Путь искупления

Даже после пробуждения спящей красавицы в ее комнате всегда находилось два человека. Сам Вэй Ин, что продолжал молчаливой статуей лежать и сверлить своим взглядом крайне необходимое окно в потолке, и либо Янь Ли, либо Цзян Чэн, периодически сменяющие друг друга. Но брат неизменно оставался ночевать с несостоявшимся суицидником, по личному распоряжению Мадам Юй. Во-первых, не пристало девушке ночевать в комнате парня; а во-вторых, все негласно решили, что за Вэй Ином нужен глаз да глаз. Больно уж тихо он себя вёл. Обычно такое затишье возникало перед бурей, когда этот негодник вознамеривался поставить на уши всю Пристань Лотоса.        После одного дня, проведённого в компании своего мужа, Мадам Юй неуловимо для посторонних, но стремительно для близких стала меняться. Но никто не считал должным обсуждать эти изменения или делать на них хоть какой-то акцент, потому что если старую реакцию на такое ещё можно было предвидеть, то как себя поведёт обновлённая версия хозяйки Пристани, ни один предсказатель не брался бы угадывать.        Параллельно с этим изменения претерпел и Вэй Ин, только они вызывали у наблюдателей беспокойство и скрытую тревогу, неуклонно ведущую к панике. Юноша наотрез отказывался как смотреть куда-либо кроме потолка, так и двигаться. Он мог свободно шевелить руками, ногами, главным условием было не тревожить шею, но даже этого он не делал. Паника мерными волнами накатывала на души родственников, когда Вэй Ин так ничего и не съел с момента своего пробуждения, хотя сестра приносила ему суп из свиных рёбрышек и корня лотоса, но он не выказал ни малейшего интереса к тарелке в ее руках, хотя чарующий запах добивал аж до тренировочного поля, где адепты сразу же исходили водопадом слюней на этот аромат и оставались на своих местах, только из-за строго взгляда Мадам Юй. Брат и сестра по своему пытались привести в чувства, спрятавшегося в кокон Вэй Усяня.        Янь Ли пыталась поговорить с ним, как делала это раньше, когда парень обижался на вспыльчивый характер своего шиди и прятался в своих многочисленных схронах в Пристани Лотоса. Она знала, что Вэй Ин при всем желании не сможет ответить ей, но не оставляла попыток достучаться до ушедшего в спячку сознания, чтобы его хозяин хотя бы поел, или изменил направление своего облачного грозового взгляда, неотрывно смотрящего в деревянный, однообразный потолок, как через слой толстого, мутного стекла. Но ни одно увещевание не подернуло спокойную водную гладь двух бездонных омутов.        Цзян Чэн пытался применить тактику своего брата, стараясь шутками и рассказами развеселить одеяльную гусеничку, призвать ее улетевшее в далекие страны сознание обратно в родную черепушку. Но каждая его попытка претерпевала крах, а сам он чувствовал себя опустошенным очередной неудачей. Всё-таки образ шутника и балагура это не его. Никто не сможет переплюнуть в мастерстве оратора и весельчака их Вэй Ина, лежащего на своей кровати, как труп в мавзолее.        Сам виновник всех этих бесплодных попыток с грустной улыбкой в душе боковым зрением наблюдал за беззаботно-натянуто улыбающимся братом, который из кожи вон лез, чтобы подбодрить безразличного ко всему Вэй Ина; в пол уха слушал ласковый, наполненный заботой и любовью, которую юноша изо всех сил отказывался замечать, певческий голос. Слова сестры лились прекрасней звонкой трели птиц, осаждающих ветки дерева за окном комнаты, мелодичней весенней капели после стужей зимы. А предложения, что складывались из этих околдовывающих своей красотой звуков, накрывали кровоточащие душевные раны подобно целительной мази, способной за секунду залечить даже смертельную рану, собирали, кропотливо склеивали осколки души своей искренней добротой.        