***
resistance — muse *** И огни вдалеке мерцают, И надежда не угасает, Скоро мы увидим рассвет. И стихает холодный ветер, Здесь уже никого не встретить, И никто не скажет нам: "Нет."***
Здание отеля, в котором членов Сопротивления расположили, как высокопоставленных гостей, протыкало своим шпилем небо над экуменополисом. В огромных транспаристиловых окнах отражался свет заходящего солнца. По возглавлял их небольшую группу, шествовавшую по безлюдному коридору. Остановившись перед широкой дверью, он выругался, хлопая себя по карманам. — Кажется, я потерял ключ-карту от твоего номера, Рей. Криффовы ключи, придётся платить штраф. Ладно, пойдёмте пока ко мне… Договорить он не успел. Рей сделала едва заметное движение пальцами, и тяжёлая дверь отъехала в сторону. Девушка пересекла порог одновременно с Беном, услышав, как позади По ворчливо спросил Финна: — Ты тоже такое проделываешь? Тот хохотнул: — Обычную запертую дверь открою, а вот со сложной системой безопасности, вроде этой… тут лучше обратиться к нашей Диаде. Роуз быстро обследовала номер на предмет записывающих устройств и, не обнаружив ничего подозрительного, кивнула друзьям. В небольшой гостиной все расселись на пухлых диванчиках. Бен встал у окна, глядя на раскинувшуюся прямо напротив Площадь Монументов. Рей бросила на него быстрый взгляд, но увидела лишь затылок; попробовала коснуться Силой — и встретила глухую стену опущенных щитов. Нахмурившись, она повернулась к Дэмерону, который что-то выпытывал у неё. — Извини, я задумалась, — пробормотала девушка. — Что ты сказал? — Я спросил, помнишь ли ты о нашем уговоре? Про то, что твоё происхождение нужно по-прежнему держать в тайне? Особенно теперь. Рей кивнула, всматриваясь в лицо друга. Прошло не так много времени с тех пор, как они виделись в последний раз, но По выглядел повзрослевшим на несколько лет. В нём больше не угадывалось прежнего самодовольства, уверенности; напротив, он был сдержан, тревожен и казался невероятно усталым. — Я помню. Но что нам теперь делать? Что слышно о дальнейших действиях правительства? — Завтра состоится Совет, что-то вроде заседания сенаторов, на котором нам предоставят слово. Необходимо каким-то образом убедить всех, что, во-первых, мы не укрывали всё это время военного преступника, а во-вторых, мы не подрывали политику действующей власти, действуя за их спинами. — Причём первое, в отличие от второго, правда, — заметила Зори, — но убедить всех в этом будет гораздо сложнее. — Ты думаешь? — вставила Роуз. — Они позвали нас сюда вовсе не из-за того, что заподозрили в двойной игре. Им это известно давно. Правительству нужны вовсе не мы, — Финн бросил взгляд на Бена, который всё так же неподвижно стоял в стороне, не принимая участия в разговоре. Воспользовавшись тем, что внимание остальных отвлечено, По наклонился к Рей и тихо сказал: — Я хотел попросить тебя ещё кое о чём. То, что ты и Соло… в общем, — он замялся, — то, что вы вместе, я имею в виду… Это лучше тоже скрыть ото всех. Ты понимаешь, Рей? Видимо, она слишком резко поменялась в лице, потому что Дэмерон добавил: — Финн сказал мне. Он это как-то… почувствовал. — Хорошо, — медленно кивнула девушка. — А что нам делать с теми системами, которые уже приняли нашу сторону? Их лидеры готовы выступить за нас. — Мы свяжемся с ними. Правда, не уверен, что стоит раскрывать такой козырь завтра. Подобное может убедить сенаторов, что мы лгали не только насчёт этого. — Дэмерон тоже посмотрел на безмолвного Бена: — Есть что-то ещё, с чем вы столкнулись во время миссии и о чём я должен знать? Рей вспомнила, как перед самым приземлением Бен тихо сказал ей: — То, что меня пытались завербовать, лучше никому не знать. Это только добавит сложностей. — Мы не скажем даже членам Сопротивления? — Им — тем более, — ответил Бен, и Рей не понравился этот ответ, но спросить, что именно он имел в виду, она уже не успела. Сейчас же, глядя на прямую спину Соло, она приняла решение, что непременно выяснит это. — Нет, — твёрдо ответила девушка, глядя в глаза По. — Все важные события я освещала в регулярных рапортах. — Хорошо, — кивнул он, поднимаясь, и Рей ощутила укол вины, ведь она солгала, а друг так легко ей поверил. — Что ж, завтра нас ждёт сложный день. Предлагаю всем разойтись по своим комнатам и передохнуть. Уже переступая порог, По, что-то вспомнив, подошёл к стоявшему у окна Бену и протянул ему небольшой пластиковый прямоугольник: — Как я понимаю, ключи вам с Рей не нужны. Но твой я всё же умудрился не потерять, так что вот. Номер прямо напротив. Кивнув, Соло взял протянутый ключ и по-прежнему молча, ни с кем не попрощавшись, покинул комнату. Рей встревоженно смотрела ему вслед. Финн, пропустив вперёд остальных, задержался. — Я ощутил волнение в Силе, — негромко сказал он. — Незадолго до того, как вы прилетели. И, видимо, оно было существенным, раз даже моих способностей хватило, чтобы это почувствовать. Что произошло, Рей? Девушка устало подпёрла кулаком подбородок: — Я сама точно не поняла. Всё, что я знаю — это связано с Беном. — Ещё бы, — усмехнулся бывший штурмовик. — Что ты имеешь в виду? — Все сколь-нибудь значимые события в Галактике так или иначе связаны с форсюзерами. А если это ещё и потомки великих джедаев и ситхов, образующие Диаду… — он махнул рукой, как бы говоря, что она могла бы и сама догадаться. Рей вздохнула: — Он как-то резко изменился, стоило нам зайти на посадку. — Мне кажется, или