Стокгольмский синдром

Закрытая на все замки дверь — это чертова иллюзия безопасности, настолько бумажная и хрупкая, что нужен всего лишь один правильный удар, чтобы её разломить. Сара ещё долго косится на вход, толком не раздевшись и не разувшись. От быстрого бега болят ноги, кажется, сломана шпилька левой лодочки, дыхание сбивчивое, словно от лечебницы она бежала, а не ехала на машине. Разлившийся по квартире мрак окутывает и подступает со всех сторон, безмолвным хищником готовится напасть на неё и забрать с собой, приглушённый свет одинокой лампочки образует некую защиту и огораживает Сару от цепких лап тьмы. В ней переливаются голоса опасений, подхватывают каждый вдох и забирают себе. Невидимым дымом проникают в легкие, заставляя задыхаться от нехватки кислорода и молить о пощаде. В тьме сосредоточено всё самое худшее, что только может постичь человек, Сара знает, каково это окунуться в неё и потерять счёт времени. «– Я так рад видеть вас, доктор, — он поправляет взъерошенные волосы, и искренняя улыбка освещает его лицо, — где вы пропадали все эти месяцы? Внутренне она уже содрогнулась пару раз, не сводя пристального взгляда с Майкла. Пропитанный волнением и злостью мужской голос льётся в уши, наркотиком начинает течь по венам, и добираясь до сердца превращается в изрядную дозу смертельного яда. Ни одна деталь в ней не остаётся без его внимания, словно одержимый безумец, он лицезрит её бездонные голубые глаза, смотрящие всегда с открытым недоверием и скепсисом. Слишком хороша для этого мира, но в то же время до невозможности ужасна со своими рыжими волнистыми прядями, спадающими с плеч. Он ненавидел рыжих девушек, более того, избавлял от них мир, считая их не то ведьмами, не то сумасшедшими обольстительницами. Сколько их было убито на счету? Восемь? Пятнадцать? Значения не имеет, потому что даму у стены убить невозможно. Стоило только об этом задуматься, как тело прирастало к полу, а красочные последствия вспыхивали в мыслях. Майкл качает головой, улыбаясь ей своей фирменной улыбкой счастливого мужчины. От любимых книжек никогда не избавляются. Сара была той самой нераскрытой с неизвестной никому концовкой. И ему льстила мысль, что он прочитал её наполовину.» Рита задавала поистине тупые вопросы, какими уже все статьи в журналах кишат. Немного даже успела польстить ему, высказав восхищение к последним делам, которые были окончены с успехом. Сара бессильно рухнула в кресло, потёрла глаза ладонью и почувствовала, как ей захотелось выпить. Ещё никогда прежде не ощущалось такого сильного соблазна к одной бутылочке розового вина, лежащего в холодильнике на праздничный случай. Казалось, сам мозг не против поддаться минутной слабости, но она упрямо продолжала проводить ладонью по лицу и ждать. Ломка длится не больше двух минут. Ей нужно вытерпеть эти сто двадцать секунд и не поддаться на глупый зов привычки. Но с каждым мгновением становилось труднее сдержаться, во рту пересыхало и организм требовал своего, под кожей невыносимо зудело, пока фантомный вкус вина чувствовался на языке. «– Вы говорите, что изменились после встреч с доктором О’Нил. Можно ли считать её провокатором пробудившейся в вас агрессии? — Доктор О’Нил — настоящее чудо, — пропел он, вытащив руки из карманов, — она наоборот помогала мне справиться со злостью. — Но раз вы сидите здесь, то можно ли считать её помощь плохой? — Считаю, что вам нужно оторвать язык за такие слова, — невозмутимо ответил и для пущего эффекта резко пнул решетку, напугав журналистку, которая подскочила, словно ошпаренная. — Никто не будет говорить о ней в плохом контексте, тем более вы. Чёрта-с-два она будет сидеть так спокойно напротив него и молчать. Этот хрусталь разбить куда легче, ещё проще, чем китайский фарфор. Майкл помнит, как красиво летели осколки и рассыпались по бетонному полу без шанса на восстановление. Он так думал и рассчитывал, но назло всем Сара сидела прямо, не высказывая никакого мнения, которое требовалось. Их переглядывания были похожи на добровольную пытку ножами, где заточенные лезвия проходили под кожу и доставляли неизмеримую боль, но вместе с тем заставляли чувствовать себя живым. Она лично пускала остриё глубоко и с садисткой улыбкой. Всё это крылось под напускным спокойствием и благородностью. Его задача вертелась всего лишь вокруг её истины, спрятанной под сотнями масок. Майкл хотел показать ей все возможности, но та убегала от помощи, как от злой собаки.» Отвлечься от назойливой затеи помог подарок, лежащий на тумбе у двери. Сара скинула с себя пальто, туфли и протопала ко входу, сосредотачиваясь на здравом рассудке, который не был доволен поступком, совершенным у камеры. Аккуратно обёрнутый упаковочной бумагой предмет мозолил глаза с самого отъезда. Он даже не поленился ленточкой обвязать и записку прикрепить.

