Путь искупления

Неведомо каким чудесным образом, благодаря какому волшебному пенделю, но наши братья-акробаты поразили всех своей собранностью и той скоростью, с которой они упаковали многочисленные вещи, необходимые для годового проживания в Гу Су. Сейчас же они нетерпеливо переминались с ноги на ногу на пристани, где их уже ожидала лодка, в любой момент готовая сорваться с места и унести непосед навстречу их только зарождающимся приключениям. Вэй Ин и Цзян Чэн хоть, как обычно, и проспали всё на свете, но вовремя явились на место сбора, а вот опоздавшим в этой ситуации оказался Цзян Фэн Мянь, неспешно вышагивающий по каменной мостовой навстречу детям. Которые уже все искрутились от бесплодных попыток поиска своего сопроводителя в многолюдной, цветастой толпе.        Неизвестно чья это была идея, но глава ордена должен был плыть в Облачные Глубины вместе с братьями, чтобы лично передать их из своих рук в руки Лань Ци Жэня. В принципе никто не был против такого расклада: Вэй Ин и Цзян Чэн могут больше времени провести с отцом и без строгого надзора матери, а этому мужчине, как мы все уже поняли, свойственна сентиментальность, при которой ему тяжело отпустить своих отпрысков на целый год.        Ведь без этих двух ураганчиков энергии Пристань Лотоса, буквально, опустеет, все веселье и развлечения заберут с собой в Облачные Глубины его хозяева и устроители. Не будет слышно такого громкого смеха, что сотрясал стены зданий, стадо бизонов перейдёт с топота тысячетонных копыт на спокойный шаг, адепты будут исправно ходить на тренировки… в-вы понимаете, куда все катится, вот-вот прям по нарастающей, масштабы А! Какие масштабы! Значит уедем мы в Облачные Глубины, а вернёмся мы уже куда! А! Цзян Чэн! Цзян Чэн! Ты меня вообще слушаешь! — тряс брата за плечи Вэй Ин, горько сетуя.        — Да слышу я, не ори на ухо! Я не глухой! — всполошился Цзян Чэн, стряхивая с себя брата-прилипалу. — Верно, ты просто меня не любишь… — стенал пуще прежнего Вэй Ин, слоняясь вокруг, как побитая собака. — С какой стати мне тебя любить?! — злился уже на эти слова подросток. — А! Да! Я с тобой полностью согласен!.. — Правда что ли?! Спасибо, моя самооценка достигла небес! — в шутливом поклоне склонил голову Цзян Чэн, но Вэй Ин хищно улыбнулся и продолжил наступление. — …Точно совсем из головы вылетело! — хлопнул себя по лбу подросток, — Ты же кааааждого готов поддержать, что бы он не затеял. Ты же любоооого назовёшь своим братом, ты же… рхршхкрш… Цзян Чэн… заду… шишь        Сипел доигравшийся Вэй Ин, когда на него со спины навалилась увесистая туша в край смущенного брата.        — Да ты же только рад будешь, придурок с суицидальными наклонностями. — шипела личная гадюка на ухо, не оставаясь в долгу. — Понял, понял, о-отпусти. — уже хрипел в ответ Вэй Ин, и чуть не осел на пол, когда руки на его шее разжались, — Цзян Чэн, ну за что ты так со мной?! Я же пошутил! — Шуточки у тебя… эй ты чего? — А? — У тебя кровь…        И в правду, стоило провести тыльной стороной руки по губам, как молочная кожа тут же окрасилась алой киноварью. Вэй Ин поспешно вытер яркие следы с подбородка и кисти широким чёрным рукавом, не желая понапрасну беспокоить, ни брата, ни отца, слава всем небожителям уже спустившегося в лодку.        — Вэй Ин, ты в порядке? — неуверенно спросил Цзян Чэн, опасаясь, что своими действиями навредил брату. — Кон… кха-кха, кх… хрхрх кх-кх. — зашёлся в приступе кашля Вэй Ин, прикрывая рот рукавом.        Но все же ему пришлось отойти подальше от застывшего, перепуганного брата, чтобы сплюнуть полный рот крови.        