ты действительно удивлена? Бен прекрасно понимает, что ничего хорошего его завтра не ждёт. Даже для тебя ничего не было просто, Рей. Для большинства же он погибший несколько лет назад лидер крупной военной организации, единственный оставшийся потомок семьи, которая десятилетиями раздирала Галактику на части. Ты правда веришь в то, что его просто отпустят с миром? Девушка понимала правоту слов друга, но всё же упрямо возразила: — Многих военных преступников прошлого не только простили, но ещё и приняли на руководящие должности. Почему с Беном должно быть иначе. — Именно потому, что я сказал! — воскликнул Финн. — Бен — не просто человек и не просто преступник! Послушай, мы сумели завербовать несколько крупных систем Внешнего Кольца, потому что они издавна враждуют с Ядром. Здесь же всё иначе, чем на задворках Галактики. Здесь законы работают и имеют широкую поддержку населения. Здесь всё так, как выгодно правительству, которое богатеет на продаже оружия. Им было удобно поддерживать вооружённый конфликт между Первым Орденом и Сопротивлением, теперь я это осознал окончательно. Именно поэтому они сохраняли нейтралитет, именно поэтому не пришли к нам на помощь во время битвы на Крейте и при Экзеголе! Рей хмурилась: хитросплетения политических и бизнес интриг были ей чужды и непонятны. Она улавливала общую суть, но детали, в силу неопытности и наивности девушки в этих вопросах, ускользали от неё. Всё, что она понимала для себя — они все ушли далеко от того пути, который избрали когда-то. Видимо, эта мысль была оглушающе громкой, потому что Финн услышал её и кивнул: — Так и есть. Я был выращен, чтобы убивать врагов. Но сменил сторону, уничтожив тех, кого ещё накануне называл друзьями, чтобы бороться за правое дело. Мне казалось, закончится война, и всё сразу встанет на свои места, всё окажется простым и понятным, — он в отчаянии провёл рукой по лицу: — Война закончилась, Рей. Но я не знаю, на какой мы стороне, и за правое ли дело мы боремся сейчас.***
avril lavigne — give you what you like skylar grey — i know you florence & the machine — heavy in your arms *** Если хочется то, что наносит вред, Отказать или не отказать - вопрос. И во благо запрет - всё равно, запрет. А запреты, казалось бы, перерос. ⠀ Но не мирится тело никак с душой. Минотавр глотает меня любой. И вопрос не закрыт и вопрос большой: Где любовь, там принятие? Или бой? — Пошли со мной в другие измерения, на берегу оставь свои волнения.***
Она постучала несколько раз, но толстая дюрасталевая дверь не сдвинулась с места. Поджав губы, Рей прождала ещё какое-то время, а потом вскинула ладонь, и тяжёлая створка с негромким шуршанием отъехала в сторону. Комната была погружена в полумрак: рассеянный свет городской иллюминации слабо проникал через огромные окна, а на дальней тумбе горела одна-единственная лампа. Гостиная, точно такая же, как в её номере, отличалась идеальным порядком, который нарушал лишь перекинутый через спинку дивана плащ да какие-то предметы на столике. Рей улыбнулась: её номер уже выглядел так, будто туда заселилось семейство бант. Это было ещё одним существенным отличием между нею и Беном: он одинаково комфортно чувствовал себя как в грязном переулке чёрного рынка на какой-нибудь планете Внешнего Кольца, так и в роскошных комнатах Корусантских отелей. Тогда как Рей, оказавшись в условиях, чуть более комфортных, чем кабина Сокола, ощущала неловкость и не знала, что делать, куда себя деть, как присесть на белоснежную кожу кресел, не запачкав её. Но Бен никогда не показывал, будто замечает это или придаёт этому хоть какое-то значение. Приблизившись к низкому столику, Рей присела и коснулась странных предметов: длинные тонкие палочки и несколько листов, точно таких же, как в древних книгах, что она увезла с Ак-То. Спустя мгновение девушка осознала, что это набор для каллиграфии — она читала о таких в голонете, но никогда не видела в жизни. Факт того, что Бен писал от руки, почему-то поразил её больше всего, что она успела узнать о нём. Девушка провела рукой по изящно выведенным буквам ауребеша: это переплетение чёрных линий казалось ей прекрасным. Внезапно Рей вспомнила, что Бен называл её этим словом, когда они были близки: он нависал над ней, и обжигающий взгляд скользил по её лицу, когда мужчина с благоговением выдыхал слова о её красоте. Бен Соло сказал, что она прекрасна, и Рей покраснела — тогда и сейчас — оттого, как глубоко отозвались в ней эти слова. — Я ждал тебя раньше, — раздался позади глубокий, мягкий голос, и девушка, слишком погрузившаяся в свои мысли, вздрогнула от неожиданности. — Извини, — пробормотала она и кивнула на исписанные листы: — Не знала, что ты пишешь от руки. — Иногда это помогает гораздо лучше медитации, — пожал плечами Соло. — Позабытое и непопулярное искусство. — Это очень красиво, — застенчиво сказала Рей. — Мне кажется, это самое красивое, что я видела за всю жизнь. — Даже красивее, чем дождь? — тихо спросил он. Рей улыбнулась, ничего не ответив. Она наблюдала, как мужчина приближается к ней и садится рядышком на диване, и её внезапно охватило смущение, когда в мыслях Бена, которые он вновь открыл для неё, девушка ощутила волнующее нетерпение. В его глазах плескалась надежда: он хотел бы повторения того, что произошло между ними в каюте «Сокола». От осознания этого ей сделалось беспокойно и жарко. Они молча смотрели друг на друга, и взгляд Соло становился всё