Nissa la Bella

      Холодный осенний ветер забирался под одежду и тёплый плащ, наброшенный на плечи, и даже жар от факела, поднятого над головой, мало спасал от горного воздуха, к которому постоянно приходилось привыкать заново. Солнце уже давно зашло за горизонт, оставив облака ждать возвращение отвернувшейся от них Луны в одиночестве, но самому Ницце ожидать осталось явно уж меньше, чем им.       — Эй! Рафа!       Этот парнишка уже хотел было на всех парах понестись к нему, но был вовремя пойман хозяином города, на окраине которого все трое договорились встретиться. Быстрым темпом они подошли к своему гостю, да и тот сделал несколько шагов навстречу — Пьемонт всё равно вырвался из чужих рук и вмиг оказался возле Ниццы, дабы сжать его в крепких объятьях и едва ли не сломать ими ребро или два. Их дядя Женева кое-как успел его догнать и перехватить факел, видимо, испугавшись, что один из его горе-племянников в порыве чувств повалит другого на землю — и это почти произошло, из последних сил получилось удержать равновесие в последний момент.       — Помилуй его, Пьемонт, — коротко засмеялся Женева в безуспешной попытке разлепить их одной рукой — во всяком случае, названный немного ослабил хватку, хотя всё равно того не отпускал. — Давно не виделись, Ницца!       В итоге он всё равно обнял их двоих, насколько мог, и потрепал последнего по светлой макушке. Разделавшись с приветствиями, они всё-таки немного расступились — здесь они собрались в первую очередь для обмена новостями. Савойское правительство пока прекратило жёсткие преследования вальденсов, пусть и изгнало их руководителей и Пьемонта в том числе, но двадцать лет перемирия грозили подойти к концу. И несмотря на собственные эмоции, им нужно было поговорить о серьёзных вещах.       — До вас уже дошли новости об отмене Нантского эдикта? — негромко произнёс Ницца, украдкой оглядываясь по сторонам.       — Всё к тому и шло, — развёл руками Женева, один из протестантских центров и союзник вальденсов. — Франция никогда не пытался быть веротерпимым, да и притворяется плохо.       — Я боюсь, он может надавить на Его Высочество, — взволнованный взгляд на Пьемонта, кому все эти политические игрища были чужды.       — Пусть давит сколько хочет, — а тот фыркнул и скрестил руки на груди. — Армия из пары тысяч крестьян уже разбивала герцогскую и ещё раз разобьёт, если Савойе так уж невтерпёж.       — А если вмешается Франция?       — Тогда проблемы будут уже не только у вальденсов, — откликнулся уже Женева. — Кое-кто уже возомнил себя центром мира, и Савойе бы с этим поаккуратнее. Не хочу видеть у себя на границе ещё больше французских солдат и труп одного идиота где-то под их ногами.       — Савойе бы от Франции отделаться уже наконец, а потом что-то мне предъявлять! Нашёлся тут самый набожный чёрт…       Ницца, как самый лояльный их горе-наставнику, но при этом здраво смотрящий на всё происходящее в их государстве, не мог ни поддержать, ни опровергнуть их слова. Вместо ответа он просто устало вздохнул и примирительно приобнял Пьемонта за плечи, пытаясь хоть как-то успокоить его распалившуюся злость на Савойю — тот сам изгнал его из своего же дома и города, а савойский брат Женева всегда был готов принять у себя идейных товарищей, особенно из своей семьи.       Семья воплощений — понятие сложное и неопределяемое, ведь они фактически не происходили от одних предков, но сами становились друг для друга родителями, братьями или детьми. И зачастую со своими названными родственниками они встречались на поле битвы, а кто-то из стран по доброй воле клеймил себя отце- или братоубийцей, но конкретно они пытались не забывать о наделённых титулом принадлежащего к одному с ними роду и после жёстких и жестоких конфликтов. И Савойя, даже ослеплённый яростью из-за потери других из своей семьи, всё ещё был отцом для Пьемонта и Ниццы, и братом для Женевы, да и сам наверняка считал так же где-то в глубине души, пусть и забыл, как это показывать.       Последний опустил ладонь на плечо Рафаэля и выдохнул.       — Тебе есть, где переночевать? — тот кивнул. — А то я бы предложил остаться у меня. В ночи мы всё равно ничего толкового так быстро не придумаем, только этому все кости перемоем.       — Оставайся! — поддакнул Пьемонт, вновь схватив Ниццу за талию, будто не желал никуда отпускать. — Желательно на неделю-другую.       — Я сказал господину Савойе, что уехал к себе… — растерялся он, не ожидая таких предложений.       — День или два тебя не выдадут.       — Я сказал неделю! — вновь потребовал Пьемонт, уже агрессивнее прижимая своего почти брата к себе, и вдобавок поцеловал в щёку. Ницца неловко хохотнул, слабо сопротивляясь, но никакие сопротивления бы всё равно не помогли.       — Кажется, теперь у меня завелось два голодных рта, — улыбнулся Женева, прежде чем махнуть свободной рукой в нужную сторону и повести детей домой.