Шустрая молния расцвечивает густое тучное небо, где-то за горизонтом громыхает устрашающий гром, не несущий за собой ничего хорошего. Распростёртая панорама города, такого знакомого, словно секунду назад он обходит его улицы и кварталы в который раз, но и одновременно с этим случаем чужого, словно он видит высотки, щиты и загруженные перекрёстки впервые. Буквы на баннерах кажутся знакомыми, но прочесть их нельзя, воздух чистый, свежий, но вдохнуть он не может, он чувствует себя самим собой, знает, что он — это он, но совладать с телом не может, словно оно не принадлежит ему. Не принадлежит никому. Стёкла дрожат, пол содрогается под ногами, которые пытаются сохранить баланс и равновесие, где-то за подкорках звенит шумный ручей. Река. Водопад. Город похож на аквариум, в котором нет рыб, зато есть люди. Много людей. И все они… Мертвы. Окоченевшие трупы плывут по бурному течению, и он плывёт вместе с ними, продрогнув до мозга костей, так, что даже пальцы на руках заходятся в кратких судорогах. Собственные волосы горят ярким фонарём, светят в мрачно чернеющей воде, как маяк, проводник, фонарь, и он чувствует, как все вокруг, которые когда-то были живыми, смотрят на него пираньями, обнажив ряды акульих зубов, длинных и острых как сабли, как бритвенный станок, и кровь, много крови: она везде, она наполняет лёгкие, заменяет всю воду, проникает под кожу, и его разрывает на части только от чувства этого липкого, холодного, тягучего чувства прилипшей всасывающейся крови. Она комками копится в горле, не позволяя дышать, заставляя задыхаться, чувствуя острый, отвратительный вкус железа во рту. Руки, много рук: десятки, сотни, тысячи — они кроют его тело, сжимают в тиски, давят, мнут, словно пластилин или глину, возводят во что-то иное, что-то, что никогда не будет теперь напоминать его самого. Теперь это не он.
Тэхён снова приходит в себя от пощёчины, только она достаётся ему не от головной боли, а от крепкой, ещё не совсем потерявшей хватку руки Чонгука. Он склоняется над ним, словно санитар над душевнобольным, и пытается вернуть красноволосого в реальный мир. Кима передёргивает, и он разворачивается на живот, свешивает голову с кровати и рвёт на деревянное покрытие, и от отвратительного звука желудок брюнета предательски скручивает, у самого тошнота подкатывает к горлу, но он держится, прижимая тыльную сторону руки ко рту. На первом этаже не спят только дети, Ёнхи любезно протягивает руку помощи и отводит Тэхёна умыться, а Чонгук, на которого рушится удача вымывать свой пол от остатков ночной жизни, кривится от тухлого запаха и надеется на то, что вылазка из дома смягчит утреннее недоразумение. Ким чувствует себя несколько лучше после таблеток, лёжа перед едва бурчащим телевизором, Ёнхи лениво переключает каналы, лёжа рядом и поедая разогретую в микроволновке магазинную пиццу. Вчерашнее рвение парня попробовать замороженный продукт сменяется отвращением при виде любой еды. — Я уезжаю, приберитесь дома, — Гук, накинув на голову капюшон, сильнее затягивает шнурки. Снова весь в чёрном в белой квартире, словно гадкий утёнок из сказки про лебедей, он шмыгает в прихожую и накидывает на себя одежду. Никто ничего не успевает ему сказать, даже Хван не поднимает голову, как след хозяина простыл, и только эхо закрывшейся двери ещё напоминает о том, что сегодня с утра Чонгук находится у себя дома. Вообще, ему стоит побыть наедине с собой и подумать обо всём на трезвую голову, хотя в таком состоянии всякие бредовые, стрёмные и ненужные мысли гораздо чаще лезут, чем в состоянии опьянения. Зато он может в них разобраться. Из головы уже час не выходит ночь и то, что Тэхёну он снится и его поведение во сне при этом настораживает. Ещё не выходит их головы то, что Тэхён был (или до сих пор?) увлечён парнем или мужчиной, и это всё не то, о чём ему хочется сейчас думать, потому что есть много других вещей: к примеру, та же отцовская тачка, номера которой пробила на днях Джису. Чонгук думает о том, что она единственная, кого не было на дне рождения его матери, и внезапно чувствует такую тоску и грусть, которая разрастается в груди с размер чёрной дыры. В исток мыслей он возвращается быстро, позабыв о Джису, о маме, о машине. Чонгук встречался с девушками не более трёх раз, и все отношения длились не больше полугода: первая ушла из-за того, что не переоценила свои возможности и не смогла перевоспитать его в более заботливого, более внимательного, более социального мужчину; вторая ушла, потому что не получала внимание больше двенадцати часов в сутки, потому что парень постоянно пропадал на работе и постоянно ходил по лезвию ножа, стоя бок о бок с маньячиной; третья не продержалась и двух недель, потому что посчитала, что одних денег и внешности от него ей будет хватать, чтобы закрывать глаза на характер, несовместимость и отсутствие