***
За то время, что Вэй Ин провалялся в беспамятстве, прошёл совет кланов и семейство Цзян неспешно возвращалось в родные пристани Юнь Мэна. Цзян Чэн был преисполнен гордости за себя, ведь смог спокойно отсидеть все собрания, что нескончаемой веренице переходили из одного в другое. Юношу до глубины души поражала стойкость взрослых, которая выражалась в целых днях завуалированной ругани между собой лишь с перерывами на сон и еду, так сказать «обсуждая насущные вопросы». Но он это выдержал, даже не встревал в дебаты и взаимные оскорбления, когда не был согласен с позицией некоторых глав кланов, а с его взрывным характером это было ой как не просто. Однако, больше всего его радовал тот факт, что семья, наконец, покинула владения взаимных расшаркиваний и комплиментов, облачённых, как конфета в обертку, оскорблений, прямо-таки царство порока и двуличия, самые ненавистные для от природы более чем прямолинейного человека качества. Уже сегодня Цзян Чэн вернётся в свои знакомые с детства лотосовые пруды и сможет увидеть брата, который вёл себя резвее обычного перед его отъездом, в добавок истекли две недели ожидания. По прогнозам лекарей Вэй Ин уже должен начать разговаривать, а это значит: долой тишину и уныние, да здравствует король развлечений! Цзян Чэн твёрдо вознамерился хорошенько растрясти своего брата и вернуть ему прежнюю улыбку, и он не сдастся пока не получит желаемого, ведь он будущий глава ордена Юнь Мэн Цзян, девиз которого гласит: «Стремись достичь невозможного!» Значит, он душу из апатично пялящегося в потолок тела вытрясет, чтобы потом заново вставить, но возродит прежнего, громко смеющегося и вечно шутящего обо всем, что попадает в его орлиный прицельный взор, Вэй Ина, или не будь его фамилия Цзян! Мадам Юй лишь косо смотрела на мечтательно улыбающегося сына, но не проронила ни слова. Конечно, его планы, буквально визуализирующиеся в фиалковых глазах, уже ни для кого не были секретом, и было весьма странно наблюдать всегда строгую женщину, которая знала о планируемом полномасштабном погроме Пристани Лотоса и никак не препятствовала этому, скорее даже наоборот — поощряла своим бездействием. Цзян Фэн Мяню от таких мыслей сначала просто становилось не по себе, а когда он увидел промелькнувшую тень улыбки на всегда плотно сжатых в тонкую полоску губах, точно такую же как унаследовал Цзян Чэн, вот тогда мужчине стало страшно. А голова судорожно пыталась припомнить, каковы нынче расценки ритуальных агенств, и во сколько обойдётся восстановление Пристани Лотоса. Также глава ордена уже успел мысленно составить срочное письмо Лань Ци Жэню с просьбой приютить его в своей обители строгости и безмятежности на неопределённый промежуток времени. Желательно где-то в глубинке леса… в непроходимой чаще, окружённой магическим лабиринтном и болотом… а домик желательно спрятать под землей… в катакомбах… очень длинных и извилистых… чтобы уж наверняка. Пристань Лотоса встретила своих хозяев привычным шумом, гамом и весельем отдыхающих адептов, которые только закончили тренировку, и прятались в теньке от немилосердно палящих лучей солнца. Учителя почтительно кланялись, слуги тут же прибежали, чтобы позаботиться об уставших с дороги лошадях, а юноши осторожно подглядывали за эмоциями Мадам Юй, гадая, накажут их за вроде бы заслуженный отдых или Пурпурная Паучиха заставит их тренироваться до самого захода солнца, считая, что адепты весь день развлекались и были пойманы ей с поличным. Но видимо хозяйку не особо волновал процесс учебы, потому что женщина сразу же скрылась в коридоре, ведущим в ее покои. Пока учеников волновал ребром стоящий вопрос казни, прибывших пугал тот факт, что Янь Ли, обычно всегда встречавшая родителей после долгой отлучки, сегодня не явилась для приветствия. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, заставившее девушку так поступить. А если взять на вооружение тот факт, что единственным занятием дочери было следить за младшим братом, который всего пару недель назад пытался свести счёты с жизнью, а после своего пробуждения неподвижно лежал, сверлил глазами дыру в потолке и даже есть отказывался, то можно было догадаться о причинах данного поступка. Видимо, придя к одинаковому выводу, члены семьи Цзян, не сговариваясь, решительно выдвинулись в сторону злосчастной комнаты, где намеривались найти не самого здорового и счастливого Вэй Ина. Только до обители суицидника они так и не дошли, потому что по пути троица наткнулась на небольшую фигурку в нежно розовом, развевающемся при лёгкой ходьбе шелке. Янь Ли приветливо улыбнулась каменным изваяниям своей семьи и с легким поклоном сказала. — Матушка, отец, А-Чэн, с возвращением. — Кхм, А-Ли, не ожидала тебя здесь встретить. — первая пришла в себя Мадам Юй. — Простите, что не встретила вас, я думала вы приедете позже. — тоном искреннего раскаяния ответила девушка. — А-Ли, как прошла неделя в наше отсутствие? — спросил отец семейства, внутренне напрягаясь. — Отец, я думаю, разговор будет длинным. Может поговорим, когда вы передохнёте с дороги и перекусите. — Сестра, что-то случилось. Вэй Ин, он… — А-Чэн, коридор не самое лучшее место для подобных разговоров. — одернула взволнованного сверх меры брата девушка. — Янь Ли права. Стоит сказать слугам, что обедать мы будем в наших покоях, там и обсудим прошедшую неделю. — решила Мадам Юй, под локоть уводя сына в кабинет своего мужа. — Не волнуйтесь, Матушка, я обо всем позабочусь. — ответила вслед удаляющейся женщине Янь Ли, бесшумной поступью направляясь на кухню. В итоге все четверо расселись за одним столом в кабинете главы ордена. Дети по одну его сторону — взрослые по другую сторону. Цзян Чэн заметно нервничал, уже предугадывая плохие новости, которыми Янь Ли не могла поделиться сразу, боясь лишних ушей. Поэтому юноша мелкими движениями комкал и разглаживал полы своих верхних одежд. Сестра сидела особняком абсолютного спокойствия, но по ее взгляду в тарелку перед собой было ясно, что покой нам только снится. Цзян Фэн Мянь старался скопировать невозмутимость дочери, но получалось это из рук вон плохо. Самой эмоциональной в такие моменты всегда была Мадам Юй, своим голосом сотрясавшая всю Поднебесную, но сейчас она сидела подобно ледяной королеве и тем самым понизила температуру в комнате на пару десятков градусов. — А-Ли, ты заставишь нас до вечера изводиться от неведения или, наконец, поделишься тем, что Вэй Ин натворил в наше отсутствие? — голос ее звучал строго и не в пример холодно; Цзян Чэн видел мать в таком состоянии лишь пару раз и до сих пор не смел гадать, что оно может выражать. — Матушка… на следующий день после вашего отъезда… Вэй Ин попытался покончить с собой. — по паузам в речах можно было догадаться, как трудно Янь Ли давались эти слова, но Мадам Юй явно не собиралась останавливаться на достигнутом. — Как? - … Повеситься, вначале вскрыв вены… После этих слов наступила тишина, Цзян Чэн даже перестал теребить пальцами одежду, цепенея. Одно дело провести мечом по сонной артерии и через секунду потерять сознание, совсем другое методично резать себе руку, чтобы потом ещё и в петлю залезть, и в ней черт знает сколько чертыхаться, пока, наконец, потеряешь сознание от нехватки воздуха. Подростку не нужно было и представлять, насколько этот способ болезненный и ужасный, поэтому ему было так тяжело сопоставить образ человека, у которого абсолютно мрачное и безнадёжное представление о жизни, что он твёрдо вознамерился ее закончить, используя такой кровожадный способ, с образом их Вэй Ина. Это же насколько несчастным нужно быть, чтобы решиться на такой отчаянный шаг. — Кто-нибудь в курсе? — холодно спросила Мадам Юй. — Нет, матушка. — покачала головой девушка, не решаясь поднять взгляда. — А как же лекари? — неуверенно подал голос Цзян Чэн. — Я сама обработала его раны. — не менее тихо ответила Янь Ли. — Хорошо. Не было понятно, что означало это «хорошо» и кому оно было адресовано. Если это была похвала, то выше неё от Мадам Юй ничего услышать было невозможно, если же это было простое одобрение совершенных действий, то чего хорошего в том, что повреждениями Вэй Ина занималась девушка, едва вышедшая из подросткового возраста, а не целители — профессионалы своего