Феникс и северные реки

Цзянши [1], вот что это была за тварь. Пока что эта нежить была лишь на стадии формирования и по поведению больше походила на несмышленого младенца, что тащит в рот всё, что видит, но как только она «повзрослеет», то принесет много бед этому городку. Судя по неестественно выгнутой шее и странно торчащим конечностям, можно было предположить, что это мертвец сломавший шею, возможно упавший со скалы, или с брошенный. Так как эти склады находятся на окраине города, то он облюбовал здешнее тихое, нелюдимое место. Несколько раз попытавшись усмирить душу мертвеца заклинанием, но этим лишь разозлив духа, Фэн Синцзюэ обреченно вздохнув и, покачав головой, сложил пальцы в печать. Его меч, Аньсинь [2], стремительно покинув ножны, взвился вверх и нанес сокрушительный удар по нежити, отделив голову от туловища. А затем разделил остальное тело ещё на несколько частей, попутно запечатывая тёмную энергию инь. Закончив, заклинатель собрал останки в разные мешочки цянькунь [3], запечатал их ещё одним талисманом и отправился далеко в горы, для того что бы похоронить останки как полагается, соблюдая все ритуалы, дабы упокоить разъяренный дух и дать ему возможность переродиться. И вот, когда он вернулся в городок, тогда-то и начались его неприятности. Дав отчёт о проделанной работе и поручив старику Чжану похоронить несчастного монаха, а так же подарив ему напоследок с десяток защитных талисманов, Фэн Синцзюэ уже собрался возвращаться к себе в горы, но тут к дому торговца подтянулись соседи, которые тоже пострадали от злобной твари. Они стали предлагать ему благодарственные подарки: свежие овощи и фрукты, зайчатину, вяленую рыбу, свежие, еще теплые маньтоу [4]. Кто-то даже подарил красивую заколку для волос в знак признательности. Рассыпаясь в благодарностях, Синцзюэ все же принял эти дары, думая, что Чэнь Лэн наверняка порадуется обилию свежих продуктов. И напоследок он попросил кувшин воды, так как его замучила жажда. Кто бы мог подумать, что среди соседей окажется торговец рисовым вином! И тот, недолго думая, принес Фэн Синцзюэ полный кувшин прохладной влаги, которая оказалась самым крепким из вин у того торговца. Молодой мужчина, не задумываясь, припал к сосуду, и только сделав около четырех жадных глотков, побледнел, осознав, что только что выпил. Торговец смотрел с гордостью за свой лучший товар и ждал похвалы от молодого сильного воина. Но Фэн Синцзюэ решил как можно скорее добраться домой, пока хмель не совсем ударил в голову и, с благодарственными словами, вернул недопитый кувшин хозяину. «Что Вы даочжан, пейте всё, прошу Вас. Это же от всей души! Вы нас так выручили. Неужто не по вкусу пришлось? Это лучшее вино на всём северо-западе, да что там, до самых Центральных равнин Вы больше не сыщите второго такого же. Отменное качество, пьётся как нектар, а на утро голова свежа, как зимнее утро!» - увещевал заклинателя старый торговец. Старик разлил немного вина остальным соседям и поднял свой кувшин во здравие их спасителя. Юная девушка с кротким взглядом, видимо дочь торговца, в благоговейном трепете двумя руками преподнесла Фэн Синцзюэ его кувшин, щёчки её загорелись румянцем от смущения перед таким красивым и статным героем: «Прошу, молодой господин, примите». Отказать - значило обидеть девушку, оскорбить её старшего родственника торговца и остальных, кто поднял за него чашу. Выпив, Фэн Синцзюэ из вежливости спросил нет ли ещё каких жалоб у горожан. Кто-то стал жаловаться что к нему на птичью ферму повадились лисы; у кого-то якобы речной гуль прилип к рыбацкой лодке; кому-то в лапшичной неизвестная сила пробила кровлю и так далее. Дальнейший ход событий Чэнь Лэну был более менее известен. — Как погляжу, Фэн-сюну весело живется, — усмехнувшись, прокомментировал Чэнь Лэн рассказ друга. — Только не надо