислотными джинсами, черными ботинками (по скидке всего десять тысяч вон) и сережками (которые он еще не отдал хозяйке) Чонгук выглядит как олицетворение... Ну, какое там противоположное понятие «грации». — Что мне тут поискать? — спрашивает Чонгук, с горем пополам пытаясь побыть полезным или хотя бы притвориться таким. Он увязался в магазин за Сокджином лишь по одной причине: нельзя провести время лучше, чем рядом с ним. Поэтому Чонгук чувствует, что должен сделать вид, будто ему интересны покупки. — Ничего, — задорно отвечает Сокджин, изучая полки с приправами. На мгновение он поворачивается, чтобы подмигнуть: — Я взял тебя с собой только в качестве красивого сопровождения. Но затем он все-таки достает из кармана свой телефон, чтобы открыть приложение, где перед уходом составил список покупок, и начинает бубнить его вслух: — Соевый соус, лимонный сок, коричневый сахар... Чонгук любуется его профилем. Нет ни единого шанса хоть когда-нибудь перестать восхищаться тем, что Сокджин вообще существует. Вдруг Чонгук понимает: тот может читать ему даже словарь, а он все равно будет таять от его голоса. Мед, рисовое вино, толченый чеснок... — ...имбирь, кунжутное масло и черный перец, — заканчивает Сокджин и поднимает глаза на Чонгука. Когда их взгляды встречаются, на его лице мелькает тень удивления: — Что? Чонгук моргает. — Что что? Сокджин улыбается; его взгляд бегает от правого глаза Чонгука к левому. — Ты пялишься. Чонгук улыбается тоже: — Нет, я не пялюсь. — Ну-ну, рассказывай мне. Ты вообще слушал, что я сейчас говорил? — Мед, — кивает Чонгук, — эм, коричневый сахар и... дальше не знаю. — Держи, — Сокджин отдает ему свой телефон. — Бери этот список с собой. Давай ты поищешь сладости, а я сосредоточусь на пряностях? Взгляд Чонгука медленно опускается ниже, к губам Сокджина, и ответ получается слабым и заторможенным: — Да, конечно, я... так и сделаю. А затем он замечает: взгляд Сокджина тоже опускается к его рту. Ну как тут не улыбнуться. — Ну и чего ты стоишь тогда? — Не хочу отпускать твою руку, — признается Чонгук. Тогда они оба глядят вниз на свои переплетенные, купающиеся в удовольствии прикосновений руки. На то, как безмятежны объятия пальцев, на мягкость и тепло этого идеального сочетания. Чонгук снова слышит отголоски тех слов Тэхена — «если бы это было неправильно, я бы чувствовал себя плохо» — и понимает: все правильно. Сокджин коротко поглаживает большим пальцем кожу Чонгука. Затем, покачивая головой, вновь смотрит на него сквозь ресницы: — Тебе так— — Повезло, что я милый? — И это тоже, — отвечает он, пытаясь сдержать улыбку. Сокджин отпускает продуктовую тележку и свободной рукой тыкает Чонгука в нос. — Аж раздражает, какой ты милый. Они продолжают наполнять тележку, петляя по магазину и не отпуская рук. Чонгук раздумывает, считается ли это за «не спешить». Если они не считаются парой, им нельзя ходить за руки? Ходят ли за руки люди не в отношениях? Чонгук знает, что друзья — да. Но обычно друзья не целуются при каждом удобном случае. Наверное, они вообще не целуются. — Если хочешь, могу быть не таким милым, — начинает чуть позже Чонгук. — И как это ты так сделаешь? — Могу заплатить кому-нибудь, чтобы меня избили. Видел такое в фильме. Буду ходить со сломанным носом. Сокджин цокает в ответ. — Прости, что разбиваю надежды, зайка, но ты будешь милым даже со сломанным носом. — ...