Путь искупления

— А-Ли! Сестра! — кричал ворвавшийся в комнату сестры фиолетовой молнией Цзян Чэн, — Пойдём скорее! Лекари, наконец, закончили! — А-Чэн, не носись сломя голову, иначе лекари понадобятся тебе. — укоризненно покачала головой подталкиваемая в спину братом девушка. — Я просто хочу знать, что с ним все хорошо! Вы же с отцом не позволили мне дождаться окончания их работы и заперли в комнате! Кстати, я до сих пор на это обижен! — причитал Цзян Чэн, кружащийся вокруг сестры, подобно коршуну. — Будь твоя воля, ты бы так и сидел под дверью Вэй Ина все эти две недели. — покачала головой Янь Ли, вспоминая своего брата, которого пришлось усыплять, чтобы вернуть в свою комнату и заставить хоть немного поесть и отдохнуть. — Неужели ты совсем не волнуешься за него? — задал самый глупый вопрос Цзян Чэн, даже запинаясь о собственные ноги. — А-Сянь мой младший брат, как и ты, А-Чэн, и я одинаково волнуюсь о каждом из вас. — мягко потрепала по голове брата Янь Ли. — Прости. Глупый вопрос. — пробубнил Цзян Чэн, отворачиваясь от мило посмеивающейся сестры.        Дальше они шли молча, шиди бежал чуть впереди, в нетерпении заламывал пальцы рук, нервно оглядываясь на неспешно идущую позади сестру, все никак не решаясь задать тревожащий его вопрос. Только уже на подходе к комнате, Цзян Чэн резко затормозил, загораживая дорогу сестре, что только этого и ждала, подбадривающе улыбаясь.        — А-Ли, как думаешь… почему он это сделал? — на грани шепота спросил юноша, пряча свой лиловый взгляд.        Улыбка девушки так и грозилась сбежать с нежно розовых губ, придавая скорбные черты молодому лицу. Золотые глаза заволокло утренним туманом над лотосовым прудом, так что пришлось хорошенько проморгаться, чтобы сбросить эту пелену и вернуть ясность взору.        — А-Чэн, никто не знает, что творится в душе другого человека. Даже такого близкого, как брат. Я думаю, что мы узнаём правду, только если А-Сянь сам захочет нам рассказать. А теперь пойдём к нему. — сжала ладонь брата девушка, увлекая несопротивляющегося юношу к закрытым дверям.        После тихого стука по полированной поверхности из комнаты послышалось приглашение войти, чем Янь Ли и Цзян Чэн поспешили воспользоваться, двумя тенями просачиваясь внутрь. Светлая, скромно обставленная холостяцкая пещера была похожа на солнечный бассейн, что был заполнен ароматом лекарственных трав, который не покидал обитель даже через настежь распахнутые окна и уже намертво въелся в магистров целительного дела, что-то негромко объясняющих главе ордена. Цзян Фэн Мянь выглядел немногим лучше них, под лучистыми ранее глазами залегли темные тени недосыпа, между бровями и в уголках губ появились первые морщинки, оскверняющие лицо ещё молодого для них заклинателя, фиолетовая мантия пошла складками из-за долгой, непрерывной носки. Глядя на этого мужчину, можно было уверенно сказать, что за пару недель он едва ли урывал минутку на сон или еду, за пару ночей постарев на десяток лет.        Цзян Чэну было страшно. Страшно смотреть на своего брата, боясь увидеть что-то ещё более пугающее, чем держащийся из последних сил на ногах отец. Они с Янь Ли так и застыли на пороге, ожидая когда им будет позволено подойти к брату, недвижно лежащему на кровати. Валящиеся с ног после проделанной работы лекари, наконец, поклонились главе семейства Цзян и покинули комнату, оставляя родственников поговорить наедине. Цзян Фэн Мянь устало рухнул на стул, прикрывая слипающиеся глаза рукой от раздражающего своими яркими лучами солнца. Цзян Янь Ли неуверенно приблизилась к отцу, опускаясь на соседний стул, оказываясь на противоположной стороне стола, заваленного бинтами и баночками известного происхождения, но неизвестного содержимого. Цзян Чэн, пошатываясь, подошёл к кровати, присаживаясь на самый ее край, будто боясь обделить больного положенным пространством, на котором спокойно могли разместить ещё двое людей.        