более тяжёлым, как будто заволакивался дымкой. — Чего тебе? — спросила Рей нарочито грубо, сама не понимая, что именно продиктовало ей подобный тон. Бен непонимающе нахмурился, но уже в следующее мгновение его лицо разгладилось, и он наклонился к девушке, почти касаясь губами её уха: — Мне — тебя. Я хочу тебя. Жар залил её лицо, спустился по шее вниз к самой груди, раскрашивая алым. Это свойство её чувствительной кожи всегда раздражало Рей, и даже сейчас оно выдавало девушку с головой: то, как сильно Бен смущает её своей прямолинейностью, своим желанием. — Что ты имел в виду, когда сказал, что от Сопротивления нужно держать секреты? — перемена темы даже для неё оказалась неожиданной, но этот вопрос не давал Рей покоя с момента приземления на Корусанте. Бен прищурился: под глазом вновь задёргался нерв, когда он откинулся на спинку дивана. — Как ты думаешь, кто сдал наше местоположение на Эриаду? Даю подсказку: кроме нас троих, включая Чуи, о нашей миссии знали лишь члены Сопротивления. Можно предположить, что мы наследили, путешествуя по системам, и слухи стали распространяться быстрее, чем мы ожидали. Однако координаты посещаемых планет были зашифрованы и известны лишь ограниченной группе людей. Рей нахмурилась и перебила его: — С чего бы нашим друзьям предавать нас? — С чего ты взяла, что это наши друзья? Это твои друзья. Я был нужен лишь для того, чтобы начать воплощать в жизнь идею о системе Конфедераций. И теперь, когда самые крупные миры Внешнего Кольца перешли под эгиду Сопротивления, надобность во мне отпадает. Я разменная монета, Рей. Был и буду, — устало закончил Бен. Девушка вскочила, будучи не в состоянии оставаться неподвижной, и зашагала взад-вперёд по комнате: — Если мы не будем верить друг другу, то мы проиграли. Я верю друзьям! Они никогда не поступили бы так, зная, как крепко мы с тобой связаны, зная, что наш союз угоден самой Силе. И пусть они не понимают всего, но им достаёт человечности и уважения, чтобы больше не пытаться разлучить нас. — Неужели? Тогда почему Дэмерон потребовал, чтобы ты держала наши отношения в секрете ото всех? Значит, он слышал, подумала Рей про себя, вслух же возразила, но уже менее уверенно: — Просто сейчас это всё только усложнит. Бен покачал головой и поднялся с дивана, направляясь в сторону спальни. — Ты куда? — она последовала за ним. — Рей, у тебя в голове относительно нас всё давно решено, — буркнул он: — Один из нас прав, а другой — я. И это могло бы стать проблемой, если бы не одно но: тебе я доверяю больше, чем себе. — Бен! — она схватила его за рукав туники, останавливая на полпути. — Прошу тебя, не надо. Не запутывай ситуацию ещё сильнее. Открыть наши отношения сейчас значит дать преимущество временному правительству. — Ты действительно думаешь, что этим криффовым продажным выродкам есть дело до того, с кем ты или я спим? Они захотят моей показательной смерти, и ты это знаешь! — Рей вздрогнула от его хриплого крика. — Правительству не нужно будет особых причин, чтобы потребовать суда и казни! Поэтому, подозреваю, причина того, что ты желаешь скрыть наши отношения, кроется в другом, так ведь, Рей? Не дождавшись её реплики, Бен отступил, качая головой: — Ты стыдишься связи с «предателем и убийцей»? — Что?! Нет, Бен, всё не так! Но у меня… у меня есть обязательства перед моими друзьями, перед людьми, которые нуждаются в моей помощи и верят в меня! Перед Галактикой. — И ради того, чтобы не замарать свой светлый образ, ты намерена держать нас в тайне? — раздражаясь сама, девушка не заметила, как лицо Бена становится каменным от сдерживаемого гнева пополам с болью. — Действительно, как же Рей Скайуокер, — это имя он выплюнул с глубочайшим презрением, — светлая и безгрешная, может быть связана с таким, как я? — Прекрати! Я не понимаю, почему ты пытаешься вывернуть всё так… так гадко! — Скорее, это ты не хочешь видеть правду. Зачем ты вернула меня? — его голос опустился до шёпота. Рей замерла, широко распахнув глаза. Она не знала, что ответить. Потому что чувствовала, что может и должна? Потому что не мыслила жизни без него? Ей нужно было узнать, проверить кое-что ещё раз, прежде чем… взволнованная и встревоженная, она забыла о границах и рамках, напролом попытавшись взломать его ментальные щиты. — Не смей! — его грозный окрик почти оглушил. И — вот оно: Рей буквально услышала, как скрипит кожа перчаток, как гудит красный нестабильный клинок, сгинувший в водах Кеф-Бира. Бен сжал руки в кулаки. Перед глазами у Рей всё поплыло. Его челюсть обозначилась резче, когда он сцепил зубы, стараясь сдержать приступ ярости. — Иногда мне кажется, что тебе нравится доводить меня до белого каления. Рей растерянно смотрела на него. В его словах определённо была доля правды. Девушка сама себе не могла объяснить, почему ей раз за разом нужно было испытывать его на прочность. Она будто боялась, что ей лишь померещились перемены в нём, и она проверяла, нуждаясь в доказательстве того, что это Бен, тот самый Бен, которого она так ждала, которого вернула из небытия. Видимо, поняв, что они оба зашли слишком далеко, Бен провёл рукой по лицу, будто стараясь смахнуть пелену гнева и отчаяния, и сказал уже спокойней: — Как ты не можешь понять? Всё, что я строил долгие годы до смерти, оказалось напрасным! Рей… Я думал, что хочу править Галактикой вместе с тобой. Мне потребовалось потерять тебя и себя, чтобы понять: всё, чего я хочу, — это ты. Быть с