Рецидив

      — И что всё это значит?       Тао стоит перед невозмутимым Субином, который рассматривает пейзаж парка, погрязшего во тьме. Рассматривает редкие огни проезжающих автомобилей, синеву горизонта, тёмные высотки, которые пестрят многочисленными горящими окнами. Свет города отражается в его тёмных, как бездна, глазах. Тишина затягивается, но Тао не прерывает её, вглядывается в спокойный профиль Чхве. Всё ощущается как неожиданная встреча старых знакомых, никакого напряжения, никакого гнева или злости. Китаец просто не понимает некоторых моментов и относится со скептицизмом к тому, что тот заниматься этим ребячеством. Просто зачем?       — Почему нет?       — В каком смысле? Ответь на вопрос нормально. Ты знаешь, я ненавижу твои загадки, — фыркает вегугин, и они встречаются взглядами. На самом деле, сейчас Субин действительно выглядит как главный антагонист истории, только вот до сих пор не понятно, зачем ему это. — Зачем ты лезешь к ней?       — А ты зачем? Ты ведь тоже крутишься рядом с Ёнхи, как юла.       — Ты прекрасно понимаешь, что я это делаю не просто так и не по своему желанию. Не игнорируй мои вопросы, — его терпение стремительно кончается. Парень сжимает кулаки в карманах, испепеляя взглядом младшего, на что тот только довольно улыбается.       — Не игнорирую, просто не отвечаю. Действительно хочешь знать, зачем? — Чхве делает шаг ему навстречу, становится в опасной близости, смотрит в глаза. Как хорошо, что они одного роста, и для острого впечатления не нужно прилагать дополнительных усилий. Вегугин выразительно поднимает брови, с вызовом уставившись на него. — Хочу отомстить тебе. Хочу, чтобы ты провалил своё задание, — Цзы молчит, а потом нервно смеётся, надеясь, что это шутка.       — Ты же сейчас не серьёзно?       — Абсолютно серьёзно, Панда.       — Ты знал, что приду я, а не она, верно? — на этот вопрос Субин только загадочно улыбается. — Почему пришёл? Не страшно за свою шкуру?       — А что ты сделаешь? Босс не даст тебе убить лишнего человека.       — Он тебе не Босс, — шипит презрительно иностранец.       — Да, но он Босс для тебя, — Чхве улыбается, оголяя зубы, и гордо поднимает подбородок. А Тао, не жалея собственных сил, ударяет его в живот и хватает за волосы, не разрешая согнуться от судорог. Субин шипит и пыхтит сквозь крепко сжатые зубы, терпя боль сразу в двух местах, но не собирается отвечать тем же насилием. Он же не придурок.       — Мы увидимся и поговорим, когда я покончу со всем этим. И тогда можешь мне мстить до конца жизни, Бин-и, — шепчет Тао, сжимая кулак у корней сильнее и вырывая несколько чёрных волосков. Чхве упрямо молчит, не издаёт ни звука, и прячет взгляд под чёлкой, когда его отталкивают в сторону. Стоит, хрустя пальцами, и тяжело дышит, пока китаец успокаивает ярость внутри себя.       — Хорошо. Обязательно увидимся, — усмехается младший, положив ладонь на формирующийся ушиб от удара. Через время они обязательно поквитаются и покажут друг другу, чего стоят, и тогда выживет только один из них, потому что Субин позорно проигрывать в этот раз не собирается.       Тао возвращается в больницу, чтобы увидеться с Ёнхи после не очень приятной встречи. Рассказывать ей обо всём или нет, он решит уже в палате, когда увидит её состояние, а пока он лишь намерен прийти. Его пропускают почти без вопросов, потому что он становится тут частым гостем, хотя раньше никогда не посещал больницы по понятным причинам. Он доходит до палаты, деликатно стучит и входит, не услышав никакого ответа. Оказывается, что Ёнхи уже спит, хотя сейчас только девять вечера. Китаец тихо закрывает дверь за собой, зыркает в сторону камеры видеонаблюдения и снова натягивает капюшон, садясь рядом с койкой. В спящем состоянии девушка устраивает его гораздо больше: никаких претензий, никаких упрёков, нет ни закатывания глаз, ни оскорблений — совсем ничего. Она просто мирно лежит, пребывая где-то в царстве Морфея, а он может спокойно за этим понаблюдать. Хотя… он уже даже соскучился по тому, как она кричит на него, заявляет о своих правах человека и зовёт придурошным вегугином.       Цзы хмыкает и зарывается ладонью в волосы, слегка их оттягивая. Он не должен думать о таком, потому что она всего лишь его очередное задание, очередной пункт в его жизни, который он должен выполнить и зачеркнуть.       — Это читается как «исс», а не «ип»! — громко шепчет Ёнхи, наклоняясь над учебником и смотря прямо в душу.       — Ты вообще ешь? Ни разу не видела тебя в столовой, и ланча у тебя с собой нет. Тебе родители ничего не готовят? — она поднимает удивлённо брови и подталкивает к нему свой контейнер со вторым цельным кимпабом. — Там краб, дайкон и омлет. Надеюсь, ты не привередливый, вегугин.       — Боже, это ты, вегугин, — с облегчением выдыхает она, морща нос.       — У меня есть имя.       — Ого, ты заговорил?       — Почему ты вышел здесь, вегугин?       — Я живу недалеко. Есть ещё вопросы?       — Это ведь твой друг, да?! Вы решили меня разыграть?! — истерит она, бросая свой телефон на стол, и даёт ему пощёчину.       — Нет, это не мой друг. Я не знаю, кто это, и я удивлён так же, как и ты. И какого хрена ты ударила меня сейчас?! Истеричка!       — Тогда почему он мне пишет?!       — Мне откуда знать, я тебе, что, экстрасенс?! Гадалка?! Какого хрена ты от меня хочешь?!       — Я слышал, что та встреча закончилась плохо. И зачем ты пошла вообще?       — Отстань, — мямлит она, отходя от наркоза.       — Я хочу найти твоего таинственного писателя японских новелл.       — И зачем тебе это? Героем себя возомнил, небось? — подросток усмехается, убирая флакон обратно на место и утыкаясь в телефон.       — А ты, я вижу, возомнила себя королевой. Корона не жмёт?       — Чего сказал? — это снова заставляет её отвлечься от мобильника.       — Сама подумай, ты больше не сможешь с ним встретиться, на контакт с полицией и прокуратурой этот аноним вряд ли выйдет, шанс один на миллион. Что ты теряешь? — девушка какое-то время рассматривает резцы в серых радужках, после чего цыкает недовольно и протягивает гаджет.       — Ты больше не сможешь с ним встретиться… — шепчет он, открывая глаза, удивляясь тому факту, что не замечает, как закрывает их. Ему не нравится ход событий, не нравится, что он сейчас прокручивает все те острые и яркие моменты с этой глупой девочкой-подростком, которая, между прочим, всего-навсего его очередная цель. Очередная и практически последняя, после неё идут ещё Мённа и Тэхи. Он рвёт волосы на голове, пытаясь выкинуть из неё тупые ненужные мысли, но каждый раз, когда он поднимает взгляд на эту девчонку, ему хочется, чтобы она назвала его тупым вегугином, а он привычно гадко улыбнётся ей и получит за это учебником по затылку. Глупо, тупо и так омерзительно, что стиснутые зубы скрипят, а в груди разрастается дыра.       Кажется, что в этом бою либо он её уничтожит, либо она его. И Тао не хочет проживать ни тот, ни тот вариант.

◎ ◍ ◎

      — Аджосси, просыпайтесь, — девочка тычет в плечи и грудь всё ещё спящего парня, несмотря на обеденное время. Свет через витраж над кроватью пробивается разноцветными лучами, заполняя собой комнату. Мужчина ворочается и переворачивается на живот, подминая под себя подушку и просовывая под неё руки. Джухён забирается полностью на кровать, путаясь в слишком длинной футболке Чонгука, которая ей доходит ниже колен и служит пижамой. Она жёлтая с принтом милой яичницы, поэтому, естественно, Гук ни разу не надевал её в своей жизни. Девочка трясёт его за плечи в попытках разбудить, и это срабатывает, только не совсем так, как она ожидает: Гук испуганно подскакивает и кладёт руку на сердце, тяжело дыша. Джухён удивлённо хлопает ресницами.       — Что такое? — мужчина осматривает спальню, но ничего странного не замечает. Он сразу думает, что с Тэхёном что-то случается, и поэтому требуется его незамедлительное пробуждение.       — Аджосси, вы спите уже очень долго.       — Я поздно лёг, — Гук облегчённо выдыхает и падает обратно на спину, прикрывает глаза, смотря на малышку. Она продолжает сидеть на его постели, и он вспоминает, что вчера, между прочим, нарекал обоим, что подниматься к нему в спальню категорически запрещено. Но ругать её он не будет, потому что… во-первых, она ребёнок, во-вторых, он не уверен, что она отошла от травмы. Она ведь совсем недавно стала снова доверять мужчинам, парням, мальчикам, да и людям в целом, и пока быть с ней грубым или хотя бы вредным не стоит. Поэтому Чон комкает всю свою раздражительность и убирает руки за голову, сонно моргая.       — Мы хотим кушать, — она ложится на вторую подушку и раздражённо убирает со своего лица длинные запутанные волосы, пока за этим наблюдает дядя Чон.       — И что я должен сделать?       — Аджосси, — обиженно дуется она, бросая на него взгляд с упрёком. Ещё такая маленькая, а уже вертит им, как ей вздумается. Возможно, такому её научила Дженни, потому что некоторые фразы девочка переняла именно у неё. Гук думает, что не успеет он и глазом моргнуть, как эта малышка станет подростком и уже будет спорить с ним чаще, чем Ёнхи в настоящее время. Просто с ума сойти можно.       — Ла-адно, пошли, — бурчит он, поднимаясь с кровати. Джухён спускается первая, спрыгивая с последних ступенек и падая обратно на диван. Тэхён стоит у окна, переминаясь с ноги на ногу, и разминает затёкшие мышцы. Трость в напряжённой руке слегка дрожит. На Тэхёне вещи младшего, и они висят на нём абсолютно таким же мешком. — Доброе утро.       — Доброе, — отвечают ему. Русый поворачивает голову, женственно убирая прядь волос за ухо, и Гук чутка подвисает на этом, останавливаясь на последней ступеньке.       — Мы… поедем сейчас куда-нибудь поесть. Собирайтесь, — оповещает их он и первым занимает ванную, закрываясь изнутри, принимает бодрый душ. Была бы его воля, он бы пролежал сегодня весь день в кровати и спал, потому что у него заслуженный выходной, и, хоть не в его принципах отлынивать и заниматься личной жизнью, даже он понимает, что ему необходима подзарядка. И будь он одним в этом доме, то действительно ничего бы не делал целые сутки, но как же хорошо, что теперь с ним делят квартиру ещё два человечка, один из которых за последнее время превратился в настоящую торпеду, прямо как Тэхи. Гук после душа собирает волосы в максимально аккуратный по его меркам хвост, брызгает парфюм с лаймом по телу и освобождает ванную. В неё тут же заходит Джухён, громко щёлкая щеколдой. Сегодня парень решает надеть чёрный лонгслив и джоггеры, потому что они едут всего-то поесть где-нибудь. — Я принесу тебе одежду на выбор, — бросает Гук Тэхёну, что уже сидит на диване и смотрит передачу про животных, и поднимается к себе. Время тормошить шкаф с забытыми богом вещами. Там можно найти всё, что хочешь, хоть магазин собственный открывай. Мужчина вытаскивает разных тёплых вещей и бросает их на кровать, не подходящие убирает обратно и всё спускает в гостиную. Ким останавливается