Юноша небезосновательно страшился смотреть на своего брата. Бледный, с неестественно впалыми щеками, осунувшийся, заострившийся сверх меры нос, тонкие блеклые губы, слившиеся по цвету с пергаментным сухим лицом, потрескались в нескольких местах, покрываясь бордовой коркой. Шея была полностью замотана толстым слоем пахнущих различными мазями и лекарственными травами бинтов, ниже которых торчали острыми копьями ключицы, соединяющиеся в глубокой пропасти посередине. Остальное тело прикрывало толстое одеяло, краешек которого Цзян Чэн аккуратно приподнял, извлекая тонкую мальчишескую кисть, с недавно сошедшими мозолями от тренировок с мечом и длинными бойкими пальцами, ловко выковыривающими зерна из отцветших лотосов. Кисть была более чем костлявой, с жесткими костяшками, обломанными ногтями и сухой, напоминающей старческую кожей. Цзян Чэн боялся сжать ее, как будто маломальское применение силы превратит эти выпирающие кости в труху, поэтому лишь мягко поглаживал безвольную конечность, невесомо проводя своими шершавыми подушечками по тонкой, почти прозрачной, со змеями вен кисти.        Янь Ли не могла без слез взглянуть на своего брата, решив, перевести взгляд на ещё более измученного и обреченного мужчину в этой комнате. Она мягко накрыла своей тёплой ладошкой руку, лежащую на столе, привлекая к себе внимание.        — Отец. Может, вы пойдёте отдохнёте? — участливо попросила девушка. — А-Ли, ты, как всегда, внимательна ко мне. Этот старик благодарен тебе за заботу. — негромко ответил Цзян Фэн Мянь, улыбаясь уголками губ, но даже от такого движения у потускневших глаз появились лучинки морщин, выдающие его истинный возраст. — Отец, сестра права. Ты же почти не отходил от него. — принялся уговаривать родителя сын, которого увиденное удручало не в меньшей степени. — Дети. — как-то обреченно выдохнул мужчина, сдаваясь под двойным напором.        В этот момент двери в комнату хозяйки отворились, после чего с громким хлопком были закрыты. В обители тишины и спокойствия прибавился ещё знаток истинного положения вещей — Мадам Юй.        — Моя госпожа. — собирался подняться и поклониться влетевшему пурпурному урагану Цзян Фэн Мянь, но был остановлен властным голосом. — Не вставайте. Ни к чему сейчас эти церемонии. — прервала последующие действия своей семьи женщина, опускаясь за стол Вэй Ина, подальше от собравшихся, — Что сказали лекари?        Цзян Чэн и Цзян Янь Ли в нетерпении перевели взгляд на отца, который со вздохом опустил руку, прикрывавшую слезящиеся глаза от дневного солнца, и начал пересказывать слова лекарей.        — Целители сказали, что при попытке самоубийства Вэй Ин, перерезав себе горло, также повредил связь духовных меридиан. Неделю они восстанавливали его горло, сшивали связки, потом ещё неделю восстанавливали ток духовных сил. При должном лечении не останется и шрама, также голос и циркуляция светлой энергии восстановятся до прежнего состояния. Они лучшие целители Юнь Мэна, поэтому я склонен верить их словам. — Лекари сочли это за попытку самоубийства? — уточнила важный момент истории Цзян Янь Ли. — Да. К сожалению, этот факт от профессионалов не скрыть, но они по моему приказу сохранят это в тайне. Для остальных нам нужно поддерживать легенду, о неудачном покушении на жизнь первого ученика, для сохранения репутации. — объяснил детям Цзян Фэн Мянь, намеренно не уточняя, чью именно репутацию он оберегает, чтобы не вывести из себя следящую за разговором женщину.        После рассказа наступила гробовая тишина. Никто не знал о чем вести светскую беседу в таких ситуациях. Каждый погрузился в своих размышления. И только Цзян Чэн шепотом подал голос.        — Лучшие целители — выходцы из Гу Су. — Тебе мало наших лекарей? Предлагаешь послать за ними в орден Гу Су Лань? Чтобы все узнали о неподобающем поступке первого ученика Юнь Мэна? Ты знаешь, какая тень падет на весь наш орден?! — как всегда с пол оборота начала заводиться Мадам Юй. — Моя госпожа, не стоит так кричать. Но я с вами согласен. Кроме присутствующих в этой комнате и тех лекарей, что были здесь, больше никто не должен знать о поступке Вэй Ина. — поддержал туманно озвученную идею хозяйки Пристани Лотоса Цзян Фэн Мянь. — Хоть в чём-то ты со мной согласен. Цзян Чэн, тебе пора на тренировку. Янь Ли, у тебя больше нет других дел, как сидеть здесь? — командным голосом гремела Мадам Юй, пытаясь выпроводить своих детей из комнаты. — Моя госпожа, дети переживают за состояние первого ученика ордена. Почему бы вам не позволить им остаться, чтобы успокоить своё сердце. — мягко выступил Цзян Фэн Мянь в защиту своих детей. — Они увидели, во что превратился Вэй Усянь. Этого достаточно, чтобы успокоиться и вернуться к своим обязанностям. Цзян Чэн — будущий глава ордена Юнь Мэн Цзян, но при всем при этом позволяет себе так халтурно относиться к тренировкам, что какой-то сын слуги обходит его во всех дисциплинах. — критиковала сына Мадам Юй. — Моя госпожа. — угрожающим, чуть тверже чем обычно голосом прервал ее тираду Цзян Фэн Мянь; навалившаяся за две недели усталость расшатала стальные нервы главы ордена, отчего последний готов был уже сорваться на женщину перед ним. — Матушка, отец, не горячитесь. Мы с Цзян Ченом, действительно, задержались здесь и уже собирались уходить. — встряла в перепалку родителей Цзян Янь Ли, загораживая брата; только его взрывного характера сейчас не хватало. — Не стоит, А-Ли. Раз для вас здоровье Вэй Ина важнее обязанностей перед орденом, я не имею права вас ругать. Надеюсь, глава ордена ещё помнит, кто его родной сын, и за кого он должен так переживать. — высказалась Мадам Юй и ушла, оставляя за собой последнее слово.        Цзян Фэн Мянь нетвердо поднялся со стула с намерением покинуть комнату вслед за женой, но остановился перед сыном, положив руку ему на плечо.        — А-Чэн… — Один день, отец… прошу. Я завтра же приступлю к тренировкам. — с мольбой во взгляде попросил Цзян Чэн, прервав отца, чего раньше себе никогда не позволял. - … Хорошо. — ответил Цзян Фэн Мянь, покидая комнату, — А-Ли, прошу тебя, позаботься о мальчиках. — одними губами попросил отец Янь Ли, закрывая за собой двери.        Остаток дня Цзян Янь Ли изучала содержимое баночек на столе, успела даже наведаться к целителям и подробнее узнать о процессе выздоровления и уходе за братом. Оказалось, что если Вэй Ин очнётся в ближайшую неделю, то говорить он не сможет, потому что процесс заживления связок ещё не окончится. Также девушка пару раз ходила на кухню за горячим обедом и ужином для нефритоподобного брата, недвижным изваянием сидящего возле своего шисюна. Только взгляд и ровное глубокое дыхание выдавало в Цзян Чэне еще теплящейся огонёк жизни. Фиолетовые глаза с нескрываемой болью и надеждой смотрели в осунувшееся лицо, что на фоне белых простыней, казалось мертвецки серым.        Точно также Янь Ли смотрела на страдания своего брата. Ей тоже было больно от одной мысли, что их веселый и жизнерадостный Вэй Ин хотел свести счёты с жизнью, но она слышала о ожившем кошмаре лишь со скупых слов брата. А вот Цзян Чэн своими глазами видел, как его шисюн подносит Суй Бянь к собственной шее, как надавливает острым сияющим в свете полуденного солнца лезвием на свое мальчишеское горло, как под его давлением расходится тонкая молочная кожа, и как сбежавшие из сокровищницы императора рубиновые кристаллы окропили холодный блеск металла.        Наверное, было глупо сравнивать страдания сестры и брата, с надеждой ожидающих пробуждение своего яркого, извечной константы пылающего счастья члена семьи, ведь пока Цзян Чэн волнуется о Вэй Ине, Янь Ли переживает за них двоих. Каждый переносит душевные тревоги по-своему, для каждого члена семьи Цзян этот случай был ударом по устоявшейся картине мира, что как хрупкий весенний лёд под тяжестью ступни пошёл трещинами и раскололся, отправляя человека в неизвестность, в которой он, либо научится выживать и всплывет на поверхность, либо потонет в пучине безвестности.        Цзян Чэн не знал, куда деть своё волнение. Раньше ему никогда не приходилось о ком-то заботиться. Обычно если болел Вэй Ин, то его просто заваливали горой тёплых одеял, а шицзе о нем заботилась, готовила горячий бульон, а болеющий, даже сквозь кашель, неумолкаемым балагуром все шутил и веселился, строил планы на будущее, травил старые байки, а Цзян Чэн лишь поддерживал разговор и отпускал колкие комментарии насчёт его внезапно подкосившегося здоровья.        