дела? Кажется, эта женщина обладала магическим даром, вводить в ступор абсолютно любого человека, будь то глава ордена или адепт, одним единственным словом. — Цзян Чэн, думаю дальше, нам нужно будет поговорить с твоей сестрой наедине. Иди к себе в комнату. — распорядилась Мадам Юй. — Но матушка, если А-Ли сейчас здесь, то Вэй Ин сейчас один в комнате… — Он крепко спит, не стоит его тревожить, А-Чэн. Матушка права, тебе лучше пойти к себе. — перебила брата сестра, повергая в ещё больший шок окружающих; да что же творится с женщинами в этом доме? — Матушка, отец. — поклонился немного смущенный своей нетерпеливостью Цзян Чэн и скрылся в дверях. — А-Ли, ты уверена, что Вэй Ин не проснётся? — спросила после ухода сына женщина. — Да, матушка, уверена. — Значит, те книги в твоей комнате, не были моей галлюцинацией. — с лукавым взглядом посмотрел на дочь глава ордена; Янь Ли только улыбнулась в ответ. — Книги, по целительству? А-Ли, почему ты не сказала, что хочешь этим заниматься? — спросила Мадам Юй, явно огорченная своим незнанием. — Матушка, я ещё не думала над этим. Прошу, не забегайте вперёд. Я потому вам ничего и не говорила, что сама ещё ничего не решила. Разве лекарь - достойное занятие для госпожи? — выдав свои истинные причины отказа от этой профессии, спросила девушка. — А кто решает, что для госпожи достойно, а что нет? Об этом судачит народ, а истинной госпоже не должно быть никакого дела до мнения стада! — категорично высказалась Мадам Юй. Эта женщина точно поставила себе целью, довести членов своей семьи до инсульта, ибо как ещё объяснить все ей несвойственные речи? Насколько мы помним, для неё было важно мнение общества, которое гласило, что глава ордена Цзян слишком печётся о сыне своего почившего слуги Вэй Ине, за родного его принимает. Но видимо, после стольких пересудов Мадам Юй решила, наконец, не обращать внимание на то, что ее не убивает, а лишь портит ей жизнь, изматывая нервы. Ведь если бы она не обращала внимание на подобные слухи, то ее отношения с мужем могли сложиться, пусть и не романтические, но хотя бы дружеские. — А-Ли, если ты изберёшь путь целительства, я не буду на тебя сердиться, равно как, если ты предпочтешь стать боевой заклинательницей. Я поддержу тебя в любом начинании, что будет тебе по душе. — уверенно сказала Мадам Юй, стараясь не смотреть на валяющиеся на полу челюсти. — Спасибо, матушка! Лучезарно заулыбалась девушка, как будто огромный камень свалился с ее души, и она была готова даже преодолеть уничтожающую все живое ауру вокруг своей матери и крепко ее обнять, но тяжелый разговор ещё не был закончен. — Матушка, отец, что нам делать с Вэй Ином? — первая решилась на сложный вопрос Янь Ли, который все до неё боялись озвучить. — Нам нужно с ним поговорить. Боюсь, причина его поступков, кроется в том будущем, которое он предрёк нам. — ответила Мадам Юй, зарабатывая улыбающийся взгляд своего мужа, как говорится: с языка сняла. — А-Ли, я думаю, мы с моей госпожой сами справимся. Сходи отдохни, у тебя была тяжёлая неделя. — мягко попросил отец, замечая чуть покрасневшие глаза дочери и намёк на мешки под ними из-за недосыпа. — Конечно, отец. И стоит ли мне говорить с Цзян Чэном? — уже на выходе из комнаты спросила девушка. — Не стоит, А-Ли, позволь мне об этом позаботиться. — ответил Цзян Фэн Мянь, провожая дочь. — Как скажете. — с поклоном попрощалась Янь Ли, впервые за неделю направляясь отсыпаться в свою комнату. В кабинете остались лишь муж и жена, и последняя уже расположилась за «стопкой предсказаний» и начерченной по ним картой. Цзян Фэн Мянь смотрел на свою госпожу, которая подозрительно усидчиво изучала записи того, кого она не хотела пускать на порог своего дома, держала в военной строгости и наказывала бы даже за неправильно брошенный взгляд, если бы он сам не пресекал ее попытки. Что-то в этой женщине изменилось в тот день, когда она прочитала историю в ее руках. Пусть для остальных она все также холодно и отстранённо интересовалась о состоянии приемного сына, но для человека, знающего ее с детских лет, мужчина подмечал и самые незначительные детали