***
Сузаку буквально влетел в обеденный зал, а Лелуш, сидящий во главе стола, любовался видом своего Нулевого рыцаря: горящий и предвкушающий взгляд, взгляд победителя, которого охватило тёмное торжество; чёрный костюм с лазурными вставками, лазурный развевающийся плащ с чёрным гербом Британии, стрижка гранж… Лелуша осенило. — Я только что понял, что меня смущает, — ви Британия пристально смотрел на остановившегося и недоумевающего рыцаря. — Тебе подходит эта стрижка… японцам, как мне казалось, она не должна подходить. Ты вообще с ней больше на британца или европейца похож… — Моя мать была из Европы, — кивнул рыцарь и подошёл к Лелушу. — Ты мне никогда о ней не рассказывал. — А мне нечего о ней говорить. Я знаю только, что её звали Розалин, да и всё. Она умерла при родах, отец не любил вообще говорить про неё. Да и интересно мне как-то не было, — Сузаку хмыкнул. — Вот как… Выходит, мы оба убили отца и мать, — Лелуш вздохнул. Раньше бы у Сузаку непременно бы либо взбесился, либо почувствовал вину, но это раньше. Он ничего не почувствовал, произошедшее — просто какая-то данность, он не виноват в одной смерти, а вторая… он ведь хотел как лучше. И «как лучше» в итоге вышло, если бы он не убил отца, то кто знает, что бы было… Рыцарь встал за стулом, за которым сидел император, и нахмурился, приняв грозный вид. Он, казалось, как монументальная скала, что защищает, нависает над ухмыляющимся императором с лукавым взглядом, он казался каким-то роком, но грозил этот рок отнюдь не Лелушу. В зал вошли Лейс и Вудвилл. — Ваше Величество, сэр Куруруги, — оба маркиза склонили головы. — Маркиз Лейс, маркиз Вудвилл, — Сузаку улыбался, он специально акцентировал внимание на их титулах, будто бы в издёвку, их титулы — ничто. — Добрый день. Присаживайтесь, — император указал на стулья, которые должны были занять маркизы, не ближайшие, но и не дальние, где-то посередине стола на двенадцать персон. — Сэр Куруруги, Вы тоже присаживайтесь. Лелуш улыбался с поддельной добротой, и маркизы прекрасно это видели, они видели в глазах Лелуша, как он их убивает. Оба как-то синхронно побледнели и напряглись. — Вы любите жаренную баранину? Я вот обожаю. Хотел, конечно, поохотиться на кабанов, но как-то до сих пор руки не дошли, — ви Британия улыбается, холодно, он так же холодно, без единой доли сочувствия смотрит. — А то до меня дошли слухи, что их в императорских угодьях стало уж слишком много… и они стали портить жизнь другим обитателям. Куруруги тоже улыбнулся и отвёл взгляд, изучая светлые стены и окно. «Лелушу захотелось поиграть с ними… ну-ну…» — О, а вот и эти произведения искусства! Произведения искусства… не зная того, что баранина отравлена, можно подумать, что император и впрямь высоко оценивает кулинарные изыски здешних поваров. Но император видел искусство в том, что будет после. Он находил его в яде, в тех муках, которые уже ожидают зазнавшихся маркизов. Он уже наслаждался, всё происходящее казалось ему уже искусством. И Сузаку тоже. Куруруги вместо баранины поставили запечённую форель с овощами, маркизы ещё сильнее напряглись. — У меня, к сожалению, сильнейшая аллергия на баранину, — рыцарь вздохнул. Глаза Сузаку и Лелуша встретились. Немой диалог, даже трудно назвать это диалогом, не было фраз во взглядах, это был обмен эмоциями. Лейс и Вудвилл прекрасно поняли, что между этими двумя настолько сильная связь, что слова для них бессмысленны. Прислуга налила каждому в бокал вина. — Мы слышали, что сэру Куруруги нездоровилось… — Да, это так, — Лелуш вздохнул и посмотрел на рыцаря. — К счастью, у меня сильный иммунитет… — Верно. Нельзя позволять болезни взять верх, — ви Британия покрутил бокал в руке и серьёзно посмотрел на своё отражение, — какой бы болезнь ни была… Со всеми недугами нужно быть жёстким, в том числе и с недугами общества. За здравие, господа, — Лелуш отсалютовал и отпил из бокала, наблюдая за напряжёнными гостями, которые так же отпили вина. Маркизы, видя, что император и рыцарь совершенно расслаблены, и сами успокоились, принявшись есть. В конце концов, причастность к отравлению Куруруги ещё нужно доказать. Только Кровавый император не нуждался в доказательствах, чтобы устроить свой суд. — Вот интересно, — Лелуш положил в рот кусочек баранины и прожевал, — эти кабаны заболели? Что это они решились господствовать там, где они всего лишь звери на убой, Вы не знаете, маркиз Лейс? — ви Британия посмотрел на Джона, но тот поднял бровь и пожал плечами. — Абсолютно без понятия, Ваше Величество. — Может, они за территорию войны устраивают? — Куруруги хмыкнул. — И решили, что им всё можно? Я слышал, что они потоптали много змей… А ведь они ловят грызунов, крыс, к примеру… и даже их яд может быть лекарством от недугов, — Сузаку сощурился и принялся есть. — Ну, может быть, Вы знаете? — Лелуш посмотрел на Вудвилла. — Нет, Ваше Величество, — маркиз сглотнул и поморщился. Но, Лелуш, казалось не замечал этого. Конечно, бокал с отравой Сузаку подсунул Лейс, но они втянули в свои игры его рыцаря, Вудвилл никак не попытался даже намекнуть на Лейса, а значит… оба маркиза стали соучастниками, значит, оба хотели избавиться от Куруруги. — Очень жаль. Я хотел услышать хоть какое-то объяснение… — император вздохнул. Лейс схватился за горло, а Лелуш отрезал ещё кусок баранины и съел его, наблюдая за тем, как маркизы, выпучив глаза, стараются вдохнуть, но всё тщетно. Торжество и упоение отступили холодности, он взял бокал вина, заколыхал тот, а потом, вдохнув аромат вина, отстранённо улыбнулся и отпил, смотря поочередно на Лейса, Вудвилла, а