Путь искупления

На удивление всем, хозяин и хозяйка Пристани Лотоса способны вести долгий спокойный диалог без ссор и повышений голоса. Именно этим супружеская пара была занята, ожидая пробуждения уже не их Вэй Ина. Это был один из многочисленных выводов, что они сделали из прочитанного рассказа. На кровати лежал не тот мальчик, что всего пару недель назад беззаботно плавал в прудах, собирал отцветшие лотосы и охотился в горах на фазанов. Тот знакомый взрослым с детства ребёнок не приставил бы меч к своему горлу, не писал бы странные предсмертные записки, а вот уже взрослый мужчина, познавший ещё подростком ужас и лишения войны, что видел смерть своей приемной семьи и тысяч солдат, за которые он нёс ответственность на поле боя, на чьи широкие плечи упал тяжелый крест тягот сожалений, что гнул его высокий стан к земле — мог. И сделал. А Цзян Фэн Мяню и Мадам Юй оставалось лишь покорно ждать его пробуждения, чтобы пролить свет на завесу тайны.        Тихий, робкий стук в дверь прервал не менее тихий разговор двух взрослых. — Матушка, отец, могу я войти? — послышалось из коридора. — Входи. — ответила командным голосом Мадам Юй. — Что случилось, А-Ли? Что-то с Цзян Чэном? — спросил у вошедшей девушки глава ордена. — С А-Чэном все хорошо. Я подумала принести вам ужин, чтобы вам не пришлось покидать комнату. — ответила девушка, мягко улыбаясь; и в правду, чтобы они делали без неё, умерли с голоду? — А-Ли, не стоило так беспокоиться. — благодарно склонил голову мужчина. — Ну что вы, отец. Мне совсем не сложно. Если нужно что-то ещё… — поставила поднос с едой на стол Янь Ли. — Нет. Будь добра возвращайся к брату. — отрезала продолжение фразы Мадам Юй; не стоило задерживать сестру, иначе Цзян Чэн точно заподозрит, что от него что-то скрывают. — Конечно, Матушка. — поклонилась девушка, бросив мельком взгляд на спящего брата, и удалилась, как ее и не было.        Приятный аромат жареного мяса, многочисленных специй, по большей части острых, тушёных с картофелем овощей заставлял желудки тех, кто его слышал, сжаться, а рот наполниться слюной. За своим разговором взрослые и не заметили, как на самом деле проголодались, поэтому со зверским аппетитом принялись разделываться с принесённым заботливой дочерью ужином. Кувшин выдержанного вина из глубоких подземных недр Пристани Лотоса отлично подходил к тихому застолью, наполняя головы хмелем, отгоняя множество загостившихся там мыслей.        Неясно, то ли от запаха любимого сычуаньского перца, то ли от букета некрепкого благородного вина, перебивающего запах лекарственных мазей, но эффект, произведённый поздним вечерним застольем, был самым действенным из всех. Кончики закрученных ресниц, отбрасывающие длинные тени на чуть впалые щеки, задрожали, привлекая внимание двух постоянных наблюдателей. Тяжёлые веки неохотно приоткрылись так, что в маленькой получившийся в результате этих непосильных движений щелочке мелькнула чёрная в неверном свете свечей радужка глаза. Чтобы хоть немного успокоить свои нервы и набраться терпения Мадам Юй осушила пару чарок вина, подмечая приятное тепло, разлившееся в напряженном теле, забравшее все заботы и тревоги, скопившиеся за день. Цзян Фэн Мянь незаметной, неслышной тенью пересел на кровать, чтобы Вэй Ину не пришлось крутить головой в поисках людей.        Хотя парню перед ним сейчас точно хотелось обратного. Вэй Ин, лишь заметив смутную тень чего-то фиолетового, наотрез отказался открывать глаза. Человеку, которому, пожалуй, с рождения не были знакомы такие слова как совесть и стыд, хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы избежать этой пытки. Эти слова горели под закрытыми веками, въедались в роговицу глаза, как ожог от клейма. Если бы кровь от долгого лежания в одном положении не пришла в некое подобие застоя, то его щёки, нет, все лицо и шея под многослойными бинтами, уши, спрятанные в чёрных прядях волос, горели бы стыдливым румянцем, а прозрачная кожа раскалилась бы, как камни под палящим солнцем, и на ней можно было бы поджаривать мясо.        