поведения и даже осколки льдинок проскакивающие в ее голосе. Все это напускное безразличие должно скрывать настоящие чувства в ее сердце. Никто и никогда не видел, чтобы эта женщина о ком-либо беспокоилась, но вы же не думаете, что можно оставаться строгой и серьезной, когда один из твоих детей на прогулке под лёд провалился или, когда он на ночной охоте ходит, разинув рот, ворон считает и рискует заработать отравление трупным ядом. Как тут можно сохранять хладнокровие? Просто эта женщина замораживает свой голос, когда страшно зла, и готова убивать любого кто под руку попадётся, чтобы скрыть своё волнение и страх за близких. Мадам Юй не из тех людей, что будут выставлять свои слабости на показ. И не ясно, осознаёт ли она сама это или ещё нет, но ее сердце, свободное от пересудов общества, приняло Вэй Ина за родного сына, поэтому она так печётся не только о его здоровье, но и о его репутации, стараясь сохранить произошедшее в тайне, чтобы ему не пришлось познать силу злых языков, как пришлось когда-то ей. Фэн Мянь точно не станет говорить своей госпоже о этих изменениях, будет лучше, когда она сама это поймёт и хорошо если не воспротивится, а примет их. Это можно будет назвать победой истинных чувств над предрассудками, навязанными вечно осуждающим обществом. Цзян Фэн Мянь подошёл к своей жене, через плечо заглядывая в написанный размашистыми иероглифами текст. — Столько боли. Каждая строчка буквально пропитана ей… — задумчиво произнёс мужчина. — Фэн Мянь, ты думаешь о том же, о чем и я. — Возможно. Я поговорю с ним об этом… — Лучше я. — твёрдо одернула женщина, — Ты слишком мягкий, и не обижайся, это правда. Вэй Ину нужно твёрдо объяснить, что от него живого будет больше пользы, чем от мертвого. Ты со своим характером лишь усугубишь его состояние. Цзян Фэн Мянь тоже приходил в размышлениях к этому камню преткновения, но просить свою госпожу о подобном одолжении, он бы никогда не решился. Но раз жена сама предлагает, то грех отказываться от подобной щедрости. — Как скажете, моя госпожа. — покорно согласился мужчина. — Хорошо. Поговорим с Вэй Ином завтра с утра, если он проснётся. — решила женщина уходя, но вдруг остановилась в дверях, — Почему ты постоянно зовёшь меня своей госпожой? Женщину давно интересовал этот вопрос, но ее отношения с мужем складывались не слишком хорошо, чтобы вот так, как гром среди ясного неба, задавать подобные вопросы. Но события последних недель отчего-то сблизили их получше десятка лет брака, поэтому Мадам Юй и решила получить ответ на стародавний вопрос, по неизвестным причинам занозой засевший в этой прекрасно заплетенной голове. Цзян Фэн Мянь поднял свой лукавый взгляд на напряженную спину жены, после чего не менее лукаво и загадочно ответил вопросом на вопрос. — У моей госпожи всегда была избирательная память или это семейная жизнь на вас так повлияла? Мадам Юй резко развернулась в сторону таинственно улыбающегося мужа и не нашлась с ответом, вылетев метеором из его покоев. Конечно, она могла потребовать от мужа ответы, и он непременно бы рассказал все по первому требованию, но это значило бы проиграть ему и фактически согласиться с тем, что ее память не так уж остра, как все считают. А неумение проигрывать было ее отличительной чертой непростого характера, передавшегося почти полностью Цзян Чэну, поэтому ей сейчас нужно было срочно уходить оттуда, выиграв хотя бы первую битву. Что же такого она могла забыть, что на долгие годы засело свербящей щепкой в ее голове?Часть 8
17 апреля 2020 г. в 08:14
Убирая после кровавой бани комнату и неотрывно наблюдая за крепко спящим братом, Янь Ли могла себе позволить задаться неудобными в своей откровенности вопросами. Что движет им? Что толкает его на такие эгоистичные поступки? Почему Вэй Ин так стремится к смерти? Неужели это повторяется из-за тех событий, что он описал? Но разве его исчезновение может изменить ход событий? Он ведь не виноват в той войне, в тех бесчисленных смертях, не он погубил Пристань Лотоса, мать и отца, в этом виноват орден Вэнь, но никак не Вэй Ин. Ещё одна жертва неуемных амбиций и жажды власти.