затем — Сузаку. Он внимательно всматривался в лицо каждого, и только дойдя до Сузаку, его лицо приняло какое-то мечтательное, нежное выражение. — Так к чему я всё это говорил… — император вздохнул. — Я ненавижу, когда добыча, какой бы крупной и сильной она не была, решает, что она — охотник и царь угодий. Лейс свалился со стула, его начало рвать прямо на дорогущие ковры, но это стоило того. Голова Вудвилла упала на стол, чуть ли не в тарелку с отравленным блюдом. Оба были уже синюшного цвета и непроизвольно хватались за горло в попытке устранить проблему. — Ваше… Величество… — просипел Вудвилл. — Ваше здоровье, — император отсалютовал и снова отпил вина. Сузаку встал с места, схватил яблоко и вгрызся в то зубами, от оторвал большой кусок и стал его пережёвывать, подходя к Лелушу. Рыцарь рядом со стулом и наклонился к своему императору, одной рукой держась за стул, другой — протягивая красное, спелое яблоко. И Лелуш, не задумываясь, откусил кусок от плода, отмечая невероятную сладость, а хрипы тех, кто причинил им зло, только усиливали аппетит и вкус. Торжество и счастье новой волной накатило на них. Они оба досмотрят до конца, убедятся, что маркизы подохли, как свиньи на убой, той смертью, которая им и предписывалась. — Почему ты не ешь? — не отрывая взгляда от аристократов, задал вопрос Лелуш. — Потому что не хочу, я не люблю рыбу. Я вообще-то думал, что мне тоже что-нибудь мясное подадут. — Какой ты вредный стал, — император усмехнулся, отрезал кусок баранины, наколол на вилку и протянул Сузаку. Разумеется, не было никакой аллергии и рыцарь с радостью сжевал кусок, наблюдая за корчащимися в агонии маркизами. Те вскоре затихли, на лицах застыл животный страх, глаза выпучены, рот открыт. — Уберите это, — властитель мира махнул рукой безмолвным стражам, вечным рабам гиасса Лелуша, и те принялись оттаскивать тела зазнавшихся кабанов, дабы те больше не мозолили глаза императору и его рыцарю. — Доставьте тела их семьям, — Лелуш встал со стула, и они с Сузаку пошли прочь из обеденного зала. — Будешь опять за документами страдать? — вопрос от Сузаку. — А что ещё остаётся? Потехе вымерен всего-то час, — ви Британия вздохнул. — Ты со мной? — Позже присоединюсь. Я в спортзал. Напоминаю, что ты дал мне слово. Если уж застревать в одном неизменном виде, то в шикарной физической форме, Лелуш. Мозг всегда можно натренировать. Император фыркнул. — Присоединюсь завтра. Я жду тебя, — Лелуш ушёл. А Сузаку пошёл далеко не в сторону спортзала. Он спустился в темницу и задумчиво смотрел на железные двери.***
— Ваше Величество… — ранним вечером Винсент заявился к Лелушу в кабинет, хотя должен был спать. Феррерс был растерян. — Вы наконец решились? — Что? — ви Британия моргнул. — На что? Что-то случилось? — он привстал с кресла. — Что-то с Сузаку? — страх вырвался из глаз и можно было почувствовать его вязкость. — Нет. Нет, — повторил глава НРБ, мотая головой. — Но… это не Вы приказали? — Что приказал? — Ваши сестры и брат… были убиты в камерах. Их убил Куруруги. Это было самовольство? Лелуш расслабился, рухнул обратно в кресло, сглотнул и забегал глазами по комнате. — Ваше Величество? — Феррерс уже ринулся к нему. Винсент непременно знал о привязанности Лелуша к своей младшей сестре, но… сам ви Британия уже не мог сказать о себе подобного, от сердца отлегло, когда он понял, что с Сузаку всё хорошо, а остальное — неважно. Император резко поднял правую руку, останавливая графа. Лелуш откинулся на спинку кресла и схватился за подлокотники, закрывая глаза, какая-то часть его всё-таки сожалела о Нанналли. — Нанналли мертва? — Да. Лелуш закивал. — Это должно было случиться в один день, — ему жаль, но он понимает все мотивы Сузаку, его верный рыцарь сделал всё это ради него одного, только чтобы никто не задумал посадить на трон кого-то другого. И всё же ему так жаль… На глазах проступили слёзы. Последняя ниточка, ведущая к нему прежнему, к тому, что было до трона, до неслучившегося плана, оборвалась, больше не было пути назад, тот прежний Лелуш Ламперуж навечно уходил, уходила вся прежняя жизнь. «Они все тебя предавали. Все шли против тебя. Я-то хотя бы раскаиваюсь, — слышит он, как наяву, слова Сузаку. — А Корнелия? Вцепилась в Юфимию, и ей плевать было на то, что она убивала японцев, пусть под гиассом, но она ведь не знала про гиасс! Ей было плевать на ваше детство, на твою боль, она не хотела понимать. А Нанналли? Ты семь лет о ней заботился, а она что? Ушла к Шнайзелю, в её голову даже мысли не прокралось, что не стоило слушать его бред», — и всё же Лелуш мог понять их, но Сузаку так тщательно капал на мозги, что одни их имена стали бесить, и он втайне молился, чтобы рыцарь сделал всё сам и поскорее, у него не хватило бы духу убить Нанналли. И рыцарь не подвёл. — У Сузаку хватило духу… — он судорожно и глубоко вдохнул через нос. У них просто не было выбора. Когда-нибудь они бы всё равно умерли, а император и его рыцарь жили бы вечно. Только вот Лелуш думал, что это будет через пару десятков лет, когда он уже и забудет то, как выглядят его родственники. — Сузаку всё сделал правильно. Так как я хотел… Он всё делает так, как я хочу… Оставь меня. Феррес вздохнул и ушёл. Через какое-то время дверь в кабинет открылась. Если до этого Сузаку стойко шёл, то теперь, очутившись наедине с Лелушем, он мог позволить себе расслабить железные тиски самообладания и чуть ли не рухнуть на пол, так сильно стали подкашиваться ноги, он опёрся о стену и, стоя в пол-оборота, посмотрел виновато и с болью на Лелуша. Тот ответил тем же взглядом. У обоих в глазах