тобой, и неважно, в каком качестве мы проживём то время, что нам отмерено, или чем мы будем заниматься, или какие носить фамилии. Всё это ничтожно, потому что не определяет нас. Любовь, Рей — вот что нас определяет. Ты любишь меня? Бен наклонился, заглядывая ей в глаза, как будто хотел, чтобы она прочитала в них всю правду, всё, что ей нужно было узнать, и одновременно пытаясь увидеть ответ в её собственных. Он был похож на Лею, в который раз отметила Рей. Он был упёрт и настойчив в достижении цели, он жил делом своей жизни и точно так же отказывался признать, что поставил не на то. Однако в конечном итоге Бен сумел выбрать не политику, а любовь. — Я люблю тебя. Проблема в том, что ты сам себя не любишь. — Её голос сорвался, когда рыдания подступили к горлу. — Чего тебе ещё, Бен? Чего ещё? Другим достаточно одного потрясения в жизни, чтобы всё понять! Тебе же и смерти мало… — Не всё так просто, Рей. Жизнь сложна, — устало выдохнул он. — Не жизнь сложная, Бен. Это ты сложный. То, что бесило в нём больше всего — его непререкаемая властность: последнее слово всегда должно было быть за ним. Но в ней Бен нашёл непримиримого соперника: девушка тоже была упряма и настойчива. Поэтому каждый их спор превращался в столкновение характеров и умов. — Возможно, — бросил он. — Но усложняешь всё при этом именно ты. — Что ты хочешь этим сказать? — Хочу сказать, что ты увязаешь в паутине лжи. Ты лжёшь о том, кто ты такая, о том, кого ты любишь, о своём происхождении и своих желаниях. — Я не могу заявить на всю Галактику, что я внучка Палпатина и люблю внука Вейдера! — не выдержала Рей, отступая. — Моя мать когда-то допустила такую же ошибку, — спокойно заметил Бен. — Ты не можешь отрицать правду: твоя семья это часть тебя. Но она тебя не определяет, как я и говорил. Это только твой выбор — кем стать, но признать и принять свою родословную при этом необходимо. — Когда-то ты говорил совсем иначе! — И в этом кроется моя главная ошибка, за которую я заплатил сполна. Мне слишком многим пришлось пожертвовать, пришлось потерять всё, чтобы принять свою семью и две собственные ипостаси. Хотя мне ещё не со всем удалось разобрался и справиться, но я ощущаю, что на верном пути. И сделать это мне помогла в том числе ты. Когда же мы успели поменяться местами, Рей? — Он шагнул к ней: — Ты должна принять своё прошлое, свою фамилию и то наследие, которое тянется за твоей семьёй. Ты должна принять решение. Есть две стороны, одна из которых требует от тебя жизни во лжи и самоотречении, а вторая — лишь любви. К себе, ко мне, к жизни. Для меня ты не мусорщица и не надежда Галактики, Рей. Ты моя любовь. Страх сковал её горло; он бился пульсом где-то в районе шеи, стягивал тугим обручем грудную клетку. Сладкий шёпот Тьмы, сопровождавший её неизменно, вдруг превратился в хриплый и страшный хохот, в котором угадывались голоса великих ситхов прошлого. Девушка взглянула на свои руки — они тряслись, её била крупная дрожь. Ей было страшно, страшно! Холодно… — Я не могу, Бен… — прошептала она в отчаянии, прикрывая глаза. — Я не сумею, я не справлюсь… Рей хотела бы просто дать всё, что ему нужно. Она сожалела, что не может просто взять его руку и увести в закат, направить Сокол на далёкие планеты, где их с Беном никто и никогда не найдёт. О да, ей было жаль, что она не может отказаться от всей той ответственности, что взвалила на себя. Что происходит с ними? Что происходит между ними? Она не видела, как он стремительно шагнул к ней, сжал её ледяные руки в своих больших тёплых ладонях. Свет и холод, Тьма и тепло… — Это не так. Слушай не Тьму, слушай Силу… слушай её, Рей. Дыши ею. Тянись к ней. Перед мысленным взором девушки возник отвесный утёс Ак-То и мастер-джедай Люк Скайуокер, который дал ей самый ценный урок. Сила всевидяща, всемогуща; она вне страстей и пороков, она не ведает сомнений и не ошибается. Это не она создала Ордены, что жёстко разграничили чужие жизни, разрушили равновесие, создав фальшивую дуальность. И теперь Сила говорила с Рей, словно напевала песчаную колыбельную осиротевшей малютке, оставленной на затерянной планете. Диада — это не просто два существа, вместилища двух противоположных сторон. Диада есть баланс. Хрупкое равновесие, которое подобно тонкому мостику, перекинутому над бездной вечности. Нет ни Света, ни Тьмы — есть только Великая Сила. Путь к Силе идёт через знание. Познай себя через эмоции и через покой. В себе одном ты найдёшь гармонию и хаос. Ты можешь умереть как личность или жить вечно как частица Великой Силы. Холодный переливчатый Свет, тёплая пульсирующая Тьма. Рей открыла глаза. — Ты предлагаешь просто сбежать и сдаться? — Нет, Рей, — тихо ответил Бен. — Я предлагаю не брать на себя ответственность за судьбы людей и миров. Я попробовал, а до этого — моя мать, мой дядя, мой дед. И все мы пали, потому что не сумели вовремя понять, что то, за что мы так боролись, не заслуживает быть спасённым. И не потому, что отрицает демократию, а потому, что отрицает созидание. Саму жизнь. Эта цель не предполагает мира, которого мы так жаждали достичь, ибо, пока нет мира в душах живых существ, его не будет в Галактике. Я предлагаю тебе построить будущее, в котором возможен мир. Построить собственное наследие, без оглядки на фамилии и стороны Силы. Как просто было бы жить согласно догматике джедаев; отринуть чувства, кроме тех, что испытывать дозволено, пройти по пути аскезы, на котором нет места