думать, что я какой-нибудь беззаботный пьяница. Это исключительная случайность. Я вообще не пью алкоголь. То есть стараюсь не пить. И, кстати, я так и не забрал продукты. Как жаль, там была отменная зайчатина. Хотя кое-что все же осталось у меня в рукаве. С этими словами, мужчина протянул Чэнь Лэну изящную заколку для волос, выполненную из выбеленного дерева и украшенную посередине светло-голубой ситцевой яшмой, головка шпильки так же была выполнена из крупной бусины яшмы. Простые формы и спокойные цвета делали это изделие очень изящным и практичным. — Красивая, — Чэнь Лэн с интересом рассмотрел её, а потом протянул обратно приятелю. — Нет, сяо Чэнь, это тебе, — отведя взгляд, пояснил Фэн Синцзюэ. — Что? Но зачем? То есть, я ведь не дева юная чтобы мне заколки дарить, — протестовал молодой человек, скорее смущённый подарком, чем недовольный. — Я сказал, что это для сяо Чэня, значит, так тому и быть. Не нравится — выбрось. И причём тут дева? Просто тебе она больше к лицу. Эта вещица не в моем вкусе, а отказывать было неловко, — тараторил Фэн Синцзюэ, ускоряя шаг и уходя вперед, почёсывая затылок. — Ладно, ладно, прости, — сдался Чэнь Лэн, — спасибо за подарок, — искренне поблагодарил он, догоняя товарища, и сменил тему: — Знаешь, ты лучше расскажи мне ещё про ту нежить. *** Тёплые весенние дни сменялись прохладными ночами. Жизнь у подножья горы Иньфэн шла своим чередом, ничто не могло нарушить естественный порядок установленный природой. Весна всё больше вступала в свои права, ночи становились теплее и короче, а дни длиннее. Фруктовые деревья соревновались на чьих ветвях распустилось больше бутонов и чьи цветы белее и нежнее. По утрам всё больше беспокойных птах окружало кормушки, а трудолюбивые пчелы неустанно собирали сладкий нектар, дополняя весеннюю симфонию звуков тёплым монотонным жужжанием. Так и жизнь двух мужчин, деливших крышу маленького домика высоко в горах, вошла в колею, каждый занимался своими негласными обязанностями. Порой они проводили время вместе за трапезами и вечерними разговорами, иногда прогуливаясь по окрестностям. Чэнь Лэн, помимо готовки, всё чаще уделял время тренировкам с мечом, стараясь повторять движения, увиденные во сне, и с каждым днем выходило все лучше. Перед сном он много читал о самосовершенствовании и техниках фехтования. Ночами ему часто снились сны-воспоминания Юэ Фэнгэ: тренировки, медитации, сражения подёрнутые дымкой. Во время одной из прогулок он приметил тихое и уединённое местечко за рощей выше по склону. Несколько больших валунов, некогда скатившихся с вершины горы, а ныне сплошь покрытые мхом и поросшие разными кустарниками, создавали естественный круг с узким проходом внутрь. В этом каменном круге притаилась полянка, заросшая мягким клевером. Это было идеальное, скрытое от посторонних глаз и ветров место для уединённой медитации под открытым небом, и мужчина проводил там по паре часов ранним утром до завтрака и после тренировки перед ужином. Соблюдая наставления, описанные в книгах по самосовершенствованию, что дал ему Фэн Синцзюэ для изучения, Чэнь Лэн убедился, что его новое тело, равно как и духовные каналы, в отличном состоянии. Энергия текла и наполняла духовные меридианы, все даньтянь и каждую клеточку, раскрывая разум и обостряя чувства и реакцию. И проблема состояла лишь в том, чтобы разум новой души в этом теле научился правильно рассчитывать силу, дабы ненароком никого не поранить или не убить по неосторожности. Фэн Синцзюэ в часы, что не был в компании своего нового друга, так же занимался медитацией в своей комнате, ходил на охоту в лес, которым был покрыт весь юго-восточный склон Иньфэн, добывая дичь, либо закрывался в библиотеке, ведя какие-то записи. Однажды, дня через четыре после ухода учеников, Фэн Синцзюэ, сидя в библиотеке и изучая очередной