большого сексуального опыта, но в итоге всё это перевесило деньги и внешность, и она сбежала. В принципе, Чонгук и не сильно переживает из-за того, что одинок, потому что: а) у него есть его любимая работа, ради которой он живёт; б) у него есть команда, семья и крестница, которые полностью обеспечивают его чуть ли не круглосуточным общением; в) его не интересует секс. И эти три пункта дают ему полную свободы жизнь, в которой нет места для кого-то ещё. Для кого-то, с кем он в будущем станет делить общий капитал, с кем он бы делил свою кровать и кто ждал бы его тёмными ночами дома. Нет, несомненно, иногда ему хочется чего-то такого: чтобы девушка, одетая в его лёгкие вещи, с лохматым хвостом и бокалом сладкого вина сидела за барной стойкой, посматривая сопливую мелодраму по телевизору, пока он шумел рядом у конфорки, выставляя на плите кастрюльку для ночного рамёна. Он хочет себе под бок человека, для которого не нужны будут слова для того, чтобы понять, для которого будет достаточно одного взгляда. Который не станет скучать в его длительное отсутствие, у которого тоже есть своя жизнь, который скрашивает своим спокойным, иногда молчаливым присутствием вечер или ночь, который может читать с ним одну книгу на двоих или смотреть очередной фильм с нотками психологии, которую ненавязчиво вкладывает режиссёр. Ему хочется. Но никто не готов к тому, чтобы жить так же, как живёт он, и он не может никого в этом винить: быть таким, как он, плохо, ужасно и страшно, — и ему бы не хочется знать, что кому-то бывает так же мерзко от себя, как и ему. Особенно когда такие чувства испытывает близкий, чуть ли не родной человек. Именно поэтому Чонгук знает, что Тэхён ему не нравится. Ему нравится времяпровождение и то, как парень осторожничает рядом с ним, неловко отмалчивается и строит из себя тихоню, но, он более чем уверен, что когда Ким максимально адаптируется, ему сорвёт крышу, юношеский максимализм забьёт по децибелам, и он даст о себе знать, так, что барабанные перепонки лопнут, мозг трясётся, а в желаниях будет только одно — найти безболезненный путь на ближайшее кладбище. Чонгуку хочется ощущение уюта и домашнего очага в собственном доме, ему нравится общество Тэхёна сейчас и то, как себя чувствует мужчина рядом с ним, но ему не нравится сам Тэхён. И это грустно, потому что, судя по всему, Чонгук Тэхёну нравится.◎ ◍ ◎
Чонгук приезжает по адресу, что Джису указывает на бумажке в конверте. Он ожидает приехать куда угодно, но больше склоняется к варианту, что приедет к чьему-либо дому, вероятнее всего, какого-то старого маразматика, который ни за какие гроши не продаст эту рухлядь, и парню придётся потрясти кошельком, чтобы убедить его хотя бы назвать ценник. Но, как ни странно, парень приезжает к свалке, и от этого на сердце становится немного легче, и во взгляде проглядывается расслабленное напряжение: вдруг машина разбита так, что он даже не узнает её? Зато бесплатно. Чонгук плутает по безлюдной свалке автомобилей, некоторые из которых без дверец и запчастей, некоторые спрессованы, практически все помяты и с разбитыми окнами. Мирно передвигаясь между моделями тачек, он вспоминает слова, которые слышит от галлюцинации:Я раздобыл машину. Идеальный лагерь. Маме необязательно знать об этом. Это будет нашим маленьким секретом.
Вот она. Накрытая чёрной плёнкой, отражающая в себе жёлто-зелёные блики от солнца, она стоит среди таких же побитых и исцарапанных авто, как и она. Чонгук в сердцах стаскивает с неё плёнку, сбрасывает её на землю: перед ним предстаёт пыльная машина болотного цвета с изрисованным в граффити лобовым стеклом, — но далеко не это сейчас интересует парня. Он спешит к багажнику, который сейчас плотно закрыт, не позволяя любопытному заглянуть внутрь раньше времени, и это слишком интригует его бешено стучащее сердце. Замедляясь, он становится позади автомобиля, рассматривает покрытый пылью багажник. Сейчас. Вспомнить. Дрожащая в предвкушении рука сама тянется к нему, цепляет за дверцу и с силой, нетерпеливо открывает его. Скобы для цепи надёжно привинчены ко дну авто и сейчас, когда солнечный свет проникает в салон, их металл ярко сверкает. Сердце пропускает удар, ещё один. Он медленно вытаскивает из кармана фонарь с ультрафиолетовым излучением, и, не думая, включает его. Брызги и давние следы, хаотичные, резвые, блекло виднеются при свете дня, но слабый зелёный оттенок проглядывается в тенях салона, куда солнцу не добраться. Он находит. И теперь ему не кажется, что это хорошая идея — ворошить прошлое. Где-то со стороны слушится глухой стук, и именно он отвлекает парня от размышлений насчёт того, чьи же отпечатки есть в салоне легковушки. Он идёт на звук. Медленно, не чертыхаясь, Чонгук измеряет шагами свалку, и длинный ряд выброшенных в гору машин — единственное, что отделяет его от источника