Могу надеть на голову пакет. — Ну а я могу снять. Так просто представить, как Сокджин говорит ту же самую фразу в другой обстановке — когда они оба в его кровати или в кровати Чонгука. Одежда на полу или на комоде — везде, но не на них самих. Когда Чонгук убеждается, что Сокджин больше не смотрит, то зажмуривается и пытается думать о чем-то другом. Они запасаются продуктами, в то время Чонгук запасается очередной порцией восхищения. Когда Сокджин ищет зрелый арбуз во фруктовом отделе, когда берет в мясном курицу и даже когда окликает по имени знакомого работника в отделе с выпечкой — Чонгук не может отвести глаз. Это больше чем просто попытка запомнить, насколько красив Сокджин (как внутренне, так и внешне). Когда он разглядывает Сокджина вблизи, будь то черты лица или просто его ладонь в ладони Чонгука, то это обладает чудесным эффектом: время начинает идти медленнее. Не спешить. Тут на днях Хенджу упомянула, что в районе появилась свободная квартира. Сначала Чонгук не придал этому значения. Он не нуждался в другом сожительстве и не искал жилья. Но уже после самого разговора он понял: это неправда. Вот как бывает, когда ты ослеплен счастьем. Чонгук уже и забыл, что вопрос его проживания не решен. Он не может остаться с Сокджином навечно. Они так не договаривались. Когда-то ему придется отсюда съехать, другого пути просто нет. И теперь Чонгук страстно желает того, чего не бывает на свете — чтобы время остановилось. ⠀ По дороге домой Чонгук попадает в точку своим плейлистом. Тот начинается с Sister Sledge и перетекает в Brothers Johnson, разбавляется Kim Na Mi и наконец добирается до Дэвида Боуи, которого тут же и примечает Сокджин. — Не знал, что тебе нравится Дэвид Боуи, — мягко улыбается тот, сворачивая на повороте. — Вернее... я не знал, что ты вообще в курсе, кто он такой. — Естественно, в курсе. — Мх, и был в курсе всегда? — ...Нет. — Вот именно. — Хочешь, чтобы я переключил? Могу найти что-нибудь другое. — Нет, мне нравится, — утихомиривает его Сокджин, и взмах его руки нагло приземляется на колено Чонгуку. Совсем безобидный жест. Похоже, Сокджина даже не заботит, что на руле осталась только одна рука или что другая рука заставляет сердце Чонгука уйти далеко за пределы здорового сердцебиения. — Знаешь, не обязательно всегда слушать только мои любимые песни. Голос Чонгука находится лишь через пару секунд: — Хорошо. В конце концов Чонгук доходит до The Damned и TV on the Radio и других групп, которые ему полюбились. Порой случается, что стерео в книжном разражается незнакомыми песнями, которые привлекают его внимание, и тогда Чонгук полностью погружается в эту новую сферу. Он ищет песню и исполнителя, делает пометку, чтобы позже послушать альбом. Наконец, делится этим с Сокджином: своими любимыми индастриал-треками, исполнителями эйсид-джаза, альбомами в стиле барокко-поп и всем-всем-всем, что ему понравилось. (Он находит частичку себя во всем, ему нравится очень многое — потому что до этого найти что-то себе по душе было непозволительной роскошью). И каждый раз, когда Чонгук дает послушать Сокджину очередную песню, тот слушает очень внимательно и всегда подмечает что-нибудь, что ему в ней понравилось. Сейчас они слушают «Queen Bitch» и невзначай обмениваются теплыми улыбками. В пяти минутах от Casi Cielo Сокджин вдруг притормаживает у обочины. Первая реакция Чонгука — взглянуть через лобовое стекло на улицу. Может, после стольких лет двигатель машины все же решил отправиться на тот свет. Чонгук опять вспоминает, что автомобиль старше их обоих. Но все, вроде бы, в порядке. Никаких зверей, выпрыгивающих из-под колес; нет ни разбитого стекла на асфальте, ни спущенного колеса, ни дыма из-под капота. Он переводит вопросительный взгляд на Сокджина. Тот, расслабившись в кресле, смотрит в ответ: — Хочешь поездить? Глаза Чонгука мечутся от Сокджина к рулю и обратно: — ...