Во время таких щепетильных, односторонних разговоров с сестрой Вэй Ин еле сдерживал подступающие слёзы, и до боли, до звёздочек перед глазами прикусывал свой язык, чтобы не сорваться, не закричать в нежное личико, в чертах которого уже затесалась скрытая скорбь, что он не достоин всей этой доброты и заботы, которыми его осыпают почем зря дорогие сердцу люди, что он виноват в стольких грязных, мерзких, оскверняющий все к чему прикасаются его окровавленные по локоть руки вещах, что узнай вы о его деяниях в ужасе бы уже убежали…        Однако… Мадам Юй… дядя Цзян… сестренка А-Ли… Они точно прочитали его записки, в которых записана большая часть того кошмара, причиной которого Вэй Ин являлся. Но они же рядом. Все ещё держат его в своём доме, лечат его жуткий шрам, окаймляющий половину шеи, присматривают за его пугающе спокойным поведением, и даже ни разу не обвинили его в несчастьях, постигших их семью. Что бы это могло значить? Может просто ещё не время? Может, стоит Вэй Усяню заговорить, как его подвергнут допросу, а потом припишут все смертные грехи, даже те, которые он не совершал? Юноша не хотел гадать, не хотел размышлять над тем, свидетелем чего он не станет. Слишком страшно было представить, что он вновь станет причиной смерти всех этих людей, показавшим ему другой мир, без войны, без насилия, полный беззаботной радости и детских шалостей. Он не может брать больше, чем уже имеет.        Семья Цзян дала ему крышу над головой, тёплую постель и у него никогда не было недостатка еды или чего-то ещё жизненно необходимого. Только благодаря этим небезучастным в его судьбе людям, Вэй Ин получил такую возможность, как взрастить своё золотое ядро, стать заклинателем, парить на мече, наконец, иметь силу, неприкаянную мощь, чтобы защищать то, что ему дорого.        Когда погибли его родители, он был ребёнком. Слабым и маленьким, способный лишь наблюдать, как из знакомых ему тел уходила любимая душа, и гас огонёк жизни в всегда улыбающихся для него глазах, без возможности помешать этому. Но Мадам Юй научила его владеть всеми типами оружия, к которым Вэй Ин выказывал интерес на тренировках, и преуспевать в каждом стиле рукопашного боя. Конечно, она хотела, чтобы этому научился ее сын, но у Цзян Чэна не было той мотивации, что жила в сердце Вэй Ина, которая заставляла вставать после каждого падения, вновь поднимать меч, лук, кулаки, опять сносить удар за ударом, не шатаясь, идти вперёд сквозь боль и поражения, чтобы потом на поле брани знать лишь победы.        Вот только, когда пришла война, юноша ещё не успел этого усвоить, и по его вине, погибли сотни, тысячи людей, которых он видел каждый день на тренировочном поле, в учебном классе, на обычной прогулке. Их безжизненные тела псы ордена Вэнь свалили в кучи, закрывающие своими верхушками небо, и просто подожгли, без капли уважения, как будто сжигали мусор после уборки территории. А Вэй Ин вернулся в своё детство, опять чувствуя себя маленьким мальчиком без золотого ядра, без цели в жизни, без меча за поясом, который мог лишь смотреть, как на его глазах души улетают к высыпавшим на небе звёздам, теряются среди миллиарда холодных, бледно-огненных скоплений и сами превращаются в эти песчинки. Они с укором смотрят на подростка, судорожно, до побеления костяшек, сжимающего рукоять бесполезного меча, клятвенно обещающего отомстить, за всех павших в эти смутные времена солдат и мирных жителей, вознося молитву о силе безмолвному небу.        Шло время, яркое солнце стабильно поднималось над горизонтом, яркими щедрыми лучами заливая комнату первого ученика ордена, который давно перестал обращать внимание на то, день за окном или ночь, засыпая и просыпаясь от непереносимой скуки, и также неизменно тонуло в тихой глади заполненными лотосами озёрами, погружая мир в непроглядный мрак, который давно поселился в душе неестественно молчаливого парня. Цзян Чэн продолжал вставать с первыми лучами солнца, сразу проверяя, спит или бодрствует его брат. Если же серые глаза были открыты, то он всегда подходил, чтобы заглянуть в их однотипную мутную гладь, в тысячный раз поправить одеяло, подушку, жесткие рассыпавшиеся солнцем пряди, пожелать доброго утра и справиться о не изменившимся самочувствии, как всегда слыша в ответ тихое мерное дыхание, затем уже привести себя в подобающий вид и отправиться на тренировку.        