Последние полчаса в комнате висело напряженное молчание. Джинни в очередной раз подлила себе уже очевидно холодный чай из заварочного чайника и, отпив небольшой глоток, поморщилась.
Я подобрала ноги в кресле, поглядывая на закрытую дверь в гостиную.
- И когда вы собирались мне сказать? - хмуро спросила я, не оставляя попыток услышать, о чем же говорят за дверью. Но Гарри конечно же наложил заглушающее заклинание. Удлинители ушей пришлись бы как нельзя кстати, но нам, увы, было уже не по пятнадцать лет.
- Мы думали, ты уйдешь к тому времени, - извиняющимся тоном сказала Джинни, ркончательно поставив чашку на стол и растерянно разводя руками.
- Отлично! - недовольно выпалила я, пытаясь успокоить нарастающий гнев. - В очередной раз я узнаю о чем-то важном самая последняя.
- Не сердись, просто это все секретно... - начала Джинни, но запнулась, увидев мой хмурый взгляд. - Гарри просил не говорить, точнее... это Он просил не говорить никому...
- Ближе к делу! - сказала я. - Не думаю, что после того, как я видела что к вам пришел Люциус Малфой, что-то еще можно оставить в секрете.
Джинни покосилась на дверь, в надежде, что оттуда наконец выйдет Гарри и сам все расскажет. Но и спустя долгую минуту, когда я ожидала объяснения, он, разумеется, не вышел. Джинни устало выдохнула, видимо, сдаваясь моему недоброму взгляду.
- Гарри поддержал его на суде, потому что мистер Малфой обещал поведать важные данные о сторонниках Волдеморта, которые до сих пор находятся на свободе. Но взял слово, что об этом никто не узнает. Если бы он приходил к Гарри в Министерстве, то кто-то точно задался вопросом - почему? И было принято решение собираться здесь. О нашем расследовании знают немногие, а, точнее, только Гарри, я и Найт, - Джинни указала на дверь. - Я, конечно, была не в восторге, но мистер Малфой весьма принципиален.
- То есть, он у вас уже не первый раз?
Признаться, я была удивлена решением Люциуса сдать прихвостней Волдеморта, особенно когда подобные сведения могли навредить ему самому. И, я была уверена, что, даже не заручись он поддержкой Гарри Поттера, на суде его бы все равно оправдали.
- Да, второй раз. Первые сведения пришлось проверить. К удивлению нашего небольшого импровизированного отдела его слова оказались правдой во всем. Да еще настолько ценными и точными.
- Почему он на такое вообще пошел? - удивленно спросила я, понизив голос. Хотя, скорее это даже был риторический вопрос и адресовала я его не Джинни, а себе.
- Его хотели лишить палочки на год, как минимум. Поэтому он и решился, - пожала плечами Джинни. - Думаю, вполне разумный поступок в такой обстановке.
Конечно же, с ее объяснением я согласилась. Но в очередной раз с досадой отметила, что данную информацию, как и многое другое, снова решили от меня утаить. Притом, это сделали мои лучшие друзья.
Я устало выдохнула, с осуждением косясь на смущенную подругу.
- Ты можешь уйти сейчас, - тихо предложила она, на что я нервно усмехнулась.
- Ну уж нет, - на самом деле, причина тому, что я до сих пор не ушла была не только в моем желании устроить Гарри очередной допрос с пристрастием, но и в безотчетном стремлении увидеть Люциуса еще раз.
Конечно, я украдкой, но видела его в Министерстве на протяжении всей мучительной недели после нашей последней встречи. Но, как только я замечала его поблизости, старалась уйти как можно дальше до того как он сможет увидеть меня. И я надеялась, что у меня это получалось.
Я также знала, что сам Люциус не оставлял попыток найти со мной встречи, но говорить с ним после того дня совершенно не хотелось. Да и я просто не знала как вести себя с ним, и что сказать по поводу нашей прошлой встречи. К концу недели я даже получила сообщение от секретаря, что ко мне в приемную заходил мистер Малфой, но в отличие от прошлого раза, он решил воспользоваться журналом записей посетителей, откуда я стерла его фамилию с несвойственным остервенением. При этом я густо покраснела под удивленным взглядом секретаря, потому что вспомнила самые интимные моменты нашей последней встречи с Люциусом.
Естественно, я вспоминала о ней всю неделю, в особенности тот момент, когда решила отвергнуть наглую, но желанную попытку поцеловать меня. Я не раз задавалась вопросом, что было бы, ответь я взаимностью. И конечно же, не раз корила себя за то, что не расспросила о его воспоминаниях подробнее. И теперь каждый день я мучилась в догадках на тему того, что он вспомнил, а что - нет.
Дверь, где для дачи показаний уединились авроры и Малфой-старший, с шумом отворилась. Этот звук так неожиданно прервал мои размышления, что я даже слегка подпрыгнула, поспешно спуская с кресла ноги и ища ими обувь, чтобы, не дай бог, Люциус не успел увидеть их непрезентабельно босыми. Досадно, но, выйдя, он даже не взглянул в мою сторону, лишь тихо сказал пару фраз Гарри. То, что при этом он смотрел куда угодно, только не на меня, обидело. Хотя, в голову тут же пришла мысль, что, возможно, он злится на меня за отказ или еще за что-то. Признаться, я совершенно потеряла логическую связь в наших отношениях и поэтому вариантов, что именно он думает и почему делает те или иные действия было чересчур много.
Джинни поспешно вышла в коридор, заслоняя мне обзор на оживленную дискуссию и обмен любезностями. Я даже не пыталась вслушиваться, о чем именно говорят присутствующие, потому что некстати обнаружила, как особенно маняще красиво сегодня выглядит Люциус в светлой мантии и с немного неряшливо разбросанными по плечам волосами. Словно почувствовав пытливый взгляд, он всего на долю секунды выразительно посмотрел в мою сторону и губы его дрогнули в еле заметной улыбке. Затем он снова обратился к Гарри, отвечая на его очередной вопрос.
Наконец, найдя под креслом туфли, я поспешила их надеть и тут же поднялась на ноги. Это оказалось как нельзя вовремя, потому что Джинни, прервав мои мысленные размышления о том, что мне стоит делать, а что не стоит, уже что-то быстро говорила мне.
- Мне нужно отойти, точнее, нам следует еще раз все обсудить, - она немного сконфуженно кивнула в сторону Гарри, который виновато улыбался мне, - проводи мистера Малфоя, пожалуйста.