Нет. Я же не умею. — Ну так а я здесь на что? Не будешь же ты один с этим разбираться. Разве не хочешь хотя бы попробовать? — Эм, — Чонгук делает паузу и облизывает пересохшие губы, — конечно, но... не хочется случайно разбить машину. Сокджин хохочет. — Она и так уже как развалюха, — он бросает взгляд на Чонгука, а затем отстегивает ремень безопасности и выходит из машины. — Дерзай. Без особого энтузиазма Чонгук тоже отстегивается и выходит наружу. Когда они пересекаются с Сокджином перед капотом, то тот ободряюще сжимает его плечо. Стоит Чонгуку сесть на сиденье водителя, закрыть дверь и пристегнуться, как он тут же чувствует и прилив ужаса, и прилив предвкушения. Он таращится на свои ноги, понятия не имея, как правильно их поставить. Сокджин усаживается на пассажирское кресло, закрывает дверь и пристегивается, а затем наклоняется и тоже смотрит на ноги Чонгука: — Подними ногу и поставь вот сюда. — Только одну? — Тебе не надо использовать обе, — смеется он, — пока не захочешь реально разбить машину. Тогда... Чонгук поднимает правую ногу и ставит куда сказано. То есть, на педаль тормоза. — Хорошо, — произносит Сокджин. И выжидающе замолкает. — Что? — Ну, езжай. Чонгук смотрит ему в глаза и понимает, что никогда не перестанет ценить подобные жесты. Скорее всего, Сокджин даже не понимает, что́ он делает, как этот жест подталкивает Чонгука пробовать новое — в первую очередь, для себя. Подталкивает узнать. Разобраться. А вовсе не ощутить себя немощным и бесталанным, как оно часто бывает с кем-то другим. Взгляд Чонгука опускается ниже, на губы, и он безо всякого колебания наклоняется и быстро чмокает в них Сокджина, а затем кладет руки на руль и нажимает на педаль газа. Машина резко дергается вперед. Чонгук ставит ногу на педаль тормоза, и она резко тормозит. Их головы сотрясаются, как у болванчиков. Сокджин опять разражается хохотом. Чонгук уже начинает отстегивать свой ремень, чтобы убраться с водительского сиденья, пока он не убил их обоих своим вождением, как Сокджин хватает его за руки, со смехом утыкаясь в плечо. — Не смешно, — слабо спорит Чонгук, тоже с трудом сдерживая свой смех. — Знаю, знаю. Не надо сдаваться, — Сокджин отстраняется и вновь смотрит на его ноги, — попробуй снова. В этот раз отпускай педаль медленнее. Хорошо. Чонгук ставит ногу на педаль газа и медленно отпускает: машина начинает потихоньку катиться вперед. — Молодец, — мягко хвалит Сокджин. Его рука лежит на плече Чонгука. — Ехать прямо еще минут пять, наверное. А потом...? — Направо, — отвечает Чонгук. А потом налево, а потом уже будет их дом. Он едет со скоростью около пятидесяти километров в час; больше нет никаких резких движений и тряски, как у болванчиков. Дорога проходит легко и гладко, но Чонгук все-таки нервничает. Виной всему не только страх попасть в аварию, но и рой мурашек, что бегут по его шее каждый раз, когда Сокджин поглаживает его затылок. — Вот видишь? — чуть позже воркует тот прямо в ухо Чонгуку. — Не так уж и сложно, да? К тому моменту, когда они достигают комплекса, небо уже затягивается тучами; машина пересекает въезд, и начинает моросить дождь. А возле почты усиливается: звук крупных капель жестко стучит по крыше, будто бы град. Здесь Чонгук решает свернуть на обочину и переждать ненастье. — Это ненадолго, — убеждает Сокджин, вновь поглаживая его шею. И так как мысли Чонгука уже ушли от погоды и перебросились на ощущение руки Сокджина на коже, он не может решить, о чем тот сейчас говорит: это дождь ненадолго, или их «неторопливый» период ненадолго, или их отношения? Он делает выбор в пользу дождя и кивает в ответ, а затем откидывается на водительское кресло, убирает руку Сокджина с шеи и вместо этого берет ее в свою, не особо задумываясь об этих действиях. Сначала он и не видит пристального взгляда в ответ. — А теперь уже ты пялишься, — говорит Чонгук, когда замечает взгляд. — ...