застыли слёзы. — Прости меня, — только это смог выдавить Куруруги, слеза потекла по его щеке. — Это я тебя вынудил… — Лелуш поджал губы. — Тебе не за что извиняться. Ты всё сделал правильно. — Мне так больно… я хотел верить, что мне всё равно, — Сузаку вдохнул. — Я до сих пор вижу её лицо… Ви Британия встал с кресла и подошёл к шатену. Он просто обнял его, гладя по голове. — Я знаю. — Сколько бы я плохого не думал, не говорил, — он всхлипнул, вжавшись носом в шею Лелуша, ища в родном запахе успокоение, — я… мне так… тяжело было… убивать её… — Прости меня, Сузаку, — ви Британия ещё сильнее сжал его в своих объятиях. — Я взвалил это на тебя, не желая нести ответственность… Я… заставил тебя пройти через всё это. Куруруги замотал головой, обнял Лелуша так, что казалось, будто он пытается стать его щитом, закрыть от всего мира. — Я сделал это не потому, что ты заставил, а потому, что люблю тебя. И я бы сделал это ещё и ещё, — его голос стал громче, увереннее, напористее, — столько, сколько потребовалось бы. Если для того, чтобы защитить тебя, — он посмотрел в глаза Лелуша, — нужно будет уничтожить весь мир, — прижался ко лбу любимого, — то я это сделаю. Я твой меч и щит, мой император, твоя броня с шипами. — С ядовитыми шипами, — прошептал Лелуш, прикрывая глаза и увлекая рыцаря в поцелуй. — Только… не уничтожай себя в желании защитить меня. У меня остался только ты. Я не смогу смотреть на твои страдания… — он часто задышал и наконец прильнул к губам Сузаку. Медленный, всепрощающий, вверяющий друг другу в руки полностью поцелуй. Он ввергал их в коматоз, не было больше окружающего мира, только они вдвоём, этот коматоз то ли убивал, то ли отшелушивал уже омертвевшие части их душ, прошлое, как отдирают непослушные руки кожу с обветрившихся губ. Лелуш погладил его плечи, сжал, заглянул ему в глаза. — Пойдём в спальню. Куруруги закивал, оторвал от императора руки, подошёл к зеркалу, вытирая пальцами слёзы. Лелуш протянул ему стакан воды и сам отпил из второго. Когда стаканы стояли на столе, он обнял Сузаку, пытающегося выровнять дыхание. — Или прогуляемся в саду, подышим свежим воздухом?.. — пробормотал ви Британия. — В саду, — он обернулся, будучи всё так же объятым руками любимого, наклонился к его уху, обняв в ответ, — я люблю тебя. Обоим было трудно разорвать объятия, но пришлось. Лелуш нажал на кнопку селекторного устройства: — Том, пусть нам с Сузаку принесут пальто. — Хорошо, Ваше Величество, — в ответ. Связь оборвалась, Лелуш обернулся и увидел недовольное лицо Сузаку. — То-ом, — презрительно протянул рыцарь. — Раньше ты его по фамилии называл. — Демонстрировать свою ревность ни к чему. Ты и без того знаешь, что привязан я к тебе и нужен мне только ты, — он подошёл к Куруруги и поправил волосы. Их пальто принесли быстро, ещё бы… У Куруруги оно было цвета марсала, у Лелуша — глубокого пурпурно-синего. Они присели на скамью. Ви Британия наклонился и взял жёлтый лист, хмыкнул: — За всей этой рутиной даже не заметил, как осень почти прошла. Куруруги молчал, он положил голову на плечо Лелуша и прикрыл глаза. Когда открыл, то увидел, как на носилках выносят тела, прикрытые белой тканью, пропитавшейся кровью. — Куда их? — Лелуш пусть и был императором, но участия в таком весьма важном деле не принимал от слова совсем. — Тела сожгут и прах развеют по ветру. Они пусть и принадлежат династии, но… ты сам понимаешь, они предатели, пошли против императора. Их в общем-то и хоронить пока что негде — всех хоронили в Пендрагоне, но тот разрушен. — А почему их шестеро? Куруруги поджал губы. — Кодзуки, Гилфорд… и очевидно, кто-то от Феррерса. Кстати, вон он, — Сузаку кивнул в с торону тепло одетого мужчины, который скептически, поджав губы, осматривал носилки. Лелуш положил голову на плечо своему рыцарю, наблюдая, как глава НРБ идёт к ним прогулочным шагом. — А за воротам наверняка репортёры, — хмыкнул ви Британия. — Да. — Ты к этому готовился, а я даже не интересовался, чем ты там занимаешься, — он удобнее устроился на плече, обняв руку Куруруги. — Если император захочет, то пресса обнародует любые новости с доказательствами, в том числе и трупы на фото… и… зверства. — Такова Британия, — Сузаку пожал свободным плечом. — Я прекрасно понимаю, зачем ты это сделал. Нам не нужны самозванцы. — Ваше Величество, — Феррерс прекрасно услышал последние слова собеседников, — можно? — он посмотрел на скамью. — Да. — Самозванцы будут в любом случае, — вздохнул Винсент, — только вот если они не будут называться именами известных отпрысков Британии, то поддержки у них будет меньше. После увиденного: трупов с пулей в голове, мало кто поверит в фантастическое исцеление, пусть хоть с помощью пластики станут копиями. — А кем был тот шестой? — Лелуш посмотрел на Феррерса. — Тян Цзы, — Винсент усмехнулся. — Что? — ви Британия аж подорвался. — А что? Она была нужна? Она же императрица Китая, мне показалось это разумным, по тем же причинам. Разумеется, я её не пытал, у меня были дела поважнее. — Джино что ли? — Куруруги уже откровенно забавляла увлечённость Феррерса. — Документация, сэр Куруруги. Джино спит, — он расплылся в улыбке. — Да и толку её пытать? — он зевнул. — И так понятно, что она ни черта полезного не знает и не скажет. Вся информация уже давно в отчётах. Синке там, кстати, рвёт и мечет, можете сходить послушать, — Винсент рассмеялся. — А чего это ты не спишь? — Лелуш сощурился. Феррерс думал, ну не говорить же, что Джино из него верёвки вьёт? Что этот парень даже его привычный расклад жизни одним предложением, своим появлением разрушил. Нет, ну