«Вы не хотите создать новый мир. Вам бы доставило удовольствие разрушить старый.» Агата Кристи.

Она настолько боялась понять смысл этого послания, что испугалась, когда ненужные мысли подоспели к разуму. Сплошная правда крылась в каждой букве, не оставляла места для воображения и пускала свои семена сомнений. Сара скомкала маленькую картонку, бросила в мусорку и с нетерпением разорвала упаковку, стараясь предугадать его подарок. Потрёпанная обложка, название книги крупным жирным шрифтом, порванный корешок и снова перевёрнутый клочок бумаги. «Его гибель — следствие одиночества в этом мире, который его отвергает с самого рождения. Ему хотелось, чтобы любили его самого, а не его мастерство парфюмера. Но в этом безжалостном мире для героя не нашлось ни капли любви. Зло породило зло.» Майкл не был бы Майклом, если бы не оставлял послания, относящиеся прямиком к нему. Невольно Сара вдохнула аромат книги и ощутила еле уловимые нотки мужского одеколона, каким Тёрнер брызгался, наверное, всю жизнь. «– Я хочу, чтобы ты сама взяла это из моих рук, — все насторожились, когда по окончанию интервью Тёрнер обратился к Саре, — ты знаешь, тебе нечего бояться. — Запрещено! — Гаркнул Никсон и велел охраннику вывести Риту на верхний этаж. Остальные остались стоять на своих местах, поглядывая то на неё, то на него, и О’Нил чуяла, как в них самих зарождается интерес. Все двадцать пять минут, самых медленных в её жизни, она наблюдала за ним, только раз усмехнувшись от ответа об отце. И как только журналистка поблагодарила его за уделённое время, неведомо откуда появившаяся энергия подстегнула встать и немедленно уйти, но Тёрнер остановил её просьбой и поздравлениями. От кончиков пальцев ног и до задворок памяти прошлась волна дерьмового предчувствия к чему-то плохому. Сара знала этот приказной тон и понимала к чему привела эта сумасшедшая, во всех планах, идея. Медленно обернувшись к нему, она могла поклясться, что все его шрамы на оголенном и влажном торсе он заслужил за причинённый вред. Печалило только то, что стыда никакого не испытывал, а упивался ненавистью других людей. — Оставьте нас. — Но, мисс, — возразила охрана, недоуменно нахмурив брови. — На полторы минуты, — она подошла к отметке у решетки, за которую заступить было равнозначно самоубийству. Вот он так близко, что можно просунуть руку и дотронуться до сухих и потрескавшихся губ, и затем обвинять себя дома в легкомысленности. Всё такой же привлекательный, как в первую встречу, с искрящимися зелёными глазами, полными какого-то детского озорства и взрослой уверенности. О’Нил сомнительно топчется у этой линии, взвешивая все стороны и пытаясь найти любой альтернативный вариант, в котором жертвой останется не она. — Подойдите, доктор, — хрипло шепчет он, разглядывая её обеспокоенное выражение лица, — вам нечего бояться, ведь я всё тот же Майкл. Разум вопит, что лучше убежать со всех ног и признать поражение вдалеке, где будет безопасно, но не рядом с ним. Всего лишь один метр, один шажок к пропасти, укутанной непроглядным туманом гибели. И неуверенность в ней растёт с геометрической прогрессией, заваливает позывы строптивого сердца, приглушает доводы предрассудков, вместе с этим распаляя на