Что не так? — Ничего, просто, — Сокджин запинается и смотрит вниз, на их руки, — пару месяцев назад ты бы вот так не сделал. Тогда он бы много чего не сделал. Это продолжает пугать Чонгука: все меняется очень быстро. В начале лета у него совсем не было планов на будущее, потому что он был уверен, что будущего не будет. В начале лета оставались считанные дни до Конца Света. А теперь лето уже готово идти под откос, и Чонгук только и делает что думает о своем будущем. — Да, — мягко отвечает Сокджину он, тоже глядя вниз на их переплетенные пальцы, — я даже не был знаком сам с собой до этого. Если можно так выразиться. — Можно... Порой я и сам смотрю на свои старые фото в наряде для хора и думаю: «Вау. А кто этот человек?» — И каков же ответ? — ...Это не я, — говорит Сокджин, — вот и все. Чонгуку не хочется переводить тему на отношения, но очень уж любопытно. Он медлит: сглатывает ком в горле и снова пялится на руки. — А если бы я еще не стал собой? Ну... я бы нравился тебе, если бы до сих пор ничего не знал? — Я не умею предсказывать будущее, — вздыхает Сокджин после паузы. И кладет голову ему на плечо. — И вообще не думаю, что тебя должно волновать мое мнение, но... я могу сказать точно, что ты мне нравишься куда больше, когда ты настоящий. — ...Почему? Сокджин замолкает, и тишина повисает немым вопросом. Чонгук прокашливается, чтобы вновь заговорить своим приглушенным голосом. Произносить это вслух уже само по себе непросто — он обязательно покраснеет, и идея прогулки до дома под ливнем станет куда более привлекательной, чем сидение в машине в неловкой тишине, которую он точно создаст. — Почему я вообще тебе нравлюсь? — наконец решается он. — Я... не понимаю. — А что тут не понимать? — Ты же знаешь, о чем я. Сокджин поднимает голову и встречает пристальный взгляд: — Не знаю. Взор Чонгука скользит от его глаз к остальным прекрасным чертам лица, что беспрестанно останавливают своей красотой его сердце, а потом обратно. Его рот открывается, но молчит. Чонгук вздыхает, трясет головой и опять смотрит на объятия рук. — Ты как будто... рай, если бы рай был человеком, — бубнит он себе под нос, — а я... А я просто не такой. Подняв взгляд, он не ожидает увидеть, как нос Сокджина презрительно сморщится, не ожидает горькой усмешки. Сокджин качает головой и кладет свободную руку ему на воротник. — Это самоуничижительные слова, — тихо отвечает он, — мне они не нравятся. Тебе нужно быть добрее к себе. — Сокджин— Но он тотчас же замолкает, потому что Сокджин обхватывает его лицо ладонями и целует. Из обилия всех этих ощущений, которые стоит заметить отдельно — ладони Сокджина обнимают его лицо, губы Сокджина прижимаются к его губам — Чонгук замечает еще и свое удивление, замечает, что его брови приподняты, а реакция заторможена. Проходит несколько секунд, прежде чем он наконец запускает свою правую руку в волосы Сокджина и они целуются. Он слышит их резкие придыхания, какую-то песню, что еще доносится из динамика, влажный звук их поцелуя. Чонгук обнимает Сокджина за талию и растворяется в ощущениях. Он словно никак не может получить еще больше, стать еще ближе, взять столько Сокджина, сколько ему было бы достаточно. Не только его внутреннему желанию. Будто все его тело начинает тянуться, стремиться к Сокджину, к его прикосновениям. Они хватаются друг за друга, прижимаются крепче телами. И на это время они оба забывают и о дожде, и о музыке, и о прошлом.половины и серпы