Я несмело кивнула и, словно в прострации, вышла в узкий коридор, где так некстати оказалась почти прижатой между Джинни и Люциусом. По телу пробежались мурашки, а жар так некстати начал опалять щеки, что бывало всегда, когда я находилась к Люциусу ближе, чем того позволяла приличная дистанция. Кажется, он тоже почувствовал что-то похожее, поэтому поспешил отодвинуться в сторону.
Как только авроры скрылись за дверью, не забыв при этом поставить заглушающие заклятия, я осознала, что впервые за неделю осталась с Люциусом наедине, и памятуя о прошлой встрече, невольно поежилась, и вовсе не от холода, а от неловкости за все, с нами произошедшее и продолжающее происходить.
- Мисс Грейнджер, - он вежливо кивнул мне, отступив еще на шаг назад, так, что я наконец смогла протиснуться к двери, попутно кивнув ему и натянув совсем неискреннюю улыбку.
Дверь я отворила поспешно и, неловко переступив с ноги на ногу, отошла к вешалкам, освобождая путь на улицу. Но Люциус, казалось, не собирался уходить, и до того, как я смогла вопросительно воззриться на него, произнес:
- Я бы хотел извиниться за свое непростительное поведение, - и, хотя внешне он выглядел вполне спокойно, но слегка низкий голос выдавал его то ли смущение, то ли еще что-то. - Такого больше не повторится. Если между нами что-то и было в лимбе, то необязательно, что оно повторится и здесь.
Я пораженно уставилась на Люциуса, понимая, что совершенно не знаю ответа на его странное извинение. И если раньше я осуждала его за наглое поведение, то сейчас ощутила горечь оттого, что он решил так просто сдаться. Или же, возможно, не вспомнив того, что я так хотела, чтобы он вспомнил, он подумал, что между нами не было ничего важного и сокровенного. Ничего такого, о чем я сама вспоминала изо дня в день с трепетом в сердце.
- Возможно, вы ошибаетесь, - тихо сказала я, отводя взгляд и прикусывая губу, но тут же мысленно отругала себя за то, что была не в состоянии промолчать или просто кивнуть, вежливо улыбаясь, на его слова.
- Почему? - спросил Люциус напряженным голосом, и я тут же вскинула голову, ловя его мимолетное волнение, которое он незамедлительно поспешил спрятать от меня за легкой улыбкой.
Часы в гостиной пробили шесть вечера, заставив меня тут же осознать всю степень неловкости начатого разговора.
Я сделала шаг к двери, намереваясь открыть ее пошире и, при необходимости даже вытолкнуть Люциуса, но эта попытка была пресечена сильными пальцами, которые обхватили мое запястье. Сердце пропустило тяжелый удар, заставив меня шумно выдохнуть от неожиданной близости. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что так просто Малфой не уйдет. Он вопросительно приподнял бровь и когда через какое-то время я поняла, что он продолжает держать меня за руку, аккуратно отстранилась.
- Ты не вспомнил самого важного, - прошептала я, смущенная, что все же именно мне пришлось первой начинать неловкий разговор о чувствах. Но я знала, что если хотя бы не попытаюсь этого сделать, то буду корить себя еще одну мучительную неделю, а, может и дольше.
- А если я вспомнил? - после затянувшегося молчания наконец ответил Люцуис Малфой, напряженно ловя мою реакцию на его слова.
Я же подтвердила для себя тот факт, что Люциус все же опасался признаться, что что-то вспомнил. А озвучить, что именно - для него было еще сложнее.
- Что ты вспомнил? - мой голос отдавал хрипотцой, но почему-то тогда мне вдруг стало совершенно все равно, как именно я выгляжу в глазах Люциуса, реагируя на его слова подобным образом. Все эти месяца бессонных ночей медленно сводили меня с ума, и единственное, что я желала сейчас - это наконец понять чувства этого сложного мужчины, и его мысли насчет сложившегося положения дел.
Но он медлил, не желая или, быть может, опасаясь отвечать на вопрос. Как назло, когда он почти заговорил, явно изменившись в лице, и протянул руку, чтобы коснуться меня, а я едва ощутила тепло на щеке, за нашими спинами отворилась дверь и поток восклицаний Джинни ворвался в коридор, заставляя нас обоих вздрогнуть и отстраниться друг от друга.
Джинни перевела взгляд с мужа на меня, остановилась, виновато, даже более чем тогда, когда отвечала на мои вопросы в гостиной, улыбнулась и тут же покосилась на Гарри. Тот сразу же понял причину, почему Люциус до сих пор не ушел.
И, несмотря на то что выглядело это все предельно странно, Джинни толкнула Гарри в сторону, и они учтиво скрылись в гостиной, откуда моментально послышался шепот, явно обсуждающий нас двоих.
Я вернула внимание Люциусу, слегка кашлянув. Вся эта неловкая ситуация вызывала у меня усмешку.
- Мне пора уходить, - сказал он, снова взяв меня за руку. Нарочно медленно поднося ее к губам, чтобы в следующею секунду, когда мне показалось, что я просто-напросто задохнусь от полного отсутствия кислорода в легких, поцеловать ее самозабвенно и мучительно долго. - Надеюсь, мы еще увидимся, Гермиона - добавил он, снова скользнув губами по моей руке.
Я была уверена, что Малфой видел, как именно я отреагировала на его, казалось, учтивый жест и, естественно, слышал, как я удрученно вздохнула, когда он все же отпустил мою руку. И, несомненно, заметил легкий румянец, расцветший на моих щеках, потому что, проделывая все это, он ни на секунду не отрывал от меня взгляд.
Он отвернулся даже слишком быстро, тогда, когда я намеревалась задать свой насущный вопрос еще раз в надежде наконец получить ответ. Но, когда я все же решилась сделать это, Люциус уже вышел на улицу и спустился по лестнице, и я, прикусив губу изо всех сил, сдержалась, чтобы не крикнуть ему вслед какую-нибудь очередную глупость, из-за которой сон, несомненно, показался бы мне несбыточной мечтой как минимум на ближайшую неделю.
Вцепившись в слегка приоткрытую дверь пальцами, я проследила за Люциусом до тех пор, пока он не скрылся в конце улицы, словно растворяясь в вечернем тумане и сумерках, так и не обернувшись. Хотя я знала, что он ощущал мой взгляд, как иногда я ощущала его.
