«Смейся, чтобы не плакать» Change
•••
15 января
Вечерний Сеул. Столица утопает в огромном количестве осадков, из-за чего страдают не только водители, но и пешеходы. На проезжей части крупные сугробы мешают движению автомобилей. Синоптики предупреждают о сильном ветре, который принесёт с собой новые снегопады. — Из-за большого количества снега в некоторых районах невозможно проехать, — перебивая шум печки в салоне, объявляет диктор на радио после новостной ленты. Толпы народу неугомонно передвигаются по улицам, то и дело сталкиваясь или поскальзываясь на утоптанных дорожках. Держа в руках сотовый, многие не обращают внимания на окружающий их мир. Свет от фонарей, вывесок и фар автомобилей играет бликами на белоснежных полях. Снежинки порхают в воздухе, тая на горячих щеках прохожих. Шум города шепчет свои мотивы, скрип шин при торможении или бесчисленные разговоры вместе с сигналами светофора застывают в ушах привычной мелодией. Скорая несётся по дорогам с мигалками и сиреной. Настолько резкий контраст, что в голове отдаёт трелью, и виски ноют, портя и без того плохое настроение. Щётки-дворники еле справляются с огромным количеством снега, что летит в лобовое стекло. Пока водитель пристально следит за маршрутом и другими автомобилями, нажимая на газ и разворачивая руль на светофорах, врач и медбрат за его спиной реанимируют пострадавшую девушку, что бросилась под колёса автомобиля и осталась жива после столкновения. Ежедневная рутина работников скорой помощи. Кто не мечтает быть медиком, готовым прийти на помощь в любое время? Однако, жизнь рядового фельдшера порой не так легка, как может показаться на первый взгляд. Крики, стоны, слёзы, потери — всё это скрывается за ширмой героической профессии. Ежедневно они спасают жизни людей, однако каждый день им приходится бороться со своими страхами и неуверенностью в себе. И снова вызов на аварию, в которой пострадал человек. Скорая помощь приезжает на место происшествия, медики обследуют пострадавшего, делают необходимые уколы, ставят капельницы, завозят в карету скорой помощи. И так происходит чаще всего, хотя бывает, что пострадавший умирает по пути, так и не добравшись до больницы. Страхи. У каждого они свои. У врача — совершить ошибку из-за невнимательности или стресса. У медбрата похожие мысли, но и тревожность, боязнь оплошать на глазах коллег. У водителя — не успеть вовремя добраться, опоздать, теряя чужую жизнь за своей спиной. И, наверное, именно этим страхом продиктовано поведение каждого. Тот шепчет в затылок и гонит вперёд, провоцируя на опасные манёвры. Карета скорой помощи выезжает на встречную полосу, желая предотвратить столкновение. Только у судьбы другие планы, и так просто отвязаться от её решения не получится. Они врезаются в легковой автомобиль, который после столкновения слетает с дороги.•••
В кабине лифта тихие перешёптывания коллег. Кто-то пытается еле слышно шутить, другие говорят в своём обычном режиме, и с каждой отметкой людей становится всё меньше. Пятый этаж. Двери распахиваются, позволяя, наконец, одним из последних покинуть замкнутое пространство. Парочка интернов кланяются в знак почтения, Намджун отвечает тем же, отрывая свой взгляд от экрана телефона. Он усмехается, замечая знакомую фигуру, подходящую всё ближе. — Это ты на полпути к Соён? — подтрунивает Ким, вспоминая слова друга о небольшом отпуске на три дня и радостное лицо ещё вчера вечером, когда тот должен был отправиться к своей девушке в другой город. — Могу поспорить, я попал сюда раньше, чем ты, — с толикой грусти и тихой усмешкой отвечает Чон. На слова друга Ким, играючи, поднимает руки в знак поражения, изламывая в мольбе брови. — Даже не буду спорить, — от лица лучшего друга становится чуточку веселее, и даже усталость от трудного и забитого графика за прошедшие сутки не мешают улыбнуться. — Поесть не хочешь? — спрашивает Намджун, стоит только дверям лифта распахнуться на шестом этаже здания. — Поесть? Я уже забыл, что это, — Хосок перебирает копии бумаг в своих руках, направляясь прямо по коридору. — Говорят, что это полезно и вкусно, — подыгрывает Ким, при этом кивая проходящему мимо ординатору. — А, ну раз ты так говоришь, то я не против, только отнесу бумаги в бухгалтерию. У тебя? — Да, иди, — останавливаясь возле двери кабинета, отвечает Намджун, — сделаю заказ. Тебе токпокки? Я буду нэнмён, не ел целый день. — Айщ, ты так вкусно говоришь, у меня уже слюнки текут, — возмущённо тянет Хосок, — мне всё это, и ещё кимпаб. Любой. За панорамным окном вечерний Сеул горит разнообразием огней. Снег пестрит в воздухе и с каждым часом бушует всё сильнее, занося дороги и улицы. Если за стеклом шумит город, то в кабинете полная тишина, только шуршание двух коллег, которые после тяжёлой смены решают разделить свой ужин в компании. — Какой сегодня бесконечный день, — копошась палочками в тарелке с токпокки, жалуется Чон. Джун мысленно соглашается, но не отрывается от лапши, поглощая содержимое своей порции. — Ты на машине? — прожёвывая пищу, спрашивает он. — Был, но сейчас за руль садиться нет сил, — отвечает Хосок и отпивает пару глотков воды. — Мы с Джином ближе к утру отсюда слиняем, можем подбросить, — предлагает Намджун и бросает палочки вместе с использованной коробочкой на стол. Он откидывает голову на спинку дивана, достаёт телефон из кармана, чтобы пролистать полученные сообщения. — К утру? — усмехается Чон. — Нет, спасибо, я хочу быстрее добраться к своей тёплой кровати и отключиться на два дня. — М-м-м, везёт, мы завтра к родителям Джина. — О, такая тёплая мягкая кровать ждёт меня дома, — ехидничает старший, хитро улыбаясь в свою тарелку. — Айщ, раздражаешь, — прищуриваясь, тянет Джун и кидает использованную салфетку в друга. Тот возмущённо бормочет, но потом замолкает на время, поедая заказанную еду. Намджун поднимает глаза к потолку, на секунду задумываясь о незаконченных делах на сегодня. Ему бы ещё перебрать бумаги, что кипой лежат на рабочем столе, но так хочется прикрыть глаза, вслушаться в тишину и уснуть, укрываясь тёплым одеялом. — А где Джин? — вопрос Хосока вырывает из мечтаний, заставляя поднять веки. Ким отстраняется от спинки дивана и потирает уставшее лицо. Проморгавшись пару раз, он рассматривает задумчивого друга и кидает взгляд на часы. — Плановая операция. Вроде опухоль в основании черепа. Часа два идёт, ближе к трём ночи закончит, — рапортует собранно и без запинки. — Чхве как-то сказал, что Сокджин хоть и молодой, но способный, — делится своими воспоминаниями Хосок. — Да, я уже это слышал и от Джина неоднократно, такое ощущение, что он просто подкатывает к нему. Это раздражает, — хмурится младший. — О-о, кто-то ревнует? — тянет Чон, подвигаясь ближе к краю, будто заметив интересный поворот сюжета в очередной дораме. — Не неси чепухи, — бормочет Намджун, игнорируя задорный взгляд друга. — В любом случае, ты ревнуешь! Даже не отнекивайся, но твоя ревность такая по-детски наивная, — веселится тот. — Почему это? Ты видел, как он смотрит на моего Джина? И всегда эти словечки про успешность, одарённость. Подмазывается! — возмущается Джун, но вместо поддержки слышит смех в свой адрес. — Ты кроме своего ненаглядного ничего не видишь, а если бы видел, то знал, что у Чхве очень красивая жена. Модель, кстати. — Ты хочешь сказать, что Джин некрасивый и не модельной внешности? — оскорбляется младший. — О, боже упаси сказать мне такое вслух, твой муженёк прибьёт меня молотком к стенке! — поднимая руки в знак поражения, восклицает Хосок. — Вот и молчи, — бурчит Намджун. — Но-но-но, я ещё не закончил! Тебе бы таблеточек каких-нибудь прописать, для внутреннего баланса и спокойствия, а то смотри, уже бросаешься на всех! — весело ехидничает старший. — Я тебе пропишу! Лучше бы себе прописал, а то шило в жопе вечное, — поднимаясь с дивана, словесно отбивается Ким. — Моё шило не трогай, а вот своё!.. Точно, я понял, в чём дело! — вскрикивает Чон. Он вскакивает с места и направляется вслед, чем невольно начинает бесить. — В твоей персоне, что-то я расхотел с тобой ужинать. Вали к себе уже, — бубнит хозяин кабинета, поправляя бумаги на рабочем столе. Он отодвигает кресло и садится, игнорируя рядом маячащего Хосока. — С этим ты уже опоздал, лучше скажи, как у вас дела в постели? — в лоб задаёт вопрос и даже не стесняется такой наглости. Намджун не удивлён, поэтому ни на секунду не отстраняется от прочтения документа, что оставил лежать без внимания ещё до ужина. — Тебе палец в рот не клади, удивительный экспонат, — только отзывается и ставит подпись в конце листа. — Нет, я серьёзно, сколько уже прошло времени? — не отстаёт Хосок, придвигая свободный стул ближе к Киму. — Не твоё дело, — бормочет и поднимает крышку ноутбука. — Ты злой из-за отсутствия секса! — восклицает Чон, облокачиваясь и обнимая спинку стула руками. От него будто жаром отдаёт это веселье и азарт беседы, хотя младший не разделяет чувств друга. — Я не злой, — прищуриваясь, отзывается он, отодвигаясь в сторону, прочь от надоедливой персоны. — Да