разумеется, он видел пару раз Вайнберга, но в основном с экранов или из далека, но никогда близко к нему не подходил. Вообще в костюме рыцаря Круга, в окружении дам Джино смотрелся совершенно иначе. То ли он изменился, то ли маскировался под окружение. Винсент был уверен, что рядом с ним Джино искренен. — Решил, что нужно наверное витамин D получать… — Поздно же ты кинулся, — заметил император, — в ноябре и зимой солнца-то почти и нет. Куруруги развернулся грудью к Лелушу и притянул его к себе, крепко сжав в объятиях. — Сузаку, — предупреждающе произнёс брюнет. — Мм, — отрицательно ответил рыцарь. Феррерс улыбнулся. — Я, пожалуй, пойду спать, — он ещё раз зевнул и встал со скамьи. — Ваше Величество, сэр Куруруги, — блондин склонил голову. — Спокойной ночи, — синхронно пожелали двое. — Я же тебя просил, не делать так на людях… — вздохнул Лелуш, когда Винсент ушёл. — Винсент и так прекрасно знает о нас. — Вот так ты приучишься, а потом кто-нибудь чужой узнает, — император недовольно сжал губы и руки рыцаря. — И это после перформанса на приёме? — Это всего лишь слухи… — с радостью и насмешкой в голосе протянул брюнет. — Ты стесняешься меня? — Нет, я просто не хочу, чтобы наши отношения кто-нибудь использовал в своих целях. — Да кто осмелится после травли маркизов? — рыцарь фыркнул. — И я не хочу, чтобы моя личная жизнь, наша личная жизнь, Сузаку, стала достоянием общественности. — Я когда-то слышал, что у императоров нет личной жизни. — Да-да-да, жена императора — это Британия, я всё это знаю. Только это публичная жена, а есть… ты, любимый человек. В общем, пока мы не захотим обнародовать наши отношения, мне не хочется, чтобы о них кто-то мог точно утверждать. — Ах ты привыкший к контролю… — Куруруги не договорил, его начинающийся приступ смеха заглушил поцелуй. — Ну вот, злился, когда я тебя обнял, а сам целуешь. Какой ты нелогичный. — Пойдём внутрь, холодно стало, — Лелуш поёжился. — В моих-то объятиях? — засмеялся Сузаку, вставая и поднимая на ноги ви Британию. — Поработаешь моей грелкой в кровати, пошли. — Ну тебе правда, что ли, холодно в моих объятиях? — они заходили во дворец, и Куруруги ткнулся Лелушу в щёку, прижимая к себе за талию и улыбаясь. — Ногам холодно и рукам, — постарался как можно невозмутимее ответить император. — Я их согрею, — Сузаку ещё сильнее рассмеялся. — Я смотрю, у тебя игривое настроение. — Ну серьёзно, Лелуш, пока это слухи — людям и интересно, а когда это станет официальной информацией… интерес спадёт. — Что ж, пока что я не планировал делать подобных заявлений. — Ты уже почти это сделал на приёме. — Ой, да брось, мало ли какие у меня причуды, — Лелуш улыбнулся. — Да… Даже террористы знают. — Я всё сказал, — протянул император. — Ну и причуды у тебя, — Куруруги вздохнул. Такие разговоры позволяли отвлечься, не хотелось совсем думать о тех трупах. Завтра вынесут ещё столько же или больше. Кровавого императора более ничто не сдерживало, а Лелуша Ламперужа — не держало. Нулевой рыцарь обрезал последнюю нить лёгким взмахом клинка или непринуждённым нажатием на курок. Не было смысла в этих размышлениях, они более не тревожили их, недавняя боль — финальное отмирание всего того, что должны были они давно отвергнуть; жалованный британец и опальный принц, их больше нет. Куруруги положил голову на макушку Лелуша (который всё-таки тоже решил подрасти, к своей радости) и счастливо уставился на мраморную колонну, обнимая любимого и не думая совершенно ни о чём. — Ты меня разыгрывал, — заметил ви Британия. — А? — У тебя не было такого настроения. — Да не правда. Было. — Какой ты отходчивый, однако. — Интересно, что там Синке? — рыцарь усмехнулся и стал представлять, что сейчас происходит с этим защитником уже покойной китайской императрицы, влюблённым в неё. — Тебе хочется посмотреть на его страдания? — Мне интересно. Знаешь, как тяжело не удовлетворить интерес? — Знаю. Я вот восстал против отца и убил его в конечном итоге. — Пойдём сходим. — И услышать в свой адрес оскорбления? — Лелуш непонимающе уставился на Сузаку. — Пошли, — он улыбнулся и кивнул. Кровавый император был за любой «движ», который только мог придумать Куруруги, а посмотреть на страдания других ему было даже приятно, в конце концов, все эти пленники столько крови ему попортили! — Где Тян Цзы?! — первое, что услышали Лелуш и Сузаку, стоило им только появиться в тюрьме под дворцом и показаться в камере Ли Синке. — Куда вы её забрали?! — Синке попытался достать до Лелуша или его рыцаря, но кандалы не позволили. Лелуш закатил глаза и вздохнул, помотав головой. — Отвечай, подлый ублюдок! — Это я-то подлый? — хмыкнул ви Британия. — Мне казалось, это вы меня предали, моё детище, ОЧР, вы, спасённые только благодаря мне одному, предали меня. Пошли на попятную у британского принца… так вот теперь перед вами император Британии, что же вы, как шавки, не стараетесь мне услужить? — он издевается, ему хочется продолжать. — Может быть, я решил, что настал ваш час платить? Может, я её убил или кинул солдатам, — с улыбкой протягивает, — или приказал запытать до смерти, — наблюдает за болезненно искривившимся в страхе и ненависти лицом китайца. Синке нервно рассмеялся. — Ты врёшь, ты всегда лгал, ты просто лжец. — Если это и так, то я во всяком случае желаю этого для вас, и не сомневайся, реализую. — Боже, кто был Зеро… Больной, кровавый ублюдок… — Смею напомнить, что это «больной, кровавый ублюдок» помогал вам выжить, — подал голос Куруруги, — и это вы превратили героя для себя в злодея. Вы, — он ткнул в сторону Синке указательным пальцем, — и