свиток, отвлекшись, взглянул в открытое окно и увидел на заднем дворе тренирующегося Чэнь Лэна. Стиль и техника фехтования была немного странной, такой Фэн Синцзюэ ещё не встречал, было что-то знакомое в череде шагов, но в то же время некоторые выпады были совсем ему неизвестны. Мужчине вдруг очень захотелось испытать этот стиль своей техникой и, быстро скинув верхнюю накидку и захватив свой меч из спальни, он вышел на террасу. Некоторое время он не сводил глаз с Чэнь Лэна, оценивая его плавные, будто лепестки сливы танцующие на водной глади, движения. Заметив друга на террасе, Чэнь Лэн прекратил тренировку и лёгкой походкой направился к Фэн Синцзюэ. — Фэн-сюн что-то хотел? — Поинтересовался он, утирая со лба пот тыльной стороной ладони. — Прости, что отвлек тебя от занятий. Я хотел предложить сяо Чэню потренироваться вместе. Ты не против? — Указывая на свой меч, предложил Фэн Синцзюэ. — Сочту за честь, — чуть склонившись в малом поклон и не скрывая радости, ответил Чэнь Лэн. Фэн Синцзюэ легко спрыгнул с террасы и направился на середину поляны, жестом приглашая приятеля за собой. — Прошу господина Фэн Синцзюэ позаботиться обо мне, — с хитрой улыбкой произнес Чэнь Лэн, поклонившись и став в стойку, держа меч на изготовке. Фэн Синцзюэ лишь ухмыльнулся кривой улыбкой и, размяв плечи, приготовился к схватке. Оба, не сговариваясь, сорвались с места на встречу друг другу, двигаясь быстро и бесшумно. Их столкновения обозначались лишь звоном мечей и яркими вспышками белого и золотистого сияния, что испускали их клинки. Движения Чэнь Лэна были схожи со стремительными, но плавными потоками воды, его шаги были легки и быстры, а движения клинка, будто взмахи тончайших и полупрозрачных крыльев стрекозы, невесомы и почти незаметны глазу, но сокрушительны, когда достигали цели. Фэн Синцзюэ же двигался в совершенно ином ритме, он почти не передвигался по поляне, но его меч порхал вокруг его тела, словно смерч, создавая своими стремительными атаками и блоками порывы ураганного ветра. Обменявшись друг с другом парой десятков ударов, мужчины на мгновение замерли, оценивая технику друг друга. Наблюдая за тренировками Чэнь Лэна, Фэн Синцзюэ не ожидал такой скорости от него и был приятно удивлён, ведь теперь можно было не сдерживать силы. Вскоре их атаки стали менее стремительными и более вдумчивыми. Фэн Синцзюэ несколько раз предпринимал попытку обезоружить оппонента, но Чэнь Лэн всякий раз ускользал из контрзахвата, словно юркая рыбка серебрянка сквозь пальцы, и тут же атаковал в ответ своего старшего друга, так что в итоге Фэн Синцзюэ приходилось сразу уходить в оборону. В очередной раз, скользнув под клинком Фэн Синцзюэ, Чэнь Лэн оказался позади него и, сделав ложный выпад ножнами, извернулся и приставил лезвие Юэ Фэнгэ к горлу соперника. Оба замерли. И только спустя пару вздохов Чэнь Лэн почувствовал упирающееся ему в живот, на один цунь ниже пупка, острие меча Фэн Синцзюэ, который тот держал обратным хватом. Ничья. Либо поражение обоих. Мужчины убрали оружие, и Фэн Синцзюэ повернулся к товарищу. — Впечатляет! — Со взглядом, полным уважения и восторга, произнёс Фэн Синцзюэ чуть хриплым голосом. — Мне явно надо больше тренироваться, мне не поспеть за Фэн-сюном. — Не будь так требователен к себе. Это было захватывающее сражение. Спасибо. Фэн Синцзюэ с почтением отвесил глубокий поклон Чэнь Лэну, от чего тот стал чувствовать себя несколько неуютно. — Не нужно кланяться, я ведь младше Фэн-сюна. Это я должен благодарить за бесценное наставление. — Что ж, сяо Чэнь желает отправиться на медитацию? — Не сейчас. Я бы хотел искупаться и заняться ужином. Осмотрев приятеля, Фэн Синцзюэ, склонив голову на бок, криво ухмыльнулся. Видок у Чэнь Лэна был презабавный. Верх синего шэньи спущен, рукава повязаны на талии. Белая рубашка с закатанными