звука. Где-то там за ним определённо есть кто-то: человек, животное, может, кто-то ещё, в кого не верят душные скептики. Взору предстаёт фигура посреди пустыря, окружённого разбитыми автомобилями. Мужчина, грузный, с горой мышц, стоит спиной и осматривается. Как же, чёрт возьми, Чонгуку везёт на качков и амбалов, которые его перемнут и сломают в два счёта. — Хей, вы владелец свалки? Мужчина оборачивается на него слишком резко, нервно, взглядом вгрызся в хлюпкую фигуру психолога, сжимающего в руке фонарь. Даже с такого расстояния видно, что мужчина не в себе. Секунда, одно резкое, еле уловимое движение, выстрел, который вызывает у Гука рефлекс, — он падает на землю, откатывается в сторону, минуя быть вновь пристреленным. Выстрелы не прекращаются, незнакомец весьма настойчив и заинтересован в Гуке, и его тяжёлые шаги слышатся в перерывах между нажатием на спусковой крючок. Фонарь вылетает из рук, но криминалист даже не смотрит на него, вскочив на ноги и увернувшись от ещё одной пули. Ему удаётся встать за заброшенной будкой с заколоченными окнами, и там он прислушивается к окружению. Выстрелы прекращаются. Гук выглядывает из укрытия, медленно, таясь, потому что есть огромный шанс того, что его просто выманивают наружу. Шаг, второй, он осторожно выпрямляется в спине, больше не крадясь, и высматривает пустырь. Никого.◎ ◍ ◎
— Он был одет как механик. Похож на местного рабочего, фоторобот не смогу составить. Чонгук возвращается на эту свалку чуть позже, после того как пережидает временно у себя дома и оповещает о случившемся Намджуна и Хосока. Естественно, что их лидер, который, между прочим, уже идёт на поправку и может присутствовать в офисе, при обысках и прочих делах, не требующих беготни и перестрелки, вызывается самостоятельно проверить территорию. Хосок не отстаёт, и его рвению можно только позавидовать, и не Чонгуку решать, останутся ли эти двое с похмельем дома, или придётся слышать их вой на морозе на месте преступления. — Тебе повезло, что он тебя не убил, Гук, — Намджун нервно лохматит волосы, осматривая злополучную свалку, на которую их всех привёз младший. — Какого чёрта ты вообще тут забыл? — Ты веришь в подавленные воспоминания? — по его нечитаемому взгляду непонятно, считает ли он его умственно отсталым, просто недоумком, или за этим скрывается нечто большее. — Если я скажу «нет», ты пойдёшь домой и отдохнёшь? — в принципе, криминалист должен ожидать что-то вроде этого. — Мне снилась эта машина. Точнее, это были воспоминания… Они размытые, но я уверен, что мы с отцом ездили на природу за неделю до его ареста. Что-то плохое случилось, — парень указывает на автомобиль, который становится причиной их появления в этом неблагоприятном местечке, — в этой машине. Знаю, звучит безумно… — Если бы так… Во время свалки кое-что нашли, — они приезжают сюда не одни, так как взвинченный голос Гука настораживает всех, и они решают перестраховаться. Здесь все: копы, офицеры, даже является судмедэксперт, который, между прочим, весьма нужен. Намджун ведёт его к образовавшемуся кругу из полицейских. — Во время обыска свалки кое-что нашли. Женское тело, раздавленное уплотнителем. — Как ты? Я слышала, в тебя стреляли, — их встречает Джису. Чонгук пожимает плечами. — Как видишь, не попался. Они подходят как раз в тот момент, когда парень с бейджиком «Йен Ан», их врач, имя которого профайлера всё это время мало интересует (он всё ещё желал, чтобы вместо него работала с ними Пак Чимин, и, хоть эта мечта была неосуществимой, никто не запрещал ему скучать по тем временам), упаковывает в пакет руку жертвы, пальцы которой чёрные и обугленные. Далее он вытаскивает с помощью лопаты кусок тухлого спрессованного мяса из машины, и Гук чуть морщится. — Это лопатка для пиццы? — первое, что приходит ему на ум. — Вообще, это называют скребком, от французского слова для «лопаты»… Вот так… — неловко пожимает плечами Ан и в знакомый пакет вываливает ещё один кусок человеческого мяса. — И это странно, потому что пицца из Италии. — Да, — Намджун кивает, скрещивая руки на груди. — Именно это сейчас странно. — Знаете, что? Эти штучки — секретное оружие судмедэкспертов, — держа в руке окровавленную лопатку, рассказывает он. — Идеальны для сбора мягких тканей. Или пепперони, упавших с печки, — они вдвоём смотрят на китайца, как на психа, но он нервно улыбается. — Но не одной и той же это всё делать. — Что известно о жертве? — решает перевести тему Намджун, потому что весь диалог превращается в чистую психоделику. — Пока мало чего. Судя по степени разложения… — Йен вытаскивает из окна машины ещё один кусок на лопате. — Думаю, она умерла пару недель назад. — Она могла остаться в машине случайно? — стараясь не смотреть на отвратительные останки, их коллега отводит взгляд куда угодно и пытается даже не вдыхать лишний раз, чтобы не чувствовать