только вы виноваты в том, что ваш мессия пал, вы его предали. — Я не хочу о предательстве слушать от предателя. Ты, Куруруги, предаёшь всех. Тебе нет прощения. Нас Зеро использовал. Что было бы, когда он отомстил бы? Он бы нас бросил! — Да, и тогда у вас была бы поверженная Британия, — Сузаку вздёрнул голову. — Но… все мы занимаем то место в мире, которое уготовила нам судьба. Он родился в семье императора, и он стал им, меня учил самурай, что ж, я стал рыцарем, иной кодекс, но то же служение господину. Ну, а вы, — он рассмеялся, — вы были всего лишь пешками, террористами, и участь ваша: не править миром, а сдохнуть, как собаки. — Ты казался мне просто идиотом, Куруруги… Нет, ты не идиот, ты самоуверенный, циничный подонок, не знающий чести. Сузаку был готов ответить, но его порыв предотвратил Лелуш: — Не нужно. Глухой не услышит, слепой не увидит, а дурак не поймёт. Зачем распинаться перед ним? Мы же не для этого пришли, — ви Британия расплылся в улыбке. — Напрасно ты думаешь, Ли Синке, что я не способен на то, что перечислил, я вполне мог сделать подобное с девчонкой. Я не пожалел никого из своей семьи… — Нанналли!.. — Нанналли больше нет, — перебил Лелуш. — Она мертва, — он улыбнулся ещё шире. Лелуш, конечно врёт, он не приказывал убивать Нанналли, как и Тян Цзы, но этого знать никому не обязательно. Он не приказывал прямо. — И вы все сдохните. Когда я захочу, разумеется. Отныне Азраил для вас — я. Только я решаю, когда ты встретишься на том свете со своей Тян Цзы, — недобро сощурился. — А учитывая мир С, ты никогда её не встретишь. — Тварь! — заорал Синке. Синке орал дальше, но уже на родном языке, которого ни Лелуш, ни Сузаку не знали. Но этот отчаянный крик души, то, как он рвался убить их, как, казалось, цепи еле сдерживаю его, как боль, смешанная с ненавистью, плескалась в его чёрных глазах, то, как он в конце концов повалился на колени, рыдая — всё это говорило за себя. — Вот то наказание, которое я придумал для вас всех. Я убил тех, за кем никто не будет скорбеть, потому что они мешали моей власти, я убил тех, кто был невиновен, или тех, кого вы любили. Я хочу, чтобы вы подохли от своей душевной боли, почувствовали, каково это умирать не физически, а когда твоя душа сгорает и тлеет. Почувствуйте себя мной, меня столько раз предавали… почувствуйте муки, в которых я жил последние десять лет, — в глазах появились слёзы, слёзы ненависти. — И когда я выжму из вас всё, — его верхняя губа приподнялась, как будто зверь скалится, а черты лица обострились, — только тогда вы сдохните и физически, — лицо Лелуша стало приторно сладким, он погладил щёку отчаявшегося Синке. Куруруги поддерживающе обнял ви Британию сзади. Он знал, как Лелушу тяжело давалось каждое предательство и каждая смерть близких зачастую в результате этих предательств. Он хотел отгородить Лелуша от этих ужасных воспоминаний, отправить их в вечное забвение, излечивая бесконечной преданностью и любовью. Синке смотрел на них, но их не видел, он ничего не видел. Только чувствовал, как умирает что-то внутри. — Верните её… — шёпот на грани слышимости. — Тебе ли не знать, Синке, что мёртвые не возвращаются, — Лелуш хмыкнул и вместе с рыцарем покинул камеру.***
Винсент был очень зол, буквально в ярости, Джино это чувствовал, когда они шли по коридорам дворца, он знал, что спокойствие Феррерса ложно. А потому, когда они зашли в свои комнаты, Джино не удивился тому, как спокойное лицо главы НРБ превратилось в гримасу бешенства. Не удивился, но это не означало, что ему не было страшно. Джино был рыцарем Круга, он убивал, сам много раз чуть не был убит, ему казалось, что он уже ничего в этом мире не должен бояться… Но этот хладнокровный глава НРБ, из которого в любой момент грозится вырваться дикий зверь, пугал всех. И его, иногда. Винсент давил на него своей аурой, он был старше, умнее, хитрее, и очень часто смотрел снисходительно на него, вообще не всех. Феррерса было тяжело удивить, это он привык удивлять. И вот сейчас он ужасно зол и явно на него, Джино. — Что ты там делал с этими?.. — прошипел Феррерс, надвигаясь на Вайнберга. Бывший рыцарь не потерял своей формы, но опять же, он чувствовал себя абсолютно бессильным рядом с Винсентом. Винсент и был его защитой, а вот сейчас эта броня повернула свои шипы вовнутрь. Джино медленно отступал назад, вжимая голову. Вот они уже в спальни. А он со страхом смотрит на Винсента, тот всё приближается. — Ты не слышал мой вопрос, Джино? — Феррерс ещё никогда не кричал в его присутствии, Вайнберг даже не был уверен, что тот умеет кричать, но его шёпот пугал до дрожи. — Отвечай! — впервые он сорвался на крик. — Я… я… — Джино упал на кровать, всё это было до такой степени жалко, что Вайнберг, не имеющий привычки рыдать в принципе, всё-таки зарыдал. Он захлебнулся всхлипом, когда увидел, как Винсент замахнулся для удара, и только машинально закрыл голову. Он, должно быть, и мог дать отпор, но перед ним был Винсент Феррерс, рядом с которым он просто терял волю к сопротивлению. А Винсент… Винсент как держал ладонь в воздухе, так и продолжал. Он смотрел на испуганного Джино — и злость уступала неведомой жалости, он не знал этого чувства до встречи с Джино. Феррерс аккуратно погладил щёку бывшего рыцаря, наклонился к его лицу, поцеловал другую. — Прости… — Винсенту, казалось, было больнее и страшнее, чем самому Джино. — Я… потерял контроль над собой… Просто… — он вздохнул и продолжил шептать на ухо, — просто я так боюсь тебя потерять. Джино едва отодвинул руку с глаз и посмотрел на него. Заплаканные ярко-голубые встретились