Путь искупления

Последующие три дня прошли в уже ставшем привычным спокойствии. Вэй Ин немного оживился, что не могло не радовать окружающих. Цзян Чэн принял изменения возбуждённее всех, на радостях лично бегая на кухню, чтобы проследить за приготовлением еды для брата и добавить от себя пару щепотей сычуаньского перца. Янь Ли на ультиматум родного брата, что лишь он будет заботиться о Вэй Усяне до отъезда в башню Золотого Карпа, только тихонько посмеивалась в широкий рукав, подмечая, как сильно изменился ее маленький А-Чэн.        Казалось, ещё вчера он отказывался пускать названного брата в свою комнату, а затем бегал по Пристани Лотоса, чтобы извиниться перед ним, а сегодня он уже, как курица-наседка, кружится вокруг Вэй Ина, чуть ли не с ложечки кормит, по десять раз на дню справляется о его состоянии. Но кто скажет, что нет худа без добра, лично получит от Цзян Чэна по хребту, который с красными, как помидор, ушами отрицает любые изменения в своём поведении.        А Вэй Ин уже все придумал и спланировал за предоставленные три дня передышки. После первой попытки самоубийства у него храбрости хоть отбавляй, а желание на этот раз довести дело до конца отлично стимулирует мыслительный процесс. Единственно, план строился на том, что брат должен, как-то выпроводить свою сестру из комнаты, а врать при этом ей совсем не хотелось, да и не мог он. Ещё одно из немногочисленных табу, которые Вэй Ин никогда не найдёт в себе силы нарушить, потому что в противном случае совесть его и без соли съест.        Но слово штука удобная, как глина в руках гончара, мягкая, податливая, способная принимать разные формы и значения, обтекаемыми формулировками выражать ложь через правду. А иногда можно и вовсе обойтись и без них, как в случае с повреждёнными связками, Вэй Ин общался с гостями его комнаты на уровне понимания инстинктов и языком простых жестов. Поэтому совесть лишь подтачивала свой клювик в отдаленном уголочке души, туманя рассудок, порождая смуту в сердце.        Действовать в день отъезда глав ордена было бы глупо и неосмотрительно. Следовало для начала усыпить бдительность извечного, недремлющего наблюдателя. После прощания с Цзян Чэном, который попросил быть лапочкой в его отсутствие и слушаться Янь Ли, кто бы мог подумать, что это ворчливое существо способно измениться, к тому же в лучшую сторону. Получив в ответ небольшой утвердительный кивок, заботливый брат скрылся за все теми же знакомыми дверьми, и в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь шорохом страниц трактата, который читала шицзе.        За время проведённое в компании сестры Вэй Ин успел невольно подметить, что девушка в свободное время любила почитать свитки, по которым сам юноша должен будет учиться через пару лет, когда его золотое ядро окрепнет. Выходит, всю свою жизнь Янь Ли скрывала истинную силу в этих на вид хрупких, девичьих руках, на которых, если хорошенько приглядеться, можно было заметить не успевшие сойти после лекарственной мази мозоли, появившиеся от фехтования мечом. Вэй Ин и подумать не мог, что его старшая сестра одна большая, ходячая загадка. Интересно, что ещё в прошлой жизни парень пропустил мимо ушей и глаз, и не придал увиденному особого значения, от чего на сегодняшний день его мир переворачивался с ног на голову.        За весь день Вэй Ин не проронил ни слова и не пошевелил ни единым мускулом, разве что позволял пунктуальной сестре покормить себя, вновь возвращаясь в состояние — никого нет дома, приходите позже. Это была лишь первая часть плана. Вторая — была немного сложнее в исполнении, потому что требовала полного контроля над ситуацией и отменной ловкости движений, которые выходили не такими грациозными, как раньше, из-за закостеневших во время апатичного лежания мышц. Поэтому Вэй Ин незаметно для сестры целый день старался шевелить кистью правой руки, чтобы вернуть подвижность и кошачью грацию в юношескую ладонь с музыкальными пальцами.        