рукавами, пропитанная потом, прилипла к телу, а ворот распахнут, оголяя выразительные ключицы, по которым стекали капельки пота. Волосы, когда-то собранные в тугую косу, растрепались и тонкими прядями обрамляли раскрасневшееся лицо, глаза ярко сверкали ещё не сошедшим азартом, а с приоткрытых алых губ срывалось горячее, чуть сбившееся дыхание. Очаровательное создание. — Давай так, — сказал Фэн Синцзюэ, неосознанно протягивая руку и убирая прядь, прилипшую к виску Чэнь Лэна, — ты купайся, а я займусь ужином, иначе я совсем разучусь готовить, и тогда тебе придется стать моей женой. — Ни за что, у тебя слишком много шумных детей, — ответил Чэнь Лэн колкостью на колкость, не отрывая от Фэн Синцзюэ пристального взгляда. Оба сделали вид, будто не заметили странного движения Фэн Синцзюэ. Один был слишком смущён своим внезапным порывом, другой попросту не знал, как реагировать. При этом ни один мускул не дрогнул на лице у обоих. — А ведь сяо Чэнь, когда только пришел в себя, был таким милым и вежливым. Когда же он успел стать таким дерзким. Неужели это влияние Лилина?.. Бормоча себе под нос, причитал Фэн Синцзюэ, направляясь обратно к террасе. — Фэн-сюн, постой! — Окликнул его молодой мужчина. Стоя уже одной ногой на помосте, Фэн Синцзюэ оглянулся. — Тогда, в библиотеке, у тебя, кажется, был другой меч, или я ошибаюсь? — Нет, ты всё верно заметил. То был просто тренировочный меч, каких у меня много. А этот, — бросив взгляд на свой меч, Фэн Синцзюэ с трепетом продолжил, — Аньсинь, мой духовный меч. Мы с ним через многое прошли. Аньсинь внешне был полной противоположностью Юэ Фэнгэ. Ножны, из полированного чёрного дерева, у основания и на наконечнике были обиты серебряными пластинами с чёрной гравировкой птичьего орнамента. Из того же дерева чёрная цилиндрическая рукоять, обтянутая серым шёлковым шнуром, с серебряным навершием в форме шара. Гарда представляла собой ровный полумесяц из серебра и дерева. Из украшения была только длинная шёлковая кисть глубокого чёрного цвета, с красной бусиной и вплетенным в кисть красным пером. Этот меч очень подходил своему владельцу: строгий, сильный, мощный, элегантный, но при этом какой-то… свободный? Сейчас клинок находился в ножнах, но Чэнь Лэн хорошо его запомнил: тёмно-серый металл, вдоль дола вытравлена чёрная широкая полоса до середины клинка. А сам клинок чуть шире, чем у Юэ Фэнгэ. «Интересно, а мечи могут между собой подружиться?..» - мелькнула странная мысль в голове Чэнь Лэна. — Иди спокойно принимай ванну, буду ждать тебя к ужину, — голос Фэн Синцзюэ прервал мысли мужчины. * * * Ожидается, что после изнурительной тренировки на жарком солнце, расслабляющая теплая ванна принесет чувство свежести, покоя и уюта. Но. На пороге в кухню стоял Чэнь Лэн, и лицо его было чернее грозовой тучи, он разве что только не искрился от напряжения. — О небо! Сяо Чэнь, что случилось? — Не на шутку заволновался Фэн Синцзюэ. — Эти волосы… Я думал, что с ума сойду, пока вымою их в этой бочке! Кто придумал, что у мужчины должны быть такие длинные волосы? Это же страшно неудобно! Я… — Чэнь Лэн осекся, чуть не взболтнув «я привык к короткой стрижке», но вовремя одумался. — Я не могу с ними совладать. Как я вообще раньше с ними справлялся? Выслушав поток недовольства, Фэн Синцзюэ спокойно продолжил накрывать ужин и проговорил. — Смею предположить, что раньше сяо Чэню просто помогали, может слуга или младший адепт, такое часто практикуется среди знатных семей. — А кто сказал что я из знатной семьи? И я не хочу, чтобы у меня был слуга. Фэн-сюн, прошу, состриги мне их. — Даже думать об этом забудь. — И с улыбкой предложил: — Просто зови меня когда надумаешь мыть волосы, я помогу. Я ведь понимаю что это действительно неудобно в условиях этого дома. — Ну нет. Фэн-сюн ведь сам справляется. Чем я хуже? Я же не какой-то