Захлопнув дверь, я наконец позволила себе облегченно выдохнуть, отмечая как немыслимо тяжело дышать. Сердце учащенно билось в груди, а внутренний голос без остановки радостно твердил мне слова надежды на то, что Люциус помнит, может, конечно не все, но точно часть самого важного, что я так яростно желала, чтобы он вспомнил.
И главное, в отличие от нашей прошлой встречи, я наконец смогла увидеть в нем того самого горячо полюбившегося мне Люциуса. Это был он, у меня не было никаких сомнений.
Люциус
Я зашел в отдел Правопорядка и тут же направился к секретарю Гермионы, которая, увидев меня, нахмурила свои густые брови и потянулась к кнопке вызова на столе.
- Добрый день, - учтиво улыбнулся я, ладонью закрывая ту самую кнопку, которая тут же сообщила бы Гермионе о моем приходе.
Секретарша, проигнорировав приветствие, нахмурилась и, покосившись на мою руку, вопросительно и гневно взглянула на меня.
- Вам не назначено на сегодня! - холодно заявила она.
- Как и на все другие дни, да, - ухмыльнулся я. - Я видел в графике. Что странно, ведь я подавал прошение уже четыре раза.
- Ваши просьбы отклонили, - пожала плечами ведьма и, отвернувшись, стала рьяно делать вид, что над чем-то напряженно работает, перекладывая с места на место бумаги.
Конечно, я знал, что Гермиона не захочет меня видеть после того случая в ее кабинете, когда я сорвался. Я не собирался делать ничего из того, что в итоге сделал. Но я просто больше не мог сдерживать свои чувства, которые, словно огонь, пожирали меня изнутри вот уже несколько мучительных месяцев.
Тогда я почти весь день провел у дверей ее отдела, отгоняя надоедливых и пронырливых журналистов, которые хотели прорваться в ее кабинет. Я даже нарочно задержался после конца рабочего дня, поджидая Гермиону в коридоре. Естественно, я не хотел показываться ей, но она задерживалась уж слишком надолго, и поэтому я решил зайти, хотя всячески пытался отговорить себя от этой глупой затеи. А она и правда была глупая, в особенности потому что я просто начал сходить с ума и это усугублялось всякий раз, когда мисс Грейнджер была близко. Видеть ее стало навязчивой потребностью, которая не оставляла меня даже вечерами. Сны, которые раньше хоть как-то можно было выносить, сейчас были настолько реалистичными и яркими, что я просыпался в абсолютно безумном возбужденном состоянии. А если сновидения прерывались на том моменте, когда я не успевал получить разрядку, то я вскакивал с постели разгоряченный, и с такими ощущениями, которые больше походили на тяжелую болезнь. Мечтать о Гермионе было невыносимо, и с каждой ночью мне становилось все хуже. Я больше не считал даже на самую малую долю, что мои сны - это неправда. Я знал - все, что я переживаю ночью имело место в реальности. Гермиона же не спешила обсуждать со мной сложившуюся ситуацию, да и я знал, что сама она не станет, ведь она считала, что я все забыл. Я знал, что трудный разговор должен начать сам. По большей части, именно поэтому я и решился зайти к ней тогда.
Но я не учел того факта, что мое тело, да и я сам, реагировали на эту женщину настолько ярко и страстно, что эти чувства затмевали разум и заставляли совершать по настоящему странные и безумные поступки. Да и собственно, иногда, я даже не мог контролировать те самые чувства, которые возникали у меня, стоило Гермионе появиться поблизости. Как тогда, в зале суда, когда я, увидев какой потерянной она выглядела из-за буйства толпы, испытал такое сильное чувство теплоты и заботы о ней, что сам удивился тому, что способен чувствовать нечто подобное. Тоже самое случилось и в ее кабинете, когда она села на диван, и я так некстати вспомнил, как я уже когда-то целовал ее в, похожем на этот диван, кресле в своем кабинете мэнора. Тогда мы перевернули кресло и занялись любовью прямо на полу. Это было одно из самых ярких воспоминаний, если вообще можно было выделить хоть что-то одно из всех тех сносящих голову моментов. И, конечно же, я не сдержался, потому что желание поцеловать ее граничило почти что с безумием. Я попытался сдержаться и только благодаря моим усилиям воли, Гермиона смогла спастись от моего еле подконтрольного желания.
А потом я наконец понял, что именно останавливало ее, чтобы не сдаться обоюдной страсти. Она боялась, что я не вспомнил всего, и в особенности те моменты, когда мы были близки не в телесном плане, а в духовном. Я не признался ей, что помнил первый поцелуй, который положил начало тому безудержному влечению, которое после поглотило нас обоих, а также не сказал, что помню как признался ей в любви. Это было неловко, и явно говорить такое не стоило, особенно, после того, как я позорно сорвался. Да и я по-прежнему не был на сто процентов уверен, что Гермионе на самом деле все это нужно. С одной стороны, я безмерно и безумно хотел ее всю и без остатка, а с другой - не желал ей кого-то вроде себя. Я был плохим человеком, и просто напросто не заслуживал ее.
Но мою дилемму разрешила Гермиона в тот день, когда я посетил дом Поттеров. Ее слова о том, что я ошибаюсь посеяли во мне немалую надежду на то, что она все же хочет быть со мной. Хотя, до этого я твердо решил, что поставлю точку в наших отношениях и отпущу эту ведьму, наплевав на то, что желаю ее больше всего на свете и на то, что на самом деле ощущаю к ней что-то такое, что готов смело назвать любовью.
И, хотя в последнюю неделю сны стали мне сниться намного реже, что скорее всего значило, что я вспомнил все, что должен был, мое наваждение не спадало, и я понял, что мои ощущения и эмоции были похожи на те неконтролируемые вспышки в Лимбе, когда я еле сдерживал свое возбуждение и чувства, не желая ничего так сильно как Ее.
Секретарша в очередной раз вопросительно взглянула на меня.
- Что вам нужно? - раздраженно спросила она.
- Я пришел вам передать поручение Кингсли. Нужно забрать бумаги, - и я нарочно небрежно кинул на стол записку, которая, к слову, и правда была написана именно Министром, но не без моего участия, естественно.
Секретарша недоверчиво развернула записку и покосилась на похожие записки на своем столе, видимо пытаясь сравнить почерки.
- Всего вам доброго, - учтиво поклонился я и вышел из отдела, но далеко уходить не стал, потому что мой приход был не случайным. И главной моей целью была вовсе не передача записки.