эту вонь. Чонгук подходит к автомобилю, в котором женщину спрессовали, и видит на разбитом сдавленном стекле тёмные отпечатки пальцев. — Может, передоз был? — Нет, я так не думаю, — говорит Чон, представляя в голове этапы жестокого преступления. — Посмотрите на эти отпечатки. Я считаю, убийца запер её и включил уплотнитель. — Джису, узнай, можно ли отпечатки снять, — говорит Намджун, потерев кончик носа пальцем. — И найди здесь Хосока, он ищет того, кто стрелял в Гука. Как по велению судьбы или зову сердца, или просто услышав издалека своё имя, Хосок вторгается в их диалог, прикладывая к больной голове скомканный снежок. Прошедшая ночь никак не отпускает его даже в холодный зимний день. — Судя по всему, никто не стрелял. — В каком смысле? — профайлер хмурится. — Права на собственность у До Ёнбина, он владелец свалки, — выдыхая горячий плотный пар изо рта, мужчина хмыкает собственным мыслям, убрав с мокрого лба чёлку, отдающую синим. — Но… его не существует. Никаких данных о нём нет. — То есть кто-то купил свалку на вымышленное имя? — Гук прячет руки в карманы и пытается размышлять, даже когда его мозг туго соображает. — Зачем? Чтобы одну женщину убить? Спрятать нубиру Хирурга? — Не забывай о том, что машина твоего отца может быть не связана с этим убийством, — говорит Намджун, поджимая губы и надеясь, что Гук сделает шаг назад в их начинающимся споре. — Эта женщина умерла полтора месяца назад, а твой отец был прикован к стене пятнадцать лет, и только месяц назад вышел на свободу. Это хорошее алиби, хотя, да, даты нужно сверить. — Возможно, он её не убивал, но он с этим как-то связан, — Чонгук делает не шаг назад, а два шага вперёд, причём буквально, и становится прямо перед невозмутимым шерифом. — Точно. Мои воспоминания привели меня сюда, на свалку с его машиной и трупом. Это не совпадение. Может, мой отец знаком с убийцей. — Мы проверим машину, — несмотря на согласие, во взгляде Намджуна много скептицизма. — Если есть связь, мы её обнаружим. — Доктор Йен! — из общей толпы выходит один мужчина в форме, призывно подняв руку и подходя к их коллеге-китайцу, который заполняет бумаги. — Мы нашли больше. — Больше чего? — переспрашивает Чонгук, сглатывая. — Жертв.◎ ◍ ◎
— Мам, не переживай, можем не говорить о моём интервью с отцом, — помешивая железными палочками острый рамён, Дженни, подперев ладонью голову, умещает в кресло напротив окна в зале Гука, который пустует. Сюда обычно никто не заходит: местечко напротив лестницы на второй этаж, отделённое стеной от кухни и гостиной. Тут два кресла напротив огромных окон, и Гук не сидит здесь, потому что это место его грустных воспоминаний, когда он сидел с девушкой в тишине и смотрел на ночной Сеул. В одиночку он никогда здесь не проводит время. Сейчас здесь Дженни и Соын. — Всё нормально, правда, — отмахивается она, кладя голову на спинку кресла. — Хотя нет, но… Есть вопросы, которые ты задашь отцу? — Дженни достаёт свой телефон и заходит в заметки, где хранит практически всю подготовку к интервью. В том числе и вопросы, которые сейчас любезно предоставлены для изучения маме. — Да ты издеваешься, ты его мёдом с ложки кормишь! — Ты что-то напутала в выражениях, — младшая конфузит лоб. — От таких вопросов психопат будет отрицать ответственность, — заключает Соын, устало вздыхая и выпивая пару глотков прохладной воды из кружки. — Он переведет тему… — Прости, просто я либо мёдом его кормлю, либо… — Дженни, если у тебя нет плана, как выставить его плохим, он будет казаться хорошим, — повернув голову к дочери, строго говорит женщина. — Скажи, что ты это понимаешь. — Мама, эти вопросы я составила для моего начальства. Но не их я задам, — поджав губы, серьёзно говорит девушка, чернеющим взглядом впериваясь в глаза матери. Соын некоторое время молчит. — Хорошо. Я поняла твою задумку. — Отлично. Можешь перестать волноваться? — она просит свой телефон обратно и выключает его, убирает в карман. — Теперь я волнуюсь намного больше. — Что? Почему? — Худшая ошибка, которую ты можешь сделать — считать себя умнее Чон Джихёка. Он воспользуется этим, — нагнувшись над кофейным столиком, что стоит между креслами, заявляет женщина. — Он найдёт способ расположить к себе, а ты останешься здесь, как… — Как кто? — выпаливает репортёр. — …Его сообщница.◎ ◍ ◎