Если же заболевал он сам, то подле него всегда оказывалась старшая сестра, заботливо подоткнувшая одеяло со всех сторон, с горячим супом наготове, а Вэй Ин скакал перед его кроватью, точно сайгак, пытаясь рассмешить и поддержать, или помогал шицзе отнести посуду на кухню или поменять воду в тазике.        В общем, роль курицы-наседки примеряли на себя двое небезучастных к страданиям ближнего людей. Цзян Чэн никогда даже не пытался помочь им с этим, но сейчас, глядя на бледного словно смерть брата, он страстно желал сделать хоть что-то, лишь бы он пришёл в себя и улыбнулся, как раньше. Только все давно поняли, что как раньше — уже не будет, но надежда, что это все лишь ночной кошмар, что рассеется с первыми лучами солнца, что это всего лишь очередной глупый розыгрыш неугомонного шисюна, умирает последней. Сходя с ума от беспокойства, Цзян Чэн по десять раз за пол часа поправлял одеяло, подушки, убирал непослушные пряди с бледного лба, и горько жалел, что не может занять место Вэй Ина, забрать его боль и страдания себе и вместо него недвижно лежать на широкой кровати в ожидании пробуждения.        Старшая сестра тихонько наблюдала за снедающим брата беспокойством со стороны, понимая, что ему сейчас это необходимо, делать даже такие малости, чтобы чувствовать себя полезным, чтобы хоть немного выпустить свою заботу, что копилась годами во все-таки живом и хрупком сердце, которая отчаянно сейчас требовала выхода, не в силах более сидеть взаперти. И все же, скрепя сердце, Янь Ли пришлось глубокой ночью выгнать Цзян Чэна спать в свою комнату, чтобы завтра он мог с новыми силами идти на обещанные тренировки. Сама же девушка оставалась каждую ночь дежурить у постели Вэй Ина, потому что она не хотела, чтобы брат, очнувшись, увидел пустую, холодную комнату. Он должен увидеть мягкую улыбку и искреннюю радость за его пробуждение, он должен почувствовать любовь, которую большинство членов семейства Цзян готовы ему подарить.        Мадам Юй знала о поступках своей дочери, она также знала, что в комнату Вэй Ина, по личному распоряжению ее сына, слуги приносят еду на завтрак, обед и ужин на трёх персон и оставляют подносы перед закрытой дверью, чтобы потом Цзян Чэн и Янь Ли сами вносили их в импровизированную больничную палату. Дети не хотели, чтобы появились нелицеприятные слухи о их брате, поэтому не впускали посторонних в его комнату. И нетрудно было догадаться, что теперь в столовой трапезничали лишь хозяйка и хозяин Пристани Лотоса. Но Мадам Юй не препятствовала этим действиям.        Она не была сильна в словах поддержки и утешениях, поэтому самое большое, что она могла сделать для своих детей, это не мешать им справляться с внезапно настигнувшим их семью несчастьем, так как они умеют, и не давать им скатиться в депрессию, постоянно заставляя что-то делать, чтобы отвлечь сознание от тяжелых раздумий и излишних переживаний. Навряд ли кто-то разгадает истинную причину ее поступков, за глаза называя жестокой и бессердечной, но и делала она это не для одобрения сторонних, а для собственного спокойствия, зная, что ее дети медленно, но все же приходят в себя после случившегося и возвращаются к прежней жизни.        У главы ордена забот полон рот, поэтому много времени проводить подле бессознательно лежащего приемного сына он не мог. Однако, каждый день Цзян Фэн Мянь выкраивал час времени, чтобы прийти во всегда яркую, солнечную, как белозубая улыбка Вэй Ина, комнату, чтобы помочь своей дочери с нанесением мазей и сменой бинтов. Каждый раз проверяя процесс заживления, выискивая хоть малейшее возможное отклонение и выдыхая, не обнаружив никаких проблем.        Но и такая новая, казалось бы размеренная жизнь подходит к концу, когда в неё шаровой молнией влетает Мадам Юй, направляясь за уже привычное для неё место за столом Вэй Ина.        — Как он? — вроде бы безразлично интересуется женщина, хотя за этой маской скрывается крайняя степень раздражённости. — Без изменений, моя госпожа. — отвечает Цзян Фэн Мянь, которого Мадам Юй «случайно» застала в этой комнате. — Разве он не должен был уже очнуться? — в нетерпении спрашивает женщина. — Матушка, мы не можем на это повлиять. — певческим голосом ответила незаметная Янь Ли. — Раз он лежит здесь без сознания, то можно приставить к нему одного лекаря, а тебе вернуться к своим обязанностям, А-Ли. — жестко отчеканила Мадам Юй. — Моя госпожа, я думаю будет лучше, когда Вэй Ин очнётся… — Если первый ученик ордена очнётся… — перебила мужа хозяйка Пристани, постукивая ногтями по поверхности стола, — Он так долго лежит без сознания, что любой человек бы уже догадался, что он не жилец. — жестко отрезала женщина. — Матушка, вы не правы. Лекари говорят… — А-Ли, эти люди могут говорить одно, а на деле выходит другое, поверь, я уже проходила через это. — Моя госпожа. — предостерегающе добавил сталь в голос мужчина. — Цзян Фэн Мянь, как долго ты будешь отрицать очевидное! — закипала Мадам Юй от такого отношения к своим словам, которые никто не хотел воспринимать всерьёз.        Женщина рывком поднялась со стула, подняв потоки воздуха, что раскидали по полу исписанные крупным почерком листы, которые Янь Ли тут же принялась собирать.        — А-Ли, оставь эту никчемную писанину. — махнула рукой Мадам Юй, отворачиваясь. — Матушка… Отец… прошу, взгляните на написанное. — попросила Янь Ли, протягивая каждому по листку.        Крупные, размашистые иероглифы были выведены дрожащими линиями, плясали кривыми строчками, но смысл написанного уловить оставалось возможным. Трое присутствующих в комнате, со странными лицами пялились на прочитанное, не до конца понимая смысл, не отрицая варианта массовой галлюцинации. Янь Ли оставалась внешне спокойной, ни один мускул не дрогнул на девичьем лице, но пальцы нервно теребили стопку листов в руках. Цзян Фэн Мянь лишь немного нахмурил брови, но даже эта незаметная для обычного обывателя реакция говорила о многом, например, как о крайней степени раздражённости, так и о глубокой задумчивости. Мадам Юй же от природы не была так скупа на эмоции, поэтому ее лицо, то бледнело в удивлении, то краснело от негодования или злости, то серело, когда ее знакомство с этим творчеством небезызвестного автора зашло дальше одной страницы, под конец она просто не знала, плакать ей или смеяться, потому что прочитанное описывало ад на земле, и будь это простой юношеской фантазией, над этим можно было хорошенько посмеяться, а затем и разозлиться за бесполезную трату времени на подобные каракули. Но если эта летопись правдива, то Мадам Юй лично окропит землю кровавыми слезами.        Видимо, подобные мысли крутились и в других двух головах, так что все посвящённые в историю, написанную их Вэй Ином, надолго выпали в осадок, потеряв связь с реальностью. История была написана запутанно, местами слишком сумбурно, нечитабельными из-за дрожащей руки иероглифами, описания событий не плавно развивались, как в какой-нибудь детской сказке, а скакали от одного к другому, но умудрялись сохранять хронологическую последовательность. Этот рассказ точно был написан недавно, торопливо, как будто человек, писавший его, был в бреду или на пороге смерти, поэтому он старался, как можно быстрее, записать свои мысли. Если бы Вэй Ин умер, эти листы можно было считать его последней запиской, последней волей.        То, что члены семьи Цзян прочли, не выдерживало никакой критики в сторону здравомыслия и логики. Это было странно, непонятно и вызывало больше вопросов, чем давало ответов. Как, почему, кто, откуда? Откуда у Вэй Ина была эта информация? Кто он такой — провидец, предсказатель, спятивший мальчишка или путешественник во времени? Если последний вариант, то как он попал в наше время? Почему не сказал ничего сам, а решил покончить с собой, оставив невнятную записку?        