В очередной раз совершив привычный ритуал, Цзян Чэн, прежде чем уйти, внимательно оглядел комнату, чтобы быть уверенным в отсутствие колющих и режущих предметов, которые в первую очередь покинули эту обитель, после ухода лекарей. Хоть с Вэй Ином неизменно кто-то сидел, для внутреннего спокойствия брат с сестрой перерыли всю комнату, и избавились от любого опасного на их взгляд предмета.        Младший брат подошёл к страшно похудевшему и осунувшемуся за время своей голодовки парню, мягко погладив костлявую кисть, намереваясь хоть немного обратить на себя внимание.        — Вэй Ин, мне нужно на тренировку. А-Ли скоро придёт к тебе с завтраком. Не скучай тут без неё. — слишком устало для только что проснувшегося юноши сказал Цзян Чэн.        Дальше послышался лишь шорох одежд, потом неспешный топот и скрип двери, исправно выпускающей и впускающей гостей. Вэй Ин бы и хотел заскучать, но из головы последнее время никак не мог выйти странный сон, в котором он видел своё прошлое. Но события в нем отличались от тех, что ему довелось запомнить.        Тропа Цюнци, в день празднования седьмого дня от рождения Цзинь Лина, сына Цзинь Цзы Сюаня и Цзян Янь Ли. В прошлом на этой горной тропе был установлен карательный пункт для остатков клана Вэнь. Именно здесь Вэй Ин в первый раз пришёл в неистовство, увидев обезображенный труп Вэнь Нина — славного, скромного паренька, что вместе с сестрой ни раз подвергал себя риску. По просьбе темного заклинателя они помогли вывести прах Мадам Юй и дяди Цзяна из Безночного города, они же прятали в сожжённой Пристани Лотоса и Вэй Усяня с Цзян Чэном, чтобы потом провести первую в истории операцию по пересадке золотого ядра, которая могла стать смертельно опасной для первого ученика ордена. Люди, не державшие в руках оружия, что спасли не одну сотню жизней объединённого союза заклинателей, и такой ужасный конец. Быть до смерти замученными на каторжных работах садистами из ордена Цзинь. Согнали всех стариков, юношей, девушек, детей — А-Юань.        От увиденной картины Вэй Ин не мог оставаться в стороне, безразличным к чужим страданиям. Эти люди никогда не заслуживали подобной участи. Их преступления сводились к единственному обвинению — они носили фамилию Вэнь. Победители слишком превратно истолковали слово Аннигиляция и вознамерились истребить под корень весь орден, приписывая каждому его члену одинаковые необоснованные обвинения. Это был не суд, не заслуженное наказание, а вымещение злобы на слабых и немощных, что не могут дать отпор. И такие невинные жертвы исчислялись тысячами, никем не замеченными они умирали на таких богом забытых тропах.        После воскрешения Вэнь Нина и уничтожения каторжного пункта, на тропе Цюнци была проведена полная зачистка. Из земли были извлечены все трупы, а тёмная энергия полностью зачищена приглашёнными заклинателями. Эта тропа стала идеальным местом для самосуда над темным заклинателем. В своём сне Вэй Ин со стороны наблюдателя смотрел за боем Призрачного генерала и собственным сражением с Цзинь Цзы Сюнем, подвергшемуся проклятию сотни язв и тысячи дыр.        В прошлой жизни этот день был памятен лишь смертью мужа шицзе. То, как обезумевший Вэнь Нин пробил его грудь своей мертвой рукой, как фонтан горячей крови забрызгал с закостеневшими мышцами лицо, как блеск жизни ушёл из широко раскрытых глаз. Как сам Вэй Ин потом от бушующей злости и гнева убил сотни адептов, поджидавших его на тропе и как Призрачный генерал потом вернул его, обессилившего, с болью во всем теле в пещеру Фу Мо.        Те жуткие события, положившие начала ещё более страшному кошмару, крепко отпечатались в памяти магистра дьявольского культа. И сейчас этот сон непрерывно крутился в голове, каждый раз стоило ему закрыть глаза, картина алой, киноварной крови на лице лютого мертвеца вспыхивала вновь, неотступно преследовала хозяина воспоминаний. И только режущая боль в горле и полное отсутсвие сил в теле из-за голодания не давали Вэй Ину с криками вскакивать на кровати после очередного кошмара. Все, что он мог, это бесшумно распахивать серые глаза, устремляя мечущийся взгляд в не изменившийся с прошлого часа бодрствования потолок.        