принц избалованный. — Немного поумерив свой пыл, Чэнь Лэн уже спокойней продолжил: — Привыкну когда-нибудь. Наверное. — А вдруг принц? — Неожиданно спросил Фэн Синцзюэ. — Надеюсь, что нет, — безапелляционно ответил мужчина, — и, кстати, как я вижу, Фэн-сюн тоже свеж и чист, как так? — А, я искупался в реке, — буднично бросил в ответ Фэн Синцзюэ, садясь за стол и жестом, приглашая друга присоединиться. — В реке… Там же вода ледяная, — с недоверием воззрился на приятеля Чэнь Лэн. — Я только в зимние месяцы воду грею, в остальное время купаюсь в реке, так быстрее. — Фэн-сюн, ты вообще человек? — Конечно. Из плоти и крови. — В подтверждение Фэн Синцзюэ с серьезным видом, протянул руку Чэнь Лэну, чтобы тот убедился.— Просто я всю жизнь жил в подобных условиях, так что тут нечему удивляться, — с лёгкой, но от чего-то холодной улыбкой продолжил Фэн Синцзюэ. — Чем это так чудесно пахнет? — Сменил тему Чэнь Лэн, чувствуя, что атмосфера тяжелеет. — Надеюсь, ты не против жареной рыбы с овощами на ужин? — Прекрасный выбор. Кажется, последний раз я ел рыбу когда-то в прошлой жизни, — горько пошутил Чэнь Лэн. — Этому рецепту меня научил А-Ян, он, к слову, прекрасно готовит, несмотря на свой юный возраст. — Этому доброму ребенку тоже выпала непростая судьба? — Поинтересовался Чэнь Лэн. — Да, можно и так сказать. Он родился пятым ребенком в очень бедной семье, где было семеро детей. На сегодняшний день у него осталась в живых лишь младшая сестра, ей сейчас девять лет и её приютил к себе старик, что держит постоялый двор в небольшом городке к югу отсюда, почти на границе провинции. Как Чэнь Лэн и предполагал, судьба младшего ученика была не из простых. Фэн Синцзюэ поведал ему, что остальные члены семьи Яньюя погибли, кто от голода, кто во время разбойной потасовки. Его отец умер когда Яньюю было пять, бремя о заботе семьи легло на плечи трёх старших братьев и сестры, мать подалась в дом наслаждений для заработка, но там встретила путника, с которым вскоре сбежала, бросив голодающих детей. Яньюю пришлось рано повзрослеть. Он оставался дома за старшего, вёл хозяйство и заботился о двух младших сестрах. Когда смерть стала косить его старших братьев, в семь лет он сам пошёл работать наравне со взрослыми. Работал на стройках, таская камни; разнорабочим, на рынках и в речном порту; посыльным при постоялых дворах. К его восьмому дню рождения их осталось всего двое из семи детей, трущоба, в которой они жили, была разрушена при строительстве нового торгового тракта и дети отправились искать новое место для жилья, так они попали на постоялый двор старика Ляня. Добрейший человек, некогда потерявший из-за несчастного случая единственного сына с невесткой и внучкой. Он сжалился над детьми, тем более сестре Лю Яньюя было всего четыре года, малышка страдала от недоедания и начала сильно болеть, возможно, старик Лянь увидел в ней свою погибшую внучку и сердце старика не смогло остаться равнодушным. Целый год они жили с ним. Яньюй заботился о сестре, помогал по хозяйству в гостевом доме, попутно хозяин Лянь учил его чтению, письму и арифметике. Наверное, именно тогда мальчик обрел любовь к наукам и знаниям. Он был усердным учеником и добросовестным работником. В свои девять лет Яньюй решил податься в ряды рабочих, что требовались для строительства торгового тракта. Из-за тяжелых условий труда работникам предлагали хорошее вознаграждение за работу, к тому же бесплатно кормили и предоставляли жилье в общих бараках. Уговорившись со стариком Лянем, что оставит на его попечение сестру и будет присылать деньги на ее содержание, он отправился на северо-запад. Яньюй был самым маленьким и самым младшим работником и, конечно же, находилось множество тех, кто этим пользовался. Еды доставалось меньше, место для сна было самым дальним, холодным и неуютным. Тем