ну? Тогда кто тут минуту назад ревновал зад Джина? — Чон начинает подбешивать, переходя на волнующие темы, поэтому Джун, сам не замечая, оправдывает свои же слова, пытаясь выставить себя в лучшем свете. — Я не ревновал! Я просто вымотался, неделя была трудной и… — его обрывают, не позволяя закончить фразу. — И не было секса? Я угадал? Давай, поделись со мной, с кем ещё ты можешь поговорить об этом?! — советует Хосок и в знак поддержки кладёт руку на чужое плечо. — Отвали, — бубнит младший, стряхивая прочь грабли. — Я твой личный психолог, выслушаю, поддержу и таблеточки выпишу, давай! — напрашивается Чон. Джун понимает — если старший прицепился, его и клещами не оттянешь. — Хосок, — устало вздыхает Ким. — Что Хосок? Это нормально, ты же знаешь. А то, что Джин у нас фея асексуальности — никто не виноват. Но если я прав, то проблему-то надо решать! — Я и не виню его, просто мне мало того, что у нас есть, всё заканчивается поцелуем и ласками в постели, — сдаётся Намджун. — Ты говорил с ним на эту тему? — Конечно, мы разговаривали, но я ценю его комфорт и не хочу его принуждать, — выдаёт свои секреты. — Что-то мне подсказывает, что этот разговор был только однажды, в самом начале отношений, — делает вывод старший, в чём и оказывается прав. — И что с того? Это ничего не меняет, — ощетинивается Ким, просматривая документы в электронном виде и даже не соображая, что видит перед собой. Сейчас бы в тёплую постель, в объятия Джина, а не этот щепетильный разговор, которого Намджун боится, как огня. — Вообще-то меняет, зная тебя — тем более! Ты и ревнуешь его не просто так, думаешь, он может уйти от тебя? Признайся — сколько недель ты уже рефлексируешь по этому поводу? — Что? Нет, я… — заикается Ким. — Намджун, ты прекрасно понимаешь, что ревность, даже такая незначительная, как у тебя, — это признак неуверенности в себе. Ты сомневаешься, что подходишь Джину? — Я ему подхожу, мы соулмейты, — хмуря брови, говорит в ответ. — Это в тебе говорит врач, который пишет докторскую про различные аспекты жизни соулмейтов, но вот то, что у тебя внутри, совсем различается по ответу, не так ли? — бьёт в самую точку. — Чёртов психоголовый, — бормочет младший. — Значит, я прав и тебе нужно поговорить с Джином, вы в последнее время ссоритесь, это заметно, ты постоянно злишься и ходишь поникший, — рапортует, как на докладе. — Они с Юнги не ладят… И мы не ссоримся! — отбивается Намджун. — Да ладно тебе, как будто я не знаю, вы и до Юнги находили повод. Моё мнение таково: вам стоит уравновесить все моменты ваших отношений сейчас, чтобы это не привело к удручающим последствиям потом. — А если я действительно ему не подхожу? — задаёт вопрос, который и так засел в голове. — Говорит человек, что разбирается в соулмейтстве лучше многих? Да тебе бы отдохнуть и выспаться, а то я вижу зачатки депрессии в ваших словах, — поддерживает старший. — Ты прав, — немного подумав, соглашается. — Ещё бы, когда я был не прав? Но вернёмся к нашим баранам. Они с Юнги всё ещё срутся? — бесцеремонность — второе имя Чон Хосока. — Последние три дня — затишье перед бурей, оба стараются друг друга обходить, это видно. — Не радостно. Ты, кстати, разговаривал с ним? Он что-нибудь рассказывал про жизнь в Тэгу? — интересуется старший, поднимая один из документов со стола. — Тактично обходит все темы, про брата тоже ни слова. Он как уехал внезапно, так и вернулся, — выдаёт свои мысли и отбирает бумаги из рук вездесущего друга. — Только стал более замкнутым, да, но хотя бы не таким вспыльчивым, как в годы учёбы, — подводит итог Хосок. — Может, не хочет говорить из-за отца? Кто знает, почему он действительно уехал оттуда, — предполагает Намджун и откидывается на спинку стула, немного расслабляясь, когда тема разговора с его супружеского долга съезжает на Юнги. — Ты прав. Знаешь, мне приходится к нему привыкать, и это так странно, — задумчиво делится своими мыслями Чон, и младший видит правду в этих словах. Потеряв контакт с Юнги на несколько лет, они оба отвыкли от его общества. — Годы прошли, это нормально. — Н-да. Как бы там ни было, его отец не позволил бы доучиться, а работать продюсером уж тем более. — Что-то мне подсказывает, что именно это и случилось, но Юнги решил, что справится сам, — Намджун понимающе хмыкает. — Ещё один великомученик, — цокая, извещает Хосок. — Ещё один? — не понимает младший. — Да, первый вот сидит, ревнует мужа к каждому второму! — восклицает, кидая первый попавший под руки карандаш в друга. — Я не ревную! — возмущается тот, ловя подарочек. — Ревнуешь! И мы это уже выяснили! — как дитё, передразнивает старший. — Чон Хосок, если вы не свалите из моего кабинета, в вас полетит эта папка! — хватая увесистый документ, угрожает Намджун. — Больничный оплачивать будешь сам! — спохватившись, Чон вскакивает со стула и пятится к двери. — Вали уже, мешаешь, — устало кидает в ответ. — Кстати! Я уговорил Юнги на бухич завтра вечером, ты с нами? — Предпочитаю избегать твоего общества, — вредничает Намджун, не поднимая взгляда на друга. — Какой ты сегодня токсичный, аж фу, — фыркает тот. — Просто ты слишком радостный после заказанного ужина, что тебе там подмешали? — Я всегда свеж и молод! Всегда пахну весной! Смотри, какая прекрасная улыбка, — строя комичную гримасу, веселится Хосок. — Мне бы твой оптимизм, — бормочет младший. — И ты не унывай, твоя улыбка не такая и ужасная, — вредничает в ответ. — Айщ, вали уже, — Намджун жестом гонит друга прочь, пытаясь занять свою голову работой. — Ты не ответил, пойдёшь с нами? — открывая дверь кабинета, переспрашивает Хосок. — Я уже говорил, что мы к родителям Джина, чем слушаешь? — ехидничает, поднимая голову от изучения бумаг. — О, точно, ну тогда прекрасного вечера тебе и твоей ревности! — веселится старший и скрывается за дверью раньше, чем в неё прилетает многострадальная папка с бумагами. — Чон Хосок!•••
Cold — Jorge Mendez
16 января
Он внезапно вздрагивает и просыпается, будто от толчка. Чувство падения вырывает из сна, заставляя сердце в груди стучать чаще. Тревожный кошмар, так пугающе похожий на реальность, сбивает с толку. Неприятное липкое ощущение заменяет новое, не менее дурное. Будто только вынырнув из студёной воды, лихорадит от озноба. Даже под одеялом и одетый в тёплые вещи он заметно зябнет. Тело дрожит от холода, промёрзнув до самых костей. Кожа покрывается мурашками, и юноша, съёжившись от осязаемой прохлады, стучит зубами. В комнате темно, только блики огней города проникают через окна, проползая по потолку. Светильник не горит. Чимин и не помнит, как уснул после возвращения с тренировки, позабыв включить маленький огонёк. Кромешная тьма не волнует так явно, как желание поскорее согреться и унять тянущий испуг в груди. Подрагивающими пальцами Пак натягивает одеяло до самой макушки, ногами путается в ворохе ткани. Сворачивается калачиком, обнимая самого себя руками. Так становится чуточку теплее, самую малость, но этого недостаточно. Тишина будто оглушающая. Кромешная ночь безмолвна. На короткий миг Чимину кажется, что пропал слух. Но это не так. Сирена скорой помощи глухо звенит за окном, несясь вдоль пустых дорог города. Юноша утыкается холодным носом в пододеяльник в надежде поскорее перестать чувствовать себя ледышкой. Замирает в одном положении и ждёт. Картинки в голове сменяются одна за другой. Белые, ослепительно белые стены. Огромное количество света, из-за которого хочется сощуриться и закрыть лицо ладонью. Образы людей, слоняющихся по помещению. Тихие голоса и неразборчивый шёпот мелькают поблизости. По коридорам разносятся гулкие шаги, споры; тени крадутся, словно хищники в засаде. Знакомый специфический запах, что щекочет обоняние. А за окном безмятежно кружится снег, он будто обдаёт зимней свежестью даже через стекло. Там, на улице, почти никого нет, да и кто в такую непогоду будет разгуливать по окрестностям больницы? Почти пусто. Почти. У чёрного выхода на заснеженных скользких ступеньках стоит мужчина. Одиноко горящий фонарь под козырьком окружает светом маленький участок рядом с собой. Но этого недостаточно, чтобы разглядеть чужое лицо. Зато хорошо удаётся уловить образ, что кажется знакомым лишь своими чертами. Человек стоит вполоборота. Одна его рука спрятана в кармане, другая сжимает пальцами сигарету, то и дело приближая её к губам. Серый дым вздымается выше, чтобы развеяться среди множества летящих снежинок. Чимин крепче хватается за края подоконника. Пытается приподняться, но сил не хватает, и он шипит от разочарования, плотно сжимая челюсти. Досада зажимает сердце в тисках, и будто осязаемое ощущение тоски накрывает с головой. Почему-то не получается отвести взгляд от тёмного силуэта, что еле различим из-за снежного ветра. — Пойдём, стоит отдохнуть, — звучит голос совсем близко. Пак находит силы отвернуться и посмотреть на человека рядом с собой. — Да, сейчас, — мямлит и снова возвращает взгляд к окну. Мужчина уже сидит на холодных ступеньках, сжимая пальцами волосы, будто в попытке вырвать их. Увиденное не приносит