Янь Ли смотрела в вымученное одним лишь своим существованием лицо брата, жадно ловила каждый вдох и размышляла, как донести до него эту простую истину, есть ли шанс спасти жертву собственной жалости и чувства вины или Вэй Ин потерян для этого мира окончательно. Девушка не хотела верить в безысходность его состояния. Узнав правду, она просто не может бросить брата на растерзание собственным демонам. Сидеть сложа руки и ждать ещё одной попытки самоубийства? В этот раз она еле успела вернуть покинувшую тело душу обратно, но кто может гарантировать, что и в третий раз они успеют?
А Вэй Ин лежал, по прежнему бледный, похудевший, с плотно сомкнутыми глазами, под которыми разворачивались красочные события темных времен.
Кровавый дождь орошал землю, на которой яблоку было негде упасть, потому что на все пространство вокруг на сколько хватало глаз раскинулись трупы заклинателей. Те, что ещё пару часов назад были живы и строили планы на будущее, хотели покрыть себя несмываемой славой, сейчас лежали обезображенные, всеми позабытыми, бездыханными куклами. И те, что пали в давних битвах, замурованные в земную твердь, изъеденные червями, в сгнивших одеждах и разложившейся серой кожей, восставшие из своих усыпальниц по первому зову флейты, неистовствовали по приказу Стигийской печати. А Вэй Ин темным, безжалостным демоном возвышался над ними, холодным взглядом окидывал кровавую пустошь с немногими чудом выжившими заклинателями. И внутренний тихий голосок робко спросил: «Как до такого дошло?»
Смерть Вэнь Нина и Вэнь Цин стала последней каплей для израненной души, но она не могла стать той песчинкой, что склонит чашу весов и повергнет Старейшину Илин в безумство. Стоило ему проникнуть в Безночный город, как все чувства, восприятие происходящего усилилось в десятки, а то и сотни раз. Безобидная фраза казалась величайшим оскорблением, обычная вежливость — лизоблюдством и лицемерием. В прошлой жизни Вэй Ин, ослеплённый чувствами, не мог этого заметить, впадая в неистовство подобно своим марионеткам, но во сне, сознание, не поддёрнутое дымкой преувеличения и приумножения, замечало намного больше интересных фактов, не состыковывающихся со знакомой нам реальностью.
Кажется, глава ордена Цзинь говорил что-то про магическое поле, но разве используемые начертания верны? К какому клану относился тот смельчак, что решил пустить Старейшине Илин стрелу в грудь? Это не могла быть попытка убийства, только самонадеянный глупец может поверить в то, что первого в истории темного заклинателя можно вывести из строя стрелой, пусть даже пущенной в сердце. Каждой собаке известно, чем закончилась последняя дуэль между Цзян Чэном и отступником праведного пути. Глава ордена отделался серьезными ранами, но они не несли прямой угрозы его жизни, в то время как он сам вспорол Вэй Ину живот, и магистр дьявольского культа, одной рукой поддерживая внутренности, другой продолжал сражаться, как ни в чем не бывало.
Кто же был той закулисной рукой, что подтолкнул юного адепта на самоубийство? Было ли это кем-то спланировано или все же эта была попытка увековечить свое имя в истории, как великого заклинателя, что избавил мир от вселенского зла и подарил долгие тихие ночи. Непростые для восприятия воспоминания задавали загруженному мозгу непрерывный поток новых вопросов, ответы на которые нужно было искать в тех же мрачных и безрадостных картинах прошлого. И Вэй Ину до дрожи в коленках не хотелось добровольно погружаться в эти мутные омуты, наполненные болью и безумством, бередить старые гноящиеся раны, что не в силах излечить ни один целитель.
Он помнил свои последние секунды жизни, помнил, как горят лёгкие от нехватки кислорода, как лопаются от этого сосуды, а в ушах все ещё стоял мерный стук багряных капель о дощатый пол.
