***
Лью цепляет зубами сигарету, закуривает, делая затяжку за затяжкой. Смотрит вглубь леса и, разглядывая за кронами деревьев убегающую фигуру, недовольно вздыхает. Выбрасывает сигарету, топчет её ногой и отправляется вслед за девушкой. Свернув с лесополосы и забредя вглубь, парень уже подумал, что Амалии здесь нет, как услышал всхлипы где-то рядом. Лью цокнул и, морщась от веток, нависающих на лицо, подошёл ближе, замечая сидящую на коленях девушку: Амалия ревела навзрыд, дёргала светлые пряди руками и мотала головой. Вудс, скрыв раздражение за маской безразличия, двинулся вперёд, останавливаясь прямо перед девушкой. Та, видимо, услышав чужие шаги, резко вскинула голову, замечая парня — тот стоял молча, смотря пристально, обжигая льдом. — Прекрати ныть. Разве ты не сама сделала это? — Лью опустился на корточки, ожидая, когда девушка поднимет на него взгляд, — Я дал тебе право выбора. Ты могла сдохнуть вместе с ними, не жалея сейчас, но что сделала ты? Убила их, верно? Разве я не прав? — Парень хватает Уилсон за подбородок, заставляя смотреть на него, — Тогда прекрати ныть. Амалия смотрит стеклянными глазами, не моргает и чувствует, как влага начинает лишь быстрее течь по щекам. Она видит, как парень закатывает глаза, из-за чего пытается вырваться из цепкой хватки, лишь бы не видеть его. Внутри расползается жгучая боль, бьющая по грудной клетке где-то… слева. Больно. Невыносимо больно. Уилсон чувствует себя обманутой и использованной. Хотя, на что она вообще надеялась? Прикосновения чужих рук неприятны, и Амалия делает ещё одну попытку вырваться, чувствуя, как чужая хватка ослабла. Отворачивается и резко подрывается на ноги, стремительно отходя назад — Лью хмыкает. Встаёт вслед за девушкой, с вызовом смотрит на неё, ожидая следующих действий, и кусает щёку изнутри, пытаясь скрыть раздражение. Амалия и не знает, что ей делать. Хочется убежать далеко-далеко, куда угодно, лишь бы не видеть чужое лица, не слышать голоса, от звучания которого становится больно. Нога дёргается в сторону, порываясь сорваться с места, и девушка сразу же видит, как парень меняется в лице — в глазах сверкает ярость. — Стой на месте, — в голосе нет прежнего спокойствия, но он всё такой же холодный, режущий на куски, — Я заебался бегать за тобой, поэтому стой там, где стоишь, — шатен замолчал, разминая шею, — Если ты конечно не хочешь, чтобы я сломал тебе ноги. Девушку прошибает холодный пот, и она в ужасе смотрит на парня, не понимая таких перемен. Амалия ненавидит себя: за наивность и глупость, за то, что позволила так легко себя одурачить. Он ведь убийца. Ему плевать на других людей и их чувства. Так с чего вдруг ему интересоваться ей? Всё это время он пользовался ею, играя с чувствами, а Амалия повелась. Идиотка. Девушка старается выкинуть родителей из головы хотя бы сейчас, пытается сдержать слёзы, которые вновь заполняют глаза. Лью, кажется, не выдерживает — хватает Амалию за руку, отчего она охает от боли, и тащит за собой, не давая вырваться. Они идут в полной тишине — блондинка то и дело закусывает губу, пытаясь сдержать поток слёз, а Лью молчит, не смотрит на девушку, выглядя отстранённым. В дом Амалию буквально запихивают, сразу же ведя в подвал и, грубо толкая внутрь, закрывают дверь. Уилсон слышит затихающие шаги и, наконец, даёт волю рыданиям. Пытается успокоиться, но делает лишь хуже, вновь вспоминая о недавних событиях. Она так легко поддалась манипуляции, убив собственных родителей, что теперь сгорает от ненависти к самой себе. Боль разрывает на части, и девушка жалеет, что не выбрала второй вариант — умереть хочется невыносимо. Перед глазами всё ещё мелькают лица родителей, и Уилсон представляет, как их окрасила гримаса боли и ужаса. Скатывается по стене, сжимая кулаки до красных полумесяцев на коже, и закрывает глаза, откидывая голову. Мысли путаются в голове, из-за чего девушка не сразу замечает Руби, сидящую в углу и смотрящую на неё пустыми глазами. Амалия спускается вниз, смотрит на подругу, а после замечает трупы, лежащие рядом — вздыхает, осознавая, что произошло. Лицо Майерс опухшее от слёз, искусанные губы отливают сливовым, а взгляд пустой. Абсолютно. На запястьях виднеются багровые пятна, алые капли медленно стекают по руке. Руби в безумии сдирает кожу, стараясь отмыться от чужой крови. Уилсон окидывает подругу испуганным взглядом, садится на колени рядом и прижимает к себе, аккуратно поглаживает по голове, пропуская рыжие пряди меж пальцев. Майерс лишь безвольной куклой опускает руки, роняя голову на чужое плечо. Амалия слышит всхлипы, чувствует, как Руби дрожит, и лишь крепче прижимает её к себе, стараясь не заплакать вместе с ней. Они так и сидят, пытаясь облегчить свою боль вместе.***