удовольствия. Только тягучую боль, разливающуюся по телу. — Там, кажется, твой друг, — шепчет, следя за тёмным силуэтом. — Какой? — удивлённо спрашивает рядом стоящий человек, а потом тихо матерится и начинает тараторить. — Стой тут, хорошо? Я сейчас приду. Он убегает, с размаху открывая дверь в конце коридора. Чимин остаётся стоять один, среди тихих шепотков незнакомых людей, которые, в общем-то, и не обращают на него внимания. Пак крепче сжимает края подоконника, тот ощутимо отдаёт холодом. Приподнимается на носочки и следит за сгорбившимся образом на холодных ступеньках чёрного выхода. — Я видел, как он плакал, — произносит еле различимо. На этом воспоминания о сне прерываются. Кажется, что были и другие события, чувства и места, другие люди и ощущения. Но всё, что удаётся вспомнить — этот маленький отрывок, пропитанный холодом, болью и тоской. Ещё не полностью проснувшись, Чимин начинает судорожно размышлять, придумывать другие варианты развития событий, желая найти выход из сложившейся ситуации. Пытается понять, что могло быть дальше, кто эти люди поблизости, да и что происходило во сне в целом. Это занимает всего пару минут, до того как разум окончательно пробуждается, переходя на приемлемую скорость мышления. «Почему такой мороз?» — мелькает в голове. Когда стук сердца перестаёт быть оглушительно громким, а дыхание выравнивается, Чимин слышит свист за окном. От этого звука тело вновь покрывается мурашками. Вой ветра проникает в самую душу, не позволяя согреться. Пак дрожит и никак не может успокоиться. Сознание вырывается из оков сонливости, позволяя пробудившемуся раскладывать варианты дальнейших действий. Требуется всего пара минут, чтобы решить. Отправиться на кухню и выпить горячего чая, заодно найти носки потеплее и надеть поверх других — самая заманчивая идея. Горячая ванная могла бы стать привлекательной перспективой, но не в два часа ночи. А именно это время показывает телефон, найденный под подушкой. На кухне так же тихо, за окном завывает ветер, а мелкие снежинки стучат в стекло. Да и мерное тиканье часов разбавляет тишину. Яркий свет поначалу давит на глаза, но к нему быстро привыкаешь. Чимин укутан в тонкий плед по самый нос, сидит на стуле, забравшись на него с ногами. Он раз за разом отрывает руки от чая, что стоит на столе. Горячая кружка обжигает холодную кожу, а подушечки пальцев горят от прикосновения к посуде. Юноша следит за маленьким облаком пара и слегка наклоняется, чтобы ощутить тепло. Чувствует лёгкий аромат и жуткую сонливость. Глаза так и норовят закрыться, а сморённый организм пробуждает череду глубоких зевков. Пак ведёт осоловелым взглядом к упаковке от пакетика напитка, чтобы прочитать состав. Надпись гласит: «Заряд бодрости. Розмарин и аромат грейпфрута. Чёрный чай». «Только бодрости мне сейчас не хватает», — бубнит про себя и фыркает мыслям, снова позёвывая в ладонь. Пока содержимое кружки слишком горячее, Чимин не решается пить. Только нахохливается и вздрагивает, отчётливо чувствуя мурашки, пробегающие по рукам и спине. Всё ещё до жути холодно, короткие пальцы трясутся, касаясь ручки чашки. Пак подносит ладони ближе к лицу и дует, стараясь согреть. Морщится от воспоминаний о кошмаре, сумбурном, но довольно-таки пугающим. Он забывается или же просто не замечает ничего, только блуждающие мысли в голове. Потому что стоит чему-то за спиной шаркнуть, как замёрзший и невыспавшийся Чимин вздрагивает, чуть не проливая кипяток на себя. — Трусишка, — раздаётся знакомый хриплый баритон. Юноша, не успев обернуться, сразу догадывается, кто решает напугать его до икоты. Но Пак всё равно выпучивает свои и без того огромные глаза на старшего, тем самым пытаясь передать шквал возмущения и недовольства. — Не смотри на меня так, — проходя к пустому чайнику, фыркает мужчина, — ты сам пугаешься каждого шороха. А Чимин не согласен, он сужает глаза и смотрит так, будто стараясь просверлить дырку в своём собеседнике. Старший не прав. И Пак хочет донести именно это своими гляделками, потому что возмутиться и объяснить всё не получается. Телефон лежит на кровати в комнате. — Почему не спишь? — игнорируя всякое недовольство со стороны, спрашивает Юнги. Он достаёт баночку с кофе и разворачивает голову к младшему, ожидая ответа. Тот морщит нос, ведёт взглядом к чашке и пожимает плечами с накинутым на них пледом. — Рассказывай давай, — бормочет старший, подходя ближе. Он оставляет на краю стола свой телефон с уже открытым блокнотом и снова возвращается к чайнику, занимая себя делом. Пару раз окинув взглядом смартфон и спину соседа, Чимин всё же тянет руку к первому и начинает набирать текст. Пока хён наливает воды и ставит её кипятиться, танцор успевает записать ответ и положить сотовый обратно. «Замёрз, сижу греюсь. А ты, хён, почему не спишь?» В тишине шумит чайник. Пак хлюпает носом, проклиная холод. Позёвывает, матеря свою сонливость. Он получше кутается в плед, накидывая ткань даже на голову. Юнги с банкой кофе подходит ближе к столу, и только в этот момент Чимин обращает внимание на лёгкую одежду мужчины. И пока тот опускает голову к телефону, читая набранное, танцор укоризненно бурчит в мыслях: «Как ему не холодно в одной футболке и тонких носках? Потом опять заболеет, лечить я больше никого не буду!» — Пак осматривает короткие рукава тёмной майки и снова хлюпает носом. Холодно от одного только вида открытой кожи чужих рук. Мурашки сами собой бегут по спине. — Склеиваю трек, — поднимая взгляд, тянет мужчина. Он быстро оглядывает Пака с ног до головы, потихоньку начиная хмурить брови. — Ты дрожишь. Настолько замёрз? — открывая баночку кофе, спрашивает Юнги. Чимин кивает и снова шмыгает. Стоит телу хоть немного согреться, как тут же появляется насморк. — У тебя синие губы, заболеть хочешь? — укоризненно спрашивает хён. Пак может поспорить, кто из них двоих тут хочет простыть. Потому что если Чимин полностью укутан с ног до головы, то Юнги стоит в лёгких вещах и в тонких носках на холодном полу. Но юноша не вступает в спор, слишком лениво. И всё равно мотает головой в ответ, не соглашаясь с вопросом. И словно по иронии судьбы тут же хлюпает в конце носом. — Охотно верю… — язвят в ответ. — Обогревателя у тебя нет? Не видел объявление в лифте? — и осуждающе цокают. Пак хмурит брови и снова покачивает головой. — Отопление экстренно отключили на сегодня, аварийная ситуация из-за холодов, — сообщает Юнги. А Чимин лишь носом шмыгает, усваивая информацию. Прискорбно признаёт, что не видел он объявлений, слишком уставший вернулся в квартиру. Не до разглядывания всяких стен было. Зато теперь будет мёрзнуть оставшуюся ночь, желая быстрее сбежать туда, где теплее. — Есть обогреватель? — переспрашивает Юнги. Чимин в который раз машет, на что получает резонный ответ. — Бестолочь, — бормочет старший, отходя к чайнику. Он заваривает кофе и размешивает ложкой. — У брата тоже нет? Они всё равно на работе, — Чимин пожимает плечами, — не знаешь, где может лежать, если вообще есть? Правильно понимаю? — закидывает вопросами Юнги, на что остаётся только кивнуть. Старший берёт кружку и подходит ближе к столу. Он забирает телефон и прячет его в карман спортивных штанов. Поднимает взгляд выше и смотрит на Чимина, будто что-то решая. Танцор залипает в одну точку. Мысли перекатываются одна за другой, пока Юнги тихонько помешивает ложкой кофе. Как-то безмятежно и спокойно. Нет уже былой застенчивости. После совместной посиделки в учебных стенах института младший начал чувствовать себя более открыто рядом с хёном. Да и в последние дни они довольно хорошо общались в стенах даже этой квартиры. Снова зевок, но уже не такой сильный. Да и за прикрытой ладонью не видно раскрытого рта. Всё же не хочется показывать свои не самые лучшие манеры новому другу. «Можно ли назвать Юнги-хёна другом?» — проносится в голове, и Чимин начинает размусоливать эту тему. Только углубиться не получается, хрипловатый голос разбавляет тишину своей внезапностью. — Поднимайся, пошли, — командует старший. Танцор вскидывает брови, удивлённо глядя на Юнги-хёна, а тот, замечая реакцию на свои слова, решает объяснить. — У меня в комнате есть обогреватель, посидишь, согреешься, — бормочет он и подносит ароматный напиток к губам, немного отпивает и с лёгкой долей сарказма говорит: — А то Джин прибьёт, если ты заболеешь. Пойдём уже, тут пиздец как холодно, — заканчивает и направляется к выходу из кухни. Вроде как и не ждёт согласия. Думает, что за ним пойдут беспрекословно? Чимин сначала немного тупит, обрабатывая данную ему информацию. А потом хватает кружку с чаем и быстро семенит за старшим, заодно выключая свет. Всё же, нет желания мёрзнуть, в одиночестве сидя на кухне. Плед мешает спокойному передвижению, изрядно путая ноги в своей ткани. Уже в коридоре Чимин пыхтит, чуть ли не спотыкаясь в темноте, на что слышит тихое и еле уловимое: «бестолочь». Он не успевает возмутиться и отреагировать, как Юнги приоткрывает дверь и пропускает младшего в комнату. Тепло сразу же окружает со всех сторон. Пак