Глава ордена кометой вылетел из комнаты, оставляя оглушённых женщин наедине, чтобы через пару секунд также стремительно влететь обратно с каким-то огромным свитком в руках. Раскатав его на полу, мужчина выхватил из рук дочери листы, и стал делать в соответствии с ними пометки на развёрнутой карте. Вскоре к нему в полной тишине присоединилась и жена, делая аналогичные пометки и стрелочки, исходя из прочитанного. Через час работы троица уже смотрела на целый военный план затянувшихся военных действий, а на руках у них было полное пособие с расшифровкой, примерным числом и именами главных жертв. Там же было и объяснения начавшейся войны на выживание, прозванной в народе «Аннигиляция Солнца».        История Вэй Ина - это рассказ генерала, что принимал участие в сражениях и их планировании, в первых рядах бросался в бой и вёл за собой людей. До описания военных действий шло разъяснения причин каждой из сторон, как началась накаляться атмосфера между орденами, как политический конфликт перешёл в вооруженный, как четыре самых великих и сильных из кланов заклинателей заключили союз, благодаря которому они смогли сравняться по силе с разросшейся на пол мира мощью ордена Ци Шань Вэнь.        В изложенной истории было место и чувствам, сколь ужасна и безжалостна была война, какими бессердечными способами пытали пленных и карали дезертиров, массовое истребление мирных жителей, незатухающее пламя пожара разнеслось от Облачных Глубин, до Нечистой Юдоли. Кровавая баня в Безночном городе, что длилась не одну неделю, прежде чем трое названных братьев отрубили последнюю голову гидры, и унесла тысячи жизней заклинателей, от мало до велика. В каждой описательной строчке сквозили непередаваемые чернилами боль и сожаления о случившемся.        Такое точное описание, с полным разъяснением, с принятыми поступками, характерными лишь приписанным к ним людям. Там были предсказаны и такие безобидные решения, как пребывание Цзян Чэна и Вэй Ина в ордене Гу Су Лань для обмена опытом и скорое их возвращение из-за многочисленных проделок с нарушением правил и ссоры с Цзинь Цзы Сюанем из-за его оскорбительных слов в сторону их шицзе. Только так могли развиваться подобные события с участием главных сорванцов Пристани Лотоса, без ума любящих свою старшую сестру. И, действительно, Мадам Юй и Цзян Фэн Мянь обсуждали вариант учебы лучших учеников ордена в Облачных Глубинах, но никто, кроме них двоих, не слышал об этом и приблизительной даты, даже года, ещё не звучало при обсуждении таких планов, а в найденной летописи стояло точное число, месяц и год!        Хоть история и не выдерживала критики из-за описаний событий слишком далёких и слишком жестоких, но если не брать эти факты во внимание, рассказ мог бы описывать реально произошедшие исторические моменты, действия которых строились на жесткой логике и оправданности каждого последующего шага. Мальчишеская фантазия выглядела бы менее правдоподобно и то там, то здесь выглядывали бы поступки, появившиеся как гром среди ясного неба и оканчивающиеся дорогой в никуда. А если бы это был сон, то он не был бы столь проработанным, события, шедшие фоном ключевых, были бы размытыми и нечеткими или вовсе были бы опущены, но нет! Здесь присутствует абсолютно всё, будто произошедшее взаправду было, и Вэй Ин играл в произошедшем кошмаре не последнюю роль, где главного героя, где стороннего наблюдателя, но точно присутствовал при описанных событиях!        Это сразу стало понятно, стоило летопись облечь в форму, а именно перенести военные действия на карту. Даже человек несведущий в тактиках и стратегиях оценил бы масштабы бедствия, постигшего этот мир с тяжелой руки ордена Ци Шань Вэнь, вознамерившегося сравниться в своём могуществе с самим солнцем, что так символично изображён на их гербе.        — Это ведь не сон? — как будто спрашивая себя, прошептал Цзян Фэн Мянь — Не похоже. — также оглушённо ответила Мадам Юй, — Об этом никто не должен знать, даже Цзян Чэн. — Но, Матушка… — Это пока, А-Ли. Временное решение. — поддержал свою жену глава ордена, все ещё разглядывая карту под своими ногами. — Хорошо. Отец. Матушка. — Янь Ли, поклонившись, тихонько выскользнула за дверь; не стоит сейчас подпускать к комнате младшего брата.