Секретарша вышла следом за мной и тут же с подозрением взглянула на меня, но, заметив, что я веду непринужденную беседу с каким-то из министерских работников около входа в отдел Правопорядка, нахмурилась и двинулась к лифтам, видимо уверовав в случайность того, что я остался на этаже. К счастью, кабинет Кингсли был не так близко, и поэтому я точно знал, что поход к нему займет примерно минут пятнадцать, не меньше, что было, несомненно, мне на руку. Попрощавшись с министерским работником, я, дождавшись пока коридор опустеет, снова вернулся в приемную и, стараясь действовать как можно тише, сел за стол секретаря и начал поспешно рыться в бумагах. Как я и предполагал, нужная мне запись нашлась в журнале о работниках, и, выйдя из отдела правопорядка, я уже точно знал, где живет Гермиона.
Я точно не знал, к чему именно приведет мой приход в квартиру Гермионы, но надеялся на то, что мы наконец сможем нормально поговорить о том времени, что провели в Либме. Конечно же, я не упустил возможность пофантазировать о том, чем именно закончится наш вечер, в особенности, после того, как мы выпьем вкусное вино, которое совместно с букетом лилий я сжимал в руках, поднимаясь на нужный этаж ее дома.
Я также знал, что, вероятно, она не оценит мой нежданный визит, при том такой поздний, но других вариантов поговорить с ней, и наконец рассказать о своих чувствах я не видел.
Позвонив в небольшой звонок слева от двери, я стал напряженно ждать пока услышу хоть какие-то звуки, и вскоре до моих ушей донесся шум возни за дверью, сопровождающийся легкой бранью на тему того, кого же могло принести почти в полночь. Я, разумеется, хотел прийти раньше, но мысленные терзания о том стоит ли вообще идти куда-то или - нет продлились дольше, чем я предполагал.
Гермиона осторожно приотворила дверь, выглядывая через висящую на ней цепочку, а потом, увидев наконец кто перед ней, молча отворила дверь полностью и переступила через порог. Пока я не отрываясь смотрел на ее откровенное облачение, то самое, в котором я увидел ее первый раз в Лимбе, она оценивающе осматривала мой букет. Конечно, эта ее одежда была знакома мне не только из первой нашей встречи, а также благодаря другим моментам, когда я высвобождал ее из этого ненужного и ничтожного по размеру куска ткани.
Я нервно сглотнул, отмечая, что в горле непривычно пересохло, а мысли явно поспешно потекли не в ту сторону.
- Что ты тут делаешь? - не отрываясь от рассматривания букета, немного пространно спросила Гермиона, - и как, позволь спросить, ты узнал, где я живу? - она наконец перевела взгляд на меня и осуждающе прищурилась.
- У меня свои источники, - ответил я, ощущая неловкость за то, что пришлось начать наш разговор с вранья и недомолвок.
- Например, журнал моего секретаря? - Гермиона вскинула бровь, - думаешь, я не перестраховалась на случай такого? Тебе повезло, что я отменила сглаз, - ухмыльнулась она, нарочно пристально вглядываясь в мое лицо, словно ища последствия того самого сглаза, и явно намереваясь тем самым смутить меня еще больше.
Признаться, я был удивлен подобным ее поведением, а также находчивостью, но виду не подал.
- Нам нужно поговорить, - серьезно сказал я, заглядывая в темный коридор через плечо Гермионы и намекая на то, чтобы она пригласила меня зайти. И она, поняв это, слегка отступила, пропуская меня и жестом указывая вглубь квартиры.
Когда я поравнялся с ней, то понял, а точнее, в очередной раз удостоверился в том, что сдерживать себя, находясь с ней предельно близко, не так-то и просто. Гермиона всегда как-то странно действовала на меня, сводя на нет все мои попытки здраво мыслить. И вот сейчас, когда я был к ней так близко, что мог разглядеть каждую морщинку около ее глаз, мой взгляд невольно скользнув в вырез ее майки, жадно пройдясь им затем по всей ее манящей фигуре. И, когда я снова вернул свое внимание ее глазам, то не увидел в них ни смущения, ни осуждения, а только - туман, который так часто я видел в те моменты, когда точно знал, что она также, как и я окунается в жар, который контролировать просто невозможно. Я невольно опустил взгляд на ее губы, которые она тут же сжала зубами, и это окончательно свело меня с ума.
Где-то на грани своего разума я услышал, как бутылка дорогого вина упала куда-то в темноту и покатилась в неизвестном направлении, а букет был незамедлительно отброшен мною примерно туда же. Гермиона немного испуганно дернулась, на пол шага отступив к косяку двери, но в то же время, с каким-то томительным жаром посмотрела мне в глаза, ловя мое безумное состояние и ясно понимая, что именно за всем этим последует. Она даже попыталась капитулировать, выскользнув из под моих пальцев, которые уже с чувственным трепетом касались ее обнаженных плеч. Но я тут же нагнал ее в коридоре, прижав к стене, и, хотя было практически ничего не видно, я все же заметил как в предвкушении раскрылись ее губы, и как ее грудь, плотно затянутая майкой, начала часто вздыматься от учащенного дыхания, а через ткань, так маняще и желанно стали виднеться затвердевшие соски. Несомненно, она заражалась моим желанием и ощущала, как сильно она сейчас нужна мне, но, несмотря на это, она не предпринимала никаких попыток ни ответить мне, ни отстраниться.
- Не нужно, Люциус, - прошептала она хрипло и еле слышно.
- Я так желал этого с тех самых пор как начал вспоминать нас, - ответил я, понимая, что мой собственный голос звучит не лучше, - я так хочу тебя, что это сводит меня с ума, - прошептал я ей на ухо, склонившись так низко, что мои губы даже сумели провести дорожку поцелуев по ее плечу, от которых она мелко задрожала, протяжно вздохнув. А, когда Гермиона облизала свои губы, и я, несмотря на мимолетность этого жеста, уловил это, то прижался к ней сильнее, демонстрируя тем самым свое возбуждение. Она ахнула, чувствуя это и ее дрожь усилилась, отдаваясь примерно такой же дрожью в моем собственном теле.
Мои губы вернулись к ее плечу, проведя дорожку поцелуев к шее, от которых Гермиона обмякла в моих руках, видимо совершенно не осознавая как нескрываемо и желанно вздыхает. А, когда я наконец добрался до ее губ, то коснулся их так аккуратно и трепетно, что чуть сам не застонал ей в рот от тех ощущений, которые чувственным водопадом обрушились на меня. Я столько желал попробовать их, столько ночей мечтал о них, просыпаясь от очередного сна, где она целовала меня и желала всего, что желал я. И теперь, наконец, я ощущал то, что жаждал с такой силой, что удостоверился в своей психической ненормальности.