Вэй Ин, как бы не храбрился, не мог открыть глаза. Он был готов к смерти, но точно не был готов к тому, что он снова, по странному (удачному) стечению обстоятельств, выживет и должен будет смотреть в лица своих приемных родителей, шиди и шицзе, которые сводили себя с ума беспокойством за него, а Цзян Чэн так и вовсе был свидетелем его неудавшейся попытки самоубийства. Ему ни за что не избежать расспросов и гнева Мадам Юй за то, что пятнает своими поступками честь ордена.        Но больше всего Вэй Ин боялся увидеть жалость в их глазах. Пусть лучше гнев, ругань и изгнание, чем сожаление и сострадание. Они не имеют права на эти эмоции, даже если они и нашли его записи, их не было при тех событиях, они не видели то, что видел он, не чувствовали то, что пришлось пережить ему, на тот момент Мадам Юй и дядя Цзян были мертвы, как позже и шицзе. Им никогда не понять его чувств, страданий, пройденной боли и принесённых жертв, даже после сотни услышанных рассказов, после тысячи увиденных событий, потому что они никогда не смогут примерить эти поступки на себя. Вэй Ин не позволит этому случиться. Не сегодня так завтра он вновь попытается свести счёты с жизнью, и на этот раз он будет более придирчив к деталям исполнения задумки.        Он должен быть мёртв.        — А-Сянь, открой глаза. — озвучил просьбу мягкий мужской голос.        Нет. Вэй Ина нет. Никого нет дома, приходи позже, например, никогда. Никогда вас устроит?        — А-Сянь. — вновь позвал Цзян Фэн Мянь уверенный, что увиденное не было плодом его разбушевавшейся фантазии.        Нет. Прошу, не надо. Не зовите меня таким голосом. Такими до боли знакомыми нотками. Я — не стальной, я не выдержу! Там ведь, в моем будущем, вы умерли. Вас нет!.. Я так скучал по вам.        — А-Сянь, не бойся, ты же помнишь нас? — с надеждой вновь позвал мужчина, замечая в уголках плотно сжатых век жемчужины слёз.        Конечно, я помню! Разве я мог забыть свою семью?! Что значит нас? Здесь есть кто-то ещё?        — Вэй Усянь, кончай дурью маяться. Терпение имеет свойство кончаться.        Пресвятые небожители!!! Мадам Юй и дядя Цзян в одной комнате! Да ещё и не ругаются! Я точно умер, а это рай! Да быть такого не может, разве в моем прошлом что-то подобное случалось?!        Вэй Ин на пробу приоткрыл один глаз, сразу же натыкаясь на мягко улыбающегося главу ордена, почти такого же как в его детстве, только улыбка у него вымученная, глаза затухли, как два старых вулкана, не подарят и слабой искорки, в уголках губ собрались первые борозды морщинок. Разве в его детстве он выглядел таким потрепанным жизнью стариком? Невольно задался вопросом Вэй Ин, запрещая себе думать, что именно его выходка сотворила подобное с ещё молодым приемным отцом.        Наконец, раскрыв оба грозовых глаза, парень не нашёл объект, которому принадлежал второй голос. Что являлся в самых страшных ночных кошмарах, отчитывающий за все прегрешения командным голосом, с неизменными нотками стали обвиняя нерадивого первого ученика Юнь Мэна за все беды, обрушившиеся на семейство Цзян, за пожар в Пристани Лотоса, что унёс жизни всех учеников и старейшин ордена, включая и жизни его глав, что прикрывали отход своего наследника и его слуги. Который не смог защитить шиди от Сжигателя Ядер, потом от нападок глав других кланов, опустив своим пренебрежительным отношением к традициям репутацию ордена, в котором он вырос, и его нового главы.        Но даже сейчас, после всего случившегося в этой жизни и прошлой Вэй Ин был счастлив его слышать, эти властные нотки, взрывной, но твёрдый от природы характер. Это было так знакомо, так трепетно оберегаемо переменчивой, как ветер, памятью, от того было вдвойне больно вспоминать, что скоро этого не станет — опять — если Усянь сейчас сдастся и поплывет по течению, позволит себе вспомнить беззаботное счастливое детство, которое он уже пережил, прошёл, с нежностью храня его невинность и забавы. Нельзя было останавливаться на пол пути, все что ему сейчас нужно, это состроить раскаявшегося ребёнка и, выждав удобного случая, повторить попытку.        