Исполнение своей задумки Вэй Усянь начал в обед четвёртого дня или второго дня с момента отъезда Цзян Чэна с родителями на совет кланов. До этого момента парня кормила Янь Ли, потому что голодовкой он лишил своё тело львиной доли сил и поднять ложку было без преувеличения огромным подвигом для ослабшего организма. Но ведь тот Вэй Ин, которого все знали не мог долго пользоваться добротой и заботой своей сестры, поэтому как только почувствовал бы себя лучше, сразу же вернулся к самостоятельному приему пищи. Так что его действия не вызывали особого подозрения, лишь тень тревоги и беспокойства промелькнула в глазах девушки, когда брат жестом попросил отдать ему тарелку с палочками. Янь Ли пристально следила сквозь густые ресницы глаз, опущенных в свою порцию, чтобы Вэй Ин не геройствовал и не делал то, на что его организм пока не способен.        Но за последние дни подросток успел заметно измениться в лучшую сторону. Цвет кожи уже не был таким бледно-серым, отдающим оттенком мертвеца, и даже появился легкий намёк на румянец на попрежнему впалых щеках. Также заострившиеся линии лица потихоньку сглаживались, выдавая в усохшем теле оставшиеся детские черты, которые неумолимо исчезали, говоря о том, что скоро этот ребёнок предстанет уже повзрослевшим юношей. Губы казались более мягкими, старые трещины больше не кровоточили, стоило только открыть рот, и приобрели нежно розовый оттенок, выделяясь на фоне фарфоровой кожи.        Все шло гладко и без происшествий, поэтому Янь Ли со спокойной совестью полностью погрузилась в принесенную для себя порцию, что стало роковой ошибкой. Вэй Ин, заметив, что сестра, наконец, потеряла бдительность, выждал пару минут, прежде чем изобразить неконтролируемое дрожание рук и опрокинуть хрупкую посуду на пол.        — А-Сянь. — испуганно обернулась на звук чего-то бьющегося девушка, — Что случилось?        В ответ парень лишь покаянно опустил голову, как будто ожидал, что его сейчас избивать Цзы Дянем будут за подобную оплошность. Янь Ли сразу же поспешила успокоить расстроенного брата.        — Не волнуйся, это всего лишь тарелка. Ничего страшного и непоправимого не случилось. Я сейчас все уберу.        После этих слов Вэй Ин быстро соскочил с кровати, изображая усиленную попытку помочь сестре, а может и вовсе сделать уборку за неё, но шицзе сразу же отдернула глупого младшего, возвращая того на кровать. Чтобы самой сходить в угол комнаты, где жил старый веник.        — А-Сянь, не стоило это делать голыми руками. А что если бы ты порезался? Посиди пожалуйста на кровати, пока я буду убирать осколки, хорошо?        Вэй Ин снова изобразил раскаявшегося ребёнка, которого взрослые уличили в воровстве сладкого с кухни и молча кивнул. Пока его шицзе была увлечена выметением остатков тарелки из комнаты подросток успел вытащить из рукава и запрятать в подушку скраденный осколок, ради которого он и устраивал все это представление. На душе было паршиво, что он вот так обманывает сестру, пользуется ее добротой и безграничным доверием, но поделать с этим ничего не мог, поэтому лишь заталкивал противную совесть поглубже, пока не почувствовал нежную ладонь, растрепавшую его волосы.        — А-Сянь, все в порядке? Ты не порезался? — прозвучал ласковый голос, со скрытыми нотками волнения.        Вэй Ин вынырнул из своих внутренних переживаний и отрицательно покачал головой, но взгляд так и не поднял. Шицзе, видимо, такой ответ не устроил, поэтому она мягко обхватила руки брата и осмотрела их на наличие повреждений. Убедившись в правдивости его слов, Янь Ли присела на кровать и погладила непослушные пряди волос.        — А-Сянь, ты очень добрый и всегда готов помочь другим людям, а ещё не любишь доставлять неприятности. За годы, что ты у нас прожил, я узнала тебя, как облупленного. Но знаешь, тебе нужно научиться принимать помощь от других. Не нужно думать, будто ты ее недостоин.        Вэй Ин не мог поверить в услышанное. Его сестра и в правду видела, что творилось в тени души и что он прятал в глубине сердца. Юноша не раз ловил себя на мысли, что он недостоин такой заботы со стороны приемной семьи, поэтому всячески отказывался от малейших ее проявлений. Храбрился, когда получал рану на ночной охоте, так царапина, не стоящая вашего беспокойства, старался скрыть болезнь и вылечиться самостоятельно, чтобы шицзе не пришлось сидеть с ним. И вот сейчас она ему прямо в лицо заявляет, что давно разгадала эти скрытые мотивы. Непонятно почему, но на душе становилось гадко от самого себя. Как будто он все эти годы обманывал близкого человека, а он знал правду и постоянно волновался за него. Хотя, кажется, так и было.        От таких тёплых слов сестры, даже не от уговора, а от искренней просьбы, граничащей с мольбой, сердце упало куда-то вниз и страстно захотелось упасть вслед за ним. Как маленькому, разрыдаться на коленях Янь Ли, чувствовать ее тоненькие пальчики осторожно массирующие голову, успокаивающе поглаживающие косматую макушку, и сладкий голос, который проникает в каждую клеточку тела и забирает оттуда все потаённые страхи, все невысказанные обиды, всю боль, гнев и ненависть, а потом дарит покой и умиротворение и такое родное тепло, что даже солнечные летние лучи в никакое сравнение не идут с ним.        Но Вэй Ин не мог так поступить, так малодушно сдаться. Он просто не имеет на это права. Ведь он все ещё помнит мертвые тела членов своей приемной семьи и не может сидеть сложа руки, когда над их головами, благодаря ему, висит Дамоклов меч. История не должна повториться, а для этого главный двигатель всех последующих событий должен исчезнуть. Вэй Ин ведь сделал то, что должен был, рассказал все, что может случиться, предупредил о том дне, когда небо упадёт на землю, а по рекам потечёт трупный яд вместо воды. Дальше его существование будет обременительно и приведёт лишь к новым проблемам, только в этот раз их последствия будут непредсказуемыми.        Вэй Усянь терпел, поборол этот приступ слабости, вызванный отчасти правдивыми речами сестры. Он не свернёт с той дороги, на которую ступил. Янь Ли же тихо собрала остатки посуды и молча собиралась удалиться на кухню, когда ладошка брата слабо ухватила ее за рукав.        — А-Сянь? Что-то случилось? — спросила чуть взволнованная девушка.        Вэй Ин слабо кивнул, вынуждая Янь Ли отложить все свои дела и присесть обратно на кровать.        — Ты чего-то хочешь? — начала играть в угадайку сестра, получая проход на следующий уровень с очередным утвердительным кивком.        Юноша поднял на неё серые глаза, полные наигранной тоски и печали, демонстративно хлюпнул носиком и жалобно уставился на собранную на подносе посуду. Где-то раньше его сестра уже видела подобное поведение, но никак не могла вспомнить.        — Ты расстроился из-за разбитой тарелки? — предположила Янь Ли, но Вэй Ин отрицательно покачал головой, чтобы потом пальцем изобразить сплющенный, как у свинки нос.        Вот тогда-то девушка догадалась, что значили его жесты. А-Сянь обожал дурачиться во время болезни, и эта история берет своё начало в один пасмурный день, когда он слишком сильно запустил обычную простуду и потерял голос на несколько дней, изъясняясь при помощи жестов.        