с такими же несчастными бледно-голубыми. Вайнберг замотал головой. — В-всё… в порядке, — судорожный вдох. — Я же… я же просто игрушка, подарок, — он разрыдался. Удивить Винсента было сложно, но не невозможно. И Джино это прекрасно удавалось. Как? Как спустя такое долгое время Джино может думать, что он — всего лишь игрушка? — Нет. Не-ет, — Феррес замотал головой. — Нет, конечно, нет, — он принялся целовать лицо блондина. — Ты никогда не был и не будешь игрушкой. Ты же… ты же. — он не мог выдавить из себя важных слов, ему приходилось буквально переступать через огромные преграды, разбивать их, ибо обойти не было возможности, — мой… — осталось последнее слово, — любимый. Я люблю тебя, — Феррерс печально нахмурился и сжал губы, отводя взгляд, а Вайнберг поражённо смотрел на него. Разумеется, Джино знал о подобном чувстве у Винсента, он это чувствовал, но пока тот не сказал, всё это казалось просто домыслами. И вот уже Вайнберг тянется к нему и прижимает к себе, ткнувшись носом в его плечо, счастливо улыбаясь. — Что ты там делал? — уже отчаянно спрашивает Винсент. — Я стоял и думал, как бы мне сбежать от этих аристократов. А когда увидел тебя, то подумал, что ты меня заберёшь от них… — Ты так улыбался… — Потому что тебя увидел, — Джино ещё сильнее сжал его в объятиях. — Прости меня… мой сладкий, котёнок мой… Джино прозрел. Нет, ну вот что-что, а таких слов от Винсента Феррерса услышать не ожидал даже он. Сладкий… котёнок… Серьёзно? А Винсент продолжал изливаться ласковыми эпитетами. — … солнышко, белый зефирчик — Господи, хватит, — Джино уже весь красный. — Тебе не нравится? — Феррерс поднял голову и посмотрел на красного, как спелый помидор, Джино. Вайнберг неопределённо помотал головой. — Я-я… я же не девушка! — он фыркнул и отвернулся. — Я, в конце концов, рыцарь империи, пусть и бывший, но… — запнулся, не зная, как продолжить дальше. — В общем ты понял, — состроил серьёзную мину и закрыл глаза. — Джино, — Винсент вздохнул, — нельзя отрицать тот факт, — наклонился к шее Вайнберга, — что ты и вправду сладкий, — засмеялся и будто бы в подтверждение этого облизал шею. — Так бы и съел, — шёпот, переполненный нежностью, прикусил кожу, по телу Джино пошли волну возбуждения, — но не буду, что останется на потом, если я съем тебя?.. — вопрос скорее риторический. — Недоканнибал. — Неправда, — Винсент ущипнул Джино за бок. — Я таких наклонностей не имею. — Да? А кто только что признался, что съесть меня хочет? — Ты просто сладкий. — Я же говорю, недоканнибал, — парень засмеялся своим красивым заливистым смехом, который полностью очаровывал более не непрошибаемого главу НРБ. — Не обзывайся, — Феррерс притворно обиженно нахмурился и сжал губы бантиком. Джино прижался к нему, обнимая нежно, но и сильно, носом вжимаясь в его крепкую шею, ощущая себя в абсолютной безопасности, в абсолютной любви и нежности, как на мягком облаке. — Хорошо, — выдохнул, целуя в мочку уха, еле заметно улыбаясь и отдаваясь во власть любимого. Винсент прикусил кожу Джино на шее, скользя рукой вдоль талии, пробираясь под пижамные штаны и оглаживая бёдра. — Джино-о, — Феррерс мурчит ему на ухо. Вайнберг внезапно вздрогнул, схватил руку Винсента и не дал ей дальше двигаться. — П-подожди, Винсент, подожди! Феррерс в удивлении вытянул лицо, но слез с любовника. Джино сел. — Я… я кое-что вспомнил. Боже, как я мог забыть? — он спрятал лицо в ладони. — Джино, что случилось? — блондин мягко улыбнулся, у его глаз образовались небольшие, еле заметные морщинки, он отодвинул руки бывшего рыцаря от лица и всмотрелся в то. — Я… — Джино выглядел виноватым. — Я же в общем не просто так стоял с этими аристократами. Я подслушивал. Ну поначалу подслушивал, но меня быстро заметили. Ну я и показался им, сделал вид, что ничего не слышал. И пришлось стоять болтать с ними. — И? — Винсент притянул испуганного Вайнберга к себе, положил его голову себе на плечо. — Я услышал, что они хотят убить Лелуша и Сузаку. И тебя тоже. — Кобэмы и Бомоны хотят устроить революцию? — Винсент заглянул в глаза Вайнберга. — Ну получается, так, — Джино моргнул и потупил взгляд. — Боже, а если бы я не вспомнил? — он места себе не находил. — А что бы было?.. — Успокойся, я прикажу своим людям узнать всё, и если это так, то с заговором будет покончено. — А если не так? — Ну значит, не так, — он пожал плечами. — Ты такой спокойный… — Я привыкший. Джино, я хочу тебя кое о чём попросить… — он тяжело вздохнул. — Меня? Джино удивлён. Что он может сделать? Винсент наклонился к его уху и прошептал просьбу. Лицо Джино сначала потеряло цвет, кровь отлила, а затем с такой же скоростью прилила, и вот Вайнберг сидит уже пунцовый. Он как-то испуганно поворачивается к мужчине, неуверенно на него смотрит, нервно мнёт пододеяльник. Винсент чуть ли не умоляет глазами. И Джино сдаётся: — Боже, вот уж не думал… Ладно. Хорошо. Я согласен. И глава НРБ довольно улыбается.***