На экспертизу везут остатки от когда-то живой девушки, в холодном помещении находятся в железных подносах потемневшие, местами совсем чёрные кости всех убитых на свалке, где-то даже сохраняются черепа жертв. Чонгук осматривает всё с крайним любопытством, перемешанным с отвращением и жалостью. По-другому никак. — Это всё из?.. — Со свалки, — отвечает Намджуну, стоящему рядом с профайлером, Йенан. В халате и привычных резиновых перчатках он стоит возле трупа какой-то неизвестной молодой девушки. — Каждая из спресованной машины. Большинство убиты пять или десять лет назад, отсюда скелеты, некоторые более поздние, например, эта, — он указывает на эту самую мёртвую женщину, которая выглядит значительно целее своих сестёр по горю. — Вы установили причину смерти? — интересуется Гук, сочувственно присматриваясь к окоченевшему трупу. — Раздавленные внутренности. Ты был прав, — Ан обводит взглядом многочисленные подносы на длинных столах. — Они были живы в машине, а затем их убивал пресс. Гук медленно подходит к освещённым яркими лампами костям, рассматривает уцелевший грязный череп и сглатывает от того, насколько это всё ужасно. Прежде ему никогда не доводилось видеть воочию скелеты людей на работе. Такой опыт ему не хотелось приобретать, но всё случается совершенно наоборот. — Какой здесь профиль? — пока криминалист присматривается к оторванной ноге, из которой торчит кусок кости, спрашивает Намджун со спины, стоя где-то у входа. Лично ему всё это не очень хочется рассматривать вблизи. — Может, искатель удовольствия? Убийство ради наслаждения? — На самом деле… Он может и избегать удовольствия, — всё же отвернувшись от ноги, хрипит профайлер. — То, как обошлись с телами: равнодушно, на расстоянии, он убил их с помощью машины, не похоронил их. Почему? Помогает ему отделиться. Уверен, он даже не мог смотреть на это, это механизм приспособления. Они для него предметы для убийства. — Потрясающе. То есть он полная противоположность типу Хирурга, получающему удовольствие от прямого контакта с телом человека? — предполагает Йен. — Да, но то, что у них с отцом разные почерки — не значит, что доктор Чон не причастен. Как я и говорил Намджуну всё утро, — подытоживает психолог. — Ты должен его послушать, — от взгляда главаря Сомун по телу китайца пробегают мурашки, и он разводит руками в стороны, переминаясь с пяток на пальцы и обратно. — Или нет. Как хочешь. — Лаборатория нашла в нубире что-то, что может помочь? — Да, — Ан зовёт профайлера за собой и обходит столы, спешно похожая к одному из, стаскивает с него карточку. — Они сделали полное расследование. Кровь в багажнике не принадлежит ни одной из жертв со свалки и ни одной из жертв Хирурга. — Так… Они не нашли связь? — разочарованно спрашивает Чон. — Да, — улыбаясь, отвечает он и поворачивается к помрачневшему парню. — Наверное, я согласился слишком радостно? — но ответа не следует, так как всех их привлекают фельдшеры, вкатывающие железную койку с ещё одним трупом, накрытым с лодыжек до подбородка простынёй. Снова девушка. — Ещё одно? — Совсем свежее, тоже. Вероятно, убита на прошлой неделе, — повествует фельдшер, оставляя погибшую в помещении вместе с остальными. — Теперь их восемь, — удручённо замечает Намджун и чешет нос. — Гук, самое время сказать то, чего мы не говорили, — он подходит к своему подопечному и выразительно глядит в глаза. Честно, парню очень сильно хочется дать отпор и свести концы с концами, его идея о связи никак не даёт покоя, но просто не может отрицать очевидного. — У нас новый серийный убийца.◎ ◍ ◎
На кухне царит небольшой рабочий хаос: расстановка аппаратуры, камер, света, Дженни подкрашивает губы, смотря в зеркало, а Хосок оценивающе-скептично осматривает скромные владения их сегодняшнего гостя на главном новостном канале. Сегодня Дженни Чон словит куш и заснимет то интервью, из-за которого она не может продуктивно работать последние несколько дней и даже спит плохо. Оператор ищет нужный ракурс, а Дженни перечитывает вопросы, распечатанные на бумаге и скреплённые скобой сверху посередине. — Ты отправила визажиста и стилиста домой? — спрашивает Хосок, присаживаясь рядом с девушкой и заботливо кладя ладонь на её слегка дрожащую коленку. Как она не храбрится, сейчас ей очень не по себе, даже с большой съёмочной группой за спиной и парнем-копом. — Да. Знаю, они хотели, чтобы его привели в порядок, но он ни в коем случае не будет хорошо выглядеть, — младшая убирает зеркало и помаду в сумочку, а после смотрит на своего парня. — Ты тщательно всё обдумала. — От и до, во сне, всю прошлую неделю, — улыбается она и легко целует его в уголок губ, там остаётся слабый след от яркой помады. — Мы покажем настоящего Чон Джихёка, даже если умрём. Ты понимаешь, о чём я. — Да. И ты потрясающая, — подбадриваюше улыбаясь, произносит он. — Но это сложно. И если ты вдруг захочешь уйти, мы можем. Окей… рановато для наших отношений знакомиться с родителями, — смеётся он. — С мамой ты уже хорошо познакомился, — Дженни зеркалит его улыбку, и на душе становится гораздо легче и свободнее, нога уже не отбивает чечётку по полу, заходясь в нервном тике. Сидя перед несколькими камерами, немного зачуханный, в старом свитере, с проседью в волосах и бороде, Джихёк уставше-встревоженно смотрит на горящие объективы и на девушку-репортёршу, что сидит в доступной близости. — Уверена, что мне не нужен