не менее, Яньюй никогда не жаловался, он усердно работал, а в свободное перед сном время обязательно старался практиковаться в письме и читал ветхие, растрёпанные книги, которые ему подарил старик Лянь, за что над ним часто посмеивались и крутили у виска невежественные товарищи. Помимо всего прочего, этот ребенок во всех ситуациях оставался предельно вежливым и спокойным, никогда не вступал в споры и потасовки, от чего со временем снискал любовь и уважение многих старших товарищей. А задиры постепенно просто перестали его замечать и оставили в покое. Не смотря на свое хрупкое телосложение, Яньюй оказался очень выносливым и ответственным, за что всё чаще получал от начальства задания менее трудозатратные, но требующие внимательности, усидчивости и острого ума. Однажды вечером, к Яньюю подошёл мужчина лет сорока. Он был коренаст и широкоплеч, похожий на каменную гору с огромными натруженными руками, курчавыми волосами, собранными в небрежный пучок на затылке, и с лицом испещрённым морщинами от частой работы под палящим солнцем и на жгучих ветрах. Но глаза его оставались удивительно ясными, они лучились добротой и словно всегда улыбались. Этого мужчину звали Мэй Эрлан. Присев рядом с Яньюем, и угостив того обеденной лепешкой, припрятанной в складках одежды, он стал интересоваться, чем же таким занимается мальчик. Яньюй показал ему свои записи, и книги, которые он прочел уже, наверное, раз пятьдесят. Слушая мальчика и иногда задавая ему дополнительные вопросы, господин Мэй как бы невзначай поведал тому, что в соседнем городе живет его старший брат с невесткой, и они держат магазинчик подержанных книг. Глаза Яньюя тут же загорелись ярким пламенем, что не ускользнуло от внимания господина Мэя. И уже через неделю, когда парнишку отправляли с поручением в город, господин Мэй попросил его передать записку его старшему брату, обстоятельно объяснив где находится книжная лавка и наказав мальчику непременно дождаться ответа. По прибытии в магазинчик, выяснилось, что записка была ничем иным, как рекомендательным письмом от господина Мэя, в котором тот просил своего старшего брата присмотреться к мальчику и, по возможности, иногда давать ему книги на прочтение с условием возврата. Старший господин Мэй, конечно же, поначалу отнесся к этой просьбе довольно скептично. Но, всё же скрыв сарказм в голосе и взгляде, дал мальчику пару старых истрепанных изданий со стихами какого-то малоизвестного автора, мимоходом бросив фразу: «перепиши все эти стихи по два раза, покажешь, когда будешь возвращать книги». Что и говорить, Яньюй был в не себя от счастья, новые книги — новые знания. Поблагодарив, он тут же бросился в соседнюю лавку и накупил на припасённые деньги кипу самой дешёвой бумаги и тушь для письма. Вернувшись через неделю, мальчик вернул книги без единого нового повреждения, а в руках сжимал аккуратную стопку жёлтых листков бумаги, исписанных ровными аккуратными письменами. Не поверив что это и правда писал девятилетний оборванец без рода и племени, хозяин лавки подвёл мальчика к письменному столу и велел ему снова написать любой стих из этих книг. Яньюй долго тер грязные пальцы о не менее грязную и пыльную одежду, прежде чем взяться за дорогую кисть, выполненную из красного дерева с позолоченным наконечником, и стал напамять аккуратно выводить на белоснежной шелковистой бумаге стих за стихом. Изумлённый господин Мэй Далан, сдержанно похвалив мальчонку, дал ему ещё пару книг более глубокого содержания, с историческими и географическими справками. Так началась многолетняя дружба Лю Яньюя и старшего господина Мэй Далана. И теперь уже Яньюй, прочитавший все книги в книжном магазинчике Мэй, сам привозит старику Далану подержанные книги из своих путешествий. — Сестра Яньюя, растет трудолюбивой, доброй и отзывчивой девочкой. Пусть