***
— Чуя, очнись! Давай, дыши, мелкое недоразумение! Ну вот, мечты, как всегда, не сбываются. В следующий раз, Дазай. Веки с трудом разлепляются, но он ничего не видит. И действительно не может вдохнуть. Дыхательные пути забиты пылью и кровью. Всё что он может, так это скрести еле послушными пальцами по собственной грудной клетке в безнадёжной попытке проделать в ней дыру. Чёртово слабое тело… Похоже, всё же мечты сбываются наполовину… Внезапно его кровоточащий нос зажимают дазаевские пальцы, а жадно распахнувшиеся в нехватке кислорода губы — целуют. И просто проталкивают так сейчас нужную ему тёплую воздушную смесь внутрь, насильно расправляя забившиеся лёгкие. Чуя бьётся под прижавшим его телом, как птичка, которую лишили свободы, заперев в клетке, но держит его Дазай крепко, не ослаблял хватки вокруг головы. Это было похоже на борцовский захват, и Чуя на задворках сознания мысленно благодарит шатена за то, что не дал разбить ему собственный затылок в бездыханном припадке. Он сдавленно, с хрипотцой, выдыхает обратно, и Дазай разрывает поцелуй, отпуская его. Чую тут же снова рвёт кровью, грозя заново задохнуться, но его заботливо переворачивают на бок, придерживая за грудину. Жижа льётся наружу, и Чуя после окончания позывов наконец-то делает несколько несмелых вдохов самостоятельно. По странному спёртый воздух обжигает внутренности, но терпимо. Больше пугает царящая темнота вокруг. Он до сих пор не видит Дазая, но его пальцы на себе узнает из тысячи. — Где… мы? И какого чёрта… я ослеп… — только и может вымолвить Чуя, когда силы вновь оставляют его, и он повисает на руке, что его ещё удерживает в районе ключиц. Его тут же усаживают на тёплые колени и прижимают к себе такие родные руки. Чуя, преодолевая боль, льнёт к чужой шее, шумно дыша. То, что они просто пока что живы, его постепенно успокаивает. — Мы в ловушке, чиби, — даже голос Дазая отдавался болью в ушах. В этот раз Чуя действительно был близок к опасной грани. Болела просто каждая клеточка тела. — Я рискнул в своих расчётах и нырнул под падающие плиты. Думать было некогда. Они сложились над нами и выдержали. А ещё ты хорошенько приложился об одну из них. — Спасибо, что… напомнил, суицидальная… вобла, — скривился Чуя, ощущая как раз место удара. Вместо него его ощупывала другая ладонь, где наливалась большая шишка. — Нас засыпало, и теперь только эти куски стен спасают. Мы тут застряли до тех пор, пока ты не очухаешься и не разнесешь всё вокруг, либо пока нас не найдут извне. Лучше отдохни, — Дазай так спокойно рассуждал, гладя его волосы, что Чуе только оставалось подчиниться и уткнуться в область его ключицы, ускользая в долгожданную нирвану. Слишком долгой была его Порча, чтобы ещё о чем-то думать. — Мы выкарабкаемся, слизняк. Спасибо, что пришёл, — прошептал Дазай уже самому себе, стискивая крепче руками хрипящего на выдохе эспера. Чуя заснул. Надежда таяла с каждым его свистящим вдохом. Дазай также ничего не видел, но хотя бы был цел, отделавшись парой царапин и больнючим тумаком в челюсть. И было ещё кое-что... Проблема была в другом. Если они просидят в этом небольшом замкнутом пространстве слишком долго, у них закончится кислород. А ещё этот чёртов туман никуда не делся. Ни единой щелочки нет, а способность Шибусавы — есть. Рука крепко обхватила оголившийся бок «товарища по несчастью». И кого он обманывал? Как же, наберётся Чуя сил. Лишь бы сам себя не убил. Смертоносный дуэт сейчас сам находится в крайне щекотливом, почитай, смертельном положении. Они взаперти.***