осторожно проходит в чужую спальню, разглядывая её, будто впервые. Хотя, в прошлый раз, когда он был здесь, хён слёг с температурой. Тогда было так же темно, но сейчас стоящий на столе ноутбук не даёт помещению погрузиться в полную тьму. С появлением хёна эта комната будто обзавелась характером, без хозяина она была пустой и безликой. — Свет нужен? — спрашивает Юнги, подходя к своему рабочему месту и опуская кружку с кофе рядом с колонкой. Чимин мотает головой в разные стороны и позёвывает, прикрывая рот ладонью. — Как хочешь, — безмятежно пожимает плечами Юнги. Он проходит вдоль кровати, поправляя покрывало, а валяющиеся подушки кидает в изголовье. Ногой отодвигает сумки с вещами ближе к окну, чтобы те не мешали проходу. Взъерошивает свои волосы, осматриваясь вокруг. Снова приближается к рабочему месту, собирая бумаги в одну стопку и укладывая их на край. Скручивает ненужные шнуры, оставляя их поверх документации. Что-то бубнит при этом, со стороны выглядит забавно, интересно наблюдать за таким хёном. Домашним, немного смущённым, тихим и бурчащим. Только Чимину кажется, что старший немного нервничает, и из-за этого становится неловко стоять в середине комнаты с чашкой в руках. Пока Юнги ходит взад-вперёд, наводя порядок, Пак начинает прикусывать губы, считая себя обременяющим. Он не хочет доставлять дискомфорт. — Слушай, я ещё поработаю, скорее всего это затянется до утра, можешь в принципе спать здесь, — внезапно говорит Юнги, кивая в сторону постели, — займи просто одну сторону на случай, если я закончу раньше, — объясняя всё это, он усаживается за стол и берёт наушники в руки. Разворачивает голову к собеседнику, ожидая ответа. Потоптавшись на месте, Чимин покрепче сжимает кружку в руках. Осторожно кивает, не сразу вдумываясь в сказанное. И пока от него выжидают каких-то действий, он подходит к кровати и усаживается на её край. Не стоять же на проходе, как истукан. — Если что понадобится, зови, — надевая наушники, бормочет хён. Чимин кивает уже самому себе, потому что собеседник отворачивается к экрану и занимает голову работой. Пак сидит на этом маленьком клочке и ощущает себя слегка лишним в чужом пространстве. Юнги начинает клацать по клавиатуре, щёлкать мышкой. Еле различимые звуки из наушников долетают до слуха танцора. Становится самую малость интересно, и он, наклоняясь, рассматривает экран ноутбука. Стол забит незнакомыми установками, перед хёном лежит небольшой синтезатор, по которому иногда проскальзывают чужие длинные пальцы. Пак засматривается на работу старшего, это как-то успокаивает и занимает на небольшой срок. Интересно наблюдать за чужими действиями, хотя совершенно непонятно, что и для чего делается. Чуть ли не с открытым ртом Чимин подсматривает, забывая про ароматный чай в руках, а когда выходит из заколдованного состояния, то размышляет над своим положением. Странно вот так сидеть за чужой спиной в третьем часу ночи. Да и веки начинают с ощутимой тяжестью тянуться вниз. Чимин оглядывается и осознаёт, что у него появляются вопросы. Но… вернув своё внимание к Юнги и осторожно осмотрев его, понимает, как сильно не хочется беспокоить хёна. Даже стрёмно его отвлекать от дела, тот уже будто где-то там, в параллельном мире. Юноша и сдвинуться с места не пытается, не зная, можно ли укрыться одеялом или ему спать поверх покрывала? Глупо как-то. Обогреватель тихо шумит рядом с прикроватной тумбочкой. Чимин подставляет под поток воздуха свои ноги, вытягивая их, чтобы уже наконец согреть эти ледышки. Он занимает себя делом, иногда позёвывая или же отпивая немного чая из чашки. Задумывается о чём-то своём, буравя взглядом маленький механизм, что отдаёт теплом. Со временем Чимин согревается, хотя насморк никуда не пропадает, то и дело вынуждая хлюпать носом. Тихое клацанье мышки и другие не раздражающие звуки только погружают в атмосферу умиротворения, заставляя чувствовать себя спокойно. Танцор находится в состоянии прострации, где-то между сном и явью, он практически клюёт носом, когда кресло старшего немного скрипит, позволяя вынырнуть из дрёмы. — Ещё не спишь? — раздаётся внезапно. Чимин так сильно погружается в свои мысли, что даже вздрагивает от испуга и неожиданности чужого голоса. Юнги хмыкает и, откладывая наушники в сторону, разворачивается на стуле. — Согрелся? — интересуется хён. Пак украдкой кивает, поглядывая на собеседника. — Может, тебе что-то нужно? Ещё один плед? — хмурясь, спрашивает, не сводя глаз с гостя комнаты. Но Чимин, не желая докучать, отрицательно мотает головой. — Тогда… почему не спишь? — недоумевает Юнги. Пак пожимает плечами и трёт одной рукой сонные глаза. — Уже четвёртый час, — услышав это, Пак удивлённо хлопает глазками. Юнги хмыкает и взъерошивает и без того торчащие волосы. Он берёт телефон со стола и кидает его на постель рядом с Чимином. Кивает в сторону сотового. — Можешь не стесняться, мы вроде уже подружились? — спрашивает, будто у самого себя. Прочищает горло и продолжает. — Так что… время четвёртый час, а ты не спишь, м-м-м… что-то случилось? Всё внимание приковывают к себе слова про дружбу. Значит, он не один так считает. Они действительно с хёном могут назвать друг друга друзьями. Это хорошая новость. Чимин фокусируется на лице, всматривается в его слабо освещённые черты и на мгновение замирает. Он обдумывает сказанное и, кажется, начинает догадываться, почему Юнги обеспокоен. Скорее всего, дело в той ситуации в институте. Они с хёном за прошедшие дни никак не касались данной темы. Чимин поначалу боялся того, что Юнги расскажет про случившееся Намджуну, а тот передаст Джину. Но нет, он так и не проболтался, чему можно быть благодарным. Чимин не любит жаловаться. Конечно, его семья и близкие всегда поддерживают, но они мало знают о некоторых неприятных моментах его жизни. Он не хочет, чтобы за него вновь переживали, этого уже было достаточно в прошлом. И теперь, чтобы в очередной раз не стать обузой для родных, приходится скрывать то, что может их ранить и заставить волноваться. Даже от Тэхёна, хотя младший всё равно будто чувствует подобное. «Может, Юнги-хёну показалось, что я всё ещё расстроен? Надеюсь, что это не так, и он забыл про тот случай…» Чимин тянется к телефону с уже открытым блокнотом для записей. Одной рукой пытается набрать текст, но получается с трудом. Со стороны раздаётся тяжёлый вздох. — Допил? Она, кажется, пустая. Давай сюда, мешает же, будешь вечность печатать, — бубнит хён. Когда чашка опускается рядом с чужой из-под кофе, Чимин дописывает текст, передавая сотовый владельцу. «Всё хорошо, хён! Тебе не о чем переживать! Я просто задумался. А ещё немного наблюдал за твоей работой! Очень интересно, что ты там делал. Прости, если я влез, и тебя это будет смущать», — пробегая глазами, Юнги хмыкает пару раз. У Чимина в такие моменты ёкает сердце, непонятно, какой реакции стоит ожидать, и именно это напрягает. Новый знакомый всё ещё не совсем понятен, человек довольно сдержанный и закрытый. Младшему иногда кажется, что хён просто не умеет общаться, и почему-то это с одной стороны пугает, а с другой привлекает. Юнги поднимает взгляд и, перед тем как ответить, цокает в своей манере. — Значит, ты следил за мной? — прищуриваясь, спрашивает он. Пак в свою очередь ощущает, как щёки вспыхивают от жара. Он неловко отводит взгляд в сторону, не осмеливаясь настроить зрительный контакт. — Тебе интересно? Хочешь попробовать? — не дождавшись ответа, более мягко говорит Юнги. Он наклоняется, из-за чего кресло скрипит в тишине ночи. Чимин мельком оглядывает старшего. Его губы изгибаются в едва заметной улыбке. Он смотрит своими бездонными тёмными глазами на собеседника, выбивая все мысли из головы. Поэтому танцор несмело кивает, не ожидая такого предложения. А хён тихо вздыхает, даже скорее неразборчиво хмыкает, хочет спросить что-то ещё, но поднимается с кресла. — Садись. Надевай наушники, — небрежно командует, отходя в сторону. Кажется, поволока сна в момент исчезает. Он откидывает плед и рывком вскакивает с постели, чтобы скорее устроиться на чужом стуле и опробовать роль продюсера на себе. С осторожностью поднимает наушники со стола и надевает их, мельком поглядывая на старшего, чтобы убедиться в правильности своих действий. Чимин поправляет волосы, совсем немного пододвигается ближе к монитору и только после в ожидании смотрит на Юнги. — Можешь пройтись по клавишам, — бубнит тот, после того, как пару раз щёлкает мышкой в программе. Воодушевлённый, Чимин касается пальцами инструмента. Он старается сосредоточиться на нотах, пытается проиграть незамысловатую мелодию, но выходит резко и криво. Хмурится и делает ещё несколько попыток, но это только путает и расстраивает. Ему не хватает опыта, чтобы правильно подобрать движения. Пак старательно вспоминает последовательность клавиш. Вытаскивает из памяти отрывки из детства, но даже самые яркие и чёткие воспоминания не помогают. Он поджимает губы, мысленно матерится, но всё равно продолжает, пока вдруг не чувствует касание на плечах. Чимин вздрагивает, резко