Лелуш занимался увлекательнейшим делом — мутузил своего рыцаря подушкой за то, что тот устроил акт агрессии в его сторону, щекотал. — Лелуш, хватит! — Сузаку безбожно ржал. Брюнет откинул подушку и надуто смотрел на Куруруги, но улыбка сама стала вырисовываться на его лице, а смех против воли вырывался из груди. И уже через пару секунд он заливался смехом, а Сузаку внимательно вслушивался в переливы его голоса, желая запечатлеть в своей памяти каждый миг. Куруруги улыбался, как идиот, смотря на счастливого любимого человека, он был готов мир уничтожить, лишь бы тот так улыбался и смеялся, а как оказалось, нужно было просто щекотать… И вот Лелуш тянется к нему за поцелуем, и он дарит ему тот, гладя спину и талию императора, спускаясь ниже. — Не-е-ет, Сузаку… — Лелуш захныкал, — у меня после прошлого раза всё болит. Если уж хочешь, то снизу будешь. Рыцарь отвёл взгляд, поджал губы, убрал руки. Прошлые разы, когда он был принимающей стороной, ознаменовались страшной болью… Куруруги, знал, что Лелуш не будет больше делать ему больно, но подсознательный страх никуда не делся. И от этого ещё хуже, как оказалось, он не доверял Лелушу, не мог довериться окончательно… Сузаку поморщился от этого. — Ну если не хочешь, то могу… — ви Британия сполз к его бёдрам. — Если хочешь… Лелуш его оборвал: — Не нужно делать того, чего не хочешь. И тут же погладил пах, отчего Сузаку глубоко вдохнул. Он стянул с Куруруги трусы, ткнулся носом в мошонку, взял в рот яичко и пососал. Куруруги застонал, лёг щекой на подушку и закрыл глаза, отдаваясь во власть ощущениям. — Тебе нравится? — Ты специально такие вопросы задаёшь? Лелуш ещё раз засмеялся и лизнул языком по корню, прошёлся по стволу. — Ну что ты там тянешь? — Любуюсь, — усмехнулся император и оттянул крайнюю плоть, обнажив головку члена своего любовника. — О боже… — Куруруги тяжело задышал. Лелуш забрался языком под оттянутую крайнюю плоть и очертил полукруг, а Сузаку начал подвывать и двигать бёдрами, пока рука ви Британии поочерёдно гладила яички. Лелуш мазнул языком по шейке головки — и Сузаку задышал чаще, Куруруги вообще был чувствителен к такому, любой в принципе был, но Сузаку — особенно. — Лелуш, пожалуйста… — начал шептать рыцарь, но это только сильнее распаляло азарт в императоре — и тот хотел довести любовника до исступления. Поводил языком по уздечке, сделал пару кругов по венцу, жадным взглядом пожирая красное лицо рыцаря, всматриваясь в его помутнённые от желания зелёные глаза. И наконец раскрыл рот, вбирая член, но только головку. — Лелуш, ещё… — Что ещё? — он оторвался от плоти. Куруруги завыл и задёргал бёдрами. — Тише, — брюнет погладил бёдра любимого и снова припал губами к стволу, — может быть, так? — прошёлся языком по всей длине, потом ещё раз, с другой стороны. — Н-нет. — Не так? — Лелуш притворно удивился, играясь с любимым. — А как? Куруруги задышал тяжело и быстро. — Зачем ты меня заставляешь это говорить? — А почему не должен? — он поцеловал головку и облизнул свои два пальца, взял те в рот и принялся увлечённо сосать, смакуя, прекрасно зная, что Сузаку, как завороженный смотрит на него и слюной обливается. — В-возьми в рот, полностью, — на одном дыхании выпалил рыцарь, и тут же застонал. — А-ах! Лелуш медленно взял в рот, двинулся дальше, заполняя горло, он тяжело и глубоко втянул воздух, насаживаясь ртом дальше. Лелуш схватил ноги рыцаря, рязвёл их, и Сузаку, совершенно не обращая на это внимания, покорно подчинился, пребывая в блаженстве. Лелуш отодвинулся, так что во рту была только головка, снова взял до конца, снова повторил движения, пока Куруруги всё сильнее выгибался, откидывал голову назад, открывая вид на покрасневшую от засосов шею, и непроизвольно разводил ноги, сгибая их в коленях. Куруруги охнул, когда влажный палец Лелуша оказался у входа в его попку, когда он начал гладить, массировать его, при этом не забывая брать член в рот и водить по нему языком. Лелуш внимательно следил за реакцией Сузаку, тот всё так же закатывал глаза и стонал. Зашипел, когда ви Британия ввёл в его задницу палец, на одну фалангу. Лелуш успокаивающе второй рукой погладил по бедру, не прекращая ласки, через время Куруруги расслабился и снова отдавался экстазу. Лелуш протолкнул палец глубже, Сузаку поморщился, но не шипел. Брюнет снова принялся ласкать головку, дабы отвлечь любовника от неприятных ощущений. Ещё через время Куруруги снова расслабился и Лелуш мог спокойно двигать пальцем внутри Сузаку, нащупывая простату. И вскоре нашёл. — А! — Сузаку вскрикнул, и Лелуш даже оторвался от его члена, боясь, что сделал больно, палец, однако, не убрал, но нет, Куруруги вильнул бёдрами. — Лелу-уш… Ви Британия усмехнулся и сделал ещё одно поступательное движение пальцем, надавив на простату, из-за чего рыцарь уже стонал. Он добавил второй палец, Куруруги начал шипеть. — Ну потерпи, — второй рукой скользнул по бедру, добрался до члена и принялся большим пальцем выписывать виражи на головке, иногда её целуя. — Скажешь, когда пройдёт. — Угу, — только и смог выдавить Сузаку, концентрируясь только на руках и губах на своём члене, через время в заднице стало попускать и он начал расслабляться. — Кажется… Лелуш двинул пальцами раз, ещё, разводил их в стороны, любуясь удовольствием на краснющем лице его рыцаря, его Сузаку, только его… Он снова взял член до основания и принялся в одном ритме отсасывать и ласкать попку любовника, а тот подвиливал бёдрами и уже во всю стонал, под конец даже горланил. — Лелуш! Я… не могу… — Куруруги одной рукой сжал чёрные волосы партнёра и стал вколачиваться в его рот, пока длинные и шаловливые пальцы императора ласкали его изнутри. Кончил он через пару мгновений, когда Лелуш в очередной раз надавил на простату и вжался носом в его живот. Сузаку схватила приятная судорога. По горлу ви Британии начала стекать вязкая жидкость. Когда Сузаку отпустил его, он вынул пальцы и отстранился. — Ну так что… будем продолжать? — Лелуш глянул на всё ещё стоящий член Сузаку. — Полагаю, да? — Подлец… — пробормотал Куруруги и развёл ноги ещё шире. — Или мне лечь на живот? — Как хочешь. — Тогда лежу так. Лелуш приблизился к лицу рыцаря и поцеловал того в губы. Ви Британия любил целовать долго, нежно проходиться