Чуя возвращается в реальность от того, что его сильно сжимают с двух сторон, будто поймали на краю пропасти и боятся отпустить в свободное падение. Предплечье и бок уже начинает покалывать от тисков, и он еле слышно шепчет в темноту: — Дазай, мне больно… Отпусти. Тот встрепенулся, как от удара молнии, охая. Мафиози даже наяву ощутил, как подскочил вместе с ним. — Прости, я, кажется, уснул, — голос Дазая немного хрипит с дрёмы. Хватка ослабла. — Коротышка так заразительно сопел, что было грех не последовать его маленькому примеру. — Ты до конца жизни будешь меня в это тыкать, больной ублюдок? — Чуя ни капли не злится и улыбается, когда ему проводят пальцами по щеке. Дазай чувствует его настроение и проводит далее уже по линии изогнутых в усмешке губ. Щекотно. — Недалеко от истины, мальчик-с-пальчик, — Дазай притягивает его к себе и целует, попадая в пыльный нос. — Мы скоро сдохнем, если не выкарабкаемся отсюда. Радует одно — даже в размере могилы я тебя обыграю. — Я напишу послание кровью на твоей чешуе, скумбрия, чтобы нас похоронили вместе, — Чуя с жадностью втянул в себя воздух. Удалось с трудом успокоить голодающие лёгкие, — дабы я мог тебя преследовать в аду. — Я не против, места много не займёшь, — горько усмехнулся Дазай. Чуя ему больше не захотел отвечать, сипя где-то на уровне рёбер. Дазай нашёл его тонкую руку на животе и выдохнул: холодная. Он потерял слишком много крови, и теперь костлявая дышала в спину упавшего на землю бога. Чуя никак не комментировал его прилив «нежности». Надо его взбодрить и хоть немного согреть. Хотя Дазай уже был готов к худшему. Или к лучшему. Смотря с какой стороны глянуть. — Помнишь момент, когда ты согласился вступить в мафию? — прошептал Дазай, стягивая с плеч свой плащ. На тело исполнителя легла ещё тёплая от владельца ткань. До одури стало приятно, несмотря на общее положение. — Решил напоследок вспомнить все мои проёбы в этой жизни? — прохрипел мафиози, чувствуя как края плаща аккуратно под него подтыкают. В одном месте ткань была мокрая и холодная. Странно. — Ты шёл к успеху. С моей помощью, — смешок Дазая слышится уже отдалённо. Чуя окунулся в воспоминания, будто в сон, чувствуя в груди расползающееся тепло. — Эй, ты сейчас побьёшь рекорд по самому короткому пребывания в рядах мафии, — звонкий шлепок по щеке заставил Чую разлепить тяжёлые веки. Перед глазами размытым пятном маячила рожа Дазая. — Заткнись… — даже это пятно стремительно чернело, и Чуя снова закатил глаза. — Не спи, коротышка, — вторая пощёчина была прекрасным аргументом, чтобы всё же задержаться на этой земле и лично закопать в неё одну мумию. Возвратить, так сказать, на законное место. — Я ещё не надел на тебя свой ошейник. — Я убью тебя… — только и пролепетал Чуя, чувствуя, как его, мокрого и кровоточащего от предательства Агнцев, поднимают на бинтованные руки. — Я буду с нетерпением ждать, когда мой пёсик самолично перегрызёт мне глотку, — умиротворённый голос слышится где-то над левым ухом. Чуя через силу преодолевает слабость от яда и наощупь находит браслет на запястье. Еле слышный всплеск, и его неправильную жизнь уносит обратной волной от утёса в залив Йокогамы. Теперь он хотя бы свободен от глупых обязательств, затягивая на своей шее мысленно браслет побольше. Ради интереса — что же будет дальше — можно и задержаться… Чуя как наяву почувствовал свежесть морского бриза и встрепенулся, делая большой вдох. И разочаровался. Лучше бы он сейчас и вправду истекал кровью, попутно медленно угасая от крысиного яда, но хотя бы надышался вдоволь водной прохладой. — Перед смертью не надышишься, — прорезало