поворачивая голову в сторону. Замечая чужое пристальное внимание, он морщится, опускает взгляд и убирает руки на колени. Стыдно от того, что не может осилить и позорится перед хёном. — Расслабь пальцы, — спокойно кидает Юнги. Чимин хмурит брови и несмело переводит внимание вбок. — Ты так стараешься попасть на нужную клавишу, что напрягаешься. Расслабь пальцы, — Пак кивает, встряхивая руками, и снова подносит их к инструменту. Осторожно начинает, но чувствует незаметную дрожь. Он волнуется, именно из-за этого ладони становятся влажными. — Нет, стой, — прерывает Юнги, — попробуй мягче и не дави так сильно, вот, смотри, — он наклоняется и одной рукой проигрывает тот же отрывок, нежно дотрагиваясь до клавиш. В наушниках воспроизводится красивый перекат звуков. Запомнив и уяснив сказанное, Чимин пробует по новой. Но то ли сонное состояние мешает сделать всё хорошо, или же пристальное внимание со стороны, но получается так же некрасиво и стрёмно по сравнению с игрой музыканта. Пак разочаровано выдыхает, он сбит с толку и не понимает, почему не выходит сыграть знакомую с детства мелодию. — Не так, — хмурится Юнги. — Ну-ка, двинься. Попробуем по-другому, — бубнит он, оттесняя танцора в сторону, впритык к подлокотнику. Они с трудом умещаются вдвоём в одном кресле, тесно соприкасаясь друг с другом. Чимин сдерживает рвущуюся улыбку, прикусывая нижнюю губу. Он мнётся и не знает, куда деть свои руки. А хён на правах хозяина чувствует себя не так скованно, даже невозмутимо, судя по выражению лица. Он спокойно начинает проигрывать полную версию мелодии, безмолвно заставляя следить за собой. Движения плавные, словно у него не пальцы, а крылья, взмывающие в воздухе. Чимин сидит с открытым ртом и, очарованный моментом, вслушивается в игру. — Не отвлекайся, — шикает Юнги и снова нажимает на клавиши, показывая маленький отрывок. — Положи ладони сюда, давай, не робей! — хмыкает хён. Чимин, будто по команде, опускает ладони на инструмент, его слегка вспотевшие руки накрывают другие. Более длинные и угловатые пальцы с резкими линиями. Красивые. Музыкальные. Мягкие и тёплые настолько, что в них хочется раствориться, как сахар в чае. «Такая большая разница в размере», — думает Чимин. Ему на мгновение становится стыдно за свои короткие, детские пальцы, они выглядят совсем комично рядом с чужими. — Я играю с раннего детства, — совсем тихо говорит Юнги. Чимин поднимает взгляд и видит, что хён тоже смотрит на него, но не с отвращением, которое можно было ожидать от него поначалу, а с нежностью. Его блестящие чёрные глаза завораживающе мерцают. Невольно Пак облизывает губы, переводя внимание к инструменту. — Буду тебя направлять. Это просто, — бормочет хён, прежде чем начать спонтанный урок. Они пробуют играть вдвоём, хоть это и не совсем удобно. Сидя слишком близко, то и дело сталкиваются локтями во время игры или случайно задевают друг друга. Эта близость смущает, но лишь поначалу — пока их не захватывает с головой мир музыки. Юнги каждый раз поправляет или же просто подсказывает, как нужно играть. Чимин только рад, ведь всё внимание хёна теперь принадлежит только ему. Это приятно и волнующе. Старший будто не замечает, как всё чаще и чаще при объяснении мягко поглаживает чужое запястье, отчего у Пака по спине проносятся мурашки. Он преданным зверьком слушает пианиста, впитывая каждое слово. С такого близкого расстояния голос хёна кажется ещё более красивым, чем прежде. Тихий, тёплый и хриплый, что пронимает до дрожи. С пары-тройки попыток получается, и уже после Чимин исполняет отрывок без всяких подсказок. Только когда его руки останавливаются, закончив игру, приходит осознание, что наушники у одного из них, а второй всё это время даже не слышал толком музыку, только её отголоски. Данный факт восхищает. — Хочешь… сыграю что-нибудь? — неуверенно тянет старший. Его тихий голос такой приятный, мягкий и родной. Танцор не смеет даже повести бровью, чтобы не испортить мгновение. Юнги сидит впритирку, их бёдра вплотную касаются друг друга. Немного развернув голову в сторону, он пристально следит за Чимином. Будто стараясь уловить каждую эмоцию на лице. «Что такое?» — проносится в мыслях, глядя в глаза напротив. Пак уже не чувствует дискомфорта, даже наоборот — ему хочется быть ещё ближе. И это… так чертовски близко. Настолько, что носы вот-вот могут соприкоснуться. В одну секунду, когда Юнги выдыхает, всё тело обдаёт жаром и бросает в холод одновременно. Возможно, сонливость даёт о себе знать, но кажется, что взгляд тёмных глаз на мгновение опускается ниже, к губам. Чимин боится пошевелиться, даже забывает дышать или делает это совсем незаметно. В животе всё переворачивается и всё больно сжимается внутри. Пак не хочет признаваться, но происходящее кажется ему правильным… Юнги тоже явно не в себе. Он дышит громко и часто, а глаза блестят, словно у него лихорадка. Он прочищает горло, хочет спросить что-то ещё, но отворачивается, возвращая внимание инструменту. Осторожными движениями перемещает пальцы по чёрно-белым клавишам, словно сгоняя наваждение. Мягкая, чувственная мелодия раздаётся в наушниках, обволакивая своей нежностью. Красиво настолько, что дух захватывает. Всё ещё замершим зверьком Чимин следит за музыкальными руками, что плывут по инструменту. Сердце в груди только сейчас начинает стучать быстрее, а в голове появляются мысли, путающие абсолютно всё. Младший прикрывает веки, стараясь унять собственное волнение и полностью погрузиться в чужую игру. Юнги ведёт по клавишам, словно вложив в это всю свою душу. Словно посвящает мелодию конкретному человеку. Чимину просто нравится сидеть, смотреть на старшего и слушать музыку, которая звучит только для него. Он не хочет задаваться вопросами, о чём играет музыкант. Почему-то мысль о соулмейте хёна отзывается не самыми приятными чувствами. Завистью и неуместной ревностью. Чимин бы тоже хотел иметь такого соулмейта, как Юнги. Ночами напролёт играть с ним на фортепиано в маленькой уютной гостиной. Слушать тихий спокойный голос, рассказывающий о всяких пустяках. Хихикать над очаровательным бормотанием в раннее утро. Заботиться, принося кружку кофе в позднее время, или же уводить за собой спать, сетуя на усталость и положенный организму отдых… На Юнги приятно смотреть, волнующе следить за его работой. Почему-то не хочется выпускать его из поля зрения, останавливая раз за разом свой взор на этом человеке. Наверное, может показаться наивно и глупо, но Чимин хотел бы себе соулмейта с таким вайбом, какой излучает старший. Чимин был бы рад и Юнги в качестве его соулмейта. Но, к сожалению для него, голоса в голове твердят, что мужчина уже нашёл свою пару. Именно это напоминает узкий напульсник, окольцовывающий запястье руки, скрывая собой метку. Танцор всё же отгоняет мысли прочь, не растравливая душу сильнее. Пак тихонько позёвывает, вслушиваясь в мягкую мелодию, звучащую в наушниках. Он списывает своё поведение и эмоции на сонливость и дикую усталость после учёбы, которая коротким сном так и не излечивается. Ему нужно ещё немного времени, чтобы восстановить свои силы. Прийти в себя и всё перебрать в голове заново. Чимин чувствует, что проваливается в сон и не хочет открывать глаза. Его голова слегка гудит, но он ощущает себя счастливым под тёплым боком старшего. Мелодия, сопровождая дорогу к Морфею, льётся спокойной рекой, убаюкивая и погружая в полудрёму окончательно. Мин, пытаясь игнорировать свои не совсем понятные чувства, уходит с головой в музыку, которую слышит лишь отголоском из наушников, надетых на младшего. Пытается игнорировать ноющее сердце и покалывание на кончиках пальцев, сосредотачиваясь на клавишах и только своём инструменте. Скорее всего, именно поэтому он не сразу замечает, что Чимин засыпает, в который раз облокачивается на него. Он упирается своей щекой о плечо Юнги, тихо посапывая в ткань рукава футболки. Мин убирает руки с цифрового фортепиано и тянет одну из них к волосам юноши, зачёсывая мешающие пряди назад. Это действие входит в привычку — каждый раз прогонять щекочущие волоски с лица рыжика. Тело Чимина расслаблено, мерное дыхание. Появляется чувство дежавю. Только… это странно. Сидеть близко к танцору. С одной стороны, Мин признаёт красоту юноши. С другой же — этот человек почти незнаком. К тому же — брат Сокджина, да и младше на полдесятилетия. Чей-то соулмейт. Чужой. «Не твой, Мин Юнги. Не твой. Да», — всплывает в мыслях, когда взгляд сам собой находит пухлые причмокивающие губы. Юнги прикрывает веки, выдыхает чуть напряжённо. Он не хочет думать о причинах тех чувств, что сейчас заставляют сердце испытывать тягучую боль. Определённо у кого-то нехватка близости, потому что губ Чимина чересчур сильно хочется коснуться. И это неправильно. Это пугает. Так быть не должно… наверное, это всё же недосып. Только такое объяснение приходит в голову уставшему Мину в полчетвёртого утра. В комнате довольно тепло, окна занавешены шторами. Свет исходит только от экрана ноутбука, и именно он позволяет следить за