Когда первый ужас увиденного проходил, после нескольких десятков просмотренных одинаковых снов, Вэй Усянь мог более спокойно и осмысленно переварить увиденное. В каждом сне он так или иначе подмечал странные печати, сформированные некоторыми адептами ордена Лань Лин Цзинь и несвойственное для запечатанной Стигийской печати поведение, которую всегда носил на своей груди. Стоило ему поднести флейту к губам, как вокруг проклятого металла тут же закручивались чёрные розы холодной энергии. Но на его памяти этих событий не было. Хотя они могли объяснить его потерю контроля над Вэнь Нином.        Тигриная печать — единственная вещь, способная затуманить рассудок Вэй Ина и вызвать провалы в памяти из-за большого количества неконтролируемого потока темной энергии. Эта проклятая вещь могла контролировать разум хозяина, как хозяин контролировал ее. Темный заклинатель в прошлом был убит горем, после того как от его руки погиб Цзинь Цзы Сюань, потому даже не успел обдумать, кто мог наложить проклятие сотни язв и тысячи дыр, как его уже обвинили поехавшим отступником и заклинатели всех орденов желали насадить его голову на пику.        Время между этим событием и учиненной им кровавой бани в Безночном городе напрочь вылетело из головы заклинателя. Но неугомонное сознание продолжало подбрасывать момент, когда Вэй Ин в первый раз лишился контроля над своей силой, как будто в том дне было что-то, чего заклинатель не заметил за пеленой гнева, и отказывался замечать сейчас, подкармливая свои душевные терзания чувством вины, упиваясь жалостью к себе и своей тяжелой судьбе.        Вэй Усянь так и лежал, прокручивая перед глазами застывшее мертвое лицо Цзинь Цзы Сюаня, надменного, чистоплюя, что так некрасиво упал на землю, запачкав себя землей вперемешку с кровью, когда в комнату порхающей розовой бабочкой влетела Янь Ли с подносом в руках. А ведь эта невинная девушка ещё не знает, что брат, за которым она денно и нощно ухаживает, живота своего не щадя, сделал с ее будущим мужем. Интересно, узнай она о тропе Цюнсы, изменилось бы ее попечительское отношение или она бы с привычной улыбкой все простила, тем более, что это будущее ещё не произошло.        Но даже так, эти назойливые бдения за суицидником, приводят к тому, что Вэй Ин ну никак не может повторить неудавшуюся попытку. И если так и продолжится, то пережитые в прошлом события пойдут на второй круг. Почему Мадам Юй, дядя Цзян, шицзе упорно не внемлят его предупреждениям? Он что зря расписывал самый жуткий промежуток жизни на сотне листов? Или они ему не поверили? Если подумать, то глупо исключать сей факт, ведь объяви кто вам о скорой смерти, падении в одну ночь могущественного ордена и последующего массового истребления и гонения заклинателей, вы бы поверили? Вот так, на слово и безоговорочно?        Уличив себя в подобных, безрадостных раздумьях, Вэй Ин, на пробу попытался пошевелить закоченевшими от неподвижного лежания конечностями, недовольно оценивая своё состояние, когда пальцы начинают дрожать, как от трясучки, при малейшем напряжении. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как покорно начать есть, иначе у него не останется сил на свою неблагородную задумку, а помереть от голода ему точно никто не даст, накачав светлой энергии до той степени, пока она из ушей не польётся.        Собрав немногочисленные остатки сил в кулак, непроизвольно покачиваясь, Вэй Ин с горем пополам принял сидячее положение, оперевшись на изголовье кровати, на минуту прикрывая глаза, от головокружения и подступившей к горлу тошноты. Однако, юноша неожиданно резко распахнул туманные альбионы, когда почувствовал нежные прикосновения маленьких пальчиков, которые быстро и в тоже время аккуратно поправили подушки под спиной оживившегося брата, чтобы выпирающему позвоночнику не пришлось соприкасаться с деревянной кроватью. От такой нежности хотелось плакать, поэтому парень, несмотря на тупую боль в шее, склонил голову к груди, закрывая лицо своей отросшей чёлкой.        