она и не столь смышлённая, как её брат, но она очень талантлива в искусстве, а старик Лянь души не чает в названной внучке. К слову, я знаком и со стариком Лянем, и с господином Мэем. Они оба в некоторой степени считают себя опекунами и покровителями А-Яня, потому, когда узнали о его желании выбрать путь самосовершенствование, и не в именитом клане, а у незнакомого бродячего заклинателя, настояли на непременном знакомстве, дабы их подопечный не был обманут каким-нибудь шарлатаном. — Какие приятные господа, всё же мир не без добрых людей. Ну а всё же, почему Яньюй не выбрал обучение в клане? С его умом и сообразительностью, он смог бы поступить почти в любую заклинательскую школу. - Уже с середины истории Чэнь Лэна терзал этот вопрос. — Яньюй заявил, что не хочет расставаться со своими названными старшими братьями, а я не стал настаивать. Они действительно отлично друг друга дополняют. Хоть Яньюй и не силен в практике, и даже ещё не сформировал всех трех даньтянь, но если Лилин — это их сила, мощь и меч, то Яньюй — их мозг, тактик и стратег. — А кто же тогда Вэньгуан? — Ха, Вэньгуан — душа их команды, идейный лидер, он умеет очень нестандартно мыслить, и довольно силён именно в заклинаниях. — А как Яньюй с ними познакомился? — Очень обыденно, — с лёгкой улыбкой ответил Фэн Синцзюэ, — они познакомились там же, на стройке. Яньюй уже проработал почти полгода, когда к работникам присоединились Вэньгуан и Лилин, с ними был еще третий парень, двоюродный брат Вэньгуана. Я мало чего о нём знаю, ребята про него почти ничего не рассказывали, он погиб во время строительства, несчастный случай. Как рассказывал Вэньгуан, они сразу сдружились с добрым и отзывчивым Яньюем, но особенно к нему привязался Лилин, он старался защищать его от всего и всех, но, как потом он понял, подобным образом к Яньюю относились почти все работники - кому-то он был как младший братишка, кому-то как сын, а кому-то как внук. — Невероятная история. Такой маленький человечек, но сколько всего он уже успел испытать в своей жизни. Слушая твой рассказ я действительно радуюсь тому, что Яньюй сумел встретить всех этих добрых и отзывчивых людей на своем пути. Какие же разные судьбы у твоих учеников. — Да, — только и ответил Фэн Синцзюэ, пребывая, кажется, где-то в своих мыслях. — Кстати, они ведь должны со дня на день вернуться? — Что до этого, то нет, сегодня утром от Вэньгуана я получил сообщение что они задержатся ещё примерно на неделю. Прости, что сразу не рассказал. — Что ты, ты и не должен был. Просто мне показалось что Фэн-сюн тревожится за них. — Да, — снова коротко ответил Фэн Синцзюэ, — есть немного, но они уже достаточно опытные и есть друг у друга, потому мои тревоги лишь следствие привязанности к этим детям. Некоторое время они сидели молча, наблюдая из окна кухни за медленно уходящим за горы красным закатным солнцем. Горизонт был подёрнут тёмными тучами и временами налетали порывы холодного ветра. Скорее всего, завтра испортится погода. — Спасибо за вкусный ужин и приятную беседу, — нарушил затянувшееся молчание Чэнь Лэн, — с позволения Фэн-сюна, я приберусь тут и немного прогуляюсь перед сном. — Хм, чего это сяо Чэнь стал говорить столь формально? — Фэн Синцзюэ как-то тяжело вздохнул, словно его и впрямь одолевали тяжёлые мысли, — тебе спасибо за компанию. Если что-то понадобится, я буду у себя в комнате. И не уходи далеко. Пожалуйста. Сказав это, Фэн Синцзюэ встал из-за стола и, не произнеся больше ни слова, отправился к себе в спальню. Позже, после того как он загнал кроликов и запер их в домике из-за ожидавшейся непогоды, прогуливаясь под темнеющим вечерним небом и подставляя лицо навстречу свежему, холодному ветру, Чэнь Лэн обдумывал рассказ Фэн Синцзюэ. Лилин — ухоженный садовый цветочек, взращенный в тепле, уюте, достатке и нежности, но