на бежевом свитере крупной вязки и светлых джинсах с порванными коленями. Остальное владелец квартиры раскладывает по местам. Все готовы через полчаса, дольше всех собирается старший, потому что ему требуется вымыть голову, высушить её и сделать что-то приемлемое с отросшими волосами. В итоге он с горем пополам делает себе такую же причёску, как и у младшего, и ковыляет из ванной комнаты. Ему определённо потребуется визит к парикмахеру. — Надеюсь, мы можем идти? — интересуется Чон, отлипнув от экрана телефона. Он переписывается с Ёнхи, и та рассказывает, как себя чувствует Намджун с Тэхи и что скоро её с сестрой выпишут и они поедут домой, что ей надо готовиться к тестам и готовить тупого китайца к экзаменам. Чонгук совсем забыл, что скоро начнутся зимние каникулы и что на носу куча праздников, что нужно будет блуждать по гостям и дарить подарки друзьям. Не то что бы ему не хочется, просто он устал. Но сейчас он только обувается и надевает своё пальто, отдавая старшему то кофейное в клетку, которое ему идёт гораздо больше. Он сам по себе излучает свет и чистоту, выглядит как ангел и ведёт себя так же, в отличие от чёрного от души до кончиков волос Чонгука. Полные противоположности, к тому же у них разница в ментальном возрасте лет десять, и как они вообще будут жить вместе — загадка для обоих. Они садятся в машину, Джухён занимает полностью заднее сидение, ложась на него, как на воображаемый диванчик, пока её брат и его сожитель располагаются спереди. Чонгук пристёгивается и смотрит в зеркальце, окидывает взглядом полупустую парковку. — Куда едем? Есть какое-то особенное желание?       — Нет. Хочу туда, где подают кровяную колбасу и токки, остальное неважно, — пожимает плечами Хён, стараясь не пересекаться взглядами из-за смущения и стеснения.       — А я хочу туда, где можно сидеть на полу! Я не буду сидеть на стуле, — вредничает Джухён с заднего места, и Гук согласно кивает, припоминая подходящее заведение в нескольких кварталах от их жилого комплекса. Девочка просит включить музыку, и брюнету пришлось согласиться, хотя он рассчитывает доехать в тишине. Включив рандомную линию, он встаёт на светофоре и поворачивает голову к Тэхёну, который задумчиво смотрит на городской пейзаж, положив голову на окно.       — Ты знаешь, что твой счёт в больнице оплатил анонимный пользователь?       — Знаю, — отвечает Ким полушёпотом.       — И ты не знаешь, кто бы это мог быть, верно? — Тэхён смотрит на младшего, как на глупого, и хлопает ресницами несколько раз, однако тот задаёт ему вопрос на полном серьёзе.       — Не знаю, — кивает он.       — Я могу договориться с моим психотерапевтом, и она назначит тебе комплексное лечение и попробует восстановить память с помощью гипноза. Заплачу я, естественно, но ты потом вернёшь мне всю сумму, когда устроишься на работу, — загорается зелёный, и Гук осторожно сворачивает влево, бегая глазами по зеркалам заднего вида.       — А это точно сработает?       — Не могу дать тебе точный прогноз. Гипноз нередко оказывался на переднем крае, поскольку является самой широко исследуемой и широко применяемой техникой для восстановления памяти. Он никоим образом не устраняет опасности искажения памяти. Наоборот, он может усилить проблему, и так говорят все специалисты, но… Несмотря на это, сейчас мы имеем дело с воспоминаниями, которые заблокированы, и гипноз — один из способов, которые встряхнут твой мозг и могут дёрнуть за этот блокирующий рычаг. У тебя есть возможность отказаться или применить другую, более безопасную технику, — рассказывает парень так, словно это абсолютно обычные понятные вещи. Тэхёну приходится немного напрячься и подумать над словами младшего, вникнуть в суть. Сам он никогда раньше не интересовался человеческой психологией, и всё это для него звучит как фантастика. Разве можно с помощью гипноза узнать что-то? Разве он работает?       — А какие есть ещё способы? — неуверенно спрашивает парень.       — Это зависит от результатов консультации со специалистом, но, возможно, тебе составят восстановительную программу, подберут дозировки лекарств, комплекс физических и умственных упражнений, — перечисляет младший, на свободной руке загибая пальцы.       — Она сама никак не сможет восстановиться? — Киму не хочется пичкать себя пилюлями и постоянно контролировать себя, воспитывать крепкую силу воли. Он видел на барной стойке в доме Гука много разных психотропных препаратов со сложными названиями, и, честно признаться, тогда его пробрало дрожью, потому что он вдруг понял, что не знает, к кому переехал жить. Да, временно, но на месяц-полтора точно, и только сейчас он понимает, что Гука он совсем не знает. Если он не тот, за кого себя выдаёт?       — Я думал, что ты вернулся к восемнадцатилетнему возрасту, а не к семилетнему, — Чон поднимает бровь. — Не в обиду тебе, просто это был глупый вопрос, Тэхён-хён.       — Прости, — он снова смотрит в окно и замолкает.       Они доезжают до ресторанчика, останавливаются на платной парковке, Гук сразу вносит оплату за один час, и они втроём заходят внутрь. В заведении традиционный корейский стиль искусно переплетается с современностью, с потолка свисают красивые шарообразные фонари белого цвета с чёрными деревьями и журавлями, выполненными в стиле японской живописи. На подоконниках и столиках стоят керамические кошки в разных позах, и Джухён выбирает столик с котом, который длинной колбаской вытягивается вдоль стены. Рядом с ним стоят три декоративных фонарика разных размеров. Тэхён садится на одну сторону с сестрой, а Гук идёт оформлять заказ. Именно в этом месте нет особенного меню и можно составить свой собственный обед. Провозившись у кухни несколько минут, он возвращается к двум детям и садится напротив них.       — Чонгук… — начинает Ким, нервно барабаня пальцами по столу. Он сидит, подтянув ноги к груди и уложив на колени голову. В такой позе, смотря на младшего снизу вверх большими карими глазами, он действительно похож на ребёнка. Чон снова зависает, на этот раз удивившись такому голосу старшего. Тихому, низкому и хриплому, и это заставляет его вновь напрячь слух. Среди ресторанной музыки его слова звучат ещё тише.       — Да?.. — он наклоняется к нему, присматриваясь к эмоциям на лице. Тэхён боится, это видно невооружённым взглядом, но чего?       — Расскажи о себе. Я о тебе совсем ничего не знаю… Пожалуйста, — парень отводит взгляд, но, словно заставив себя, снова поднимает его.       — Что бы ты хотел узнать? Задай вопрос, я попробую ответить на него. Только не переходи рамки, окей? — он подпирает голову ладонью и бросает взгляд на девочку, которая увлечённо сидит в телефоне.       — Кем ты работаешь?       — Я криминалист-психолог, консультант полиции, работаю в команде Сомун. Пришёл туда после того, как меня уволили из NIA по некоторым причинам, NIA означает National Information Society Agency, то есть Национальное Агентство Разведки. На самом деле… Думаю, тебе уже говорили об этом, но ты тоже работал с нами и тоже пришёл из NIA. Тебя взяли на моё место, мы стали работать по одному делу, и в итоге мы с тобой поспорили о том, что же произошло с одним зданием. Я настаивал на афере архитектора, ты, наоборот, защищал его. Мы спорили на то, что ты присоединишься к нам или Сомун станут частью NIA. Как видишь, Сомун всё ещё принадлежат полиции, — у парня развязывается язык из-за достаточно интересной темы, и он сам не замечает, как рассказывает не только о себе. — Что-то ещё?       — Ну… Расскажи о своей семье? — спрашивает он, поведя бровью. Раз своей у него теперь нет, ему хочется побольше узнать о близких младшего.       — Тему ты выбрал хорошую, — кашляет он и криво усмехается. — У меня есть младшая сестра Дженни, она на пять лет младше меня, работает репортёром. Она очень целеустремлённая и всегда идёт к своей цели, упрямая не в меру, порой её не переубедить, но она хорошая. Моя мама… Ким Соын, женщина сложная, как говорит мой психотерапевт, жить с ней невозможно, а ещё у нас сейчас развязалась война, поэтому ничего хорошего я пока рассказать о ней не смогу, — улыбается он.       — А отец?.. У тебя есть папа?       — Не думаю, что ты захочешь слышать о нём, да и я рассказывать не хочу, — мужчина качает головой, и Ким понимающе кивает.       — Ты сказал, Дженни твоя сестра? Почему у неё американское имя?       — Да, сестра, но она приёмная, мы взяли её из детского дома, когда ей было три года. Она осталась сиротой, родители были эмигрантами из Новой Зеландии. Мне почти ничего неизвестно, я не узнавал подробности, потому что лично я считаю её родной. Мы росли вместе, — парень пожимает плечами. — Следующий вопрос, — им приносят напитки: Гуку холодный зелёный чай со льдом, Тэхёну чай гонча с арбузом и лимоном, а Джухён розовый тропический.       — Как бы ты описал себя в трёх словах?       — А ты выбираешь очень интересные вопросы, — задумчиво протягивает Гук, пока его собеседник присасывается к трубочке и пьёт любимый напиток. А ведь если подумать, то Гук не задумывался раньше о том, как может описать самого себя. Вернее, он проходил через этот вопрос, но это было очень давно, когда его только поставили на учёт к психотерапевту. Но сейчас он изменился, вырос во всех понятиях, и его жизнь кардинально поменялась. — Тут надо подумать. Наверное… — брюнет упирается взглядом в поверхность стола. — Асоциальный и эгоистичный проныра — это идеальное сочетание слов, которое подходит мне, — улыбается он.       — Оу… а почему? — Ким неловко кусает губы.       — М-м… Думаю, ты сможешь сам убедиться в этом в скором времени. Ещё есть вопросы?       — Есть ли… у тебя опыт, который повлиял на твою жизнь? — Тэхёну интересно, случалось ли чего-то страшного с младшим, интересно, один ли он такой здесь, или у каждого из них за спиной ей что-то тяжёлое, страшное. Гук некоторое время молчит.       — Да, определённо, — в итоге произносит он. — Это развод моих родителей и все составляющие. В подробности залезать не буду, ты уж прости.       — Нет, всё в порядке, — он мирно поднимает руки вверх и скрещивает ноги перед собой, накидывает на плечи пальто. В заведении очень тепло, и, — Гук задумчиво всматривается в ткань, — это он делает для того, чтобы защитить себя от появившейся неловкости. Чон не пьёт свой чай, он решает дождаться всех блюд. Женщина вскоре приносит им множество панчанов, желаемые Тэхёном колбаски и чугунок с токкпоки, рис, рыбу, стеклянную лапшу и ещё много всего, что идёт как стандартные закуски и блюда. Они едят, иногда поглядывая в сторону телевизора, по которому крутятся популярные клипы.       — Я бы тоже хотел задать тебе один вопрос. Могу? — Чон окунает рис в чай и срезает кусочек рыбы. Он давно не чувствовал вкус нормальной еды, и его желудок завывает серенады от одного запаха. Тэхён ест не спеша, осторожно и стеснительно, следит за тем, чтобы сестра тоже ела. Братская забота в нём проявляется удивительно быстро.       — Эм, да, конечно… — кивает Ким.       — Чем ты собираешься заниматься после того, как оправишься? Собираешься где-то учиться или будешь посредственным работником? — этот вопрос ставит старшего в тупик. Он ещё не задумывается, что ему делать, как жить в теле почти тридцатилетнего мужчины в большом, нет, огромном городе, полном неизвестных ему вещей, тенденций. Он не знает ничего об экономике, политике, он не знает даже, как элементарно оплачивать счета и как искать работу и квартиру, о чём может идти речь? Он откладывает палочки в сторону и сжимает губы в тонкую полоску. Мысли вызывают непроизвольные слёзы, которые остаются в уголках глаз, он сдерживает внезапный порыв чувств. Но это не скрывается от зоркого глаза психолога. — Думаю, тебе стоит подумать об этом, пока ты находишься на… больничном. У тебя будет минимум две недели на размышления. А ещё, — Гук переводит взгляд на девочку. — Вероятнее всего, Джухён придётся сменить школу. Её не было там больше двух месяцев из-за понятных причин, и тот коллектив вряд ли сможет снова стать для неё друзьями. Предлагаю перевести её в школу к Тэхи. Надеюсь, ты помнишь её.       Джухён смотрит на него недолго и несколько раз кивает. Да, она помнит Тэхи, и она хочет учиться вместе с ней в одном классе, если такое будет возможно.       — А что за… причины? Почему она не ходила в школу? — спрашивает Тэхён.       — Я расскажу тебе как-нибудь потом, сейчас ты не в том состоянии. Лучше поешь, — твердит парень, придвигая к старшему блюдечко с редькой.       — Нет, расскажи. Я не ребёнок и прекрасно себя чувствую, и я её брат, имею право знать, — хмурится Ким, и Чон удивлённо поднимает брови.       — Тэхён, я понимаю, что твой юношеский максимализм так и рвётся наружу, но лучше обсудить эту тему позже, — строго настаивает на своём младший. Ким возмущённо заламывает брови, пытаясь смириться с этой несправедливостью, и пытается поесть, пока еда на столе не остыла и не пропал аппетит.       В дальнейшем они если и разговаривают, то на абсолютно нейтральные темы, не затрагивают личное, работу, политику. В большинстве своём они оба говорят с девочкой, отвечают на её вопросы и обсуждают интересующие её темы. Стол остаётся наполовину полным, еды оказывается слишком много для них троих, у которых желудок сужается до размеров щепки. Сытые, они выходят на улицу. Тепло, не так, как в прошлые дни, ветра совсем нет, снег не идёт и ярко светит солнце.       — Заедем ещё куда-то или отправляемся домой? — Чонгук очень сильно надеется на второй вариант, потому что эти вылазки для него большой дискомфорт, но по выражению лица старшего он понимает, что не всё так просто.       — Я бы хотел… Навестить отца и мать, — опустив голову, хрипит он и прячет руки в карманы. Джухён слышит это и сама становится грустной. Естественно, она не знала своих родителей совсем, никогда их не видела, но она беспокоится о старшем брате и его чувствах, его эмоциях. Маленькая, а понимает, как взрослая. От таких мыслей Гука самого обдаёт холодом.       — Я не знаю, где они могут находиться, хён.       — Я знаю. Мы добрались туда на сорок третьем автобусе, — говорит девочка.       Чонгук вспоминает маршрут этого транспорта и понимает, что, скорее всего, они похоронены на сеульском национальном кладбище. Он понимает, что сейчас чувствует Тэхён. Парень помнит свою крестницу в тот день, когда она узнала, что её лучшая подруга погибла. Помнит, как она приехала к монастырю, у которого её похоронили. Это всё очень тяжело и страшно. Ему не хочется думать о том, как бы он себя чувствовал, если бы кто-то из его семьи погиб. Будь то Дженни, мама или отец. Естественно, больше всего он бы страдал из-за своей сестры, потому что для него она самый близкий человек. И он для неё тоже.       — Хорошо, мы поедем. Только купим цветы.       На кладбище холоднее, чем в городе. Тут свистит ветер, покачивая голыми ветками, снег присыпает надгробия и зарытые могилы, цветы и подарки. Джухён уверенно ведёт их по дорожкам вдоль множеств погибших людей, пока они не доходят до двух невзрачных могил с дешёвыми надгробиями, на которых едва проглядывают счастливые лица их родителей. Здесь уже всё поросло бурьяном и плющом, на могилах давно никто не убирает и не занимается ими. Ким обессиленно падает на колени, прямо в мокрый снег, ему жжёт открытые участки ног, но он немигающим взглядом смотрит на фотографии и даже не чувствует, как по его красным от мороза щекам текут слёзы. Он шепчет что-то, просит прощения у родителей, молится, судорожно втягивая воздух через всхлипы и рыдания. Джухён не плачет, но ей тоже тяжело. Она стоит возле брата и сжимает кулачки, дёргает юбку зимнего платья, неотрывно смотря на надписи на сером камне. Женщина и мужчина, изображённые на них, красивые и выглядет счастливыми. Очень жаль, что эта улыбка так быстро запечаталась в этом невзрачном надгробном монументе.       Чонгук опускается на колени рядом с Тэхёном и читает короткую молитву за упокоение душ, а затем подтягивает старшего к себе, крепко обнимая и даруя ему возможность выплакаться в чужое плечо. Ким вцепляется пальцами в чёрное пальто, до треска ткани сжимает ткань в своих руках, громко шмыгая носом и обрывисто скуля от щемящей боли в груди. Гук встаёт на одно колено, отряхнув поднятое от снега и грязи, и сажает на него девочку, так же плотно прижимая её к себе. Хоть брюнет и не плачет, не отдаётся эмоциям, как это делает старший, ему не менее больно. Потому что терять члена семьи — это невыносимо.