подрагивающими ресницами младшего. Юнги аккуратно снимает наушники, откладывает их в сторону, на стол. Он проводит рукой по волосам, приводя рыжие пряди в более приличный вид. А затем несильно тормошит танцора, чтобы отвести его в кровать. — Рыжик, — зовёт, когда брови юноши начинают хмуриться, — вставай давай, — бубнит он, слегка отстраняясь от сонной тушки. Чимин медленно приоткрывает глаза, хмурится и снова уходит в объятья Морфея. — Ну не, давай, просыпайся, — фыркает Мин, находя поведение парня забавным. Тот похож на маленького взлохмаченного воробья, что пытается проснуться в раннее утро. Танцор, наконец, более-менее просыпается. Ну… того, что есть, хватает, чтобы Юнги мог отвести его к кровати и уложить под одеяло. После — остаётся только вдохнуть и тяжело выдохнуть, будто после долгого бега. Чимин, будто зверёк, утыкается носом в подушку и начинает сопеть, как маленький. Действительно, как ребёнок, с причмокивающими губами и мило сложенными ладошками под головой. Мин всё же отходит от танцора, выключает аппаратуру и ноутбук. Спальня погружается во мрак. Свист за окном становится чуть более оглушающим, даже сквозь шум обогревателя. Юнги обходит кровать, садится на край матраса с противоположной стороны от Чимина. Устало вздыхает и кидает телефон на тумбу. Потирает сонные глаза и решает, наконец, уложить себя спать. Забравшись под одеяло, понимает, что этой ночью оно будет укрывать сразу двоих. Мысленно простонав от своих глупых мыслей, Юнги отворачивается от Чимина и старательно игнорирует все мысли. Только как игнорировать этого рыжика? Тот пару раз копошится и иногда шмыгает носом, не давая уснуть одному человеку. Возня продолжается, кажется, вечность, хотя часы на телефоне твердят, что всего пятнадцать минут. Юнги разворачивается и замечает, что Чимин тоже поменял положение. Буквально лежит на расстоянии руки и тихо сопит в ткань подушки. Такой спокойный, беззаботный и… красивый. Да, Юнги всё же понимает, что этот парнишка и правда красив. Его хочется разглядывать. От него сложно отвести взгляд. Он располагает к себе, может поэтому Мин так быстро проникся этим юношей? Да, Чимин определённо красивый и приятный. Возможно, он мог оказаться во вкусе Юнги, если бы был чуть постарше и не имел соулмейта. Именно это «возможно» откликается болью в груди. Ноющей и тягучей, и для взрослого и довольно сообразительного Мина эти чувства в данном контексте незнакомые и непонятные. Чимина хочется обнять в эту самую секунду, хочется прижать к себе и вдыхать приятный аромат шампуня. Только это неправильно, и так быть не должно. Старший понимает, что, возможно, просто маленький заскок из-за нехватки близости с кем-либо заставляет размышлять в неправильном направлении. Понимает, что завтра он проснётся, и ничего не останется, кроме горького разочарования и чувства неловкости. Да, Мин определённо разочарован, но засыпает он с мыслями о том, как бы было приятно обнять этого уютного человека и уткнуться в его рыжие волосы носом.•••
Чонгук отстраняется от экрана компьютера в третьем часу ночи. Он взлохмачивает волосы и разворачивается на кресле к кровати. Замечает одиноко лежащее одеяло и пару подушек, раскиданных по всей постели. Тэхёна в их спальне нет. Но это неудивительно. Тот с лёгкостью найдёт чем себя занять даже в столь позднее время. Чон поднимается с кресла, забирает пустую кружку со стола и направляется из тёмной комнаты на поиски своего ненаглядного. Тот находится необычайно быстро. Тэхён сидит на полу, спиной к выходу из кухни. Деревянный планшет стоит рядом, прислонённый к выступающим краям подоконника. Старший, находясь на мягкой подушке, окружён кучей красок и кисточек, разноцветных салфеток и губок, которые помогают рисованию. Он даже не оглядывается, не отвлекается от своего дела, продолжает тихо копошиться в куче всевозможных инструментов. Чонгук оставляет грязную посуду в мойке. Потирает уставшие глаза и подходит ближе, присаживаясь за спиной хёна на корточки. Утыкается подбородком в чужое плечо. — Ты скоро пойдёшь спать? — шепчет у самого уха, рассматривая новую работу Тэхёна. — Мне ещё немного, иди пока без меня. Я потом приду, — сонно отзывается Ким, пытаясь отделить голубую краску от фиолетовой. Чон не хочет соглашаться с таким ответом. Кому-то уже пора отдохнуть, и именно это подтверждает усталый вид и появившиеся синяки под глазами. Поэтому приходится прибегать к экстренным мерам, чтобы утащить художника в тёплую кроватку. Чонгук ведёт пальцами по спине Тэхёна, заставляя того вздрогнуть и замереть с кисточкой в руках. Гук чувствует, как старший прогибается в пояснице, подаваясь навстречу ласкам. От этого не получается сдержать улыбку, в мыслях уже рисуя картину, как они сладко целуются и обнимаются, сплетая свои тела. Гуку кажется, что он влюблён с первого взгляда, с самого первого дня, когда увидел Кима в узком коридоре университета. — Ты издеваешься надо мной? — шепчет Тэ. В свою очередь младший вместо слов припадает губами к чужой шее, оставляя на коже невесомый поцелуй. Ким хрипло стонет и запрокидывает голову, словно соглашаясь на эту маленькую игру. Он откладывает кисть с красками в сторону и разворачивает голову. Взгляд тёмных глаз завораживает младшего. Он влюблён в каждую черту своего соулмейта, поэтому на мгновение замирает, разглядывая человека перед собой. Не разрывая зрительного контакта, Чон находит края ткани, медленно стягивая чужую заляпанную красками майку с тела, откладывая её в сторону. Не получая никакого сопротивления, продолжает нежно касаться пальцами кожи, проводя по каждому позвонку. — Я чувствую, как ты возбуждён, родной, — томно произносит старший. От накала чувств становится трудно дышать. Душно. Сердце стучит с такой силой, что кажется вот-вот пробьёт грудную клетку и вырвется наружу. А ведь всего с минуту назад он был совершенно спокоен. Пока в поле зрения не попал соулмейт. — Ты против? — шепчет Чонгук, наклоняясь к манящим губам. — Совсем нет, — отвечает Тэ, обдавая горячим дыханием. — Хорошо, — выдыхает и, приближая голову к ушку, медленно выцеловывает мочку, вновь спускаясь к шее. Чонгук ведёт ладонями по бокам любимого, слегка сжимая и притягивая к себе ближе. Он незаметно спускается к лопаткам, оставляя лёгкие укусы на коже. Тэхён не выдерживает и подаётся назад, разворачиваясь. Он толкает младшего на пол, накрывая того своим телом, и мерно покачивает бедрами, раззадоривая трением. Старший даже не замечает, как несколько баночек опрокидываются и катятся в стороны. Он хрипло скулит в чужие губы, сладко отвечающие на нетерпеливый поцелуй. Чонгуку нравится проваливаться во всю глубину их эмоций. Ему доставляет удовольствие то, как в нём нуждается любимый человек. Это приятно, когда тебя любят так же сильно в ответ. Чонгук целует чувственно и нежно, стараясь обнажить душу перед любимым. Так чутко, будто просит поверить в их любовь, которая будет длиться вечно. Чон ловит язык старшего, что так умело и легко скользит по нёбу, отчего кружится голова и покалывают кончики пальцев. Он отстраняется и смотрит в глаза напротив, рассматривая там свою собственную вселенную. Целый мир в одном любимом, тёмном взгляде. — Я люблю тебя, Тэхён. Чонгук меняет положение, возвышаясь над Кимом и прижимая его к полу. Он разрывает зрительный контакт, припадая губами к нежной коже. Младший будто пытается запомнить каждую мелочь, каждый вздох своего соулмейта. Его запах, его руки, которые держат за плечи, его хриплые стоны и еле понятное бормотание. — Я хочу тебя, родной, — шепчет Чонгук, опаляя горячим дыханием шею старшего, а затем и ключицы. Гук чувствует, как дрожит тело под пальцами. Его глаза закрыты, но и без этого ощущается то, насколько нетерпелив и возбуждён Тэхён. Чонгук не сопротивляется, он расслабляется и кладёт голову на плечо парня. Втягивает родной аромат. Поволока возбуждения перед глазами заставляет сознание плыть, а в штанах давно тесно и некомфортно. Чон старается выдыхать ровно, хотя это довольно сложно, когда у тебя в руках разомлевший соулмейт. Он ощущает, как сердце пропускает два удара за один короткий миг, а в животе порхают бабочки. Чонгук чувствует руки старшего на своей талии, которые мягко стискивают в объятиях. Ему кажется, что он сходит с ума, когда целует Тэхёна и прижимается к нему всем телом. Ему это нравится. Сходить с ума по одному человеку. И он точно не против подобного. Ким мягко закапывается носом в волосах младшего, оставляет короткий чмок. Тихо произносит хриплым от возбуждения голосом: — Ты настолько хотел меня утащить в постель? — Чонгук усмехается в изгиб шеи. — А не похоже? — отстраняясь, спрашивает он. Их взгляды встречаются. Сталкиваются, словно два астероида далеко в космосе. Они смотрят друг другу в глаза и не могут оторваться. — Не очень, — хрипло тянет Тэхён, убирая прядь волос младшего с лица за ухо. — А если потащу тебя за собой, ты пойдёшь? — интересуется Чон. — Я люблю слишком сильно и не могу отказать своему мальчику, — бормочет Тэ. — Мальчику? — возмущённо тянет Чонгук. Старший