Путь искупления

Если Мадам Юй возложила на свои плечи спасение утопающего от самого себя, то Цзян Фэн Мянь должен был спасти одного от слишком любопытного брата, который не знает, когда надо остановиться. Мужчина лишний раз в этом убедился, за уши оттаскивая излишне заботливого подростка от спальни сестры. Сквозь шипение и цыканье на старшего, чтобы не дай бог не разбудить Янь Ли, Цзян Чэн все же позволил себя увести.        Первым же вопросом он, конечно, поинтересовался о состоянии Вэй Ина и можно ли его навестить, отец обещал после обеда предоставить сыну частичную свободу действий, и клятвенно заверял, что их разговору никто не помешает, разве что Янь Ли, потому что со спящей договориться невозможно. Цзян Чэну пришлось согласиться. Но когда закончились обычные, безобидные вопросы, настала очередь более серьезных, ради которых мужчина и отвлёк сына от охраны спящей красавицы.        — А-Чэн, есть кое-что, что мы с твоей матерью тебе не рассказали. — начал издалека мужчина, но сразу же был перебит возбужденным сверх меры сыном. — Это насчёт Вэй Ина? — Да. Ты же понимаешь, что ничего не происходит просто так. Для каждого поступка найдутся свои причины. — … Отец, ты знаешь, почему Вэй Ин так поступил. — скорее утверждал, нежели спрашивал Цзян Чэн. — Эта история очень длинная и та, в которую нельзя поверить на слово, поэтому я хочу тебе кое-что показать. — сказал мужчина, пропуская сына в свой кабинет, где на полу уже была развёрнута «карта будущего».        Цзян Чэн молча прошёл вперёд и остановился перед огромной цветной картиной с кучей стрелочек и линий неизвестного авторства. Ещё мальчишкой он видел ни один десяток старых военных карт, но такую огромную — впервые. Было страшно вообразить масштабы такой трагедии, которая наверняка унесла тысячи жизней заклинателей. Если бы эта война была в прошлом, то каждый бы ребёнок знал о ней, наверняка ей бы дали какое-нибудь звучное название, а на уроках истории изучение всех причин, стратегий, героев, самых крупных сражений затянулось бы на несколько месяцев. Но Цзян Чэн не мог припомнить ни одно столкновение, которое было хотя бы в половину похоже на то, что раскинулось под его ногами. На неозвученный вопрос отец ответил.        — Это настоящая карта военных действий, глаза тебя не обманывают. Она была нарисована со слов участника всех этих событий, которые унесли больше восьми тысяч жизней заклинателей. — Со слов участника? Неужели нет никаких бумаг и стратегий оставшихся после войны? Нам на уроках не рассказывали о столкновениях заклинателей с такими огромными потерями. — недоумевал Цзян Чэн, лихорадочно пытаясь припомнить свои уроки истории. — Эту войну прозвали — Аннигиляция Солнца. В будущем орден Вэнь, оставаясь долгие годы безнаказанным из-за своих богатств и мощи, не захотел делить власть с остальными кланами заклинателей, развязав войну. Четыре великих ордена: Лань Лин Цзинь, Гу Су Лань, Юнь Мэн Цзян и Цин Хэ Не, объединили свои силы в борьбе против полуденного солнца и спустя долгие, кровопролитные столкновения им удалось пробиться к Безночному городу и выиграть войну. — не обращая внимания на вопросы сына, продолжал рассказ Цзян Фэн Мянь. — … — Отец, ты сказал в будущем? — поднял ошарашенный взгляд Цзян Чэн, — Ты имеешь в виду, что все это произойдёт? — Да. — твёрдо ответил отец, вставая на другом конце карты. — Здесь все помечено: Гу Су, Нечистая Юдоль, Пристань Лотоса, Безночный город… слишком огромная территория… Но откуда вам знать… — себе под нос шептал подросток, но у заклинателей чуткий слух. — Вэй Ин. Он рассказал нам о том, что ждёт нас в будущем, если орден Вэнь продолжит наращивать свою мощь, а мы будем сидеть сложа руки и молча терпеть обиды. — слишком жестко произносил такие речи всегда мягкий в общении глава ордена, на лучистом лице которого не