◎ ◍ ◎

      Дженни сидит на диване возле окна в пол и составляет вопросы для интервью. С их шестнадцатого этажа Сеул как на ладони, туман, не успевший рассосаться к полудню, всё ещё охватывает верхушки небоскрёбов. Девушка лениво скребёт автоматическим карандашом по странице блокнота, пальцы в предвкушении встречи дрожат. Из ванной выходит Хосок, размазывая капли воды по рукам с татуировками, на его бёдрах одиноко качается одно лишь махровое полотенце.       — Вот как мы проводим выходной. За работой, — усмехается он, присаживаясь рядом на диван. Они живут вместе уже продолжительное время и пока что довольны тем, как складываются их отношения. Сходятся стремительно, но сейчас всё гладко, плавно и тихо. Словно бы вместе уже долгие годы. Дженни качает головой и откладывает на кофейный столик блокнот с карандашом, вылезает из-под пледа и забирается на его колени.       — Пожалуй, я могу сделать перерыв, — улыбается она, гладя парня по голове. — Небольшой.       Они сходятся в томительном поцелуе, с лёгким привкусом зубной пасты и утреннего кофе. В коридоре внезапно слышится громкий, торопливый стук каблуков.       — Дженни!       — Мама?! — девушка подрывается с места, растирая губы, словно пытаясь стереть с них недавний поцелуй, и оборачивается на вторгнувшуюся в её квартиру мать. Женщина выглядит с иголочки и улыбается немного сконфуженно, бросая взгляд дочери за спину. — Что ты… Я же забрала у тебя ключ.       — Он был не единственный, — улыбается в зубы она и снова переводит взгляд на Хосока, который накрывается пледом, чтобы хоть немного спрятать своё обнажённое тело. — Вы не замёрзли? — Чон тушуется, позорно пряча лицо в ладони, и женщина усмехается. — Похоже, что нет. Не оставишь нас?       — Рад был увидеться, — наигранно мило говорит Хосок, обходя их и удаляясь в спальню.       — Что за срочность? И не говори, что дело в интервью, я уже договорилась с руководством, — возмущённо спрашивает Дженни, скрещивая руки на груди.       — Интервью не будет, — продолжает улыбаться она. — Мой бывший поклонник в старших классах — босс твоего босса, и я попросила его отменить интервью.       — Да ты издеваешься! — отчаянно зарываясь руками в волосы, она эмоционально заламывает брови.       — Это для твоего блага.       — Нет, — она качает головой и делает один тяжёлый продолжительный вздох. — Это для твоего блага. Я ничего не знаю о нём, его образ был окрашен твоим негодованием.       — А ещё теми убийствами, — теперь уже женщина скрещивает руки на груди, не собираясь сдавать позиции.       — Да, и всё же… Ты отзывалась о нём, как о чудовище, — тихо говорит она, всматриваясь в глаза матери. Соын бегает взглядом по молодому лицу и не понимает, почему она говорит такие вещи.       — Что он наговорил тебе?       Дженни моргает, поджимая губы.       — Глубоко в душе ты надеешься получить ответ на другой вопрос, — мужчина подходит ближе, сокращая расстояние между ними. Девушка нервно сжимает кулаки. — Интересно, осмелишься ли ты его задать?       Между ними тишина, напряжение, она опускает взгляд, собираясь с силами и мыслями. Очень тяжело, но отец оказывается прав, потому что действительно есть ещё один вопрос, который оседает на языке дёгтем.       — Это всё взаправду?       — Моя девочка, — улыбается он.       — Ты любил нас или прикидывался, как психопат? — бросает она, вставая с места и равняясь с мужчиной. Сердце бьётся в груди, в горле образовывается жёсткий ком.       — Я думал о тебе… каждый божий день после ареста, — на его лице всё ещё сияет улыбка, хотя на глазах девушки давно появились крупные слёзы. — Я представлял себя на каждом твоём дне рождения. На фортепианных концертах. Как танцую с тобой на балу дебютанток.       — Я не была дебютанткой.       — Очень жаль, — его улыбка на один миг кажется понимающей. — Тот бал, что представлял я, был великолепен. Ты попросила оркестр сыграть Бейонсе. Мама была в шоке, а я был в восторге, — Дженни тоже улыбается, представляя себе эту картину, это так… мило. Она аккуратно вытирает слёзы, продолжая улыбаться.       — Я… Я пойду, — говорит она, потянувшись за сумкой.       — Дженни, — говорит он, и младшая замирает. — Та воображаемая жизнь — моя единственная реальность, в которой я мог быть отцом. Мне стыдно признать, как часто я представлял её. Я никогда не прощу себя за то, что не был рядом… и тебе не стоит. Ты достойна гораздо лучшего, чем я.       Дженни поднимает взгляд на мать, которая всё ещё ждёт от неё полного ответа, желательно со всеми подробностями. Она не знает, что ей можно ответить, потому что эта женщина перед ней придерживается только своего исключительного мнения.       — Он внушил тебе любовь, — выдаёт Соын, прочитывая это в глазах дочери. Дженни размыкает удивлённо губы.       — Что? Нет, конечно нет…       — Я вижу это по твоим глазам. Я знаю, каково это, я видела это в зеркале каждое утро. Ты думала, что увидишь монстра, надеялась, потому что так легче всё осознать… но вместо этого ты встретила любящего отца.       — Насколько я знаю, твоего поклонника скоро уволят, сеть реструктурируют и интервью состоится, хочешь ты этого или нет, — женщина поднимает брови и хочет возразить, но Дженни резко повышает голос, не давая этого сделать. — Да, я знаю! Что тебе страшно… Но ты вырастила сильную дочь, и я справлюсь.       Женщина мрачнеет на глазах, и взгляд её становится грустным, тоскливым и разбитым. Она мягко касается ладонью лица своей малышки, гладит большим пальцем бархатную кожу, и сжимает губы в тонкую полоску.       — Может, и так.       После касания мамы на коже остаётся холод. Соын, сдерживая свои настоящие эмоции в узде, разворачивается и уходит, стук её туфлей эхом раздаётся в гостиной, в прихожей, а затем — на лестничной клетке. В воздухе продолжает звенеть тишина, а в груди девушки поселяется новое чувство вины и сожаления.