В тот день он сидел под грудой одеял и с огромными, без конца слезящимися глазами и хлюпающим, заложенным носом смотрел на сестру, но та никак не могла угадать скрытого послания. Тогда Вэй Ин указал сначала на кружку с целебным отваром, а потом сплющил пальцем свой нос, вызывая у Цзян Чэна гомерический смех. В конечном счёте, именно брат сквозь слёзы и истерический хохот смог объяснить Янь Ли, что больной хотел отведать ее супа из свиных рёбрышек и корня лотоса.        — Мой маленький А-Сянь хочет получить на обед свой любимый супчик. — как в старые времена начала сюсюкаться с братом девушка, слегка оттягивая ему щеки, в подобие широкой улыбки.        Вэй Ин на чувствах хотел было энергично закивать, но шею прострелила сильная вспышка боли, отчего он сдавлено пискнул, сгоняя с лица Янь Ли все краски.        — Прости. Я сделала тебе больно? — не на шутку испугалась девушка.        Но брат боялся повернуть голову хоть на один градус, и вновь испытать всю прелесть искр Цзы Дяня, поселившихся в его горле, поэтому лишь посмотрел на Янь Ли извиняющимся взглядом, как бы говоря, что ее вины здесь нет, а потом перевёл глаза на дверь. Уже все в порядке, можешь идти. — посылал телепатический сигнал Вэй Ин.        Девушка ничего не ответила, только как-то слишком грустно улыбнулась брату и скрылась в дверях с целым подносом посуды. Юноша только этого и ждал. Его сестра никогда не найдёт в себе силы отказать больному, даже в самом глупом желании, так что сейчас у него было несколько часов времени, пока сестра будет готовить для братика обед, когда он сам будет пребывать в одиночестве, без вечного надсмотра со стороны родственников. Поэтому, не теряя времени, Вэй Ин соскочил с кровати и стал разматывать толстый слой бинтов со своей шеи.        Конструкция потолка позволяла привязать какой-нибудь кусок ткани к крепкому бруску, а если зачинщик встанет на стол, накинет петлю себе на шею и спрыгнет вниз, то велика возможность умереть от перелома шейных позвонков, а если не удастся, то в скором времени погибнешь от удушения. Но Вэй Ину нужно было действовать наверняка. Он достал успешно спрятанный от сестры осколок и критично его осмотрел.        Фарфор был толстоват в сравнении с лезвием да даже обычного кухонного ножа, шершавый край, которым даже оцарапаться будет сложно, к тому же размер был примерно пятая часть ладони. При всем желании и исхищрении таким «лезвием» горло себе не вскроешь, но можно попытаться вскрыть вены на предплечьях. Раньше, когда он был ещё Старейшиной Илин сосуды на его руках не прятались в толще мышц, а буквально извилистыми переплетенными змеями вздувались на поверхности кожи. Сейчас же они далеки до этого состояния, но все ещё отлично различимы под бледной, болезненного оттенка кожей.        Вэй Ин, не затягивая неизбежного, вначале предусмотрительно привязал бинты к балке и завязал на конце петлю. Затем схватился за осколок, но рука зависла в цуне от блеклой кожи, никак не решаясь приблизиться. Всё-таки этот несовершенный инструмент будет весьма болезненно разрезать плоть, а мазохистом подросток себя не считал.        Собравшись с духом, он вначале провёл горизонтальный порез по самому большому скоплению вен на запястье. Рана выходила совсем не эстетичной, от сильного нажима и зубчатого тупого края сосуды скорее рвались, чем разрезались, и выглядело это так, будто лезвие пилы врезалось в руку, а затем слетело с кусками плоти. Но он ведь мужчина, так что до красоты ему никого дела не было. Вновь занеся скользкий от крови осколок, Вэй Ин с большей силой провёл ещё одну расщелину почти в том же месте и ещё и ещё, уже не разбирая какую руку он режет, пока обзор не загородили несдержанные слёзы боли, что едва ли не выбрасывала сознание из тела.        