Когда мой язык скользнул ей в рот, она выгнулась в моих объятиях, задрожав еще чаще, и наконец ответила на поцелуй. Зарылась пальцами в моих волосах, прижимаясь ко мне всем своим телом. Она целовала почти также неистово и бесконтрольно, как и я. И это вызвало во мне такой прилив желания, что я понял, что, если я сейчас же не уложу ее в кровать, то скорее всего не смогу долго сдерживаться и возьму ее прямо здесь в коридоре. Я был на грани и даже, не смотря на то, что еще недавно во сне я переживал подобные ощущения, в реальности они оказались куда ярче, а месяца фантазий и неудовлетворений давали о себе знать полным помрачением сознания.
И, когда я почти спустил майку Гермионы и впервые за все время посмел прикоснуться к ее груди, вырывая из ее горла протяжный стон, неожиданно, за спиной раздался детский голос. Это вмиг отрезвило меня, хотя в ушах все равно шумела кровь, а перед глазами было абсолютно ничего не видно и не только потому, что в коридоре было темно.
Вернув на плечи Гермионы лямки и пытаясь выровнять сбившееся дыхание, я обернулся, чтобы тут же встретиться со светлыми глазами маленького мальчика. Я некстати отметил, что у того ко всему еще и рыжие волосы и даже потерял дар речи, потому что первой мыслью, которая промелькнула в моей нетрезвом состоянии после головокружительной близости, было то, что это ребенок Гермионы и, судя по цвету волос, не трудно было догадаться, кто его отец.
- Матиу, - смущенно прохрипела Гермиона за моей спиной и, протиснувшись передо мной, отодвинув меня плечом, подошла к ребенку, - это Люциус, - тихо сказала она мальчику, косясь в мою сторону. Тот же, как-то особо понимающе кивнул ей.
Когда я услышал имя ребенка, я испытал такое сильное облегчение, что даже рассмеялся, получив тут же хмурый взгляд Гермионы, когда та опустилась к полу, чтобы поднять просто чудом не разбившуюся бутылку и цветы, которые на удивление были также практически целыми, если не считать нескольких лепестков и пыльцы, которая разлетелась по полу.
- Матиу Мирт, - мальчишка протянул мне руку и как-то престранно сузил брови, явно подражая приветствию взрослых.
- Люциус Малфой, - также серьезно проговорил я, отмечая, что к счастью, сердце больше не выбивается из грудной клетки, а дыхание пришло в норму. Про то как именно я выгляжу, я решил даже не размышлять.
- Очень приятно. Но надеюсь, в следующий раз вы воздержитесь от подобного в коридоре. Это не учтиво, - тихо проговорил он, видимо пытаясь сказать это только мне, но судя по улыбке Гермионы, она все же услышала его слова.
Я же отметил, что мальчишка на редкость смышленый и, как мне когда-то говорила сама Гермиона, весьма взрослый не по годам.
Остаток ночи мы провели втроем. Гермиона несколько раз попыталась уговорить Матиу пойти спать, но он не поддался на уговоры, а продолжил сидеть с нами за обеденным столом в миниатюрной по моим меркам кухне. Меня также позабавило то, что он заявил, что не оставит Гермиону одну, хотя, естественно, я бы не предпринял ничего подобного тому, что произошло в коридоре, зная, что за стеной спит ребенок, ну, или хотя бы приложил все свои силы для этого. Гермиона удивила меня и тем, каким образом она говорила вроде бы с совсем маленьким ребенком. Она общалась с ним как со взрослым, совершенно не стесняясь даже говорить такие вещи, о которых детям обычно не говорят. То, как она попыталась объяснить ему инцидент в коридоре, вообще, если честно, смутило меня. В общем, все, что произошло в квартире Гермионы было на редкость необычным для меня.
Мы съели какие-то особо переваренные макароны с сыром и даже выпили вино и после этого, поняв, что, если я не уйду, то бедный ребенок никогда не пойдет спать, я решил вернуться в мэнор. Да и часы уже показывали начало второго ночи, и оставаться дольше было бы верх неприличия.
- Был рад тебя видеть, Гермиона, - кивнул я, когда нам наконец удалось остаться наедине около двери, куда она пошла меня проводить, наконец сумев уговорить Матиу лечь спать.
Памятуя о том, что совсем недавно произошло в этом самом коридоре, я старался держаться от Гермионы на расстоянии как минимум метра, потому что как только ребенок исчез из поля зрения, былое желание начало разгораться внутри меня подобно огню.
И сколько бы я не пытался, я не смог сдержать желания коснуться Гермионы, и поэтому, взяв ее руку, коснулся ее губами, нарочно медленно проскользив по ней губами. Казалось, вкус любой части ее тела, как бы это странно не звучало, был пределом моих желаний и мечтаний. Поэтому, неудивительно, что я, зарычав, опаляя ее руку дыханием так, что Гермиона чувственно задрожала, притянул ее к себе.
Мы смотрели друг на друга долго, словно попавшие в какой-то своеобразный чувственный транс, не говоря друг другу абсолютно ни слова, но, когда я наклонился к ней за поцелуем, она каким-то образом, несмотря на заметно учащенное дыхание, смогла остановить меня, прижав ладонь ко рту.
- Думаю нам стоит сначала все же поговорить, - сказала она, виновато улыбнувшись.
Я разочарованно выдохнул, но понимал ее действия, ведь она не могла знать то, что я, каким-то чудом, вспомнил все о нас в Лимбе. К тому же тогда, когда совсем еще недавно она уверовала в обратное из-за моих принципов, которые сейчас хотелось засунуть куда подальше. И я почти рискнул наконец сказать ей те самые слова, которые раз за разом прокручивал в голове, но которые за весь вечер так и не решился озвучить. Не знаю чего именно я боялся: ее отказа или взаимности. Расставшись с Нарциссой, я зарекался, что уж точно не соберусь ни с кем больше связать свою жизнь, при том так поспешно. Но Гермиона перевернула с ног на голову весь мой мир. Хотя, наверное, тоже самое сделал и я с ее жизнью.
- Хорошо, - я послушно отпустил Гермиону из своих объятий и, в последний раз поцеловав ее пальцы, развернулся и двинулся к лестнице. Тех самых слов я ей так и не сказал. И, хотя я понимал, что даже, если у Гермионы кто-то появился за это время, хотя я расспросил об этом не у одного человека, которые ответили отрицательно, то это ровным счетом не имело никакого значения. Потому что в конце концов, и я знал точно, она должна была принадлежать только мне.