прыскает, хрипло смеясь. — Маленькому мальчику, которому сейчас очень нужно моё внимание. Да-да, мальчику, — и цокает языком, довольный собой. — Значит так? — поднимая брови в наигранном возмущении, спрашивает младший. Он хитро стреляет взглядом и опускает голову ниже, припадая губами к мочке уха. Целует и прикусывает, слегка оттягивая, а затем горячо выдыхает и хрипло шепчет, — посмотрим, как ты запоёшь, когда я буду в тебе, хён. Чонгук чувствует, как вздрагивает тело под ним. Как по чужой коже бегут мурашки от произнесённых слов. Он решает не терять ни мгновения. Поднимает Тэхёна с пола и несёт его в комнату на кровать, бережно укладывая на спину. Чонгук опускает руки на чужую талию и властно придвигает ближе, нависая над старшим. Смотрит и думает о том, как же парень красив. Кидая взгляд на покрасневшие губы, облизывает свои и не может насмотреться на представленную картину. В нём просыпается жадность — сколько бы он ни был рядом с соулмейтом, ему всё мало. Сколько нужно времени, чтобы насытиться друг другом? Сколько таких ночей понадобится, чтобы унять голод, просыпающийся внутри от одного только взгляда на Тэхёна? Придёт ли тот день, когда его закипающие чувства остынут хоть на полградуса? — Ты же знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете, правда? — спрашивает Чонгук и чмокает в лоб. — Да, знаю, — следует незамедлительный ответ. Чон целует Кима нежно, с любовью, как будто это единственное, что может спасти на краю этой пропасти, в которую они бросают друг друга каждый раз. Ким целует Чона в ответ, обнимая так, будто без него пропадёт, перестанет дышать вовсе. Младший отстраняется и ведёт руками вниз, стягивает чужие штаны вместе с бельём, откидывая их в сторону. Голый Тэхён, лежащий на их общей кровати в ворохе одеяла — самое лучшее, что доводилось видеть Чонгуку. Сглатывая ком в горле, он наклоняется к груди, проводит языком по тёмным ореолам, прежде чем прикусить твердеющие соски. Слышит хриплый стон и замечает, как тело под ним вздрагивает от ощущений. Младший не останавливается и спускается всё ниже, пробуя на вкус нежную кожу любимого, будто впервые. — Малыш, пожалуйста, сделай уже хоть что-то, — шепчет старший, впутывая руки в ворох волос Чонгука. — Что именно, мой хороший? — спрашивает тот, оставляя короткие поцелуи на бёдрах парня. Он кладёт свою ладонь на член Тэхёна, сжимая, а затем проводя вверх-вниз. — Не дразни, — шикает Ким сквозь зубы, когда младший кусает внутреннюю часть бедра. Старший ощутимо стягивает пальцы на затылке, отчего Чону приходится шипеть. — Хорошо, хён, — Чонгук перестаёт играться с уставшим и разморённым парнем. Он подтягивается ближе, приподнимает чужие ноги, подстраиваясь под старшего. Затем тянется к тумбочке, вытаскивая из неё необходимое. Руки отдают приятной дрожью, сердце в груди нещадно бьётся о рёбра. Мысли в голове путаются, а двойственность чувств не даёт сосредоточиться на действиях, на должной подготовке соулмейта, без которой не обойтись даже с их графиком встреч в горизонтальной плоскости. По привычке младший быстро снимает с себя шорты, скидывает в сторону майку, обнажая подтянутое тело. Из-за дрожи приходится покопаться с упаковкой, но Чонгук берёт себя в руки, в пару мгновений надевает защиту и осторожно входит с тихим рыком, выбивающимся из груди. — Хэй, родной, расслабься, — шепчет Чон своему парню. Он вновь склоняется над старшим, поместив руки по обе стороны от головы и чмокает в лоб, успокаивая. Тэхён обнимает сильную, влажную шею и закидывает длинные ноги на поясницу. Гук посмеивается над сонным, но возбуждённым соулмейтом, глаза которого безмятежно прикрываются, а ресницы еле подрагивают при каждом вздохе. Чонгук тихо целует шею, скулы, нос и веки. Стонет в любимые губы после каждого толчка. Он старается быть нежным и мягким, не хочет никуда гнать и извести старшего ещё сильнее. На краю сознания Тэхён царапает спину на пике нахлынувших приятных ощущений. Он задушено хныкает в чужие губы, сжимаясь. Чонгук испытывает нарастающее напряжение, которое тут же в момент сходит. Он чувствует своего соулмейта на каком-то ином уровне — морально, физически, ощущает приближение того самого сладкого момента, всю его мощь, и то, что транслируется от старшего, Чона накрывает вслед огромной лавиной, тут же кидая в кипящий котёл. Младший пытается привести дыхание в норму, отстраняется от любимого и валится на спину. Он поворачивает голову в сторону, замечая тихо посапывающего Тэхёна. Тот, действительно, как в тумане, еле слышно бормочет и переворачивается на бок, подгребая под голову подушку. Его волосы в беспорядке, торчат в разные стороны, некоторые пряди прилипают ко лбу из-за пота. Пара капель стекает по шее, пропадая в ворохе ткани. Отблески огней города, проникающие через щель штор, пляшут на лице и блестящей коже, то исчезая, то появляясь вновь. Чонгук обводит каждый изгиб такого родного и любимого тела, останавливает взгляд на покрасневших ягодицах. Он счастливо хмыкает, радостный тому, что всё же удалось уложить неугомонную задницу спать. — Спи, родной, — тихо шепчет, чмокая в вспотевший лоб. Он улыбается, поднимается с постели. Приводит в порядок себя, посудив, что Тэхёну можно дать немного поспать, пока он будет занят рутиной: заперев дверь, он направляется на кухню, чтобы убрать все краски и кисточки по местам и помыть пол от мазков краски, оставленных любимым.•••
Знакомые голоса в коридоре вынуждают выпутаться из оков сна. Именно от интонаций недовольства Мин с трудом приоткрывает один глаз, злобно зыркая в сторону выхода из спальни. Расплывчатые очертания мебели в тёмной комнате и узкая полоска света, проникающая через дверную щель — это первое, что замечает Юнги. Он снова прикрывает веки, чтобы ещё немного поспать. Непреодолимая сонливость не отпускает, заставляя игнорировать галдёж за стенкой. Тихо шумящий обогреватель и духота из-за вороха одеял заставляют поморщиться от жара, исходящего от слегка вспотевшего тела. Хочется выбраться из тёплой постели, размять затёкшие конечности и выпить кофе. Но воспоминания о холодной зиме за окном и пределами спальни приводят в чувства и склоняют откинуть в сторону неразумные мысли. Сейчас особо приятно понежиться в оковах сна. Юнги различает возмущённые изречения Джина и с мгновение размышляет об услышанном, хмуря тёмные брови. Он хочет заматериться вслух и заткнуть хозяев квартиры, которые неприлично громко обсуждают низкую температуру. Но вместо этого замирает, не издав и звука. Всё из-за ощущения чужого дыхания возле себя. Ему хочется закричать. Юнги понимает, что он не один. Кто-то лежит совсем рядом. И именно это осознание покрывает холодным потом всё тело, заставляя на мгновение почувствовать страх и скованность. Сердце начинает биться учащённо и громко, пытаясь вырваться из груди. Мин распахивает веки и поворачивает голову в сторону. Щёки покрываются румянцем под действием накрывающего смущения, когда под боком оказывается одна рыжеволосая макушка. Свернувшийся клубочек тихо посапывает в чужой бок. Юнги выдыхает, тут же вспоминая ночную посиделку. Когда глаза привыкают к темноте, он может разглядеть спящего. Смотрит внимательно, желая запомнить этот тихий момент, наполненный спокойствием и уютом. Его губы растягиваются в скромной улыбке, но почти сразу же она сходит на нет. — Чимин? — тихо зовёт младшего, но ответа не получает. Тот мило сопит и причмокивает губами, никак не обращая внимания на источник звука извне комнаты. Старший просто лежит и наблюдает за тем, как подрагивают длинные ресницы, а пряди рыжих волос спадают на лицо, щекоча щёки и лоб. Юнги вздыхает, аккуратно приподнимает руку, желая отодвинуть мешающие волоски, и убирает их, несмело водя пальцами по щеке. — Чимин, проснись, — Юнги трясёт за плечо, хотя не понимает, зачем понадобилось будить младшего. Но тот не реагирует, продолжает спать, только слегка хмурит брови и одной рукой приобнимает старшего за талию. — Ну сколько можно, — хриплый голос звучит на грани слышимости, чуть ли не вымученно стонет. Мин поднимает глаза к потолку, смотрит в одну точку и обдумывает сложившуюся ситуацию. Это не может не раздражать, когда ты абсолютно не против подобного, а вроде и должен быть. Если бы кто-то сказал, что Юнги понравится находиться в таком положении, он бы рассмеялся ему в лицо. Хотя, как бы смешно ни звучало, теперь действительно приятно быть в чужих объятиях, чувствовать тепло и нежность рук спящего под боком парня. Мурашки пробегают по коже вдоль позвоночника, когда младший стягивает в кулак майку. Он неосознанно придвигается ближе, закидывая на старшего свою ногу, а носом утыкаясь в бок еще сильнее. Так, что кончик касается ткани одежды. Пары минут мысленного бубнежа и спора с самим собой хватает для того, чтобы принять сложившуюся ситуацию. Юнги перестаёт играть в недотрогу, разрешая себе поспать в обнимку с уютным парнем. Тем более тот совсем не против такой близости. Не до конца приняв реальность, Мин осторожно спихивает часть одеяла в ноги. Хмурит брови и аккуратно разворачивается на бок, чтобы не потревожить сон юноши. Он приобнимает того за талию, носом утыкаясь в рыжую шевелюру. От приятного запаха волос улыбка сама собой застывает на губах. Почему-то положение кажется правильным, и сердце в груди тихонько щемит от этого чувства. Юнги даже слышит сердцебиение Чимина, и от этого с каждой секундой становится спокойнее, дыхание понемногу выравнивается. Старший старается игнорировать лишние мысли, он хочет ещё немного ухватить чувства комфорта и уюта. Да и веки тянутся вниз, прикрывая глаза, полные усталости и недосыпа. Мин не может точно сказать, что движет его решением. Не то, чтобы он не осознавал смысл своих действий и их последствия, но всё же слишком непривычно ощущать тепло рядом с собой. Это естественно — тянуться к нему, когда вокруг мрак и холод. Всё, что происходит в этот момент, больше похоже на сумасшествие. Он так и думает, лёжа на боку, в объятиях спящего человека. И в круговороте мыслей Юнги не замечает, как проваливается в глубокий сон. Да и не слышит, что в коридоре прекращается всякий шум, а дверь комнаты тихонько скрипит в полной тишине раннего зимнего утра.•••