мелькнёт и тень улыбки. — Отец, я-я не понимаю. Ты сказал, карта написана со слов участника. Но Вэй Ин… ты сказал будущее… как можно участвовать в событиях, которые ещё не произошли… брат он… предсказатель? — в поисках ответов смотрел на старшего Цзян Чэн. — Нет. Он путешественник во времени. — … — Это н-невозможно. Нет таких практик, способных изменять ход времени. — заикаясь, стал все отрицать Цзян Чэн. — Вэй Ин не по своей воле вернулся в прошлое. Он умер в прошлой жизни, и что-то переместило его в своё старое тело, до начала всех этих событий… — пытался донести до сына правду Цзян Фэн Мянь, но подросток его как будто не слышал, бубня себе под нос. — Орден Вэнь, конечно, распоясался, но он не мог развязать войну. Другие ордена и кланы заклинателей не позволили бы! Ни одна война не была такой масштабной! Откуда в мире столько заклинателей бы взялось?! — с зарождающейся истерикой отрицал все Цзян Чэн. — Вэй Ин знал о будущем, знал о войне и о том, что наш орден будет истреблён под корень в самом ее начале, а выживете лишь Янь Ли, ты и он, мог составить план сражений, мог рассказать о причинах, последствиях, потому что пережил все это в будущем. И умерев, вернулся в прошлое. — безапелляционно рассказывал глава ордена. — Это шутка, розыгрыш — глупый, как и все идеи Вэй Ина. Он тебе наговорил всякого, а ты ему просто поверил?! Может ему просто кошмар приснился?! Умер? Вернулся в прошлое? Тебе не кажется, это слишком все преувеличено?! — на грани крика предъявлял претензии подросток. — Цзян Чэн, тебе нужно успокоиться и выслушать… — Выслушать что? Бред сумасшедшего?! Россказни суицидника?! Да у Вэй Ина похоже с головой не все в порядке?! Такого просто не-мо-жет-быть!!! — по слогам отчеканил Цзян Чэн. — Цзян Чэн, возьми себя в руки. — сухо и отрывисто говорил Цзян Фэн Мянь. — Отец, это странно! Ненормально! Вэй Ин, ты видел его! Он самый стойкий из всех, кого я когда-либо знал! Ему все, как с гуся вода! Даже если небо обрушится на землю, он будет смеяться! Но он пытался покончить с собой! Если то, что ты рассказал правда, то в будущем, по меньшей мере, разверзнется земная твердь и из неё выползут демоны ада!!! — Цзян Чэн, приди в себя и понизь голос. — не своим голосом уже приказывал мужчина. — Невозможно! Невозможно! Такого просто не может быть!!!        Шлёп        Звонкий звук пощёчины остановил беспорядочные громкие восклицания, водопадом лившиеся из теперь уже плотно сжатого рта. Цзян Чэн отшатнулся от отца, как от прокаженного, тяжело сползая по стене на пол, во все глаза смотря на родителя в немом шоке. Его мать никогда не позволяла себе поднять руку на сына, ни на родного, ни на приемного, хотя много раз грозилась высечь спину в кровь Цзы Дянем. От отца вообще за всю жизнь ни одного угрожающего слова никто не слышал, даже когда он отчитывал или наказывал адептов, его голос был ровным, спокойным, поясняющим. Эта пощечина, как ушат холодной воды, обрушилась на разгоряченную голову, охлаждая пыл. Кажется, Цзян Чэн действительно перегнул палку, впадая в истерику и безосновательно крича на отца. Нужно было не просто выслушать его слова, но и критично оценить их значение.        Глава ордена имеет вагон и маленькую тележку своих дел и обязанностей, у него попросту нет времени выслушивать околесицу и безо всяких на то причин верить каждому слову, пусть и рассказывал ему обо всем приемный сын. Цзян Чэн забыл, что перед ним сознательный взрослый, с огромным багажом знаний и опыта за спиной, которого не обведёшь вокруг пальца и не заставишь верить в полнейший, бездоказательный бред. Подросток от услышанного просто впал в ужас, не в силах представить себе масштабы трагедии, которая вот-вот окажется у них на пороге и постучится в гости на чаечек. От жестких, неожиданных, но очень действенных способов отца Цзян Чэн вернул себе способность к логическому мышлению, распутывая клубок истории.        