никакой грим? Может, что-нибудь под глаза? — у него действительно мешки, но Дженни твёрдо уверена в принятом решении. К тому же все визажисты уже давно разъехались по домам. — Мы со сном поссорились недавно, я слишком этого ждал. — Нормально выглядите. Готовы? — спрашивает девушка больше у съёмочной группы, чем у мужчины, сидящего под прицелами камер. Его сейчас уже никто не спрашивает. — Просто интересно… С какого вопроса ты начнёшь? Про… — Про Джу Буёна, — хмурясь, она отрывает взгляд от своего списка безобидных вопросов. — Двадцать три года, сдал экзамены на отлично, мечтал стать адвокатом. Вы достали его сердце, чтобы посмотреть, сколько он проживёт без него, — Джихёк ерзает на стуле, метнув пару раз глазами в сторону объективов. — Он умер жестокой, мучительной смертью. Вот в чём вопрос: зачем? Зачем Вы сделали это? — мужчина молчал, пребывая в оцепенении. — Что случилось? Язык проглотили? Или вспомнили о Ким Сывон, тридцать лет? Зачем вы вырезали ей язык? Или, может, поговорим о Цуйши Ван, шестьдесят четыре года? — Может, об У Сырое, десять лет? Из-за ужасной аварии он бы, скорее всего, умер от разрыва аорты, — начинает мужчина, сумев подобрать нужные слова. — Затем его привезли в мою операционную, где я спас его. Знаете, его… Его родители назвали меня ангелом-хранителем по телевизору. — А потом выяснили, что вы были убийцей, — в ответ он лишь кивает и пожимает плечами. — Я не идеален, это правда. Я всё-таки был в психиатрической лечебнице, — сложив руки в замок на ногах, рассказывает мужчина. — Очень жаль, что позорное клеймо всё ещё висит на людях с психиатрическими проблемами. — Я не думаю, что это… — Я был болен. Мой мозг был болен. Этот диагноз не менее реален, чем рак или волчанка, — Хёк обретает уверенность и уже смотрит в камеру более спокойно. — Что меня успокаивает в темнейшую ночь: когда я был доктором, я спас тысячи жизней. Так что, если судить людей по следу, что они оставили в истории, то, суммарно, я в плюсе. Причём в большом. Сколько людей могут это сказать? — Дженни наклоняет голову набок. — Ты отлично справляешься с работой, дорогая. Мы с мамой гордимся тобой… Но спасла ли ты жизни? — Вопрос не обо мне. — Нет. Нет, вопрос в наследии, — улыбается Чон-старший. — Знала, что они назвали медицинскую процедуру в мою честь? Я разработал технику ускорения процедуры сердечно-лёгочной перфузии во вр… Боже, как же меня понесло, — мужчина смеётся. — Прости. Суть в том, что хоть официальное название сменили после всей шумихи, но… мне птичка напела, что врачи все ещё называют его «ЧонДжи» в больницах по всему свету. Разве это не важно? Что, в итоге, я сделал что-то хорошее? Они молчат, смотря друг другу в глаза, пока входная дверь не открывается и у порога кухни за видеокамерами и толпой не появляется Чон Чонгук собственной персоной. Дженни шепчет назад насчёт перерыва на пять минут, и с ней соглашаюся, съёмка приостановлена. Они вдвоём выходят из квартиры и направляются на улицу, где их не услышат, потому что Чонгук выглядит очень взбудораженным и более нервным, чем обычно. — Что ты тут забыл? Ты обещал, что не помешаешь, — бурчит она. — Прости, знаю, для тебя это важно, но у нас тут серийный убийца. — Да ладно? — девушка вскидывает брови. — Нет, не этот. Новый, действующий, — он пытается объяснить всё максимально чётко и доступно. — Он на свободе, и я считаю, он связан с отцом, и я должен… С ним поговорить.Двумя часами ранее.
Намджун вешает на подчищенную сторону доски чёрно-белый снимок женщины, больше напоминающий фоторобот, и говорит, повернувшись к команде: — Теперь трупов уже девять, и ещё одно тело мы опознали: Пак Доён. Была лучшей студенткой университета Кёнгидо, пока не подсела на героин. Какое-то время пыталась завязать. — Так все убитые из университета Кёнгидо? — скрестив руки на груди и зажав в зубах незажжённую сигарету, вскидывает бровью Хосок. — Как-то глупо убивать так близко от дома. — Это может означать, что он — организованный убийца. Они всё дотошно планируют, что позволяет им жить и работать там же, где они охотятся, — Чонгук, внимательно рассматривая снимок, даже не поворачивается к своим немногочисленным слушателям, но он уверен, что они слушают его внимательно. — С другой стороны, организованные убийцы обычно убивают в одном месте и бросают тело в другом. Это не про него… Что делает этот профиль совершенно бесполезным, так что… — Чонгук нервно зарывается руками в волосы и подходит к окну, руки нещадно дрожат от переизбытка мыслей. Хотя в последнее время тремор — неотъемлемая часть его жизни и образа. — Ты в порядке? — голос Хосока звучит несколько ниже и тише, чем обычно, и Чонгук к нему медленно оборачивается, поправляя взлохмаченные волосы. — Это не похоже на науку. — Я думал, что это настоящая наука, — встретившись взглядом с Намджуном, который жестом просит