***
Я оглядел себя в немного мутном зеркале, отмечая, что выгляжу, если уж не идеально, то уж точно прекрасно. Все же не зря я потратил столько времени, покупая себе новый костюм для вечера в честь дня героев войны, который проходил в Министерстве и весьма удобно приурочивался к концу квартала, который было принято праздновать и до второй магической войны.
Какая-то дама проводила меня весьма недвусмысленным взглядом, и я, теша свое самолюбие, еще раз убедился, что выглядел отменно.
- Отец, скоро будет приветственная речь, нам нужно поторопиться, - сказал Драко, подходя ко мне и прерывая мое самолюбование. Хотя, конечно же, причина, почему я так критично отнесся к своему внешнему виду, была в том, что сегодня я планировал танцевать с Гермионой, а представать перед ней в неряшливом виде не хотелось. У меня и так был целый список того, почему она должна отказать мне, и на первом месте без конкуренции с другими причинами стоял мой немалый возраст. И, хотя Гермиона говорила, что ей это совершенно не важно, я понимал, что ничего хорошего на самом деле в этом нет. Возраст еще никого не красил.
После моего визита ее небольшой квартирки в Лондоне мы так и не смогли нормально поговорить. Без сомнения, я пытался, при том ни один раз, но каждый раз, когда мы подходили к сути нашего разговора, нас нещадно прерывали по разным поводам. Но сегодня я решился абсолютно, что скажу ей то самое важное и сокровенное, что желал сказать ей все эти две недели.
Мы с Драко вошли в зал, постаравшись встать в таком месте, где нас не было особо видно, потому что журналистов на данном мероприятии было не счесть. Но, к счастью, к нам пока что никто не подошел, хотя я знал, что они до сих пор ищут сенсации касательно меня, и в особенности, про нас с Гермионой. Конечно же, слухи про нас ходили всякие, но, благодаря моим усилиям и связям, мне удалось пресечь все те нападения, которым подверглась Гермиона со стороны журналистов. Также им было запрещено писать вообще что либо про нас как вместе, так и по отдельности. Но я знал, что многие из них просто ждут подходящего дня, чтобы впихнуть ту или иную новость.
Когда на сцену, сооруженную в конце зала вышел Кингсли, все притихли. Он поздравил всех с днем окончания войны, а также представил гостей - героев войны, которые должны были выступить с речью. Гермиона была среди них, но в этот раз она вышла только с Гарри, вызвав недовольное уханье толпы, которые все никак не могли простить ей и Гарри то, что они поспособствовали заточению Рональда Уизли в Азкабан.
Я видел, что Гермиона заметно нервничала, двигаясь в центр сцены, но когда она наставила на свое горло палочку, делая тем самым свой голос громче, и начала говорить, то ее способности так быстро брать себя в руки можно было только позавидовать.
Она сказала прекрасную речь, такую, что у некоторых людей даже навернулись на глаза слезы. Да, что уж, она и сама плакала, улыбаясь и вытирая слезы рукой. Я невольно залюбовался этим зрелищем, жалея лишь о том, что не стою сейчас рядом с ней, чтобы сжать ее в объятиях.
В заключение, и, это была определенно не лучшая идея, она вдруг заговорила о Пожирателях Смерти. Конечно же, ее идею никто не воспринял положительно. И ее попытки как-то настроить людей на то, что они не чудовища особого результата не дали. Да и я это знал не понаслышке, потому что сталкивался с косыми взглядами каждый день. Но я знал, что это не продлится долго. Люди обладают поразительной способностью забывать быстро даже самое плохое. И у Гермионы это, пожалуй, получалось лучше всех, раз она смогла принять кого-то вроде меня.
- Она поразительна, - раздался рядом со мной голос Драко, и я тут же повернулся к нему, замечая с каким обожанием он смотрит на Гермиону. Некстати вспомнился тот самый вечер, когда он привел ее в нетрезвом виде в мэнор, при этом не забыв упрекнуть меня в том, что я опередил его. Конечно, я знал, что Драко симпатизирует ей, но почему-то только сейчас я понял, что мой сын, возможно, на самом деле был влюблен в нее.
- Ты прав, - отозвался я.
Драко как-то странно посмотрел на меня, словно пытаясь понять, что я сейчас только что сказал, а потом усмехнулся, угрюмо потупив взгляд.
- Я догадывался, что ты вспомнил, - сказал он, нахмурившись, - я знаю, что в этом нет твоей вины. Ты очень долго был с ней. И, если учесть, что других людей вокруг тебя не было...
- Ты хочешь сказать, что мое отношение к Гермионе связано с тем, что мне просто было скучно и одиноко там? - признаться, подобные слова от собственного сына было слышать особо обидно, - но я уже здесь, и мое отношение к ней нисколько не изменилось, - отметил я, тут же получив хмурый взгляд от Драко.
Он больше ничего не сказал и, когда рядом с нами прошла какая-то молодая ведьма с длинными светлыми волосами, кинув на Драко заинтересованный взгляд, он двинулся за ней в толпу, явно раздосадованный моими словами и знающий, что то, что принадлежит мне, никогда не станет его без моего согласия.
Как только закончились вступительные речи героев войны, заиграла плавная музыка и редкие пары стали выходить в центр зала. Я же, наполнив два бокала вина, направился на поиски Гермионы. Но, когда я увидел ее с друзьями, то понял, что мой сын все же осмелился обогнать меня. Он стоял рядом с Гарри и Джинни, протягивая Гермионе бокал с вином и что-то быстро говорил ей.
Я никогда не видел, как они общаются, поэтому видеть ее улыбку, обращенную к моему сыну было весьма двояко, а также волнительно с той точки зрения, что мне всегда казалось, что Драко - это практически моя копия. И сам факт, что Гермиона выбрала именно меня, был по меньшей мере странным, ведь Драко был бы даже лучшей партией для нее. Возможно, я даже одобрил их брак, если бы она того захотела. Наверное.
На сегодняшнем вечере я чувствовал себя на редкость неловко, и даже былые скучные, но полезные беседы с вышестоящими членами советов и отделов не вызывали никакого удовольствия. Весь вечер я то и дело смотрел на Гермиону, которая так и не смогла подойти ко мне из-за огромного числа желающих с ней поговорить. Я знал, что она видела меня и не раз кидала ответные взгляды в мою сторону, ища мою улыбку через толпу людей.