тягучую атмосферу коротко и ясно. Ванга во плоти, блять. — Есть хоть что-то, что ты не можешь знать, пророк с прибабахом? — выплюнул через силу Чуя. Минутное воспоминание выбило из него слишком много сил, и снова хотелось спать. Он с воем от боли подобрал колени под себя, и Дазай поправил ему съехавший плащ. Как ловко он ориентируется в полной темноте, однако. — Да ты просто дрожишь сейчас так же, как тогда на утёсе, — ласковые пальцы прошлись по спутанным прядям, и Чуя поддался им на встречу, отгоняя сон. — Это работает в обе стороны. Ну, вот угадай, о чём я сейчас думаю. Чуя чувствует учащающееся биение сердца прижатым к груди ухом и судорожный тяжёлый вдох Дазая. Тепло новой волной разливается в гравитационном эспере до покалывания кончиков пальцев, и он улыбается: — О нашем первом разе… — Дазай, где моя шляпа? Я знаю, сука, это ты её свистнул! — Чуя уже перерыл гравитацией всю комнату, но так и не нашёл искомое. Они только что вернулись в корпоративную квартиру с мероприятия Огая, где «тёмному» свету мафии был представлен их новый дуэт. Подросткам даже разрешили «культурно» выпить (рыжий эспер не постеснялся и перепробовал все виды вина), и теперь дошедший до кондиции гравитационный эспер вспоминал, куда положил при возвращении шляпу. Ну ведь точно на тумбочку! Или нет… В дверном проходе мелькнула ходячая аптечка. — Да ты сам, идиот, мне эту хрень на голову нахлобучил! — гоготал Дазай, глядя мутным взором на новоиспечённого напарника, — «Смотри не потеряй, корм для скарабеев, мне надо отлить…». Чуя густо покраснел, хоть и до этого щёки были цвета спелой вишни от действия алкоголя. Точно. Ёбаная паранойя, что шляпа может свалиться в писсуар. — Отдай… — Извинись и забери, малявка! — Да пошёл ты на хер! — вспыхнул, как спичка, Чуя. — Сам иди, сладкий, — Дазай неожиданно сократил расстояние между ними. Чуя впал в ступор, когда в губы зашептали. Совсем близко. — Если что, я совсем не против, чиби, если хер будет мой. Дыхание неожиданно перехватило. Ещё бы, когда тебя целуют властно и по-собственнически, а в брюки ныряет чужая рука, хватая за самое сокровенное. Чувствуя его неуверенность (или то, что ему сейчас прилетит до преждевременного открытия адских врат), Дазай хватает его за поясницу и просто тащит на себе, постепенно подталкивая к своей кровати. Язык действует уверенно, как и рука на чудом полувставшем члене. Чуе нечем дышать, и он опьянён трижды: алкоголем, недостатком кислорода и… властью Дазая над ним. Он хочет и не хочет, но сдаётся. На поцелуй отвечают, одновременно вплетая в тёмные кудри миниатюрные пальцы. Предмет спора падает с патлатой головы младшего мафиози на пол и больше не волнует никого. Наконец-то они падают на кровать, и возбуждённый Чуя сам опрокидывает напарника на кровать, далее оседлав его бёдра и в нетерпении разрывая одежду на нём. С него не убудет, а Чуя уже не может терпеть. Темноволосый хитрец коротко усмехается. Пусть порулит. Инициативу всегда можно перехватить в удобный момент. Неужели… Мешающие тряпки сброшены на пол, остаётся только просто забрать главный приз. Чуя спускается по шее Дазая на ключицу, опаляя свободную местами кожу частым дыханием. Их эрекции в плотном контакте друг с другом, и рыжий эспер подаётся вперёд, прижимаясь ещё больше. Горячо, приятно… И хочется. Хочется до одури, но пока мешают эти грёбаные полоски марли, что раздражают нежную кожу манипулятора гравитацией трением. Он наконец-то находит губами булавку над ключицей, и пальцы в нетерпении вырывают её. Бинты ослабли. Дазай улыбался до самых ушей, наблюдая, как