Значит вспомним, что Вэй Ин — его брат, его друг, человек, с которым они уже семь лет неразлучно жили под одной крышей… Со слов отца, он также пережил самую страшную, беспощадную войну, развернувшуюся на нескольких фронтах, и фактически теперь является взрослым в теле ребёнка, который помнит свою прошлую жизнь, которая уже не существует, потому что какие-то высшие силы подвернули время вспять, и этому будущему только суждено сбыться… А карта перед Цзян Чэном переписана с его слов, потому что он был и принимал непосредственное участие в той бойне и видел ее последствия. Но похоже случилось что-то ещё. Отчего он умер? Зачем его вернули в прошлое? А может все это лишь сон? Как до такого могло дойти? Почему взрослые допустили такое?        — А-Чэн? — позвал отец, присаживаясь перед сыном. — П-прости… прости, пап. Я не знаю, что на меня нашло. — не решаясь поднять взгляда, извинялся подросток. — Тебе лучше присесть в другом месте. — Ч-что было в том будущем? Расскажи, прошу. Обещаю, я буду молчать. — с мольбой в глазах шептал Цзян Чэн. — Ты обещал. — смягчившись, ответил отец.        Цзян Фэн Мянь протянул сыну руку, но тот пошатываясь и используя стену за спиной для опоры, поднялся сам и неуверенно, но все же доковылял до стола, концентрируя своё сознание не на страхе перед тем, что ему суждено выслушать, а на самом рассказе. Мужчина добросовестно пересказал все, что сам вычитал в летописи Вэй Ина, параллельно показывая это на карте под ногами, потом повёл повествование о будущем после войны, добавляя историю о жизни темного заклинателя, его возвышении, падении и смерти, после которой уже Вэй Усянь из будущего очнулся в прошлом и дал ход последующим событиям.        Цзян Чэн послушно все слушал, не перебивая. На некоторых моментах, где бледнея, где краснея, но упорно оставляя комментарии при себе. В конце лекции подросток плавно перетек из состояния клокочущего гнева за двуличное, скверное общество, что сначала восхваляло его брата, а потом из страха уничтожило его и его подопечных, в состояние бочки с соленьями с этикеткой: «Не открывать до лучших времён». Это второе, чего захотелось Цзян Чэну — убежать, скрыться, исчезнуть, прихватив с собой семью, пока ситуация с кланом Вэнь как-нибудь сама не разрешится или пока с ней не справятся другие, потому что описанный вариант будущего — кошмарен.        Такое пережить даже врагу не пожелаешь, а представьте, каково Вэй Ину, который должен будет пройти это испытание по второму кругу. Но если в первый раз, он не знал, что готовит для него жизнь, то в этот раз ему все известно наперед. А если он допустит ошибку, если не сможет изменить ход будущего, то совесть, жалость к себе, своей слабости и ничтожности вкупе с чувством вины накроют его огромным куполом без окон, дверей и щелей, в котором он медленно будет погибать от самобичевания, отрезая себя от внешнего мира. И никто его не вытащит из собственной ловушки подсознания.        Это даже представлять не нужно, ведь, когда он пытался покончить с собой, никто не мог понять его мотивов. Но попробуй теперь скажи такое, после всего услышанного. Естественно самоубийство для Вэй Ина казалось единственно возможным выходом, чтобы не видеть вновь смертей близких, семьи, товарищей, не идти на жертвы, не плыть против течения, когда сил уже не осталось. Когда уже бывал в аду, навряд ли у тебя возникнет желание вернуться туда, для повторения всех девяти кругов, если вы, конечно, сударь, не относите себя к мазохистам. А так это равносильно тому, что ты сбежал из тюрьмы, а потом заявился на ее порог, крича охранникам на ухо: «Смотрите, я выбрался, засуньте меня обратно!»        