сомнениям и тревогам, но нет также места и ярчайшим эмоциям. Просто было бы остаться на Джакку, по-прежнему жить в иллюзии того, что она, Рей-никто-из-ниоткуда, когда-нибудь дождётся своей семьи. Но ею был избран другой путь. Сложный путь. Путь, который состоял из неизвестности, в которой могло крыться величайшее счастье или непреодолимые трудности. Путь, на котором ей часто придётся говорить человеку, которого она любит, «не убивай». Быть с Беном Соло значило скользить по самому краю, ведь он — истинный последний Скайуокер, потомок величайших семей, адепт Силы, возвращённый с той стороны. Невозможно было игнорировать след, который он оставил после себя — в Галактике, в Силе, в самой Рей. Присутствие Бена Соло всё делало особенным. Именно оно делало особенной и саму Рей: с ним она переставала быть просто сосудом, который каждый наполнял тем, что хотел видеть — последний джедай, мусорщица, надежда и опора. Она становилась самой собой, и именно такой она была любима. Осознание этого определило всё. Момент истины, откровения, взаимной душевной наготы. Бен взял её руку и прижал к своей груди, туда, где билось его сердце. Рей резко втянула воздух, ощутив то, что невозможно высказать словами. Их эмоции перемешивались, закручивались спиралью, перетекали одна в другую — из него в неё, а потом обратно. Так же, как тьма и свет в них — эти два начала соединялись, расходились в стороны и снова сталкивались, образуя удивительный симбиоз душ и Силы. Единение. Баланс. И любовь. О, как много в них обоих было любви. Но то, что Бен испытывал к Рей, ослепляло и оглушало. В бесконечной космической пустоте эта любовь сияла ярче всех сверхновых. Рей во все глаза смотрела на Бена, и ей хотелось сказать ему: «Не надо, не люби меня так сильно. Я не стою такой любви», но слова застряли в горле. Он протянул руку, чтобы коснуться её щеки, но тут же неуверенно отдёрнул, осознав, что не снял перчатки. Почувствовав его намерение, Рей сказала тихо, но настойчиво: — Оставь. Глаза Бена заволокло сумеречным янтарём — так выглядела его страсть. Он провёл рукой, затянутой в кожу, по щеке девушки, и его лицо в полумраке казалось очень нерешительным, почти беззащитным, а разум трепетал перед ней и тем, какие ощущения она в нём будила. Но это продолжалось всего несколько мгновений, а потом Бен нагнулся, обхватив шею Рей и вовлекая её в поцелуй, который он углубил сразу, стоило девушке приоткрыть рот и изумлённо вскрикнуть. Движения его языка были уверенными, резкими, они напоминали Рей танец, напоминали… то, как Бен брал её: так же порывисто, безудержно, глубоко. И мысли мужчины больше не были робкими, о нет, она слышала совсем иное: «Я хочу тебя, хочу оказаться между твоих ног, взять тебя, иметь до тех пор, пока ты не попросишь пощады, хочу довести тебя до исступления, а затем, когда всё закончится, хочу повторить сначала». Рей покраснела так сильно, а эти мысли — бесстыдные, но искренние — взволновали её так нестерпимо, что на глазах выступили слёзы. Она чувствовала себя странно. Ощущения были похожи на то, как мороз пробирается по коже — начиная от стоп, поднимаясь всё выше. Но это был не холод, нет — это было тем, что называют волнением. Недостаток опыта они оба компенсировали своей горячностью. Рей чувствовала, что страсти в Бене на самом деле гораздо больше, чем он показывал, но в силу своего возраста он мог заставить себя быть более сдержанным. В отличие от неё. Она ни на секунду не забывала, что сжимает руки, убившие много людей; целует губы, отдавшие столько губительных приказов — но ей было всё равно. С трудом оттолкнув Бена, Рей потянула вверх тунику, открывая его тело своим жадным рукам и глазам. Попятившись, Соло рухнул на диван, и девушка оседлала его бёдра, не прекращая ласк. На бледной, усыпанной родинками коже больше не осталось шрамов, как и на её когда-то — смерть и Сила стёрли все свидетельства совершённых ошибок, опыта, добытого в боях. Но Рей знала, что вскоре их с Беном тела вновь раскрасятся отметинами — свидетельствами того, что они воины, и всегда будут ими. Ладони Бена опустились на её талию, скользнули ниже, обхватывая полушария ягодиц, сжимая их крепко, почти до боли — в моменты, когда он знал, чего хочет, природная застенчивость отступала на второй план, и этот мужчина становился неудержимым, необузданным, даже пугающим. Как сейчас, когда он неожиданно приподнял бёдра Рей, а затем снова опустил, сталкивая их со своими. Пальцы Рей запутались в густых волосах Бена, пока она изучала его губы своими. Она чувствовала собственную неуклюжесть, но старалась не зацикливаться на этом: девушка просто-напросто не знала, что такое кокетство, все её действия были исключительно прямолинейными. А ещё она ощущала, что Бену это нравится — ему нравится её неопытность, её неловкость и смущение. Немного сдвинувшись, чтобы устроиться поудобней на бёдрах Бена, Рей ощутила, как его напряжённая плоть натягивает ткань штанов. Руки девушки замерли над застёжкой. — Я не знаю, что делать дальше, — призналась она, отчаянно краснея. Бен хрипло шепнул: — Всё, что захочешь. Его голос сел и казался незнакомым: низкий, грудной, растерянный, но при этом странным образом подчиняющий своей воле. Прикажи он таким голосом что угодно, Рей бы повиновалась: это открытие ей не очень понравилось, но она решила поразмыслить над этим позже. Бен задыхался, его тело дрожало — в нём билась страсть, тяжёлая, неукротимая, так