его «раздевают» основательно, и Чуя чуть ли не вгрызается в наконец-то свободную кожу, сваливая его на кровать спиной. Решение спонтанное и о нежностях некогда думать. Прошаренный жизнью раньше Чуи, Дазай лишь только и успевает, что наощупь выдвинуть ящичек прикроватной тумбы и выудить презерватив с пакетиком смазки на один раз, пока Чуя оставляет у его шрамов собственнические метки. Пухлые губки прихватывают кожу довольно сильно, и Дазай, раскатывая презерватив по своему стволу, думает, что их бы силу в нужное русло… Если Чуя оценит его «старания», у них будет ещё много времени для изучения друг друга. Шатен уверенно растягивает партнёра своими по-блядски длинными пальцами, в то время как тот старается просто «не сбежать» с пальцев Дазая от невыносимого дискомфорта, граничащего с болью. Но гордость кричит, что назад он уже повернуть не сможет. Позор побега он ставит выше, чем позорное подставление своему ненавистному напарнику. Сам виноват, что разрешил. Но как же до одури приятно, когда эти пальцы резко входят до конца, касаясь чего-то так, что удовольствие расходится электрической волной до самых кончиков волос. Чуя просто плавится в этих ощущениях и практически кончает, только пальцы другой руки Дазая проворнее и пережимают его основание, одновременно покидая его тело сзади. Дважды разочарованный, Чуя просто готов буквально задушить нахала под собой, но тот лишь смеётся, подтягивая его за ягодицы ближе. Обладатель Смутной печали замирает, когда между ними проезжает ствол Дазая и далее упирается влажной от смазки презерватива головкой в такой же влажный анус. Чуя забывает как дышать… Если он хотел нежно, то это — не к Дазаю. Тот врывается резко, буквально насаживая напарника на себя, как свежее мясо на шампур, и Чуя кричит. Кричит от невыносимой боли вкупе с новыми ощущениями, и партнеру трудно его удержать в таком положении. Шатен так же резко садится, обнимает его и крепко прижимает к себе, шепча на красное от напряжение ушко «прости» за свою несдержанность. Всхлип и короткий кивок заменяется укусом в плечо, куда уходит его крик. Дазаю плевать на собственную боль. Если ему так легче, он не против этих отметин. На несколько минут они застывают, как статуи. Шатен даёт ему привыкнуть. И далее следует первый короткий толчок. Дазай слегка приподнимает партнёра, впиваясь пальцами в упругую задницу, и постепенно увеличивает темп. Чуя теперь посылает в его плечо сладостные стоны. И это играет на самолюбии шатена, — он срывается на бешеный ритм. Чуя тоже больше не сдерживается, и их детские игры превращаются в самые настоящие гонки с собственными правилами. Без проигравших. Им хорошо, как никогда… Чуя ловит кайф от первого секса, Дазай ловит кайф от того, что он первый у этой рыжей бестии. Они оба — победители в любом случае. Ну, почти… Первым по неопытности сдаётся Чуя, когда сильное трение его члена, скользящего между их животами с юношеским прессом, подводит его к неизбежной кульминации. Если есть на свете рай, то Чуя видит его в виде взрывающихся искр от оргазма под закрытыми веками. Дазай не даёт ему опомниться, вгрызаясь в пухлые губы, и через несколько сильных толчков кончает следом. Чуя чувствует это, когда тот засаживает ему по самые яйца, замирая, и твёрдый ствол короткими порциями заполняет барьерный контрацептив. Мысль о том, что, кажется, его только что оттрахал Дазай и это реальность, отодвигается на задний план, когда на ухо томно шепчут, даже не удосужившись покинуть его дрожащее тело: «Мне понравилось. Повторим, сладкий? Хочу попробовать тебя