Цзян Чэн искренне не понимал… За что? Чем его брат, он или семья Цзян так провинились в этой жизни или в прошлых, что понесли подобные потери от Аннигиляции Солнца? Почему столько несправедливости выпало на долю Вэй Ина? Пройти через огонь и воду, нести бремя, которое никому не суждено осилить, получить столь жуткий конец, и вроде бы дальше ему уготован вечный покой, а душа должна отойти к праотцам в загробный мир, туда, где его ждут родители, воздаяние за страдания, но вместо этого его закидывают в прошлое, когда апокалиптические события только начинают набирать обороты.        Если не «за что?», то как? Как ему помочь? Чем Цзян Чэн может помочь брату? Можно ли ещё сломать колесо или хотя бы остановить? Кто бы не сыграл эту злую шутку с Вэй Ином, семья Цзян не позволит такому будущему повториться и не оставит своего сына без поддержки. Он достаточно настрадался за прошлую жизнь, теперь у него есть дом, в который всегда можно вернуться, семья, которая все простит, будущее, которое им известно и которое можно попытаться исправить.        Дни одиночества у Вэй Ина закончились в прошлой жизни, а в новой Цзян Чэн лично завезёт праздник на его улицу. Возможно, об этом никто так и не узнает, как никто не знал о «тайне золотого ядра», но и похвалы за свои старания он не попросит. Он не чувствует себя обязанным перед Вэй Усянем, хотя может и стоит, но той жизни он не видел, а рассказы, какими бы красочными и насыщенными ни были, никогда не смогут в полной мере передать реальные события и чувства свидетелей. Поэтому все, что Цзян Чэн сейчас планирует делать, нацелено на изменение настоящего и предотвращения катастрофы будущего. Стоять плечом к плечу со своим братом, вот что ему уготовано, и он с радостью возьмёт на себя часть испытаний, выпавших на душу Вэй Ина. И пусть судьба или кто там всем руководит омоется кровавыми слезами, когда Цзян Чэн отберёт у этого всемогущего засранца игрушку, коим являлся его брат.        — Цзян Чэн, все, что я тебе рассказал, не должно покинуть пределы этой комнаты. — со всей серьезностью подошёл к вопросу неразглашения отец семейства. — Обещаю… Только, кому ещё это известно? — не удержался от вопроса сын. — Твоя сестра и мать в курсе, ну и Вэй Ин. Обсуждать это лишний раз тоже не следует. — Я понимаю. — кивал головой Цзян Чэн. — А догадываешься ли ты, почему твой брат… — не стал оканчивать и так понятную мысль Цзян Фэн Мянь. — Потому что не выдержал груза пережитого? — высказал самый логичный вариант подросток, но отец лишь покачал головой. — Тебе ещё нужно обо всем подумать. Вэй Ин и в правду мог сломаться, но едва ли это послужило причиной. — … — Он… считает себя виноватым в том, что случилось в будущем. — сквозь силу договорил Цзян Фэн Мянь. — Но ведь… — Это не так. — с ироничной улыбкой закончил мужчина, — Да. Ты прав. Но чувство вины, заодно с непростительными ошибками, которые он сам себе приписал, могут затуманить разум кого угодно. Даже такого оптимиста как Вэй Ин. — спрятал свой взгляд взрослый, сворачивая карту на полу. — Мне не стоит говорить с братом об этом? — с надеждой на обратный исход спросил Цзян Чэн. — А-Чэн, не все можно объяснить человеку, особенно тому, кто не хочет слушать. Нужно выждать момент, когда Вэй Ин сам захочет об этом поговорить, принять помощь, тогда нужный человек протянет ему руку. И только в том случае он ее примет. — устало отвечал глава ордена. — Значит, не я ему должен помочь? — прочитав подтекст в словах отца, уточнил подросток, поднимаясь из-за стола. — Я не могу дать тебе ответ на этот вопрос. Здесь все зависит от желания Вэй Ина, и я уже говорил тебе — чужая душа потёмки. Если нужным для него человеком окажешься ты, то это не будет для тебя загадкой, равно как, если это окажется кто-то из его окружения. Ты внимательный, так что заметишь его. — одобряющие сжал плечо сына Цзян Фэн Мянь и уже с лёгкой, застенчивой улыбкой добавил, — Прости за то, что ударил тебя. — Отец, это я виноват. Мне жаль, что я вёл себя не как будущий глава ордена. Так что и ты меня прости. — поклонился в ответ Цзян Чэн.        