по нижнему ряду зубов, затем — по верхнему, а после наконец касаться языка Сузаку, пытаться обвить тот своим. А больше всего он любил, когда его рыцарь начинал вгрызаться ему в десны и не отпускал, не давал даже воздуха глотнуть, тогда все эти ощущения были ярче, и вкус крови тоже. — Я всё такой же солёный, — Куруруги улыбнулся. Лелуш согласно уркнул и прикусил мочку уха Сузаку, пробираясь рукой под футболку. Он нащупал сосок Сузаку, погладил его, задел ногтем, из-за чего тот дёрнулся. — Я люблю тебя, — совсем неожиданно для Куруруги произнёс Лелуш, император заглянул в его глаза, — я так тебя люблю, — ви Британия, казалось, было готов расплакаться. — И ты меня любишь… а я так несправедливо поступал с тобой… — Л-Лелуш, — Куруруги погладил его по голове. — Я же говорил, что ты сделал правильно, — полез за поцелуем, — иначе мы бы не были вместе… Чтобы почувствовать блаженство, нужно пройти через боль, — он его поцеловал, едва коснулся губ, невесомо, но до безумия приятно Лелушу. — Может быть, я любил тебя с самого начала? Когда я делал это… мне было противно от себя потом… и во время… где-то там, глубоко… Куруруги улыбнулся и провёл пальцами по скуле Лелуша. — Ты всегда меня жалел и любил, я знаю, — притянул к себе, сжал в объятиях. — А теперь давай, — он развёл ноги, — раздень себя, меня и… — И? — Лелуш закусил губу, ему нравилось, когда Сузаку говорил что-то, что обычно считалось непристойным. — И трахни меня наконец, а то я уже не могу терпеть… Лелуш стянул с него футболку, с себя тоже, швырнул штаны в угол кровати. — Подай, — хриплым голосом потребовал брюнет, протягивая руку в сторону тубмочки, на которой стояла смазка, Сузаку послушно подчинился своему императору. Лелуш размазал лубрикант по стовлу, явно красуясь перед Куруруги, он медленно наносил вязкое вещество по всей длине. Затем выдавил ещё на пальцы и приставил их ко входу в задницу Сузаку. С лёгкостью скользнул внутрь, размазывая вещество по стенкам, наслаждаясь тем, как рыцарь удовлетворённо улыбается и закрывает глаза. Он вытащил пальцы. Но их тут же заменил его член. Куруруги только вскрикнул, раскрыв глаза и набирая воздух в лёгкие. — Тише… — Лелуш погладил любимого по животу, пальцами приласкал его член и толкнулся глубже. Сузаку внезапно для себя понял, что даже и не думал о том, что Лелуш может сделать больно. Все эти глупые мысли отпали, как только Лелуш снял с него трусы. И он, как преданный пёс, верящий своему хозяину, который даже помыслить не может о том, что тот сделает ему плохо, отдавался весь, без остатка. Он растворялся в этих прикосновениях, так хорошо было. За этим потоком мыслей Куруруги и не заметил, как начал стонать от удовольствия, быстро миновав мгновения дискомфорта и боли. — Лелуш! Да! — он подгадал ритм и стал двигаться навстречу, ещё сильнее насаживаясь на член любовника. Мир снова растворялся. Исчезали дворец, комната, спальня, кровать… были только они двое, чувство наполненности, жар по всему телу, помутнение во взгляде, вытекающая изо рта слюна, и эти чувства в их сосредоточении… сердце, готовое выпрыгнуть из груди, разорваться пополам, чтобы показать любимому свою преданность, эту щемящую душу нежность, страсть, любовь… И Сузаку знал, он чувствовал, что для Лелуша всё было так же. Только они двое были друг у друга. И весь мир исчез. Исчез страх боли, недоверие, всё было так, как должно, рыцарь со своим господином, два лучших друга, самых близких друг другу человека, два любовника. — Ах! — Куруругу сжал кисть Лелуша, когда тот толкнулся особенно глубоко и сильно. Сузаку закатывал глаза, щурил их, закрывал. И видел белый цвет. Цвет его любви, удовольствия, цвет нежности… цвет Лелуша. Он терялся в этом цвете, в свете… Он стремился слиться с ним, раствориться в нём навечно. — Боже… — Лелуш ускорился, сжимая бёдра рыцаря, кусая нижнюю губу. Нет, это не было похоже на те первые разы. Ни жар Сузаку, ни его узость — ничего из этого не могли доставить Лелушу то же удовольствие и удовлетворение, как его улыбка и лицо в блаженстве. Не могли они заменить толкающегося навстречу и стонущего любимого. Того, как он сжимает его руку, до синяков, но так хорошо! Как он цепляется за него. И Лелуш тоже цепляется за Сузаку. У них нет никого кроме друг друга… и не надо. Лелушу кажется, что они отпустили последний груз, последнее, что связывало их с прошлым, с болью и недоверием. Всего это больше не было. Брюнет тяжело дышал, вбивался в тело любимого, что-то невнятного говорил, тот так же невнятно отвечал, восприняв слова как-то по-своему. — Покажи мне его, — попросил Лелуш. Сузаку не нужны были разъяснения, он идеально понимал ви Британию. Рыцарь открыл глаза, в левом красовалась птица гиасса, а сама радужка была алой. — Теперь это не проклятье? Ах… — Лелуш снова толкнулся. — Теперь это дар! Боже! Они кончили вместе. Лелуш излился внутрь Сузаку, сделал ещё несколько толчков, замер и глубоко выдохнул, наблюдая, как по животу Куруруги стекает белёсая жидкость, а сам Сузаку счастливо пялится на него, откидывает голову и закрывает глаза. Лелуш вышел, схватил салфетки, вытер живот и анус Сузаку так тщательно, как только мог, себя тоже. Откинул салфетку куда-то на пол и только потом завалился рядом. Куруруги открыл глаз, левый, в нём всё так же был гиасс. — А ты меня любишь? — Да. Тебе не обязательно использовать гиасс, чтобы я ответил правду… — зевнул, — …заку. — Ну вот ты и начал коверкать моё имя, — Сузаку вырубило. — Можно подумать, тебе не нравится, — фыркнул Лелуш и, прижав к груди голову рыцаря, следом за Куруруги отправился в мир Морфея.