так, без защиты, если не возражаешь». И Чуя не возражает. Потом Дазай просил ещё и ещё. И рыжая бестия никогда ему не оказывала. Хороший и послушный мальчик. — Эй, эй, это должно было быть моё воспоминание! — наигранно-возмущённый возглас Дазая и щелчки пальцев под самым ухом приводят Чую в чувство. Щёки пекло, а по телу разливался приятный жар. — Ох, кое-кто закайфовал, в другой ситуации могли бы и в реале потрахаться. — Не порть момент, суицидальная сволочь, хоть в последний раз поностальгирую, — вздыхает Чуя, когда Дазай начинает звонко смеяться, и их западня отдаёт эхом его голос прямо в душу мафиози. Но потом тот замолк. Чуя улавливает еле слышный стон, но не придает ему значения. Его пальцы, что лежат поверх плаща, накрывает широкая ладонь, нежно поглаживая чувствительную кожу. — Портить моменты — моё призвание! — Ага, и мою жизнь! Предатель со сверкающими оглоблями. — Ой, вот давай это не будем вспоминать, ещё поссоримся напоследок. — Я с тобой ещё и не мирился, поэтому заткнись и помолчи, — Чуя мгновенно разозлился, попутно шикая от боли при любой эмоции. На него реально накатила обида за все упущенные годы без Дазая. Но это уже тоже в прошлом — что на него нашло? Да в такой-то ситуации. — А мне казалось, что мы уже давно решили все свои недопонимания после последнего раза. Тебе напомнить? — Дазай был жутко самодоволен, но в голосе сквозила горечь. Он-то был прав. Чуя давно простил его. Просто выпендриваться. — Я прямо испытываю дежавю… — Чуя поудобнее устроился на длинных руках и закрыл плащом лицо от стыда, забыв, что Дазай его все равно сейчас не видит. — Если мы отсюда выберемся живыми, вешалка, я напомню тебе по-настоящему… — слабый голос Дазая сейчас не внушал доверия. Как же херово… Он не использовал Порчу уже несколько лет. А тут Гильдия со своим прибабахом и приказ Огая. Но он справился, спрут повержен, а над управленцем дерева должен был поработать Дазай. Лёгкие просто заживо горят от каждого короткого вдоха, желудок просится наружу, а кровь неприятно закатывается назад в носоглотку, мешая повторить замкнутый круг по выжигаю дыхательных путей. Однако его голову чуть поправляют чьи-то пальцы (Чуя до последнего старается обмануть себя, но вариант, кто это, только один), и кровь уже стекает по коже, давая возможность дышать. А ещё его куда-то несут. Чуя чувствует под задницей тёплую руку, а его рёбра сдавливает другая. Неужели не бросил… своего врага? — Становишься… сентиментальным… Дазай, — Чуя хочет усмехнуться, только горло выдаёт хрипящее бульканье. Перед глазами мир пляшет от ритмичных шагов, и Чуя закрывает их обратно. — Я не мог тебя бросить, — говорит Дазай настолько серьёзно, что Чуя вздрагивает. — База далеко, а ты совсем плох. Я не ожидал, что длительный перерыв от использования Порчи на тебя так повлияет. — Отпусти меня, — выговорить удаётся с трудом, и у Чуи чуть ли не слёзы на глаза наворачиваются от выданной Дазаем таким жалостливым тоном фразы, — ты уже давно бросил меня… Окровавленных уст без брезгливости касаются другие, даря так давно забытые ощущение нужности. У Чуи просто отключается мозг, он пустой, и нет сил на ответ. Но Дазай делает всё сам, раздвигая вишнёвые губы, по которым, словно сок от спелых ягод, течёт кровь. А из чистых озёр течёт другой поток. Дазай притискивает его к себе очень нежно и, разорвав поцелуй, шепчет на ухо «прости меня, сладкий». Чуя отрубается чисто на эмоциях, не дав ответа.Flashbаск.