Руби ненавидела себя: за то, что три года назад присоединилась к сталкерам; за то, что пошла в тот день в эту чёртову больницу; за то, что своими руками убила собственных родителей. Лучше бы она воткнула тот нож себе в горло, избавляясь от мучений и боли, которая медленно поедает её изнутри — Майерс не чувствует ничего, кроме неё, и от этого тошно. Она не обращает внимания на жгучую боль на запястьях, которые Амалия перевязала ей, не реагирует на подругу, на тяжесть в глазах, которые слипаются от недостатка сна, и на еду, которую Джек «заботливо» приносит ей каждый вечер. На веках выжжены испуганные лица родителей, которые не исчезают, каждый день напоминая Руби о том, что она сделала, говоря, что жить она недостойна и кроме неё никто не виноват в их смерти, — и девушка соглашается, закапывая себя в яму ещё больше. Тонет в пучине безысходности, неспособная всплыть. Майерс больше не может собрать себя по кусочкам. Понимает, что сломалась окончательно, а душа, где до этого сиял маленький огонёк надежды — теперь разбита вдребезги. Джек приходит к Руби каждый день — не язвит, не издевается и вообще не подходит к девушке. Мужчина приносит еду и лишь смотрит, тихо садясь на ступени. Видит пожирающую пустоту в глазах, безысходность, плескающуюся на дне изумрудных глаз, и понимает, что, кажется, сломал её. Понимает, что перегнул в тот раз, но не понимает, почему беспокоится об этом. Каждый раз встаёт, откидывая эти мысли и уходит, хлопая дверью. Руби понадобилось несколько дней, чтобы немного прийти в себя, начать есть и воспринимать происходящее вокруг. Теперь она обращала внимание на Джека, который продолжал приходить и молча смотреть на неё, и девушка не могла понять его взгляд. Сейчас клоун сидел на том же месте, пристально разглядывая её и не говоря ни слова. Это раздражало. Тишина угнетала, поэтому девушка резко встала, с гневом смотря на мужчину. — Для чего ты всё это делаешь? — Брюнет молчал, и Руби не выдержала. — Почему ты просто не убьёшь меня?! Ты сломал меня окончательно, доволен? Этого ты хотел? — Голос Майерс срывался на крик, — Зачем ты держишь меня здесь? Разве сломанные игрушки интересны? — Девушка криво усмехается, вкладывая горечь в эти слова, — Найди себе другую, я не нужна тебе больше. Джек молчит, смотрит долго, словно сквозь. Видит всплеск ярости в глазах напротив и усмехается. Медленно встаёт, подходит к девушке и, схватив её за подбородок, рывком поднимает голову вверх, сталкиваясь со злым взглядом. — Ты будешь моей игрушкой, пока не умрёшь, — он скалится, — Неужели ты думаешь, что я убью тебя по твоей просьбе, тем самым облегчив твои страдания? — Мужчина наклоняет голову, поднимая брови в знаке вопроса, — О нет, милая, моя цель — превратить твою жизнь в ад, — Джек смеётся, в безумии смотря на Руби, — Мне кажется, ты ещё не совсем сломана, судя по твоей бурной реакции на меня. А значит, нам ещё предстоит поработать над этим, дорогая, — он весело тянет гласные, ведёт когтями по шее, наслаждаясь раздражённым лицом напротив. Мужчина смеётся, треплет девушку по щеке и выходит, оставляя её раздумывать над его словами, осадок от которых витает в воздухе. Руби молчит, прокручивает всё это в голове. Осознаёт. И наконец понимает окончательно, что выхода отсюда нет и никогда не будет. Как бы она не бежала, как бы не старалась спрятаться — Джек найдёт её, и Майерс не знает, что ещё он может с ней сделать. Где-то проскакивает мысль «А может всё не так уж и плохо?», и Руби действительно задумывается об этом, окончательно впадая в отчаяние. Может, всё и правда не так плохо?