позже выброшенный, словно золотая рыбка на прибрежный песок. Он, рассчитывая только на себя, прошёл через сотни унижений, непонимание и несправедливость, жестокость и угнетение, учась жить в этом новом для него мире, закаляя характер и стараясь оставаться человеком в сердце. И Яньюй, родившийся в глубокой и непроглядной нищете, среди грязи, холода и голода. С раннего детства познавший боль потери родных, тяжесть изнурительного труда, ответственность за маленьких сестёр, хотя сам ещё был совсем ребенком, предательство родной матери, но не очерствевший. Его доброта, любовь и терпимость к окружающим притянула к нему множество сердечных и отзывчивых людей, позволив почувствовать уют и тепло дома, где его ждут и любят, найти любимое дело и семью. Как же жесток этот мир, раз детям приходится проходить через подобное. От этих мыслей сердце сжималось от тоски и жалости, и в тоже время разрывалось на мелкие кусочки. «Интересно, а какова «моя» история? Каким было детство предыдущего хозяина этого тела? Он был счастлив в окружении любящей его семьи? Познал ли он сполна беззаботность детства, играя с друзьями, проводя праздники в семейном кругу и поедая сладости? Или был сиротой или изгоем и нахлебался горя, унижений и лишений? И был ли «он» вообще хорошим человеком? Чем, как и где он жил?» — эти мысли возникли спонтанно и не отпускали до самого отхода ко сну. Уже лёжа в постели, засыпая под тихий шорох начавшегося за окном мелкого холодного дождя, Чэнь Лэн вдруг почувствовал какую-то смутную тревогу, но не мог ничем её объяснить. Возможно, на него так подействовали истории детей, а может тревога их учителя передалась и Чэнь Лэну, но мужчине определённо было неуютно от звуков дождя в ночной мгле так что, укрывшись одеялом с головой и стараясь думать о чём-нибудь хорошем, постепенно он провалился в тяжелый сон, что поглотил его словно чёрная трясина, липкая и обволакивающая. *** Вокруг лишь холодный и сырой мрак. Воздух затхлый и пахнет плесенью и влажной землей, как в погребе. Непроглядная тьма, такая, что даже не видно собственных вытянутых рук. Горло саднит, хриплое дыхание разрывает легкие. Руки нещадно болят, и он чувствует, как кровоточат пальцы под обломанными ногтями. Тело болит, словно оно получило сотню ударов бамбуковой палкой. Промокший до нитки. С растрёпаных волос капает вода, а мокрая ледяная одежда, прилипшая к телу, сковывает движения. Но он продолжает бить в тяжёлую деревянную и обитую железом дверь. «Выпустите меня! Есть там кто-нибудь?! Немедленно выпустите!» Он кричит это уже не первый раз, срывая голос до хрипоты. Пот смешался со злыми слезами, льющимися из глаз от чувства собственной беспомощности и безысходности. «Вы не понимаете! Ничего не понимаете! Остановитесь! Прошу! Отец! Пожалуйста!» Но ответом была лишь звенящая тишина, разбавляемая тихим шорохом мелкого дождя по ту сторону двери. Уткнувшись лбом в дверь и издав злой рык, он сполз и рухнул на колени, продолжая хриплым шёпотом умолять выпустить его, а рука всё так же безостановочно и бессильно разбивала кулак о дверь: «Бум… бум… бум…» *** Распахнув глаза, Чэнь Лэн долго не мог понять где находится. Он обливался потом, ногти больно впились в ладони — так сильно он сжимал кулаки, сердце сжималось от необъятной обиды и скорби, а из глаз лились горячие слезы. Он очень хорошо помнил свой сон и понимал, что голос, требующий его выпустить, принадлежал ему самому, только, кажется, он там был совсем юн. Чэнь Лэн попытался с силой проглотить комок, застрявший у него в горле и делающий его дыхание хриплым и рваным. Вокруг была непроглядная тьма, но постепенно глаза привыкли к ней. Он всё ещё был в своей спальне, укутанный в одеяло, была глубокая безлунная темная ночь. Тихо. Лишь на улице шуршал дождь и от окна доносился тихий, но настойчивый «тук… тук-тук…»