Вэй Ин попытался повернуть голову, посмотреть на лицо Мадам Юй, убедиться, что оно такое же, как в его немногих оставшихся воспоминаниях. Но при малейшем движении шею простреливала острая боль, плавно перетекающая в постоянную, тупую, отголосок той секундной молнии. При первой же попытке движения из глаз полились непрошеные слёзы, а крик едва удалось сдержать, сжав губы в линию не толще листа и закусив изнутри щёку, но тихое кошачье шипение, все-таки прорезало тишину комнаты, заставляя Мадам Юй несдержанно закатить глаза и прикусить свой язык, чтобы не бросить в сторону мальчишки пару острых комментариев. Цзян Фэн Мянь же аккуратно стёр дорожки слёз с бледных, как мел, щёк, предостерегающе увещевая.        — А-Сянь, тебе лучше не двигаться. Как ты себя чувствуешь? — участливо поинтересовался мужчина, навлекая на себя изучающий взгляд почти чёрных глаз.        Мальчик силился разглядеть в глазах напротив хоть искорку жалости, жалкий отголосок сострадания, немой укор, малейший намёк на презрение… но видел лишь заботу, искреннее беспокойство за его состояние, будто мужчина прямо сейчас был готов бросить звать лекарей, и было во взгляде этом что-то ещё. Чего Вэй Ин никак не заслуживал, никогда не получал от приемных родителей, шицзе или шиди. И он боялся поверить в это наваждение на бездонном дне зрачков, пряча свой взгляд в складках фиолетовых одежд, сдерживая подступающий к горлу ком.        — А-Сянь? — все также терпеливо и мягко спрашивал Цзян Фэн Мянь, — Ты можешь говорить?        Если бы Вэй Ин мог, он бы покачал головой, но вовремя вспомнил к чему приводит одно неосторожное движение, однако, и ответить на вопрос он тоже не способен, горло першило и саднило от одного лишь дыхания, а ему предлагают ещё и что-то попытаться произнести, разбередить связки ещё больше. Да он же кровью харкаться будет! Поэтому ему ничего не оставалось, как пытаться передать свои мысли через чёрные омуты глаз. Видимо, послание дошло до адресата, потому что Цзян Фэн Мянь лишь перевёл свой фиолетовый взгляд, на молча наблюдавшую в стороне жену.        — А чего ты ожидал? Лекари ведь тебе говорили, что на этой неделе он говорить не сможет, как впрочем и на следующей. Зря я тут только целый день просидела. — встала расстроенная своими мыслями женщина, оправляя собравшиеся от долгого сидения складки пурпурных одежд.        Одарив лежавшего в сознании юношу неопределенным взглядом, который бы никто не брался толковать, Мадам Юй, взмахнув полами, отворила дверь и скрылась в непроглядной тьме ночи. Хоть Вэй Ину и не удалось увидеть тот странный, слишком загруженный эмоциями взгляд, у него появилось достаточно причин, чтобы надолго выпасть в осадок.        Во-первых, женщина вспомнила слова лекарей, даже не так, она сначала выслушала этих самых лекарей, а потом ещё и запомнила их слова, хотя всегда забывает то, что кажется ей лишним или обременительным, то есть все, что хоть как-то касается заботы о состоянии первого ученика ордена.        Во-вторых, она просидела с ним целый день! Вот уж непозволительная роскошь для такого никчемыша, как Вэй Усянь, на которого ее всевидящий взор падает в один день из десяти, когда он опять что-то натворил, выходящее за рамки немногочисленных правил Пристани Лотоса.        В-третьих, она на него ни разу не накричала в этой жизни, хотя он совершил самый малохольный, по ее мнению, поступок — самоубийство, бег от проблем, удел слабаков.        