похожая на ярость, что охватывала его когда-то и диктовала ему быть жестоким. Но стоило пальцам Рей коснуться тонкой дорожки тёмных волос, что уходила вниз, к паху, как он замер под ней, изо всех сил пытаясь оставаться спокойным. Она расстегнула брюки Бена и, приподняв бёдра, дёрнула их вниз. Девушка испытала какое-то постыдное и пьянящее облегчение от того, что уже знала: она сможет его принять, несмотря на размер. Поколебавшись мгновение, Рей протянула руку, услышав, как воздух с шумом вырвался из груди Бена. Обхватив твёрдую плоть в кольцо, она попыталась сомкнуть пальцы, но у неё ничего не вышло. Взглянув на мужчину, словно надеясь, что он подскажет ей, как поступить дальше, она замерла, залюбовавшись выражением его ассиметричного лица: он покраснел и тяжело дышал сквозь стиснутые зубы, к вспотевшему лбу прилипли несколько чёрных прядей. Он был очень красив, и почему-то Рей застеснялась этой мысли гораздо больше, чем того факта, что сейчас сжимала в руках самую интимную часть его тела. Поняв, что толку от Бена всё равно не будет, девушка решила действовать интуитивно: она попробовала двинуть ладонью, ощущая, как по её пальцам распределяется влага. Внезапная догадка озарила Рей, и её движения стали более уверенными — это было почти так же, как если бы Бен сам был в её теле, двигаясь размеренно и плавно. Ритмичность. Мягкое колебание. Это продолжалось недолго: мужчина начал подаваться к ней бёдрами, буквально вжимаясь в её руку, а потом резко замирал. Как будто он хотел быть сдержанным, но не мог владеть собой. Сжав пальцы чуть сильнее, Рей услышала сдавленный стон: Соло прижал кулак ко рту, будто пытаясь заглушить рвущийся наружу крик, и зажмурил глаза. Казалось, он был не в силах смотреть на то, что она делает с ним. — Тебе больно? — растерялась Рей. Он с трудом сфокусировал на ней взгляд, и его лицо исказила мучительная усмешка: — Сила, нет, Рей… мне… мне не больно. Он опустил щиты, и на неё, подобно девятому валу, нахлынули чужие эмоции. Ему было хорошо. Его буквально раздирало на части: нежность, сладость, и жгучая похоть, и трепетная нега. Он хотел… о, многого. Всего — только от неё одной. И девушке казалось немыслимым, что именно она была причиной этого калейдоскопа эмоций и чувств, этого болезненного, почти непереносимого удовольствия. Она задрожала, осознавая всю силу собственной власти над Беном Соло. Девушка не могла оторвать от него глаз, заворожённая тем, что ей открылось. Могла ли она представить, глядя на него в той, другой жизни, что этот закованный в броню суровый мужчина на самом деле столь чувствителен, столь застенчив; могла ли поверить, что за его сжатыми губами и скупыми манерами кроется бездна страсти? Рей, раскрасневшаяся, вспотевшая, попробовала двигать рукой быстрее, исторгая из Бена такие звуки, от которых всё её тело охватывало волнующим спазмом. По загорелому виску медленно сползла капелька пота; девушка взглянула на мужчину, распростёртого под ней, и ощутила, как ею завладевает нетерпение, странное и необъяснимое. Ей нужно было больше. — Можно… Можно, я поцелую тебя… там? — выпалила Рей и, не дождавшись ответа, скользнула вниз. Она едва успела ощутить языком слабый солоноватый привкус и неожиданную мягкость тёплой кожи, как Бен вскрикнул и оттолкнул её со страдальческим видом, прохрипев: — Ты решила в очередной раз унизить меня? Рей не поняла этого вопроса, но почувствовала скрытый подтекст и вспыхнула. Она сидела на полу между его широко расставленных ног, растерянная и смущённая. Может, ему не понравилось? Её разум был распахнут, и Бен явно услышал эти мысли. Он приподнялся и покачал головой: — Что ты делаешь, Рей? — его голос был задыхающимся, надрывным. — Что делаешь со мной? А затем схватил её за подбородок, приподнимая лицо, и коснулся её губ своими мягкими губами. Горячий язык скользнул в её рот, лаская требовательно, призывно. Две сильные руки подхватили её, и в следующее мгновение Рей оказалась зажата между диваном и твёрдым телом Бена, ощущая, как он нетерпеливо сдёргивает с неё штаны. Она растерялась на мгновение от этого напора. Только Соло не дал ей опомниться, потому что в следующее мгновение она ощутила между бёдер его крупную ладонь, его огрубевшие пальцы, двигавшиеся неумело, но уверенно. Девушка буквально физически ощущала на себе пристальный взгляд мужчины: то, как он неотрывно следил за её реакцией, как ловил малейшие перемены в её лице, частоту тихих стонов. Казалось, его руки, его губы побывали везде, не оставив на её теле живого места. — Да, — шептал он, не прекращая ласк; она ощущала его тёплое дыхание на своей шее. — О да, Рей, да… В её ушах нарастал гул. Она хотела что-то сказать Бену, но губы не слушались её. Он ласкал мягко, осторожно, вот только не нежности она жаждала, нет, не сейчас, когда по венам вместо крови бежал огонь. И Рей вдвинулась в него всем телом, сама приоткрывая губы, обхватывая обеими руками его шею — резко, неуклюже, показывая, что готова к его страсти, думая, что она готова к ней. Его грудь напротив её груди вздымалась часто и сильно. Когда Бен взял её, тело Рей инстинктивно напряглось и стало сопротивляться. Она выдохнула куда-то в район мужских ключиц, цепляясь за влажные плечи в попытке принять его. Бен замер, глядя ей в глаза, будто в немой просьбе расслабиться, открыться, отдаться. Это как с Силой — доверься течению, жизни, своим ощущениям. И Рей почувствовала момент, когда всё её существо