Когда часы пробили девять вечера, сообщая, что прошла добрая половина вечера, людей, которые захотели потанцевать стало на порядок больше. Меня самого даже пригласили не счесть сколько раз и один танец я из вежливости даже уступил молодой даме из аврората. Когда же я решил, что пора подойти к Гермионе, то заметил, что она танцует с Драко, который совершенно не стеснялся своей довольной улыбки, которую, к счастью, Гермиона видеть не могла, так как он стоял к ней непростительно близко.
Признаться, мне стало не по себе. И я даже сделал несколько шагов в их сторону, но, к счастью, вовремя остановил себя, понимая как глупо было бы с моей стороны подходить к ним. В особенности оттого, что я даже не знал, что именно собирался предпринять.
Конечно, Гермиона была красива в своем алом платье, которое было мне хорошо знакомо. Я видел с каким желанием смотрят на нее мужчины, и совершенно не удивлялся уже тому, почему именно она так смогла увлечь меня. Помимо всего прочего, чем обладала эта удивительная ведьма, она была на удивление и уникально подходящая именно мне, потому что по-другому ту степень чувств и желания я объяснить никак не мог.
Как только мой сын отпустил Гермиону, я тут же поспешил к ней, игнорируя напряженный шепот людей, которые несомненно проследили мою траекторию.
Она увидела меня только тогда, когда я подошел к ней вплотную и даже поперхнулась воздухом от ничтожного расстояния, которое я оставил между нами.
- Мистер Малфой? - она хитро улыбнулась мне, видимо намереваясь довести до исступления всех присутствующих, которые уже и так нещадно промывали нам кости.
- Гермиона, - прошептал я, наклоняясь к ее уху и ощущая под собой ее легкую и заметную только мне дрожь, - ты сегодня выглядишь прекрасно, - улыбнулся я, отмечая, как слегка покраснели ее щеки, - как и в тот раз, - добавил я, ловя ее удивленный, но радостный взгляд.
А затем я протянул ей руку, поманив в центр зала, и она взялась за нее, послушно проследовав за мной.
Я притянул ее к себе даже слишком поспешно, напряженно и в унисон с ней выдохнув от соприкосновения наших тел. Гермиона вскинула на меня взгляд и, когда я посмотрел на нее, то увидел в ее глазах легкое волнение и какое-то чувственное томление. Скорее всего, она, как и я, переживала за то, что в итоге произойдет между нами. Потому что ничего нормального и уж тем более подходящего для общественного обозрения между нами уж точно не происходило.
- Я уже думал, что не смогу подойти к тебе вовсе, - сказал я, закружив Гермиону в танце.
- Если бы так случилось, то я бы сама подошла к тебе, - серьезно заключила она, - я надеялась, что нам удастся поговорить хотя бы тут. Я устала от того, что ничего не понимаю. Мне важно знать.
- Мы поговорим, обещаю, - улыбнулся я, и мои руки скользнули по ее обнаженной спине, вырывая из ее горла что-то наподобие стона.
- Прошу, не нужно, - зашептала она, но то, что она придвинулась ко мне еще ближе не сделало ситуацию хоть как-то лучше.
- Хорошо, - сказал я, хотя понимал, что правды в моем согласии довольно мало. Но Гермиону это, казалось, заметно успокоило.
По началу я и правда старался вести себе как можно более сдержанно, а точнее танцевать настолько спокойно насколько мог, но, когда Гермиона совершенно неосознанно сделала круг бедрами и отстранившись на долю секунды, снова прижалась ко мне, я понял, что, если так продолжится, то я точно потеряю контроль. Но она повторила это движение, и я запоздало осознал, что уже сам подстраиваюсь под ее темп, положив свои руки на ее бедра и еле заметно придвинув их к своим.
От этого действия Гермиона напряглась и вопросительно посмотрела на меня, явно ощущая животом мое напряжение.
- Ты...? - она даже прикусила губу, и я взмолился Богу, чтобы она не сделала этого снова, потому что мне с лихвой хватало всего, что и так происходило между нами.
- Ничего не могу поделать. Я безмерно желаю тебя, - прошептал я, распаляя ее щеки еще больше и понимая, что она сама не так далека от чувственного срыва.
- Люциус, - хриплым и дрожащим голосом прошептала она, и я наклонился к ее уху, касаясь ее шеи губами так, что из-за ее пышных волос мое нахальное действие никто не мог увидеть.
Гермиона ахнула, дрожа под моими руками, и я не удержался - закружив ее в танце, скользнул рукой под ее вырез на спине, едва касаясь пальцами окружностей груди. Казалось, еще чуть чуть и Гермиона просто упадет, хотя я и сам еле стоял на ногах, понимая, что если продолжу эту пытку, то не устою и сам.
- Скажи, ответь, - прохрипела она, - ты вспомнил?
Я знал, что это волнует ее во всей этой ситуации больше всего. И это, признаться, радовало меня, потому что осознавать, что Гермионе нужно знать мои истинные чувства к ней, было важнее всего.
Я нарочно медленно наклонился к ней, зарываясь лицом в ее мягкие волосы.
- Я вспомнил все, - спокойно сказал я, чувствуя как Гермиона напряглась под моими пальцами.
Она недоверчиво отстранилась, вглядываясь в мое лицо, словно ища какой-то подвох в моих словах, но не найдя его, радостно улыбнулась, уткнувшись в мою грудь.
- Я знала, что ты мне соврал тогда, - укоризненно сказала она, а потом усмехнулась.
Но я не дал ей возможности хоть как-то продолжить свой обвинительный монолог, потому что в следующую секунду снова наклонился к ее уху и еле слышно прошептал:
- Я люблю тебя, Гермиона.
И все. Это был конец. Как только она услышала мое признание, то задрожала еще сильнее то ли от слез, то ли от чувственного томления, а может из-за всего сразу, а затем слегка приоткрыла губы, запрокинув голову, словно приглашая меня поцеловать ее, несмотря на полный зал людей, несмотря на то, что целовать пожирателя смерти в день победы было бы как минимум безумно смело, несмотря ни на что. И я принял приглашение, сжав подбородок Гермионы пальцами и поцеловав так нежно, насколько вообще был способен целовать любя. Я словно пробовал ее на вкус, боясь разрушить этот прекрасный и трепетный момент. Но, когда я посмел углубить поцелуй, а Гермиона ответила мне с небывалой страстью, я понял, что вечер в Министерстве не самое лучшее место для наших поцелуев и, до того, как последние хоть как-то здравые мысли не ушли от меня, я поднял Гермиону на руки и двинулся с ней из зала, чувствуя спиной вспышки, наверное, сотен камер.