его прекратить и не переходить черту, Хо лишь хмыкает и дёргается. — В чём дело? Разве не это он сказал нам в первый же день? Намджун с Джису переглядываются, и лидер подходит к Чонгуку, хлопает его по плечу: — Можешь не торопиться с этим, я понимаю, это личное. — Да? — взгляд какой-то разбитый и слабый, огня в глазах уже нет. — Я уже ничего не понимаю. — Ну, для меня это личное, — решает высказаться Джису, уместив одно бедро на рабочем столе, подвинув клавиатуру. — Если этот парень убивает людей из Кёнгидо — моей ярости хватит на всех. — Хорошо, — Нам кивает. — По крайней мере, мы выяснили, где он охотится. — Не совсем. В Кёнгидо больше тридцати кварталов, мы не знаем, где точно он нападает на своих жертв, — тоскливо замечает Джису. — Итак, на кого же он охотится? — Чонгук, встряхнувшись и придя в себя, наконец-то снова забирается в дело и поднимает папку со стола. — Из тех жертв, о которых нам известно, двое были наркоманами, один — бездомным; похоже, он убивает людей, которые максимально уязвимы. Начнём наш профиль с этого. — Хей, Чонгук! — в офис входит доктор Йен, постучав согнутыми пальцами по двери. Команда расходится, Намджун бросает короткое «за работу», пока к молодому криминалисту подходит судмедэксперт, обогнув второпях выходящего сомуновского капитана. — Прошу прощения! Я знаю, сначала нужно осматривать свежие трупы, но мы ещё раз осмотрели машину, и вы просили позвонить, если мы что-нибудь найдём, — Гук напряжённо кивает. — Ох, наверное, мне следовало позвонить… — Ничего, я рад, что вы зашли. Что у вас? — Оу, точно, — он шарит по карманам и вытаскивает улику в специальном мешочке. — Он был спрятан в щели центральной консоли. Он, кажется, важен. — Это, что, перочинный нож? — Гук умещается и присматривается к инициалам на рукоятке. Сердце пробивает дробь.День похода.
Дэву нубиру двухтысячного года.
Он десятилетний бежит в лесу, уставший, голодный и измученный, сжимая в руке перочинный нож.
— В чём дело? — спрашивает немного напугано Ан. — Вы в порядке? — Нет. И только один человек знает, почему.Сейчас.
— Окей, я поняла тебя. В любом случае, интервью не выходит, я зашла в тупик, — признаётся девушка, расправляя устало плечи. — Он просто перекручивает всё, что я говорю, и это сводит меня… — …С ума, — вместе говорят они, и девушка поднимает взгляд с земли на старшего брата, который понимающе улыбается. — Добро пожаловать в мой мир. Мне нужны ответы, Дженни. — Окей, хорошо, но я останусь. Выключу камеры, но останусь, — она заходит обратно в подъезд, и Гук, дёрнув бровью, идёт следом. Они вместе возвращаются в квартиру, все стоят там, где и раньше, Джихёк ни сдвигается с места. — Ого! Живой и здоровый, — счастливо смеётся мужчина, хотя они двое такой радости не разделяют. — У нас тут воссоединение семьи! — У нас тут перерыв, чтобы власти могли задать пару вопросов о деле, — холодно отвечает младшая Чон. — О серийном убийце, вообще-то, — поправляет Гук. — У-у… Интересненько, — глаза Джихёка загораются огнями. — Ему уже дали прозвище? Мне всегда казалось «Хирург» слишком очевидным, но речь не обо мне. — Как раз о тебе. Точнее, о твоей машине, — Чонгук аккуратно присаживается на то место, где сидела раньше Дженни, а девушка отходит к Хосоку, стоящему за камерами. — О… Для кемпинга? Здорово-то как, где она была? — На свалке неподалёку от Кёнгидо, где мы нашли ещё десять трупов. — Никогда не бывал в Кёнгидо, — мечтательно заявляет Чон-старший, вероятно, подумывая о том, как могли проходить убийства. — И если ты меня подозреваешь в убийствах, что я могу сказать? Я был нездоров. — Мы знаем, что ты их не убивал. Но мы думаем, ты знаешь, кто убил, — ему в ответ только тихо смеются. — Машины можно найти в разных местах, Гук-и. — Так это просто совпадение? — он вскидывает брови, забрасывая ногу на ногу. — Машина одного убийцы найдена на свалке другого? Какие шансы? — Их мало, но давай прикинем: обычно от двадцати пяти до пятидесяти активных серийных убийц на период… — Стоп! — громко заявляет Гук, сжав ладони в кулаки. — Хватит. Я знаю, между ними связь, — встав и подойдя к отцу опасно близко, он вытаскивает фотографию улики и демонстрирует её как неопровержимое доказательство своих слов. — Мы нашли его в приборной панели автомобиля. Не говори, что не помнишь. — О, конечно, это же твой нож! — как ударом кувалды по голове. — Да, мы купили его на заправке за магистралью. Думаю, ты скажешь: «на какой заправке продают ножи детям?» Это Ансан, — Гук опускает руку с фото и сам глядит на изображение перочинного ножика. — Ты никогда не был транжирой, хотел практичный сувенир. — И только поэтому он был мне нужен? — недоверчиво переспрашивает профайлер. — Зачем ещё мальчику нож? — улыбается почти безумно старик. — Обстругать деревяшку. Почистить рыбу… — Наш поход… Что там произошло, доктор Чон? — сглотнув, Гук