Ладонь протирает запотевшее зеркало в ванной. Прохлада стекла контрастирует с горячей после душа кожей. Намджун зачёсывает волосы назад и вздыхает, посматривая в своё отражение. Голова нещадно ноет, да и усталость мышц весомо ощущается, отдаваясь по телу неприятной слабостью. Он морщится, зажмуривая глаза от сонливости, а после прикрывает рот рукой, пряча зевок. Холод за дверью ванной комнаты совсем не пугает. А вот присутствие близкого, но такого сейчас далёкого человека заставляет медлить и не возвращаться в спальню так скоро. Минувший разговор с другом не меняет ровным счётом ничего. Всё и так было известно, как на ладони. Но страхи бывает сложно перебороть и сделать шаг навстречу реальным действиям, даже зная о наличии проблемы. Сколько времени Намджун уже издевается над своим спокойствием, вбивая в голову всё более ужасные мысли? Он не любитель самобичевания и не строитель проблем из воздуха, но вот ситуация с Сокджином заставляет поступать подобным образом. Страшно. Страшно потерять человека, которому готов отдать душу и сердце. Страшно стать этому человеку чужим, незнакомым и далёким. И именно это чувство вскрывает грудную клетку, заставляя душу метаться из стороны в сторону и постоянно беспокоиться. Намджун накручивает себя сам, хотя серьёзных предпосылок нет. Он понимает, что мысли, блуждающие по закоулкам разума, не самые здоровые и верные, но поделать со своим страхом ничего не может. Он боится стать нелюбимым Сокджином, боится его обидеть или задеть. И эта боязнь заставляет молчать о своих желаниях и чувствах. «А вдруг ему неприятно находиться со мной в одной кровати?» — раздаётся в мыслях, словно гром среди ясного неба. Намджун понимает, как он по-детски глуп. Знает, что Сокджин не маленький мальчик и мог бы сказать о своих недовольствах и претензиях. Но всё же Джун волнуется, понимая, что старший может точно так же скрывать свои чувства, как это делает он сам. Неизвестность — вот что порождает множество доводов и предположений, и стоит хоть на минуту уйти в эти джунгли, как сердце неприятно ноет от боли в безотчётном страхе потерять любимого человека. Со стороны друзей, коллег и родных их отношения выглядят более, чем идеально. Хотя, в последнее время появляются трещины в виде ссор и умалчивания своих мыслей. Сокджин всё больше недоволен чем-либо, всё больше злится и настраивает на конфликт. Словно ёж, что выпускает иголки в разные стороны. Поэтому Хосок прав. Пора поговорить, но для этого нужно время и подходящее место. В квартире тихо и темно. Комнаты Чимина и Юнги безмолвны, ни единого шороха или звука. Не хочется нарушать тишину, которая воцарилась с того самого момента, как они вернулись домой из больницы, высказали свои возмущения по поводу холода в квартире и разбрелись по разным комнатам. Намджун протирает уставшее лицо ладонью, вздыхает, провожая взглядом маленький клубок пара в воздухе. Температура без отопления критическая, оттого холод и окутывает со всех сторон. Голова настолько сильно забита переживаниями, что в ней не появляется ни единой мысли пойти и проверить друзей, узнать, смогли ли они защитить себя от стужи. В спальне намного теплее, но не так душно, как в ванной комнате. Приглушённый тёплый свет прикроватной лампы освещает пространство вокруг. Тихо шумит обогреватель, гоняя горячий воздух по комнате. Постель уже расстелена, а Сокджин лежит спиной к двери и, кажется, уже спит, уставший после проведённой операции. Поэтому Джун старается быть тихим, не мешая сну своего соулмейта. Он надевает тёплые вещи, следуя примеру своего парня, и забирается под одеяло, немного елозит, укладываясь удобней. Только после выключения света нервно выдыхает, закрывает глаза, чтобы попытаться провалиться в сон, а не перебирать в сотый раз глупые мысли в голове. На улице погода устраивает войну с жителями города. Бушует и ведёт свою игру на опережение. Только в опустившейся во мрак спальне от этой воображаемой перепалки слышно только свист ветра и тихо бьющиеся снежинки о и без того исписанное инеем окно. Эта умиротворённость невольно убаюкивает и погружает в дремоту. И стоит только прикоснуться к вратам сонного царства, как голос Сокджина возвращает на место, в тёмную комнату с тихо шумящим обогревателем. — Что? — тихо хрипит Джун, переспрашивая нерасслышанный вопрос. — Как думаешь, твой друг предпочитает парней? — повторяет старший. — Чего? — распахивая глаза, туповато бросает Намджун. — Ты о чём? — Юнги. Он интересовался в этом плане своим полом? — В каком плане? — вырывается с губ прежде, чем мозг включает активные механизмы. С языка чуть ли не слетает вопрос: какой Юнги? — В сексуальном, Намджун. Он когда-нибудь был с парнями? — в голосе старшего слышится раздражение. Намджун хмурится и разглядывает знакомый до боли потолок, и даже не знает, что отвечать. В голове пустота и неясность. Потому младший разворачивается на бок и привстаёт на локтях, пытаясь подобраться ближе к своему соулу. — Я не понимаю, к чему такой вопрос, — озадаченно отвечает Джун. — Мне нужно знать, — спокойно произносит парень. — Для чего? — Просто, почему бы и нет? — разворачиваясь к Намджуну и укладываясь на спину, говорит он. — Если бы такой вопрос прозвучал в другое время и ситуации… но сейчас довольно странно, что вот так внезапно тебя волнует это, — смотря в карие глаза, отвечает Джун. — Я просто не могу уснуть и задумался. Это противозаконно? И почему выглядит так, будто ты меня в чём-то подозреваешь? — прищуриваясь, спрашивает Джин. — Я не подозреваю, просто это довольно странно, — старается оправдаться, но его в мгновение ока перебивают. — Всё, закрыли тему. Спим, — кидает Сокджин, отворачиваясь от Намджуна. — Ты сейчас злишься? Да? — переждав с пару секунд, интересуется младший. — Нет, я просто пытаюсь уснуть, — спокойно чеканят в ответ. — Я слышу по твоей манере общения, что ты злишься, — выдыхает Джун, опуская ладонь на плечо соулмейта. — Давай спать, — смягчаясь, звучит в тишине. Сокджин ёрзает, получше кутается в одеяло и даже прикрывает глаза, намекая что разговор можно считать оконченным. — Мне просто интересно, с чего такой вопрос, вот и всё. Не ломай комедию, Джин, — устало выдыхает младший, поглаживая чужую руку. Он хочет обнять это раздражённое чудо и уснуть, вдыхая приятный аромат родного человека, а не начинать новую ссору на пустом месте. — Обычный вопрос, — отодвигаясь, злобно отвечает Сокджин, — с учётом того, как твой друг меня не переносит, вдруг он гомофоб? Поэтому и ведёт себя, как скотина, — выплёвывает старший. На мгновение Намджун теряется из-за сказанного. Он потирает ладонью уставшее лицо и утомленно уточняет: — Чтобы не быть гомофобом, по твоему мнению, нужно спать с парнями? — Ты придираешься к словам, — сухой ответ. — Но… — Давай спать. Правда, я устал, — просит Сокджин, а после прикрывает рот, пряча зевок, будто бы подтверждая свои слова. С мгновение младший обдумывает ситуацию и мысленно соглашается со своим парнем. Возможно, они оба вымотались, и именно из-за этого не могут прийти к здоровому диалогу. — Ладно. Ты прав, давай спать, — укладываясь на подушку, отвечает Намджун. Он поправляет одеяло, чуть ближе продвигается к Сокджину чтобы обнять того со спины. И только когда оба удобно лежат, сопя в тишине спальни, младший разрывает гнетущее молчание, отвечая на вопрос соулмейта. — И я не знаю ничего о личной жизни Юнги, но уверен — он не гомофоб, если ты переживаешь из-за этого. — Ты уверен, что он не против однополых отношений? — тихо переспрашивает Джин. Из-за чужого голоса, по ладоням, что обнимают поверх живота, тянет вибрацией. Намджун чуть ли не плавится от этого чувства, поэтому отвечает более мягко и совсем уж осоловело: — Да… уверен. Перед тем как уснуть, он думает, что лучше бы Сокджина волновала их личная жизнь, а не жизнь другого человека. И почему-то от этих мыслей становится чуточку горько.