Вэй Ин вовсе не испугался действий сестры, умом понимая, кто производит перестановку подушечных сил, но были совершены они крайне непредсказуемо, а будучи ещё Старейшиной Илин у него до крайности обострились все семь чувств и реакция на нарушителей личного пространства. Если бы не покинувшая тело после неимоверно огромных физических нагрузок сила, то подросток вполне мог на чистых рефлексах схватить сестру за горло или отправить ее в долгий полёт к противоположной стене. Всё-таки слишком часто в прошлом его пытались убить, и мы сейчас говорим не только о заклинателях, но и о нежити, которую привлекала тёмная энергия, постоянно крутившаяся вокруг Вэй Ина.        Янь Ли никак не прокомментировала изменения в поведении брата, с мягкой улыбкой вынимая непонятно откуда взявшийся гребень и алую ленту, после чего грациозно подсела на кровать с намерением расчесать спутавшиеся за эти недели пряди. Движения ее были как всегда нежные и ласковые, плавные, как вода маленькими волнами прибывающая на песчаный берег, так и ее размеренные скольжения расческой методично распутывали образовавшиеся колтуны, не вырвав ни единого волоска. Хоть волосы Вэй Ина от природы были жесткие и непокорные, напоминающие скорее стог сена, чем тяжелый шёлк, Янь Ли обожала с ними возиться и будь ее воля, не выпускала бы их из рук по меньшей мере час, добавляя от себя маленькие косички в хвост. Но все хорошее имеет свойство заканчиваться, когда девичьи ручки ловко собрали длинный иссиня-чёрный водопад, перевязывая его старой доброй алой лентой.        Проникновенный взор серых глаз сразу же исподлобья устремился на миловидное личико с привычной лучезарной улыбкой, которую подросток на долгое время украл у всего мира. Вэй Ин все ещё не мог говорить, поэтому лишь немного кивнул в благодарности, но даже от такого почти незаметного действия Янь Ли была готова плакать от счастья, потому что ее брат, наконец, стал делать что-то ещё кроме как дышать и моргать.        — А-Сянь, ты голоден? Я принесла тебе завтрак. — участливо поинтересовалась девушка, получая в ответ очередной утвердительный кивок.        Улыбка ее засияла ещё ярче, и девушка, опасаясь, что брат передумает, быстро подхватила тарелку со специально охлажденным супом, который не должен навредить своей температурой до сих пор горящему огнем горлу, принялась с ложечки кормить Вэй Ина. Янь Ли было не сложно так заботиться о брате, а у того попросту не было возможности отказаться. Он даже не собирался упрямиться, постепенно подготавливаясь к своему сорванному и теперь исправленному плану. А потому с пищей возвращал силу в своё изможденное тело, на радость сестре, покорно съедая все, что попадает в открывающийся рот.        Покончив с трапезой, девушка собрала грязную посуду и пошла относить ее на кухню, но столкнулась в дверях с Цзян Фэн Мянем. Из-за подноса в руках створки двери неплотно сомкнулись, образовывая небольшую щелку, через которую был слышен разговор дочери с отцом.        — А-Ли, через два дня мы отбываем на совет кланов в Башню Золотого Карпа, поэтому вся забота об А-Сяне ляжет на тебя. Прошу, позаботься об его горле. — шепотом попросил мужчина. — А-Чэн уедет с вами? — послышался звонкий голосок из-за двери. — Это старое решение, так…        Продолжение фразы Вэй Ин уже не расслышал, потому что кто-то снаружи захлопнул приоткрытую дверь, и больше ни звука не могло просочиться в тишину комнаты. Услышанный кусочек разговора подкинул подростку пищу для размышлений. Если Мадам Юй, дядя Цзян и Цзян Чэн через два дня покинут Пристань Лотоса, то за ним будет наблюдать лишь Янь Ли. Это отличное время для того, чтобы вновь попытаться свести счёты с жизнью. Осталось лишь не привлекать к себе лишнее внимание и придумать новый способ, в условии полной изоляции от колющих, режущих предметов.