всматривается в два бездонных омута сумасшедших глаз. На него смотрят в ответ, долго, с улыбкой, изучающе, осмысливающе, и сердце дрожит с каждой молчаливой секундой всё сильнее и сильнее. — Нам лучше продолжить позже, — он бросает взгляд на младшую дочь, которая стоит у своего парня, положив голову ему на плечо. — А то на твою сестрёнку времени не останется. Папы на всех не хватит… Чонгука начинает трясти. Трясутся не только руки, что привычно, но и ноги, его всего потряхивает, а в глазах появляются слезы — как у испуганного, сломанного и потерянного ребёнка. Дженни подходит к нему, переступив через многочисленные провода от аппаратуры на полу, и тянет слабо за собой: — Оппа, можно тебя на пару слов? Они выходят на лестничную площадку, не решаясь спускаться на улицу. Там слишком холодно. — Он что-то знает, но скрывает, и я не знаю, как его разговорить, — отчаянно заявляет парень, оборачиваясь на закрытую дверь квартиры, из которой они только что выходят. — Подожди… Нам стоит объединить усилия. Увидев, как он разговаривает с тобой, я придумала, как заставить его перейти в оборону, — уверенно заявляет репортёр. — Мне надо раскрыть дело, Дженни. — Да, но ты даже не о нём говорил. Это очередная детская травма, — поджав губы, она сочувственно сводит брови к переносице, — к которой я не подойду и на пушечный выстрел, и, думаю, тебе тоже не стоит. Ну же, прикрой меня, — девушка часто бросает взгляд на дверь и трёт ладони в предвкушении, к слову, кисти её тоже дрожат. — Ты вся трясешься от нетерпения. Пора включать музыку из Докго? — Нет, пока что нет. Просто доверься мне, — Гук всё-таки согласно кивает. — Встань за мной в поле его зрения. — Ладно, — психолог пожимает плечами, и они снова заходят внутрь, располагаются в комнате так, как придумала в своём плане девушка. Чон-младшая садится возле камеры, всё ещё включённой, и смотрит на улыбающегося отца, проверяет, где стоит старший брат. Начали. — Итак, я упомянула количество жертв ранее, но хочу обсудить ещё одну, — пристально смотря на отца, начинает репортёр. — Чонгук. Чон Чонгук. Парень напрягается, и тогда на его плечо ложится рука Хосока. Джихёк дёргается нервно и осматривает съёмочную группу, собирая слова в голове для подходящего ответа: — Не уверен, что понимаю. — Вы утверждаете, что заботитесь о сыне, но сделанное вами пятнадцать лет назад нанесло ему непоправимый вред, — брат за её спиной сжимает кулаки в карманах, сглатывает, нос горит и горло тоже, а в глазах несдержанные слёзы, взгляд отчаянный, побитый, виноватый, тоскливый, — всё это то, как можно описать его состояние, в котором он выслушивает доводы младшей сестры, при этом видя искажённое непониманием лицо родного отца. — Это неправда. — Уверены? У него обнаружено комплексное ПТСР, тревожное расстройство, ночные кошмары, — на одном дыхании проговаривает специалист, и от этого старшему становится ещё хуже: сердце стучит, виски пульсируют, а он чувствует себя ещё более жалким, смотрит исподлобья на пристально изучающего его отца. Джихёк впивается в него, и Гук ничего не может сказать, никак не может остановить сестру. — Доктор Чон. Знаете, что происходит с телом, когда оно подвержено такому количеству стресса долгий период времени? — Не думаю, что это важно сейчас, — Джихёк мягко улыбается, чуть наклоняясь вперёд. — Его уволили с единственной работы, которая ему удавалась. У него не было стабильных отношений годами. И пять лет, которые он вас не видел, были самыми здоровыми и счастливыми в его жизни. — Это абсолютно не… — Что же это может сказать, кроме того, что вы ужасный отец? — Это не так. Я… — Он просто хотел вас любить, а вы причинили ему столько боли. — Достаточно, — его нервы уже сдают. — Какой отец так поступит? — давит Дженни. — Хватит! — взрывается сначала казавшийся спокойным мужчина, слюна брызжет в стороны невольно, он слишком сильно зол на собственную дочь, которая на глазах у всех превращает его в самого настоящего монстра. Чудовище, которое сломало собственных детей. Джихёк вскакивает с места, Дженни боязливо дёргается, Хосок выходит вперёд, положив руку на кобуру пистолета. — Я был хорошим отцом! — Джихёк, — предупреждающе сипит Хо. — Повтори, что ты сказала. Скажи, что я ужасный отец! — он подходит к ней, но Хосок поднимает пистолет и прикладывает дуло прямо к потному твёрдому лбу, заставляя мужчину остановиться. — Ни шагу больше, доктор Чон. — Ты снял? — девушка встаёт и подходит к оператору. Старик осматривает спокойные лица команды и шипит, ухмыляется, мажет взглядом по Гуку, который выглядит, как побитый, жалкий, зелёный щенок, провинившийся перед родителем. — Это всё было подстроено. Хорошо, когда есть план, — улыбается сыну мужчина. Чонгуку хочется сбежать, потому что он снова становится тем брошенным, испуганным и сломленным ребёнком, который просто пытается выжить.