Видимо, эта сцена была слишком милой для взрослого, поэтому он не удержавшись, разлохматил своей рукой идеально собранные в пучок волосы темной макушки перед ним. Цзян Чэн хоть и был удивлён такой реакцией, но после услышанной пару минут назад истории его уже навряд ли что-то в этой жизни сможет в самом деле удивить, но ничего не имел против, наоборот, это казалось таким тёплым, семейным жестом, который он и не мечтал получить от отца. Ведь мальчику всегда казалось, что родитель больше симпатизирует приемному сыну и часто ревновал на этой почве Вэй Ина к отцу. Но похоже Цзян Чэн не такой внимательный и всепонимающий, каким его считают и каким он хочет казаться.        — Уже поздно. — заметил за окном россыпь звёзд на темном небе подросток. — Да. Ужин мы пропустили. Похоже, брата ты увидишь только завтра. — Нууу Вэй Ин же полуночник, ложится спать в час ночи. — уговаривающе вещал Цзян Чэн, — Я только одним глазком взгляну, даже заходить не буду. — А-Чэн, дай брату отдохнуть. Я уверен, с ним ничего не случится, если ты его одну ночь не увидишь. А вот то, что мы ужин пропустили, немного удручает. — сделал намёк в последнем предложении Цзян Фэн Мянь. — Это ничего страшного. Я совсем не голоден. — Цзян Чэн откровенно врал, ему сейчас мамонта подавай, и он его в одно лицо схомячит и не заметит. — Правда? А я как раз собирался на кухню, попросить что-нибудь пожевать. — мечтательно тянул гласные мужчина, подходя к двери. — О-отец, я тут подумал. Скучно ведь одному наверное есть. М-может я составлю вам компанию? — придумывал на ходу Цзян Чэн; всё-таки он намеревался по-тихому пробраться на кухню и стащить, остатки ужина, а тут добыча сама идёт к нему в руки. — Думаешь? — наигранно серьезно размышлял над вопросом Цзян Фэн Мянь, от чего юноше казалось, что его сейчас обводят вокруг пальца, как маленького несмышленыша. — Ну так и быть, идём накормим тебя. — наконец огласил приговор судья. — Отец, вы что-то путаете. Я думал, мы идём на кухню, потому что вы голодны? — разгадал истинные действия отца Цзян Чэн, но продолжал разыгрывать представление. — А разве я сказал что-то другое? — трагикомично удивлялся Цзян Фэн Мянь. — Нет, отец, что вы. — со всей серьезностью подыгрывал подросток.        Мужчина лишь беззлобно рассмеялся, когда его коварный замысел был разоблачён и, приобняв сына за плечи, повёл в сторону кухни.        — Я же говорил, что ты внимательный. Только моей госпоже ни слова, что я покрываю ваши с Вэй Ином «вылазки за припасами». — доверительно шепнул старший. — Угум. — с улыбкой от уха до уха кивнул Цзян Чэн, в памяти оставляя заметку рассказать об этом брату. — Ночной дожор. — воинственно объявил подросток, поднимая кулак к небу, — Мы так с Вэй Ином это называли. — шепнул на сей раз по настоящему удивленному отцу Цзян Чэн. — Дети. — скорее для себя, чем для собеседника выдохнул Цзян Фэн Мянь.        Цзян Чэн проснулся с первыми лучами почти полуденного солнца, благополучно проспав завтрак. Но живот, до отвала набитый ночью, не подавал признаков неудовольства, поэтому без поворотов на кухню, трапезную или тренировочное поле парень сразу же кинулся в комнату своего брата, с не погасшим за ночь вчерашним желанием поскорее увидеть его, может не совсем целого, но определенно живого. Затормозив у самой двери, Цзян Чэн сделал с десяток глубоких вдохов, успокаивая сердце и смахивая выступившие на открытом лбу бисеринки пота. Приведя внешний вид в порядок, юноша как-то слишком робко для его нетерпения постучал в дверь.        — Да? — спросил приглушённый деревом девичий голос. — Янь Ли? Это я. — Заходи! — как всегда радостно позвала девушка. — Сестра. — поздоровалась протиснувшаяся в неуверенности голова. — А-Чэн, что ты мнёшься на пороге? Проходи, мы не кусаемся. — улыбаясь внезапно объявившейся неловкости брата, пригласила Янь Ли.        Цзян Чэн быстро зашёл в комнату, плотно закрывая дверь, как будто кто-то из вне запинал его туда, и так и остался подпирать стенку. Взгляд его был прикован к брату, в позе лотоса расположившегося на кровати, за все время ни разу не посмотревшего на вошедшего. Лицо Вэй Ина из-за подпорченного здоровья и нехватки солнца оставалось мертвенно бледным, поэтому темные круги под глазами казались ещё более пугающими, хотя были едва ли ярче, чем у среднестатистического человека. Торчащие кости еле скрывали слои одежд и многослойные бинты на руках и шее. Как бы такими темпами вместо брата на кровати не стала восседать мумия. Может для стороннего обывателя это и показалось бы смешным, но для Цзян Чэна это уже стало постоянным пунктом в списке самых страшных ночных кошмаров.        Наконец, пересилив себя, прибежавший подошёл к столу, присаживаясь на стул возле него, сесть на кровать, почему-то все ещё было боязно. Цзян Чэн ожидал пока брат поднимет на него взгляд, скрытый занавесью волос, но тот делал вид, что полностью поглощён содержим тарелки в руках Янь Ли. Похоже Вэй Ин ещё не успел позавтракать, когда как в комнату уже ввалился его брат, отказавшийся от трапезы. Ощущая некую вину за это, Цзян Чэн решил поскорее закончить ещё даже не начавшийся разговор, чтобы наглядное пособие по строению скелета человека могло, без зазрения совести, спокойно вернуться к еде.        — Вэй Ин, как ты себя чувствуешь? — начал вроде бы с безобидного вопроса юноша. — Я стал слышать это чаще, чем доброе утро. Сам-то как думаешь? — с некой иронией в сиплом голосе вернул вопрос Вэй Ин. — Ну, ты сам виноват в этом. — категорично заявил Цзян Чэн, слишком поздно прикусив себе язык. — Пожалуй, ты прав. — смиренно ответил брат, не поднимая головы. — Нет. Я не хотел сказать… — Но сказал.        Братья молчали. Янь Ли не могла и не хотела лезть в их не вяжущийся разговор. Во-первых, потому что парням самим нужно было прояснить свои отношения. Во-вторых, девушка не знала, что и сказать в подобной ситуации. Почему-то словарный запас у неё мгновенно иссяк до слов «пожалуйста, не ссорьтесь», хотя это и ссорой назвать сложно. Наверное, братья и сами не знают, что происходит между ними. Страх мешает им преодолеть незримую стену недосказанности и недопонимания, в которую они раз за разом врезаются при разговорах друг с другом, хотя это их первый двухсторонний разговор с начала трагичных событий.        — Вэй Ин, отец мне все рассказал… Про тебя… Я просто хочу сказать, что готов поддержать тебя, что бы ты не задумал. — из-за спины Янь Ли выдавил из себя Цзян Чэн. — Что? — от неожиданности поднял голову Вэй Ин, но теперь брат отказывался на него смотреть. — Я знаю, что ты вернулся из будущего и что нас ждёт война с орденом Вэнь… И я хочу, чтобы ты знал, что теперь ты не один… Не важно, что ты придумаешь и как попытаешься изменить будущее, я помогу тебе во всём. — продолжил более громко бурчать себе под нос Цзян Чэн. — … — Почему? — донеслось тихое сипение с кровати. — Потому что ты мой брат, придурок с суицидальными наклонностями! И я не позволю тебе спасать наши шкуры в одиночку! — крикнул в ответ своему шисюну Цзян Чэн, сталкиваясь с грозовыми глазами напротив.        Вэй Ин молчал. Не отводя взгляда, смотрел в фиалковые глаза перед собой, как будто что-то выискивая. Ложь, полуправду, был ли это обычный эмоциональный порыв или уже четкие сформировавшееся намерение, чувство. Цзян Чэн чувствовал, как от пылкой, несвойственной его прямолинейной, непоэтичной натуре речи предательски краснеют щеки и уши, но не собирался проигрывать брату, цепко смотря в какие-то странные, едва ли знакомые, грозовые глаза. Он долго смотрел на бледное, похудевшее, осунувшееся лицо, силясь понять, что же в нем изменилось. Оказывается, ответ нужно было искать в другом месте.        