Дазай после победы над командой из Гильдии уносит его к себе в никому неизвестный загородный дом, и два члена противоборствующих организаций исчезают на несколько дней. Огай и Фукудзава знатно перетрухали, ведь они были ответственны за своих подчинённых, и продлили союз только из-за поисков ими же воссоединённого назад Двойного Чёрного в борьбе против общего врага. Дазай вернулся совершенно неожиданно и попросил совместной встречи двух глав с ним на нейтральной территории. Огаю только оставалось пойти на уступки, так как отсутствие главнокомандующего в его рядах изрядно подрывало дисциплину и вызывало лишнее волнение. А Дазай просто потребовал сделать Двойной Чёрный тем официальным гарантом мирного урегулирования спорных моментов между организациями и использовать их силу во благо Йокогамы. Чуя остаётся при мафии, Дазай — так же при ВДА. Не забыто было и МВД — если нужна помощь, они появятся и там. При первых же возражениях глав на стол им легли два заявления на импровизированное «увольнение» — в одном из них Огай подтвердил ровный почерк своего неизменного главы исполкома и даже отметил, что написано всё было явно добровольно, — рука Чуи не дрогнула. Это было как-то не похоже на гравитационного эспера — с чего бы ему подписываться под такое? Но внутренне у главы мафиозного картеля кипела «отцовская радость», что Чуя хотя бы жив, поэтому дальше он выбросил эту мысль из головы. Возможно, данное решение было рациональным. Пришлось согласиться и пригласить Танеду, чтобы уже закрепить окончательно соглашение по миру уже между тремя организациями. Тот не смог даже и возмущения вставить. Особенно под взглядом Дазая. Детектив, получив заветную бумажку с печатями всех глав, улыбнулся и выдал, что Чуя скоро окончательно оправится от последствий Порчи, и они вернутся оба через пару дней. Дазай о нём заботится и не о чем беспокоиться. И ушёл, оставив лидеров с открытыми ртами и немного с вопросами без ответов. Чуя ещё как простил его. Да так, что Дазаю оставалось позволять всё, что тот захочет. Так он изголодался по телу этого бинтованного монстра. Поэтому их «отпуск» и продлился. Трём чудакам, от чего сейчас оправляется Чуя, знать правду совершенно не обязательно…Сейчас
Дышать уже совсем невыносимо. Чуя чувствует, как под ним дрожат руки Дазая, и того клонит набок. Чуя хочет немного сползти с его коленей, чтобы было полегче, и для опоры кладёт ему руку на поясницу. Там холодно, мокро и липко… — Ты ранен? И молчишь? — хочется кричать от негодования, но у дыхалки свои планы, и получается только хриплый возглас. — А, это… — Дазая уже совсем ведёт, руки ослабли, и Чуя выпутывается через боль из его «плена», аккуратно скатываясь на землю. — Буквально получил нож в спину от Шибусавы. Не беспокойся, я его уже вытащил… Кстати, я уже не ощущаю его способность. Возможно, нашим удалось победить, но мы обречены. Весёлый тон Дазая, буквально выдавленный из последних сил, никак не подбодрил мафиози. — Как ты можешь говорить так спокойно, идиот… — Чуя уже не может даже приподняться: кровопотеря и последствия Порчи дают о себе знать. Голова и ноги упираются в стены здания, но он чувствует, как совсем рядом с ним растягивается Дазай (насколько это можно сделать, с его-то ростом в узком пространстве), задевая Чую плечом. Тот ищет в темноте его руку. Находит и сплетает дрожащие пальцы в замок. Чуя пытается использовать способность и проклинать Арахабаки, но ничего не происходит. — Не пытайся, — Дазай буквально чувствует его душевные метания и неосознанно с силой сжимает хрупкие пальцы, будто Чуя от него сейчас ускользнёт. — Я счастлив умереть вместе с тобой. Прости меня и за эту аферу, сладкий… — Спасибо за позитив, тупая