Он должен быть мёртв.
Какое дело мертвым до живых? Больше это не его заботы, дальше его ждёт лишь покой в загробном мире. Хотя может ли душа суицидника прибывать в блаженстве? Больше похоже на то, что он застрянет навечно в той тьме, которая окружила его, как только опустился железный занавес неподъемных век. А его сознание без возможности перерождения дрейфует в ледяном океане. У него нет тела, но его фантомные пальцы коченеют, конечности наливаются свинцом, и вся его сущность деревенеет от холода, пробирающего до несуществующих костей, и щупальца, вполне себе осязаемой тьмы, утаскивают тонущего в свои бездонные глубины. Где Вэй Ин будет заключён в тюрьме собственных страхов, призраков боли, полтергейстов отчаяния.
Все, что в предстоящей вечности он будет знать — это страдания, пережитые за обе жизни, пущенные на повтор, это ужас, охвативший душу, в тот момент когда уже неподконтрольные мертвецы бросились на своего лишенного сил и власти над ними господина, и солнце, такое тёплое и ласковое, всегда щедро одаряющее темного заклинателя своими лучами, буквально купая его в своих золотых ваннах. Но откуда бы ему взяться в царстве мертвых? В загробной жизни, куда не долетают молитвы и ритуальные деньги?
Вэй Ин боялся повторения истории, смотрел во все такое же улыбающееся лицо сестры, чувствовал все те же маленькие, нежные, тёплые руки, согревающие его холодные, костлявые кисти и отказывался верить в увиденное. В окружавшую его незыблемую доброту и заботу — любовь, которую сестра никогда для него не жалела. Для Вэй Ина это стало последней каплей. Он больше не мог сдерживать погодную катастрофу в своём сердце, когда смерчи с воронками в несколько чжанов вырывают вековые деревья с корнями и дома со сваями, когда непокорная вода, сносит целые города и дамбы, что закрывают собой лазурь неба. Так и его чувства выплескивались горькими слезами, а тощее тело свернулось на коленках сестры, как в детстве.
Вэй Ин слышал над головой спокойный, ласковый голос, который не корил его за проступок, не обвинял в эгоизме, не вспоминал пережитый ужас, а призывал не таить боль в сердце, не прятать страдания в душе, а рассказать, что так гложет его, что заставляет его идти на такие крайности. Голос этот доносился будто бы с небес, как глас Бога, которому ты исповедуешься в грехах. Раньше бы брат выложил все без утайки, но сейчас он и сам не знал, где правда, а где выдумка его больного сознания, не сошёл ли он с ума? Была ли война на самом деле или это был ночной кошмар? А может быть Старейшина Илин умер на горе Луаньцзан, был растерзан своими же солдатами, и сейчас его душа застряла в чистилище.
Вэй Ин не мог говорить, потому что внутренние ощущения гласили, что скажи он хоть слово и узнает каково это, когда твоё горло дерут тысячи кошек. Но слёзы неудержимыми реками текли из серых глаз, изменяя цвет нежно розовых одежд на пурпурный, как искры Цзы Дяня. Янь Ли, не обращая на это внимание, продолжала нежно гладить спутанные, рассыпавшиеся по ее ногам волосы и тихонько напевала какую-то песню себе под нос. Вэй Ину казалось, что он слышал голос своего ангела-хранителя, который давал ему последний шанс попробовать начать жить снова, оглядываясь назад лишь для того, чтобы исправить ошибки и построить новое светлое будущее, без войны, без потерь, без сожалений. Ведь он заслужил это. Как никто другой.
Когда Янь Ли заканчивала петь, усталость навалилась на лишённое истерикой последних сил тело, и Вэй Ин, наконец, провалился в сон. Где не было Цзинь Цзы Сюаня, который стеклянным взглядом прожигал в нем дыру, не велась ожесточенная схватка в Безночном городе, где не было беззаботных детей, собирающих отцветшие лотосы, была лишь спасительная пустота, лишенная каких-либо красок и оттенков. Именно в эту ночь Вэй Усянь мог отдохнуть, не думать о прошлом, не бояться будущего, а просто спать, как обычный вымотанный подросток. А рядом с его кроватью безмолвным защитником сидела дева в серебряном ореоле луны, и иногда касалась своими пальчиками перемотанного бинтами запястья, передавала остатки своих духовных сил.