Она имела полное право сокрушаться над негодным адептом до самого рассвета, сотрясая стены своим громоподобным криком, но ведь молчала, как рыба об лёд, без истерик, спокойно, однако, не удержала себя от упрёка в сторону мужа, но в чём именно он заключался! Может, в недостатке заботы, ведь он забыл предписания целителей, а она ему напомнила! Буквально застыдила его в этом промахе! Мир точно катится куда-то не туда, и Вэй Ин во главе состава машет красным флажком.        Цзян Фэн Мянь не без улыбки смотрел за сложным мыслительным процессом, отображавшимся на лице подростка, который только очнулся, а его уже попытались довести до икоты, как гром среди ясного неба, обрушивая на уязвимое сознание столь непривычную заботу со стороны хозяйки Пристани. Сегодня и впрямь день открытий получился. Понимая, что сейчас ни одно его слово не долетит до потерявшего связь с реальностью парня, Цзян Фэн Мянь неспешно поднялся и стал сворачивать изменённую им карту с высохшими за день чернилами и складывать в стопку исписанные листы, чтобы позже расспросить Вэй Ина поподробнее обо всей этой истории. Сейчас все эти улики стоило унести подальше от любопытного Цзян Чэна, которому семейным советом было решено пока ничего не рассказывать.        Вэй Ин из-за постоянной глухой боли в шее не мог пошевелиться, не вызвав при этом более острые ощущения, поэтому спектр его возможностей ограничивался на просверливание своим взглядом отверстий в потолке и глубоких размышлениях: о прошлом, о изменившимся настоящем, о будущем, что ему не суждено увидеть, когда удастся совершить задуманное. Погруженный в себя, абстрагировавшийся от реальности подросток не заметил, как глава ордена шумно покинул комнату, надеясь, хоть немного привлечь внимание к своей персоне, как он сам без сна пролежал тихую ночь и как незаметно утро обжигало своим палящим дыханием затылок.        Вывели его из транса такие непохожие друг на друга шаги, стремительно приближающиеся к его комнате. Одни были тяжёлые, широкие, как у медведя при беге, вторые лёгкие, порхающие, как у длинноногой гибкой лани. Не будь Вэй Ин заклинателем с обострённым слухом, так и вовсе бы не услышал их. Но он слышал, и уже знал, кому они принадлежат, и сталкиваться сейчас с самыми важными людьми во всех своих жизнях Усянь, после случившегося, не был готов, точнее он никогда не сможет пересилить себя и посмотреть на шиди и шицзе, как будто ничего не случилось, как и они на него. Их отношения точно безвозвратно изменятся, остаётся вопросом лишь, в какую сторону это произойдёт. Но подросток уже готов дать голову на отсечение — что в худшую.        Они никогда не примут его поступок, будут считать ненормальным, поехавшим, слабаком, что вот так с бухты-барахты решил перерезать себе горло. Вэй Ин ведь вернулся в прошлое, где он целыми днями носился по Пристани Лотоса, не знал никаких проблем, кроме нарушения правил и последующих заслуженных наказаний Мадам Юй. У него из прошлого не было ни одной причины для подобного поступка. Можно ли считать человека, сегодня беззаботно смеющегося, а на следующий день приставляющего меч к горлу — нормальным? Определенно нет. А для его шиди и шицзе это выглядит именно так. Они ведь не знают истинных причин, для них он тот самый Вэй Усянь, что несерьёзно относится к тренировкам, традициям, жизни в целом, все превращает в шутку и постоянно смеётся. Разве могут они знать, что с ним произошло?        Для них прошла всего одна ночь, а для Вэй Ина целая жизнь, наполненная радостью и болью, страданиями и жертвами, заботой и ненавистью, презрением общества и собственного брата. Как сильно это его изменило, поверят ли они, если он расскажет, что вернулся в прошлое, пережив настоящий ад? Нет, они не поверят, а он не расскажет. Потому что даже воспоминания причиняют ему несказанную боль и вскрывают незаживающие шрамы, а перед глазами мелькают обезумевшие мертвецы, ужас в фиалковых глазах брата, собственное залитое кровью тело, разваливающееся на части, приколотое к горе, лишённое и светлой, и темной энергии.        