атомы привязанность. Сара ступает за линию, потому что напросто не может воспротивиться его влиянию, которое завладело уже всеми частицами её тела. Настолько утонуть в человеке без задних мыслей и инстинктов самосохранения. Разве такое возможно? Должно ли существовать подобное притяжение в жизни к другому человеку, убивающее все принципы и распаляющее собственные решения? Миллионы вопросов заполняют черепную коробку изнутри, пока миллиметр за миллиметром она приближается к нему, переводя дыхание от опасной близости. — Я помню, что у тебя день рождения, детка, — говорит Майкл, и слова, пропитанные нежностью задевают живое, что так тщательно скрывалось от других глаз, — не думай, что я забыл об этом. Он передаёт ей подарок, специально дотрагиваясь до неё невинными жестами, от которых всё самообладание улетучивается. Ему необходимо чувствовать её, касаться и знать о ней любую мелочь, непременно затрагивающую все отрезки жизни, даже самые мрачные. Тёрнеру нравится, как она вздрагивает, но не отталкивает его, сама жадно тянет пальцы, изучая кожу его руки, как что-то сакральное и неземное. Сара припадает лицом к решетке, тяжело дыша и изнемогая от нехватки воли, способной вытащить её из этого омута. — Я подыщу тебе другого психолога, — она поднимает уставший взгляд на него и пугается промелькнувших эмоций в изумрудных глазах, — меня давно нет в базе работников, потому что я уволилась сразу же после того случая. Сегодня меня попросили осмотреть твое поведение, чтобы сделать выводы, ты всё такой же, и я даже не знаю, — Сара замолкает, когда чувствует ласковое касание на своей щеке, — рада этому или нет. — Скорее первое, чем второе, — усмехается он, продолжая водить пальцем по скулам, — знаешь что способен сделать человек за тридцать секунд? У нас с тобой осталось полминуты. Голос его становится низким, угрожающим, словно тихая метель, подступающая к порогу твоего дома. О’Нил резко выдыхает, понимая насколько ошибалась и делает шаг назад, но рука Майкла крепко сжимает её подбородок, перемещается на шею, и в следующую секунду оглушающий удар выводит девушку из строя. В глазах темнеет, правый висок взрывается болью, распространяющейся на каждое нервное окончание, и вязкая тошнота подступает к горлу. Она не сразу осознает происходящее, продолжая чувствовать удушающую хватку и тонкую струйку крови, что катится вниз и пачкает халат. Её тут же отдергивают от железных прутьев, испачканных в месте, где припечатали лицом, Никсон заботливо подхватывает Сару на руки, не давая упасть и повредить голову ещё сильнее. Темнота наступает быстро, но ещё быстрее ощущается разочарование.» Написанное заявление об увольнение оказалось пустым звуком. Доктор ставит книжку на полку, зная, что ни за что не станет читать и дотрагиваться до неё, дабы избежать прилива нехороших воспоминаний. Закрытая дверь — иллюзия безопасности, какой Сара хочет себя защитить. Она уволилась в тот момент, когда поняла, что терапия с Майклом зашла далеко. Его тараканы перешли к ней и мешали все мысли, сбивая с правильного пути. Он медленно, но верно превращал её в психопатку, осознанно перестраивая её мышление под себя, потому что двум безумцам никогда не будет скучно на этой планете.