Хенджу особо не комментирует новообретенную привычку Чонгука смотреть в свой телефон каждые три минуты (или ту довольную ухмылку, что не хочет сходить у него с лица). Но каждый раз, когда Чонгук поднимает взгляд вверх, то натыкается на ее очередную понимающую — и немного осуждающую — улыбочку. Чонгук постоянно краснеет, вновь опускает взгляд в телефон и беззлобно бубнит, чтобы Хенджу отстала. — А что? — спрашивает она сегодня, разыгрывая невинность. Она смотрит на книги в своих руках и покачивает головой так, будто это книжки тут влюблены без памяти. — Мне кажется это милым, а мне далеко не многое может казаться милым. — Вы просто насмехаетесь надо мной. — Нет. — Да. Она прищуривается: — Да мы что тут, в детском саду? Чонгук посмеивается и убирает телефон в карман: — Это вы мне сказали про «выжженную землю». Просто жаль вас расстраивать. — Ну, Бэмби, чтобы я расстроилась, мне хотя бы должно быть не наплевать, — отвечает она, и тогда они оба смеются. Когда она проходит мимо него, то игриво и мягко толкает его в затылок. Это просто дразнилка. Может, они с Хенджу не так уж и долго знакомы, но она действительно переживает (каким-то едва понятным, неуловимым способом) за его счастье, так же как и Чонгук переживает за ее. Он уже открывает рот, чтобы поблагодарить Хенджу за все хорошее, что она делает для него: за терпение, за принятие, за доброту, которую он порой даже не заслуживает. Но прежде чем он успевает начать говорить, кто-то звонит на рабочий телефон и прерывает момент. Хенджу поднимает трубку, тут же включая свой вежливый тон для обслуживания клиентов, и Чонгук возвращается к своему мобильному, раздумывая, как же сказать все то, что он хочет сказать Хенджу. Но новое сообщение от Сокджина перетягивает его внимание без остатка, и он чуть нахмуривается, вчитываясь в текст. от: Сокджин <3 На работу сегодня надо уйти чуть пораньше. Может быть, я соскучусь Ответ, который тут же придумывает Чонгук, слишком честный — «Я соскучусь» — и, набрав и взглянув на него на экране, Чонгук стыдливо тушуется и стирает это сообщение с лица земли. Он еще несколько раз пытается составить ответ, но в конечном итоге просто таращится на экран, зависнув большим пальцем над клавиатурой. Как это нелепо, думается ему: он может целовать Сокджина аж целый фильм, иногда и дольше, но не может придумать ответ на такое обычное сообщение. — Оу, — тихо произносит Хенджу, прижимая телефон к груди, будто бы неосознанно защищая его от опасности, и выглядывает за дверь. — Может, поможешь Чимину? Похоже, товара сегодня много. Чонгук поворачивается в сторону входа и видит Чимина, что стоит у багажника своей машины через дорогу. У его ног уже стоят две коробки, и он тянется достать остальные. Чонгук бросает быстрый взгляд на сообщение, а затем откладывает телефон, выходит из магазина и трусцой перебегает дорогу, чтобы взять те коробки, что стоят на асфальте. Он кивком здоровается с Чимином, наклоняется и поднимает груз. — Спасибо, — кивает Чимин, забирая из багажника две остальные коробки. — Без проблем. Эти больше, чем обычно. — К сожалению, да, — соглашается он, и они вместе пересекают дорогу. — А почему к сожалению? Чонгук слышит слабый разочарованный вздох перед ответом Чимина: — Здесь лежат мои книги. — Знаю, — хмыкает Чонгук, балансируя с коробками в руках, пока ногой открывает входную дверь. — Нет, они мои, — повторяет Чимин; он заходит внутрь и легко маневрирует между стеллажами по пути в подсобку. Затем ставит коробки на стол и, когда Чонгук ставит следом за ним, добавляет: — Я их сам написал. — О, — Чонгук таращится на ближайшую к нему коробку. — Можно? Чимин выгибает бровь, и его губы искажает ухмылка. — Валяй, — машет он, падая в кресло Хенджу. Чтобы открыть коробку, Чонгук использует ключ на шее. Конечно, он мог бы взять любой канцелярский нож, они у них тут повсюду, но ему лень искать, да и терпения не хватает. А вот ключ подходит отлично. Когда коробка открыта, Чонгука встречают четыре одинаковые обложки. На них — голубой фон и иллюстрация частично голого тела на едва прорисованном покрывале травы. Над телом — изображения трех разных лун, а над ними — название. «Астральное Вознесение: Звезды и Чувственность». Имя внизу страницы — это не имя Чимина. А псевдоним. Чонгук рассматривает обложку, не зная, что и сказать. Он в курсе, что Чимин поглядывает за ним краем глаза, определенно оценивая реакцию. Наверное, Чимин постоянно сталкивается со скептиками, поэтому ждет, что и Чонгук окажется точно таким же. — Мне нравится обложка, — говорит Чонгук, разглядывая книгу со всех сторон, — а о чем сама книга? — Небесные и физические тела и их взаимодействия между собой. — ...