Гермиона опасливо оглянулась через мое плечо, когда осознала, что больше не стоит на ногах, но перед тем как она успела что либо сказать, я снова накрыл ее губы своими, спеша к каминам почти что с нечеловеческой скоростью.
- Прошу тебя, не останавливайся, - прошептала она мне, целуя основание моей шеи и вырывая из моего горла сдавленное и нетерпеливое то ли шипение, то ли рычание.
- Ни за что, - уверил я ее и, когда я снова поцеловал ее жадно и неистово, нас наконец поглотило зеленое пламя, отправляя в Малфой мэнор - в то место, где все и началось.
Мы вылетели из камина, снося то самое кресло, которое я совсем недавно вспоминал и, которое послужило причиной моего падения в бездну безумного жара в кабинете Гермионы. Припомнив это, я отстранился от Гермионы, которая тяжело дыша лежала на небольшом, так удачно положенном на паркете, ковре, и в ее глазах я не увидел ни страха, ни сомнений. Там была только страсть и желание, такое же, какое опаляло меня самого. Заметив, что я смотрю на нее, она попыталась выпрямиться, чтобы в ту же секунду обвить мою шею руками и потянуться к моим губам, прижимая к себе.
Она целовала самозабвенно, жарко и ярко, так, что мои мысли о том, чтобы перенести ее в спальню, бесследно ушли, потому что сил и возможности на это просто не было. А, когда она почти что с остервенением распахнула мою рубашку, обжигая мое тело теплом своих пальцев, я окончательно потерял себя. Мои руки уже вовсю блуждали по ее телу, заставляя ее извиваться подо мной и дрожать, и все, что происходило между нами казалось мне чем-то нереальным, словно я снова окунулся в свои безумные сны, где была она и чувство немыслимой эйфории, сжигающее нас.
Я прервал поцелуй, чтобы тут же коснуться губами ее шеи, на что Гермиона шумно выдохнула, откидывая голову. И, когда я наконец добрался до выреза на ее платье, то не сдерживаясь, зарычал, срывая с нее платье с такой силой, что оно затрещало по швам. Я даже сам не ожидал от себя такой силы. Но желание было настолько велико, что я смутно осознавал себя и понимал, что именно делаю. Казалось, Гермиона тоже ощущала нечто подобное, потому что на мой грубый жест совершенно никак не отреагировала, а лишь застонала, когда я, наконец добравшись до ее обнаженной груди, кусая и опаляя жаром кожу, прильнул к ней, целуя жарко и несдержанно. Гермиона металась подо мной, почти что плача от того, что не смотря на такой дикий чувственный накал, я до сих пор не дотронулся до нее там, где, судя по ее дрожащим ногам, она желала больше всего. И, когда я наконец коснулся ее, пальцами ощущая ее жар, она всхлипнула, прижимаясь ко мне и, скорее всего, чувствуя мое собственное желание ее.
И, когда Гермиона дрожащей рукой коснулась меня снова, спускаясь ладошкой ниже и наконец сжав пальцами мою явную выпуклость на брюках, я пропустил несколько несдержанных ругательств, понимая, что до краха осталось совсем немного. И, до того, как она успела коснуться моей разгоряченной плоти, скользнув рукой под одежду, я требовательно развел ее ноги, толкнувшись бедрами и заставляя ее забыть, что именно она только что хотела сделать. И, когда сил терпеть просто не было, я, поспешно освободившись от брюк и, страстно впившись в ее губы в поцелуе, начал медленно входить в ее разгоряченное лоно, понимая, что этот момент я ждал слишком долго, и поэтому он показался мне настолько сладостным и нереальным, что я сам, вслед за Гермионой забился дрожью во всем теле, чувствуя, как мой рассудок плавно покидает меня, а мое тело двигается само по себе, словно забываясь в ощущениях.
Я понимал, что все то, что происходило с нами, не продлится долго, потому что возбуждение было настолько велико, что кровь в ушах бурлила с таким диким шумом, что я почти ничего не слышал кроме этого. И даже стоны Гермионы, которые до этого хоть как-то воспринимались мною, сейчас казались лишь тихим отголоском, а о ее таком же ощущении наслаждения я понимал только по ее слегка приоткрытым губам, которые нещадно хватали воздух, и по чувственной усиливающейся с каждой секундой дрожи, которая сообщила мне, что она сама не так далека от разрядки. И, когда я понял, что вихрь, который закручивался где-то внутри меня вот вот разразиться штормом, а мое зрение подбросило перед глазами танцующие черные пятна, я понял, что это - конец, и в следующую секунду почувствовал, как волна эйфории накрыла меня с головой, унося мое восприятие мира куда-то далеко и так ярко, что запоздало, но я ясно услышал свой громкий стон, затерявшийся где-то в волосах Гермионы, которые я целовал и через которые шептал ей на ухо что-то, что сам не мог разобрать. Когда я более или менее пришел в себя, то понял, что Гермиона дрожит подо мной в отголосках оргазма, а ее глаза: черные и мутные, смотрят на меня почти что с безумием и не охладевшей жаждой. Она потянулась за поцелуем и, ответив на него, я понял, что снова начинаю терять себя. И, пока этого не произошло, я поднял ее обмякшее и разгоряченное тело на руки и двинулся в сторону комнаты, чтобы там положить ее на шелковые простыни и наконец поцеловать, не сдерживая нарастающее во мне вновь безмерное желание.
***
На утро, мы проснулись вместе, переплетенные телами и закрытые тонкой простынью, которую я успел накинуть на нас, когда еще были хоть какие-то силы после ночи, наполненной самыми неописуемыми и яркими эмоциями.
До того, как я открыл глаза, я почувствовал легкое волнение и тут же распахнул их, найдя взглядом Гермиону, которая лежала, прижимаясь к моему плечу. Я не сдержал улыбки, потому что вот так вот проснуться рядом с ней было одной из моих самых сокровенных мечтаний в то время, когда я был в Лимбе, потому что Гермиона исчезала, и кровать на утро всегда была пуста и холодна.
Но теперь, я знал точно, - она никуда не исчезнет. По крайней мере, я уж точно не собирался допускать подобного.
Гермиона была моя, и, как наверное не бывает в реальной жизни, но мой сон, наконец, стал явью.