откликнулось на происходящее правильным образом — её сознание прояснилось, когда Бен задвигался. Она спрятала лицо у него на груди, ощущая, как гулко колотится сердце Соло, запертое в клетке рёбер, изумлённо вскрикнула, когда её тело прошило острым удовольствием, и подалась навстречу следующему толчку. Это совсем не походило на суетливую нежность их первой близости. В этот раз всё было совсем иначе. Они не целовались, лишь задыхались друг другу в губы, шепча каждый что-то своё: она — мольбы, он — ругательства. Они не ласкались и не нежничали; одновременно сотрясаясь от сильных толчков, они почти не касались друг друга. И в этой дикой, грубой, плотской погоне за наслаждением Рей нашла особое удовольствие — пряное, даже грязное, и оттого запретное. А ещё она осознала, что близость — это почти как бой на мечах: доверься инстинктам, своему телу. Безупречная техника поможет тебе быть уверенней в своих действиях, но порой она лишает бой лёгкости, момента импровизации, а значит — красоты и чувственности. Близость — это танец, где нужно доверять партнёру и самому принимать его. Рей ощущала, как большая ладонь, придерживающая её за спину, мелко тряслась. Второй рукой Бен обхватил её затылок, опасаясь, что она ударится головой о твёрдый подлокотник дивана. Это было так парадоксально, так остро, так сладко: его осторожность, даже трепетность в том, что касалось её безопасности извне, и его неистовость, почти грубость в том, что он сам в этот момент делал с её телом. Безумие. На этот раз Рей почувствовала то, чего не ощутила в первый — какое-то ноющее напряжение, тонкой нитью натянувшееся внутри, беспокоило её сильнее обычного. Ей было тревожно, ей хотелось большего. Она упёрлась руками в широкую грудь Бена, и он замер, видимо, подумав, что она отталкивает его. — Нет, нет, не останавливайся, — нашла в себе силы прошептать девушка. И тогда он что-то сделал — Рей не поняла, что именно, но мужчина немного сместился, проникая в неё глубже, резче, и коснулся рукой того места, куда сходились все нити удовольствия. Она дрожала от напряжения, от неумолимого натиска его бёдер, а потом что-то надломилось в ней: сквозь марево наслаждения она видела лицо Бена, который смотрел на неё в немом восхищении. Натянутая нить оборвалась, и Рей будто со стороны услышала собственные стоны, которые перешли в слабые всхлипывания. Её тело ещё подрагивало от пережитого, когда Бен снова задвигался, дыша тяжело и часто. Он хотел уткнуться во впадинку её шеи, но девушка не позволила: она обхватила его голову ладонями и смотрела, как он терял себя, как его лицо исказилось, будто от боли, как он зажмурил глаза и хрипло застонал, когда удовольствие стало непереносимым. И увидеть его таким — слабым, уязвимым, покорённым, но при этом свободным и счастливым — оказалось для Рей даже большим блаженством, чем то, что Бен заставил её испытать несколько минут назад.***
metric — eclipse (all yours) within temptation — supernova *** приходи ко мне в разговорах долгих и в немой, крадущейся темноте. приходи ко мне, когда всё умолкнет, навсегда рассеявшись в пустоте. когда всё людское за миг исчезнет, и ты снова станешь везде чужой. когда все другие закроют двери, я сумею стать для тебя стеной. когда солнца жар все иссушит реки, когда день исчезнет в вечерней мгле, когда боли тяжесть опустит веки, я сожму ладони в своей руке. когда все пустые иссякнут встречи, когда будет слышен лишь стук в груди, я останусь рядом, обняв за плечи. я останусь здесь. на твоем пути.***
— Я помню, что прежде всегда была сыта. И тот день, когда у меня от голода впервые свело живот, запомнила очень хорошо. Они сидели на полу в номере Бена, облокотившись на диван и разглядывая гигантский город, простиравшийся за окнами. На нём были только штаны, на ней — только его туника, и они говорили уже несколько часов, а до этого несколько часов занимались любовью. Раньше никто не выказывал особого желания слушать о прежней жизни Рей на Джакку, о том, что ей довелось увидеть и пережить. Она была светочем надежды, знаменем Сопротивления, но никто из многочисленных друзей и знакомых не воспринимал её просто как человека, на долю которого выпало немало испытаний и лишений. Никто, кроме Бена. Ему была интересна она сама, всё, что было связано с ней, её прошлой непримечательной жизнью и её непростым настоящим. — Признаться честно, я никогда не задумывался над тем, каково тебе пришлось на самом деле, — он вытянул одну ногу, а вторую согнул в колене, и, откинув голову назад, наблюдал за Рей из-под опущенных ресниц. — Я видел твоё прошлое, чувствовал твою боль, но мне ни разу не пришло в голову, что тебе пришлось зарабатывать на элементарные вещи: на право есть, пить, дышать. — Знаешь, Бен, жизнь несколько более снисходительна к юношам с мощным наследственным даром, рождённым в богатых, обладающих властью семьях, чем к нищим, слабым девочкам-сиротам. — Она посмотрела ему прямо в глаза и, заметив его смущение, поняла: он действительно нечасто задумывался над привилегиями, которыми был окружён с детства. — Я знала, что, если не хочу угодить в рабство, то мне нужно работать. Очень много работать. Это я и делала. Он молча кивнул, размышляя над чем-то. По его лицу бегали блики — отражения городской иллюминации. — А ты? Как складывалось твоё детство. Рей заметила, что Бен на мгновение напрягся, но почти сразу спокойно ответил: — Я родился через год после окончания войны. Мне