Понятно, а можешь объяснить мне на пальцах? Чимин посмеивается. — Ну, когда планеты и звезды выстраиваются каким-то определенным образом, их положение может по-разному влиять на чувственность и либидо физических тел, то есть на нас с тобой. В полнолуние или сразу после него занятия сексом могут открыть новую главу в отношения или открыть в чьем-то сердце новое чувство. Типа звезды повелевают всем. — Здорово, — выдавливает Чонгук, не имея другого ответа. Он мало что понял — и не собирается притворяться в этом. Но он и не собирается делать вид, будто услышанное совсем не заинтересовало. Чонгук быстро глядит на Чимина, на кристалл на его шее, а затем вновь опускает взгляд к книге и вспоминает слова Тэхена о том, что вначале он принял Чимина за ведьму. Фазы Луны, звезды, кристаллы и энергетика. Было бы не удивительно. — Я не знал, что ты пишешь. — Да. Издаюсь тоже сам... А я не знал, что ты читаешь книги, — весело парирует Чимин, и они оба смеются. Непринужденность их разговора и отсутствие тяжести у Чонгука в груди вдруг служит напоминанием: у них с Чимином — как и с Сокджином, как и с Тэхеном, как и с самим собой — еще много времени, чтобы узнать друг друга получше. Они могут стать друзьями. — И то верно... Можно взять почитать? — А платить кто будет? — ...А сколько? — Шутка, — ухмыляется тот. — Бери, я не против. Только почту за честь. — Спасибо. Потом заходит Хенджу, и они с Чимином увлекаются уже своим разговором. Когда Чонгук понимает, что его диалог закончен, то с книгой в руке выскальзывает из подсобки. Подгоняемый любопытством, Чонгук переворачивает ее и открывает последнюю страницу, где написаны благодарности. Солнцу и Теплу его света. Сам не зная, чему он улыбается, Чонгук начинает листать страницы. Вскоре Чимин возвращается и, направляясь к выходу, делает прощальный жест в сторону Чонгука, снимая невидимую шляпку. Но прежде чем выйти, он замирает возле двери, опустив руку на ручку. А затем оборачивается и внимательно смотрит через весь магазин на Чонгука. — Все хорошо? — спрашивает тот. — Хорошо-то хорошо, эм, — он отпускает ручку и делает шаг назад. Руки за спиной, неуверенные шаги в сторону рабочего места Чонгука. — Вы с Тэхеном знакомы уже так долго. — ...Да. — И, ну... Тэхен знал бы, будь ты серийным убийцей, да? — К чему ты клонишь...? — Ты все еще ищешь себе жилье? Потому что он уже готов снять одно, но аренда аж до смешного большая... а вот если бы у него был, скажем, сосед...? — ...Ты хочешь, чтобы его соседом был я? — Чонгук не задает всех вопросов, касающихся проблем с доверием и того времени, когда Чимин его, вроде бы, ненавидел. Это все уже в прошлом. Но тем не менее. — Ты мне доверяешь? — Больше, чем какому-нибудь незнакомцу, — отвечает Чимин, поставив локти на стол и со вздохом подпирая лицо ладонью. — И так как он отказывается переехать ко мне... В общем, подумай над этим. — Разве он захочет в соседи меня, после... всего, что случилось? — А вот это уж у него самого надо спрашивать. Просто пока обдумай эту возможность. Ладно? Чонгук пожимает плечами и кивает одновременно. — ...Хорошо? — почему-то выходит с вопросительной интонацией. — И спасибо за книгу. — Не за что, обращайся.