скумбрия, — уже пыхтит Чуя. Они тут надышали дай боже. Стало невыносимо жарко и душно, а голова кружилась даже в положении лёжа от недостатка воздуха. Дазай не отвечает. А широкая ладонь уже не сжимает его пальцы. — Предатель, вечно… уходишь… первым… Кха… — Чуя не сдерживает рыданий, и солёные дорожки уходят куда-то вниз. — Прощаю… в последний… раз… Больше нечем дышать. Да он и не хочет. И даже как то плевать на то, что ему видится сверху свет, как выход из этого «тоннеля». Пахнуло свежим притоком, и от этого возникают ненадолго силы повернуть голову и наконец-то увидеть под пучком света умиротворенное лицо Дазая, повернутое в его сторону. А потом становится совсем светло до боли в глазах, и прежде чем отключиться и окончательно их закрыть, Чуе кажется, что он мельком увидел тигриный хвост, ленту Расёмона и… чьё-то мачете.***
Чуя щурится, очнувшись, и веки приоткрываются очень неохотно. Тело будто прошло через мясорубку, но в целом, это не хуже, чем после всех его предыдущих Порч. Под рукой чувствуются знакомые пряди, и мафиози улыбается. Глаза постепенно привыкают к свету, и он видит Дазая, чья голова покоится прямо под его рукой на больничной койке. Он свернулся в позу «зю» на низком больничном стуле, но и в таком положении умудряется мирно посапывать, повернув голову в сторону Чуи. Он был похож на ребёнка с карамелькой за щекой. У мафиози от такой картины маслом вырвался лёгкий смешок, и шатен тут же проснулся, скосив взгляд на его лицо, но не поменяв позы. Чёрт… — Я настолько очарователен, что ты не можешь сдержать своей улыбки? — Дазай сам растянулся в довольной мине, как мартовский кот. — Нет, ты похож на побитого пса, что сторожит своего хозяина, — взгляд Чуи заблестел, но он тут же сморгнул накатившую влагу. — Что случилось? — Нас нашли, — Дазай подкатился на стуле поближе к нему и нагло лёг прямо на худую грудную клетку, заставив Чую шикнуть от мимолетной боли. Но шатен состроил такие огромные глаза ребёнка, что Чуя оставил всё как есть. Потерпит. — Ацуши на нюх обнаружил, а Акутагава нашёл с Расёмоном слабое место в обрушении и расчистил путь. А ещё я умер. — Ну да, конечно, а я сошёл с ума и вижу твой бренный дух, сосланный на Землю, — Чуя говорил с колкостью, но сжал руку в каштановых волосах сильнее, как бы проверяя, что они настоящие. Дазай засмеялся на это действие. — Ну, я действительно умер. Клиническая смерть. И это позволило нашей потрошительнице Йосано вылечить меня, не взирая на Исповедь, — Дазай млел под расслабленными пальцами, что водили по коже головы. — А вот тебя она трогать не стала. Ну, не хотела рисковать, памятуя, что ты — особенный. Обошлась обычными методами. Сказала, что ты очень хотел за мной следом. Теперь же дело за малым — отсыпайся. — Если я и хотел уйти за тобой, то точно лишь для того, чтобы убедится, что ты окончательно подох. Свалился же мне такой мудак на голову, — Чуя, снова почувствовав накатывающую усталость, прикрыл глаза. Зевнул. — Как же тяжко… Дазай приподнялся с худой юношеской груди и запустил пальцы в рыжие волосы. — Это ты мне свалился на голову, — Дазай чувствовал, как Чуя совсем разомлел. — Но я готов ещё раз попасть под обвал, если ты примчишься ко мне, как послушный пёс. — Заткнись уже, детективная шавка, — беззлобно выдал «больной», зевнув ещё раз. — Отдыхай, сладкий. Чуя уже во всю сопел. Жаль, что великий детектив не обратил внимание на камеру, что изредка моргала в углу палаты исполнителя. Его внимание было приковано лишь к любовнику. Наблюдающий за их слишком близким контактом Огай уронил челюсть. Сладкий?!