холодные руки

Хёнджин хандрит. Хандрит красиво, драматично и самозабвенно, с бутылкой вина, полумраком и «Дешёвыми драмами» на фоне, которым он фальшиво подпевает в промежутках между бокалом и обдумыванием того, как жестокий мир наебал его в очередной раз. — Ну, а чего ты, собственно, ждал? — интересуется он с претензией у собственного отражения, искривленного пузатыми стенками бокала. — Даже если он самая расчудесная курица в мире, это все еще… — он делает паузу, допивает остатки красного в бокале, и бросает коротко, — курица. *** Феликс сердится. На Хёнджина, за то, что такой смертельно красивый, на себя, потому что вспылил и вместо того, чтобы снова попытаться объяснить свои чувства гулю, который, видимо, вообще с трудом восприимчивый к чужим причинно-следственным без посторонней помощи, топнул на него ногой, хлопнул дверью и вихрем вылетел из подъезда, даже не удосужившись проверить горизонт на наличие караулящих кровожадных бывших. Но больше всего на жизнь, которая в компенсацию, наверное, влепила мальчику его мечты всего один недостаток. *** Их вечер проходил чудесно, практически идеально до тех самых пор, пока у Феликса не заурчал возмущенно живот, а сам Хёнджин не засмеялся, обещая заказать доставку. Тот очень громко молчал, пока оператор перечисляла доступные для заказа позиции, считала сумму к оплате и вежливо прощалась, обещая, что еду привезут «быстро, и глазом моргнуть не успеете», а потом все же поинтересовался осторожно: — А что, для вас доставки тоже… Существуют? Хёнджин от такого заявления даже фыркнул. — А ты ни разу кафе для гулей не встречал? Ну, в смысле, они обычно достаточно небольшие, скрытые, и готовят там всякое, и для обычных людей тоже. Но да, существует и не одна. Равные права, вся фигня. На фразе про равные права Феликса, кажется, закоротило немного. — А откуда там все? Ну, ты понял. Сырьё. — А я знаю? Я им машины с продуктами не вожу. — Да, к ним продукты на своих двоих приходят, почти последний путь, — брякает Феликс сдуру и замолкает тут же, на лице большими буквами «зачем я это сказал?». Хёнджину вопрос этот тоже интересен. — Слушай, ты как себе вообще представлял общение со мной, если каждый раз, как ты ВНЕЗАПНО осознаешь, что да, я ем и не совсем то, чем питаешься ты, будет начинаться вот такое? Феликсу становится обидно. — Ты не можешь отрицать, что сложно вообще привыкнуть к тому, что твой обед вчера мог быть чьим-то коллегой или родственником. Я стараюсь об этом не думать, но- — Стараешься ли? — перебивает его Хёнджин и хмурится. — Или ты предпочитаешь просто позависать рядом, достаточно, чтобы я из деликатности рядом с тобой не ел и сдох с голода? Решил побыть Зорро и очистить этот город от скверны нестандартными способами? Феликс распахивает глаза так широко, что они по размеру напоминают блюдце, на котором его чашка стоит, набирает в легкие воздуха побольше- — Ты серьезно сейчас? Я этот город очищаю?! И понеслось. *** — Чтоб в кадр попали опять не те люди, которых хотелось бы видеть на-ам, — выводит от всей души Хёнджин, игнорируя возмущенный стук по батарее из соседней квартиры. Ему все равно, что у них деликатный слух. У него душа болит. И на еду вообще смотреть не хочется, поэтому желудок крутит без закуски, и еще, наверное, от ожидания. Позвонит? Или не позвонит? Или позвонить самому? Телефон уже минут сорок как вибрирует сообщениями с незнакомого номера, но Хёнджин и так знает, кто это. Читать их вломину, а отвечать и подавно, поэтому он просто смотрит в потолок расфокусированным взглядом, и слушает, как музыку из динамиков прерывает его рингтон. Второй раз, третий, четвертый. На шестом пропущенном он сдается. — Лили. Ты заебала. Чего тебе надо? Песня на фоне зацикленным повтором рассказывает про «сцены ревности, сцены разлуки». *** Недовольные взгляды глухо молчавшему мобильнику, видимо, вообще до фонаря — темный экран и не думает демонстрировать сообщения или освещаться входящим от одного определенного и сейчас, вероятно, смертельно обиженного абонента. Феликс выдерживает еще сорок минут взаимного игнора и все-таки берет, со вздохом, блеснувший серебристым пластиком смартфон. Гипнотизирует взглядом контакт «Хёнджинни-бака» еще целую вечность, или, может, всего пару минут, а потом, набравшись смелости, жмурится, тыкает в кнопку «вызвать»- — и слушает короткие гудки. Настроение портится окончательно. «Ну и ладно», думает он. «Можешь и дальше болтать с кем хочешь. У меня и без тебя полно контактов». В самом верху журнала звонков, в избранном, висит абонент, который точно доступен. — Чанбин-хён? — шмыгает носом в трубку Феликс. — Пожалей меня, а?