Переборов цветные пятна, пляшущие перед глазами, Вэй Ин опустил своё мародерское «лезвие» в уже прилично лишённое мяса запястье и, закусив до крови губу, вдавил норовящий убежать фарфор в кожу, почти полностью погружая его в предплечье, прикладывая все усилия на то, чтобы завершить кровавую дорогу у самого локтя.        Было больно, адски больно. Всю руку жгло, как от пламя кострища, в котором Вэй Ин сгорал заживо, но ничто теперь не могло его остановить, вновь вонзать осколок в тоже предплечье, проводя ещё одну вертикальную полосу, затем ещё одну по диагонали, чтобы потом проделать аналогичное и со второй рукой, пока силы окончательно не покинут бьющееся в агонии тело, а сознание не обезумеет от пережитой боли. Хотя, если вспомнить, как Старейшина Илин умер на горе Луаньцзан — это боль покажется лишь слабым отголоском, как будто искры маленького походного костра, слегка огладили обнаженный участок тела.        Как в забытие Вэй Ин отбросил бордовый, почти чёрный фарфор, пошатываясь, ведомый инстинктами и горящим в сердце желании сделать все правильно, он залез на стол, набросил крепко закреплённые на потолке бинты себе на шею, где ещё красовался красивый ровный шрам от прошлой неудавшейся попытки. Прикрыл против воли слезящиеся глаза.        Его исхудавшее лицо в золотом свете солнца, казалось таким умиротворенным, будто и не чувствовал он снедающей сознание боли, и не по его оставшимся венам тек золотой огонь, зарождающийся где-то в грудной клетке, отчаянно желающий спасти своего господина. Которому уже было все равно, на то что творится вокруг него, на яркое солнце, на веселое пение птиц, на искаженное ужасом увиденного лицо сестры, когда она вернётся в злосчастную комнату. Даже боль куда-то рассеялась в его многострадальном теле, от этого ощущения Вэй Ин был готов прямо сейчас воспарить высоко в небо, свободным орлом, ловить мощными крыльями потоки ветра, нырять рыбкой в белых пушистых облаках. Он сделал последний шаг.        И полетел. Только не вверх, а вниз. С петлей на шее к деревянному полу, но мысли его покинули тяжелую реальность, показывая картинки безвозвратно ушедшего счастливого прошлого, где ещё он не знал тягот войны, а за катастрофу считалось лишь единственно перенесенное в жизни телесное наказание в ордене Гу Су Лань, после которого его ворчливый брат нёс стенающего на спине, проклиная оболтуса на все Юнь Мэнские лады. Жаль, что Лань Чжань так и не обучил нарушителя правил диалекту своей местности, ругательства на нем звучали музыкой в ушах наблюдателя, будто и не ссорились люди, а мило обсуждали ясную погоду близь озера Билин.        Наверное, выглядело это жутко. Мертвое, болтающееся в петле тело, капающее киноварью на дощатый пол, с довольной улыбкой на посиневшем лице, излучающей странное спокойствие и даже… радость случившегося. Только вот, навряд ли, человек, что найдёт это произведение искусство, испытает подобные эмоции, скорее ужаснётся кровавой картине, с криком бросаясь в объятья беспамятства. Но об этом уже Вэй Ину некогда рассуждать, созерцая светлые и мрачные, полные надежд и покорившиеся судьбе образы прошлого.        Янь Ли каким-то седьмым чувством ощущала жизненную необходимость вернуться к брату пораньше, поэтому слегка взволнованной походкой со спрятанными в широких рукавах, дрожащими, без конца потеющих руками девушка неслась по кратчайшим путям Пристани Лотоса к с детства знакомой обители смеха и балагурства. Немногочисленные адепты, что попадались ей на пути, почтительно кланялись, но каждый третий заметил ауру беспокойства вокруг всегда безмятежной шицзе, именно те юноши спешили уступить дорогу плавно развевающемуся розовому шлейфу.        