Ещё тяжелее было готовиться к скорой неизбежной встрече с шиди и шицзе. Янь Ли живая, дышащая, которая рада видеть его пробуждение, и, наверняка, не один день девушка просидела возле постели Вэй Ина, вглядываясь в бледное, неизменно спокойное лицо. Цзян Чэн в прошлой жизни готовый убить его десять тысяч раз, и столько же раз подвергнуть линчи, сейчас, сломя голову, под топот стада бизонов, несётся к его комнате, узнав от отца, что его шисюн, наконец, пришёл в себя.        Это падение домино уже не остановить, так как первую детальку уже толкнули. Сердце Вэй Усяня подскочило к ещё не зажившему горлу, отбивая бешеный ритм, который отдавался в висках и усиливал своей пульсацией непрерывную боль в новом шраме. Но все внимание подростка было сконцентрировано на закрытых дверях, которые вот-вот распахнутся перед влетевшими в комнату шаровыми молниями розово-фиолетового цвета.        Впрочем, именно так и случилось. С жутким грохотом, который мертвого из могилы поднимет быстрее мелодии призрачной флейты, створки дверей столкнулись со стеной, заставляя Вэй Ина от ожидаемой неожиданности вздрогнуть и просто уставиться на застывшего на пороге, задыхающегося шиди и настигшую его нежно-фиолетовую тень. Цзян Чэн, поджав губы, на негнущихся ногах подошёл к неотрывно наблюдавшему за ним шисюну и… обнял его. Аккуратно, не касаясь шеи, совсем не сжимая объятия, хоть руки и била постыдная дрожь, которая особенно сильно чувствовалась через невесомые прикосновения.        Было заметно, что парень боится даже случайно причинить хоть малейшую боль, но в то же время он не мог остаться в стороне и отчаянно нуждался в этих нехарактерных для него объятиях, чтобы успокоить скорее себя, чем Вэй Ина, который застыл соляным столбом от подобного проявления эмоций, через силу заставив свои руки подчиняться мозгу, а не сердцу, оставляя их лежать вдоль тела. Он хотел, неимоверно сильно желал обнять брата в ответ, но не мог, не тогда, когда он твёрдо вознамерился исчезнуть из их жизней. Он не хотел своими поступками давать им ложных надежд.        Он должен быть мёртв.        Янь Ли, в отличие от своих братьев, не сдерживала себя, глядя на картину неземного происхождения. Цзян Чэн, никогда не позволявший себе показывать настоящих эмоций, открывать и выставлять напоказ своё на самом деле хрупкое, чувствительное сердце, нежно, со всей способной на это заботой обнимал своего старшего брата, крупно дрожа, но не позволяя слезам облегчения пролиться. Но сестра сделает это за них двоих. Она уже была счастлива, когда услышала от отца о пробуждении Вэй Ина, и сейчас при одном лишь взгляде, доказавшем, что услышанное — правда, девушка не могла сохранить под закрытыми веками горячей влаги, которую сдерживала все эти недели.        Вэй Ин в свою очередь наблюдал два явления за гранью его понимания. Сначала вечно холодный и ворчливый брат завалился на его плечо, обнимая как будто от этого зависела его жизнь. Потом сестра. За всю свою старую жизнь Вэй Усянь ни разу не видел, чтобы шицзе пролила хотя бы одну слезинку. Такая хрупкая и ранимая на вид девушка всегда обладала стальным стержнем и невероятной выносливостью чувств, пряча их от любопытных наблюдателей настолько глубоко, что не найдёт даже самый близкий и хорошо ее знающий человек. А сейчас Янь Ли несдержанно рыдала, пытаясь утереть нескончаемые потоки ручья белым платком с вышивкой лотосов по бокам. От такого зрелища сердце Вэй Ина невольно сжалось до размеров грецкого ореха, но через секунду разжалось, чтобы ещё с десяток раз повторить это действие.        И снова очнувшаяся от продолжительной спячки совесть шептала своим холодным непреклонным голосом, что в каждой упавшей с золотых глаз жемчужине, в каждой бессонной ночи, в каждом изменении в поведении, — виноват Вэй Ин и его промах, небольшая осечка, избежав которой, ничего бы из увиденного им не произошло.        Он должен быть мёртв.        Подросток не знал куда себя деть, внутренне сгорая со стыда, молясь всем известным ему богам, чтобы эта пытка, наконец, закончилась. И видимо недремлющие небожители услышали его, посылая страдальцу свою милость.        