◎ ◍ ◎

      Чонгук разбавляет свой кофе несколькими каплями успокоительных, которые приятно пахнут традиционными корейскими лекарствами из имбиря. В офисе нет никого, он наедине с собой, мыслями возвращается временами к дому, где остались Тэхён с Джухён, и периодически проверяет камеры из квартиры. Стоит у стенда и разглядывал фотографию отца Вонён, к которому он хочет в ближайшее время наведаться. Хоть сегодня его заслуженный выходной, который он ещё утром собирался провести в постели, он является в участок ради одного важного дела. Он ожидает одного человека, который, как по велению сердца, переступает через порог офиса.       — Привет, Гук. Весьма ожидаемо увидеть тебя здесь даже в выходной день. Почему не дома? — Хосок оставляет свою сумку на диване и подходит к младшему.       — Трудоголик, — улыбается он.       — Аланду и охраннику предъявят обвинения. Ты был прав… Аланд помог старому другу скрыть следы, — вздыхает он, принимая своё поражение. Он ведь не верил младшему.       — Но… ты ведь здесь не для того, чтобы пересказать мне рапорт? — Гук отпивает свой кофе и морщится от горькости, вяжущей язык.       — Снова верно. Может, скажешь, зачем я здесь, Шерлок Фрейм?       — Ну… Ты знаешь, что я был не в себе, что я виделся со своим отцом, знаешь о новой роли моей мамы в моих кошмарах, — говорит он с лёгкой улыбкой, а старшего немного передёргивает от этого. — Я уверен, что Дженни тебе рассказывала, — и на это Хосок неуверенно кивает, нервно кашляя в кулак.       — Ты отличный психолог, — комментирует он, и Гук согласно кивает. Это так. — Я не могу тебя уволить.       — А ты хочешь? — парень как раз тянется за ещё одним глотком, но такое заявление заставляет его замереть в одном положении.       — Иногда — да, — усмехается он. — Но у меня нет прав.       — Мне нужно узнать правду, хён. Если моя мать… знала… — он жмурится, смотрит в пол, и только после этого может снова поднять взгляд. — Мне нужно увидеть ту запись.       Хосок сглатывает, осматривает помещение и отходит к своей сумке, вынимает оттуда пластмассовую полупрозрачную белую упаковку, в которой хранится диск. С ним он подходит к младшему коллеге и внимательно смотрит ему в глаза.       — Ты точно этого хочешь?       У Чонгука от вида диска перед собой ладони потеют, а биение сердца набирает скорость. Он не верит в то, что прямо перед ним находятся записи пятнадцатилетней давности, и от этого накатывает паника. Что если все его опасения окажутся душераздирающей правдой?       На экране монитора всплывает квадратное окно записи. Зелёный приглушённый цвет закрашивает всю картинку. Он узнаёт в сидящей перед камерой девушке свою мать: ещё молодая, с красивыми чёрными волосами, с дорогими украшениями на шее и в ушах. Она выглядит спокойно, но это ещё ничего не значит.       — Вы ничего не знали, госпожа Ким? — задаёт вопрос офицер, находясь вне кадра съёмки. Вероятно, сидит напротив женщины.       — Нет, не знала, — её лицо меняется, становится эмоциональным и нервным, она отводит взгляд на стол и вытирает проступившие слёзы.       — Как это возможно? Ваш муж убил четырёх людей, вы давно женаты, он тот, с кем вы делите постель.       — Я сказала, что не знала, сколько раз я должна повторять? Сколько… трупов я должна видеть? — спрашивает в отчаянии женщина с изображения. — Где мой адвокат? Он давно уже должен быть здесь.       — Я проверю. Побудьте тут, — говорит мужчина и выходит из камеры допроса. Соын вздыхает, вытирает тыльной стороной ладони мокрые щёки и шмыгает носом, бегая взглядом по помещению. Чонгук опускает голову. Пока ничего интересного не произошло.       — Вы давно здесь сидите? — звучит очень знакомый парню голос, низкий, с хрипотцой, и Чон резко поднимает голову, смотрит на квадратное изображение. Это Намджун. — Принести вам чего-нибудь? Воды? Или чаю?       — Есть что-нибудь покрепче? — задаёт вопрос она, и Гук подсаживается ближе, теперь уже внимательно следя за каждой мышцей лица своей матери.       — К сожалению, нет.       — Вы офицер, арестовавший Джихёка… Вы ведь говорили с моим сыном, он сказал что-нибудь? — она складывает руки в замок и смотрит на мужчину с надеждой в глазах.       — Немного. Но он славный мальчик, — произносит Ким. — Я буду рад поговорить с ним ещё, если вы хотите, — Соын растерянно моргает и бегает взглядом по столу. Вдруг она отодвигает от себя стопку фотографий и накрывает лицо ладонью.       — Все эти фото ужасны настолько, что… — она качает головой и поднимает взгляд к камере. Женщина снова плачет, и Чонгуку кажется, что они смотрят друг на друга в действительности. — Я знала… Знала, — неожиданно, возможно, даже для самой себя, говорит она. Парня как током прошибает, и теперь слёзы появляются уже на его глазах.       — Госпожа Чон, вы позвали адвоката, это ваше право, — Намджун появляется в поле зрения камеры, садится сбоку, упираясь локтем в стол.       — Я говорю вам, что я знала. В последние месяцы я знала, что что-то не так. Он уходил в разное время, придумывал отговорки, иногда от него воняло дешёвыми духами! Но я думала, — Гук жуёт губу, не прекращая молча плакать, — что дело в другой женщине… Что у него роман на стороне. Я не думала… Я… Боже, и я представить не могла, что он убивал людей! — её голос дрожит и срывается. — Может, это стыд или страх, но… я должна была догадаться, — парень протягивает руку и касается монитора, словно пытаясь поддержать собственную мать. — Я… Подумать только… Сколько людей я могла бы спасти, если бы… если бы я просто…       Женский плач наполняет комнату. Намджун сочувственно хмурит брови.       — Госпожа Ким, знаете, сколько жизней у вас на совести? Две. И сейчас они ждут вас дома, — мягко говорит он, и Соын медленно переводит на мужчину взгляд, вытирая потёкшую тушь.       — С ними ведь всё хорошо?       — Будет хорошо. С вашей помощью.       Чонгук не выдерживает и останавливает воспроизведение записи, прячет лицо в ладонях и даёт волю эмоциям. Хосок уже давно ушёл, он сидит в офисе один, и переживает не самые лучшие чувства. Его сердце болит, сам он не понимает, как должен относиться ко всему этому, но ему очень стыдно и больно перед матерью. Он обвинил её во всех грехах, а на деле она действительно не знала совсем ничего, и он видит это в её глазах. Она не врёт.       Соын отличная мать, а Чонгук ужасный сын.

◎ ◍ ◎

      С наступлением темноты ветер снова поёт свои серенады, блуждая по железным сливным трубам и мелькая среди деревьев в парке. Сеул загорается новыми огнями, становится похож на магический мир, подсвечиваемый с помощью волшебства. Чонгук стоит на улице, оперевшись спиной на столб, и ожидает одного человека возле красивого здания из белого кирпича. Когда в поле зрения показывается женщина в дорогом красном пальто и с идеальной укладкой, Гук отлипает от столба и делает шаг ей навстречу.       — Привет, мам.       — Боже, Чонгук, что ты тут делаешь? — она пугается такой внезапной встречи и чуть ли не подпрыгивает от неожиданности, сердце подскакивает к горлу.       — То есть как я додумался искать тебя здесь? В приюте для бездомных? А ты зачем здесь? — он разводит руками в стороны.       — Я просто… посмотрела ремонт, который оплатила. Анонимно, разумеется, — говорит Ким. — Кто придёт в «приют Хирурга и госпожи Ким»?       — Если бы твои дети знали больше о твоей благотворительности, они бы не обвиняли тебя в соучастии в убийствах.       — Меня учили, что если мать вдруг раскроет своё сердце — дети тут же разобьют его. Вот яркий пример, — Соын мило улыбается своему сыну, и это подрывает его нормальное настроение.       — Прости меня, — выдаёт парень, и это её, несомненно, удивляет. Ей приходится долго подбирать слова для ответа, потому что вот такого поворота она не ожидала.       — И ты меня. Я была пьяна, Чонгук, в самом конце и перед арестом отца мне было тяжело. Если ты просил меня о помощи… Я не понимала, насколько всё серьёзно.       — Но ты всё исправила. Теперь я знаю, сколько ты сделала для нас и… как тебе было тяжело. Спасибо.       Женщина несдержанно улыбается. Слова сына греют сердце и душу, она чувствует себя гораздо лучше, чем за всё это время.       — Для меня невыносимо, что он был прикован к стене столько лет и сейчас счастлив, пока мы все страдаем…       — Мы дали ему встать между нами. Это не должно повториться.       Женщина улыбается ему ещё чуть ярче, касается ладонью щеки и чувствует под пальцами лёгкую щетину. Кивает ему, подбадривающе хлопает по плечу и решает дальше идти по своим делам, потому что на этом их небольшой диалог можно закончить. Парень оборачивается на неё, смотрит в спину матери, пока она садится в чью-то машину.       Теперь между ними перемирие? Или мама всё ещё злится на него за всё то, что он наговорил? Гук опускается на бордюр, судорожно выдыхает и поднимает взгляд к чёрному небу с россыпью звёзд. Жизнь обещает стать немного лучше. Дальше — праздники, конец учебного года, и у него нет права быть раскисшим.