Говорят интуиция — это мыслительный процесс, состоящий в практически моментальном нахождении решения задачи при недостаточной осознанности логических связей, когда твой мозг уже оценил и собрал все увиденные детали в одну картинку и подкинул самый реальный из полученных выводов результат ещё не свершившегося события. Простым языком говоря, вы предвидели, что произойдёт именно то, что вы чувствуете, но объяснить это вы даже себе не сможете. В простонародье это называют — «чуйка».        И у Янь Ли это странная, неизвестно откуда пришедшая предсказательница по мере приближения к комнате брата вопила сиреной все громче и громче, что в голове уже стоял белый шум, от чего она была готова взорваться, как переспевший арбуз, забрызгав все вокруг своими внутренностями.        Резко распахнув дверь, девушка чуть не отправилась к праотцам от ужаса увиденного. Она думала, что брату лучше, что он осознал, как важен для семьи Цзян, ведь он стал практически родным сыном и братом. Но видимо есть что-то в его душе, что гложет этот очевидный факт, не отступающими перед уговорами и разъяснениями сомнений, нависая над сердцем чёрными тучами.        В экстренных ситуациях нет времени на подобные раздумья, поэтому Янь Ли быстро схватила валяющийся на полу окровавленный осколок фарфора и, наделив его духовной силой, прицельно бросила в бинты, разрезая путы. Подвешенное тело безвольно рухнуло в лужу собственной крови, чтобы к нему тут же присоединилась решительно настроенная девушка. Ловкими движениями пальцев она распутала удавку на шее брата, окидывая оценивающим взглядом масштаб трагедии.        Предплечья раскромсаны в мясо, кое-где виднеется белизна костей, на шее шрам полумесяц от Суй Бяня припух и изменил цвет с подживающего темно-розового на сине фиолетовый, подобно тому обручу, что полосой окаймлял шею, где врезалась в кожу лента бинта. Почти по всей ее длине остались вертикальные немного вздутые шрамы от ногтей, когда Вэй Ин пытался после ночного кошмара расцарапал в приступе паники свое горло. Лекари утверждали, что при должном лечении и сильном золотом ядре с достаточным количеством духовной энергии не должно остаться и следа шрама от меча. Но при всех выполненных условиях остались даже следы от ногтей, что уж говорить об огромном шраме в пол шеи, что при всем старании целителей отказывался заживать. Единственным объяснением было то, что сам Вэй Ин препятствовал процессу заживления.        Янь Ли отбросила лишние мысли на потом, концентрируясь на передаче духовной энергии своему умирающему брату. Дыхание понемногу нормализировалось и лицу вернулся бледный вампирский оттенок, говорящий о явной нехватке крови в организме. Нужно было срочно сшивать предплечья и останавливать обильное венозное кровотечение, иначе уже никакое количество влитой духовной энергии не спасёт тающего на глазах Вэй Ина.        Янь Ли по праву заслуживала титула — девушка-загадка. Потому что сама выполнила не самую простую операцию, не привлекая лекарей. Хотя, если вспомнить времена Аннигиляции Солнца, там шицзе жила и помогала бойцам в военных лагерях, неощутимой тенью следовала за братьями. А какую работу выполняли полевые заклинательницы помимо готовки? Конечно, большинство девушек уходили в целительницы, вытаскивали с того света храбрецов, шедших на поле брани. Так и Янь Ли, не смотря на свой статус госпожи, трудилась наравне со всеми, запачкав свои руки в крови. Видимо применённые в те времена навыки девушка обрела ещё в юности, что сейчас отлично доказывала ещё одна спасённая исключительно ее талантливыми руками жизнь, хотя на это ушли остатки дня и добрая часть ночи. Когда девушка, наконец, позволила себе смыть кровь, в которой она по локоть искупалась, и устало опустилась на стул, созерцая безмятежное лицо живого брата.