Цзян Чэн осторожно разомкнул объятия, что, даже если бы Вэй Ин захотел пожаловаться на боль, то не смог бы, но младший брат пристально следил за каждым мускулом на безразличном, бледном лице, готовый подметить малейшее изменение в мимике, изменяя свои движения на ещё более медленные и ласковые. Затем убедившись в том, что его брат удобно разместился на кровати, сам присел возле него на краешек, глупо улыбаясь. Но Вэй Ин в ответ не изменил положение ни одной мышцы на лице, в котором неуловимо что-то изменилось. Это выражалось даже не в болезненно бледном оттенке кожи, не во взгляде проходящем как бы сквозь объект перед темно-серыми глазами, коим являлся Цзян Чэн, и было дело вовсе не в отсутствии всегда широкой улыбки. Просто что-то поменялось, и это ускользающее сквозь пальцы изменение пока оставалось за гранью понимания примчавшихся родственников.        Янь Ли быстро успокоилась и взяла себя в руки, присела на уже ставшее привычным для нее место в этой комнате — стул недалеко от кровати, - прежде чем спросить.        — А-Сянь, ты ведь ещё не можешь разговаривать?        Вэй Ин даже повернуть голову в ее сторону не мог, поэтому в ответ лишь моргнул, посылая утвердительный ответ Цзян Чэну напротив него, который ещё в детстве научился с полуслова понимать своего брата.        — Я думаю, он ответил: «Да». Может стоит позвать лекарей? — обратился подросток уже к сестре. — Не думаю. Отец был ночью в комнате, когда А-Сянь очнулся. Так что он уже обо всем позаботился. — ответила Янь Ли, вынужденная лицезреть холодную маску отстранённости на лице всегда улыбающегося брата. — А что отец делал здесь ночью? — неподдельно удивился Цзян Чэн, припоминая строгий приказ матери спать исключительно в своей комнате и даже не пытаться сбежать ночью к Вэй Ину. — Обычно, у постели А-Сяня сидела я, но отец отправил меня этой ночью отдыхать, а сам остался присматривать за братом. — не моргнув глазом, выдала полуправду Янь Ли, повергая молча лежащего Вэй Ина в шок.        Быть не может, кто похитил его сестру и подкинул им самозванку. Шицзе никогда им не врала, а тут покрывала тайны отца, при этом обманывая своего брата. Можно даже опустить тот незначительный факт, что девушка впервые признала вслух Вэй Ина своим братом по крови. И мы покривим душой, если скажем, что сердце при этих словах у парня не дрогнуло, а противный липкий ком не подкатил к горлу, блокируя неровное дыхание.        От озвученного признания юноша чувствовал себя и в момент окрылённым и до глубины души испачканным, своим намерением лишить в скором времени сестру новоиспеченного родственника. Разве А-Ли не будет больно, если Вэй Ин умрет? Разве он не причинит своим эгоистичным поступком ещё больше страданий хрупкой девушке? Насколько бессердечным нужно для этого быть?        Видимо, установка доводить начатые дела до конца, накрепко засела в душе вместе с кусочком почившего Старейшины Илин, подталкивая юношу к новым попыткам самоубийства, даже с осознанием того, каким тяжелым ударом это будет для его приемной семьи, в которую он уже вошёл на правах родного сына. Но Вэй Ин душил эту неправильную мысль на корню, потому что помнил, как выглядели безжизненные тела Мадам Юй и дяди Цзяна после сожжения псами клана Вэнь Пристани Лотоса, помнил и лицо шицзе, погибшей на его руках, когда она спасала его никчемную жизнь, хотя могла остаться в башне золотого карпа рядом с маленьким сыном — единственным живым существом, заслуживающим любви этой женщины, но предпочла пойти в гущу кровавой бани, ради одного недостойного ее доброты человека.        Вэй Ин не может позволить этим событиям повториться. Его жизнь малая цена за сохранение мира и жизней членов семьи Цзян. Разве это были не его слова: «Какой бы ни была цена, я в состоянии ее заплатить». За свои поступки надо отвечать, теперь он уяснил эту прописную истину.