Глаза — это зеркало души. Черты лица, губы, скулы — все это остаётся неизменным, а вот глаза, прежде живые, бойкие, блестящие, излучающие лучинки солнца, теперь были подернуты неким мороком, почернели, поблекли, темными большими омутами смотрели перед собой, будто поглощая саму жизнь. Слишком безрадостные, наполненные тоской, болью, прошлым… Слишком взрослые для такого детского лица.        Спустя неопределённый промежуток времени, когда Цзян Чэн уже более не мог выдерживать всей этой откровенности и каких-то прямых искр в упёртом взгляде, проникающем в самую душу, и готов был отвернуться и с ещё оставшейся честью проиграть в гляделки, Вэй Ин порывисто, то ли выдохнул, то ли хохотнул, прикрыв рот рукой, отвернулся. Янь Ли, незаметно для остальных, после этого, наконец, смогла расслабить напряженные в молчаливом ожидании плечи. А Цзян Чэн не верил своим глазам, раза три хорошенько проморгался, но картинка не изменилась.        Вэй Ин апатичный, холодный, далекий, оглохший к чувствам другим человек — улыбался. Не так как раньше — широко и открыто, а незаметно, пока что уголками губ, теперь извечно опущенными вниз, но до чертиков искренне. Так непривычно и так по родному. Даже в глазах его промелькнул какой-то отдалённо напоминающий детское прошлое огонёк. Цзян Чэн даже забыл про свой стыд и смущение, продолжал бездумно пялиться на тень слабой улыбки на потрескавшихся губах. В то время Вэй Ин вернул на лицо, может не грустную, но все же каменную маску, и с толикой иронии просипел.        — Хорошо. Но если мои планы будут слишком рискованными, не говори, что я тебя не предупреждал… братик. — А? — не сразу вернулся в наш мир Цзян Чэн. — Что «А?» Ты сказал, что цитата «Ты мой брат, придурок с суицидальными наклонностями! И я не позволю тебе спасать наши шкуры в одиночку.» Точка, конец цитаты. А я тебе ответил цитата… — Ладно, ладно, я понял. — замахал руками Цзян Чэн, избавляя брата от повторения их разговора, — Все больше не отвлекаю, возвращайся к еде. — Ну уж нет. Что это ты тут раскомандовался?! Ты сам сказал, что поддержишь меня, что бы я не задумал! Так вот я тут подумал и решил, что хочу ещё с тобой поболтать! — Ах ты! Теперь я вспомнил… — многострадально возвёл к потолку глаза Цзян Чэн. — Вспомнил что? Раз уж начал говорить, то говори до конца! Я не умею читать мысли! — допытывался Вэй Ин.        А Цзян Чэн вспомнил, почему так не любил говорить подобные искренние речи. Потому что его брат обожал его всячески переиначивать и до седых волос будет ему напоминать этот эмоциональный порыв, откровенно издеваясь. Хотя было заметно, что вся эта непринужденность и веселье напускное, но ни Янь Ли, ни Цзян Чэн не стали останавливать Вэй Ина. У каждого свои способы вернуться к прежней жизни. Кто знает, может их брату так проще. Скорее всего он ещё не готов говорить и показывать свои истинные чувства, поэтому скрывается за привычной и для него и для окружающих маской беспечности. А может они просто не те нужные ему люди. Но Цзян Чэн точно не собирался обижаться на брата.        Пусть Вэй Ин поступает так, как ему нужно, а он будет приглядывать и поддерживать его, просто находясь рядом. Уже одно лишь присутствие чего-то родного и знакомо маячащего на горизонте беглого взгляда, может помочь выздоровлению и возвращению к прежней жизни. Сегодняшний разговор отлично показал, по ещё только пробуждающейся после зимней спячки улыбке, по далекому огоньку полярного сияния в глазах, что для Вэй Ина ещё не все потеряно и, однажды, почки проснутся и распустятся обильным цветением, а серые, безликие глаза, будут раскрашены ярче любого мерцания небосвода.