кажется, что все дети, рождённые в послевоенное время, заражены каким-то надломом… в наследство нам достаётся травма многих поколений, взрослевших в бесконечную эпоху вражды. Неудивительно, что он внушал страх окружающим, подумала Рей. С бременем могучего дара, со всей своей сокрушительной силой, непростым характером и сложными отношениями с семьёй он являл собой внушительное зрелище даже сейчас, будучи перерождённым. Ей трудно было представить, каким же тогда был Бен-подросток. Он услышал её мысли и невесело ухмыльнулся: — Ты не поверишь, но я был похож на Хана. Только младше. И злее. Я был одиночкой, у меня не было друзей. Только Тай… — его глаза заволокло туманом воспоминаний. — Он погиб от рук того, кто называл себя Рен… Боль, прозвучавшая в его голосе, была неподдельной. Этот отзвук неведомой печали глубоко тронул Рей: она впервые видела, чтобы Бен скорбел по кому-то, кроме семьи. Это в очередной раз демонстрировало, как сложно он был устроен внутри, как был противоречив: не моргнув глазом, он убивал, но кто-то был ему подлинно дорог, и за этих людей Бен отдал бы очень многое. — Почему ты сразу не отправился домой той ночью? — неожиданно поинтересовалась она. — Почему не рассказал всё Лее? Соло поднялся на ноги и подошёл к огромным окнам. — Я не мог вернуться к ней с кровью на руках. Что я должен был сказать? «Мама, я не стал джедаем, я стал убийцей»? Мне было страшно посмотреть ей в глаза. Я их так больше и не увидел… Рей не нашлась с ответом. Она приблизилась к Бену, стоя за его плечом и разглядывая его отражение на транспаристиле окна. — Знаешь, так странно, — задумчиво продолжал он, — я чувствую, что прожил гораздо больше жизней, чем одну. Я пережил очень многое… слишком многое для одного человека. Я столького желал… Любви и внимания от родителей, одобрения и признания от Люка. Потом я хотел силы и власти. Я хотел тебя, Рей. — Он обернулся и внимательно посмотрел на неё: — Смертельно хотел тебя. Затем — прощения. А после я не хотел уже ничего. — В этом мы с тобой похожи. Я тоже хотела родительской любви, одобрения мастера, прощения от тех, перед кем чувствовала себя виноватой. И тебя, — она смущённо улыбнулась. — Причём хотела раньше, чем смогла себе в этом признаться. Только власти я не хотела никогда, мне её навязали. Глаза Бена странно заблестели: — У тебя есть высшая власть, на которую может рассчитывать человек, Рей. Ты владеешь мной, моим сердцем. Твоя любовь спасла меня. И твоя красота, — он протянул руку и коснулся её груди, там, где билось сердце, — вот здесь. Иногда я смотрю на тебя и думаю: чем я мог заслужить подобное? Чем я заслужил тебя, Рей? И как мне не испортить тот драгоценный Свет, что есть в тебе, что озаряет всё вокруг? Рей ощутила, что глаза ей жгут слёзы. Неужели это тот самый мужчина, который преследовал её в лесах Такоданы, который поразил своего отца, который безжалостно причинял боль ей самой и тем, кто был ей дорог? Неужели это тот самый «монстр в маске» стоит сейчас перед ней и признается в самой чистой, самой искренней и глубокой любви? — Взгляни туда, — он указал рукой на величественный город, лежащий перед ними, как необъятное море. — Корусант видел множество великих событий: гибель Республики, падение Энакина Скайуокера, истребление джедаев и восхождение Дарта Вейдера. Он видел любовь — подлинную и трагичную. Сейчас город наблюдает ещё одну, и только в наших силах решить её судьбу. Будет ли наша любовь трагичной, Рей? — тихо спросил он. Девушка посмотрела на него и снова перевела взгляд на город. Самый край едва различимого за небоскрёбами горизонта окрасился нежно-розовым цветом. Рей осознавала, как прав был Люк, когда отринул догматику джедаев: их учение отрицало несовершенство и любовь к нему. Её помутнение в тот год, что предшествовал битве на Экзеголе, было вызвано глубочайшим разочарованием: она хотела видеть Бена идеальным, таким, каким он никогда не был. Пришла пора отбросить иллюзии, которые разлучили их когда-то. Принять друг друга и связанные с этим трудности, принять как единственно правильную связь, что соединила их. Понять, что они должны быть на стороне друг друга — и ни на какой другой. Вместе с этой долгой ночью уходила в прошлое эпоха, в которой их рвало на части, в которой они были врагами и делили разные стороны Силы. Диада есть баланс. А значит, есть лишь одна сторона — это их сторона, и лишь за неё одну стоит сражаться. Взглянув на замершего в ожидании Бена, Рей подумала, насколько проще была бы её жизнь, не повстречай она его. Эта жизнь была бы спокойной, понятной, в ней не было бы места противоречиям, от которых мутился рассудок; она была бы удобной, возможно, даже благополучной и счастливой… но совершенно невыносимой. Любить Бена было горько, и сладко, и страшно, и больно — но любить его было лучшим, что Рей довелось пережить. Она взяла его руку и развернула к себе: — Что бы ты там не думал, я больше не позволю нам отступить, Бен Соло. Слышишь? Я забрала тебя у смерти, я вымолила тебя у Великой Силы. Ты мой, а я твоя. — Девушка коснулась его щеки: — Я выбрала быть с тобой, и ничему не позволю нас разлучить. Даже себе. Даже тебе. — Я и не посмел бы, — его голос хрипел, но был твёрдым. — Рей… куда я могу уйти… без тебя? Она улыбнулась, глядя, как черты его лица постепенно теряют тени, освещённые восходящим солнцем. Они есть друг у друга, друг для друга, для любви и для спасения. И большего им не нужно.