Бледный, как полотно, Цзян Чэн смотрел круглыми глазами вслед стремительно удаляющемуся с надрывным кашлем Вэй Ину и не знал, что делать. Пойти следом? Но чем он поможет? По спинке постучит? Тогда может позвать отца? Но если его брат сразу же ретировался с того места, где его скрутил приступ, значит, не хотел, чтобы Цзян Фэн Мянь узнал об этом. Тогда все становится ещё более непонятным и запутанным. По сути, расскажи сейчас Цзян Чэн о случившемся отцу — он предаст доверие брата, а промолчав — обманет родителя. Как ни посмотри, а кого-то придётся обидеть, и не предскажешь какие последствия страшнее.        Не так уж и сильно Вэй Ин ушёл от Цзян Чэна в понимание реакции своего организма. Лекари ещё пару недель назад подтвердили, что он полностью здоров, и только после их авторитетных, пламенных заверений подростка допустили к тренировкам. Но с крепким, исправно функционирующим организмом такого бы не случалось. В чем причина странных изменений, когда на тренировках дышать становится тяжело, будто лёгкие окаменели и тянут тебя к земле, а земля под ногами из привычного булыжника за секунду превращается в топкое болото, в котором вязнут свинцовые ноги, и довершает картину непередаваемый шум в ушах, состоящий из слившихся в отвратную какофонию звуков мира.        Единственным спасением было сквозь пелену уплывающего сознания прислушиваться к отдельным ноткам разношерстного оркестра, который потерял своего дирижера. Команды Мадам Юй, хлесткими плетями свистели в разряженном воздухе, и ругательства Цзян Чэна на отчего-то запинающегося в собственных ногах брата — эти родные голоса возвращали улетевшую душу в тело, а сознание, наконец, прояснялось и выныривало из темного омута. Именно такое описание внутренних ощущений подходило больше всего. Как будто жадные воды бездонного омута уволакивают свою жертву на непроглядную глубину, куда не проникает и лучик света, а звук отголосками долетает через мутную толщу воды.        Вэй Ину казалось, что он застрял на грани реальности и загробного мира, когда твоя душа уже покинула бренную оболочку, а тело существует на абсолютных инстинктах, не получая команд от уже отключившегося мозга. Особенную опасность подобный приступ представлял во время тренировок.        Во-первых, Мадам Юй и Цзян Чэн могли заподозрить неладное, и тогда утаиваемая от родственников «болезнь» бы вскрылась, следовательно, и о занятиях и о поездке в Гу Су пришлось бы забыть.        Во-вторых, Вэй Ин мог неосознанно навредить брату. Ведь его тело, как бы больше не принадлежит ему, и работает на одной лишь мышечной памяти, когда как бывший хозяин становится сторонним наблюдателем.        Отточенные в прошлой жизни до чистых рефлексов действия, наконец, нашли своё применение. Как руки сами собой наносили удары, ставили блоки и подчинялись командам Мадам Юй, так и ноги жили своей жизнью, совершая необходимые выпады и отходы. Не иначе, как это и несло опасность для «противника». Потому что сила, вложенная в удар, составляла не положенную на тренировке одну десятую всей мощи тела заклинателя, а применялась в тех масштабах, как и на поле брани, когда от одного замаха зависит сама жизнь.        Пропусти Цзян Чэн хоть один блок или выпад со своей стороны и все! Вэй Ин бы не успел затормозить или отвести меч, тогда бы в лучшем случае у брата появилась лишняя дырка в теле или отсутствовала бы конечность, а в худшем — смерть на месте. Подросток не простил бы себе ни первый, ни второй исход, ведь именно из-за нежелания причинять своей семье дополнительных беспокойств, он скрывал своё не совсем здоровое состояние. А если бы на почве его болезни пострадал брат, то родственники волновались бы уже за обоих мальчишек. А это вдвойне плохо.        Приступы для Вэй Ина казались чем-то странным, ненормальным и постыдным. А главной их проблемой по праву считалась — их непредсказуемость. Они начинались внезапно и также внезапно прекращались. Никакой закономерности, никаких предупреждений от организма, не проглядывалось даже привязки к поступкам, окружению или времени.        Вот у тебя все хорошо, ты тренируешься, обедаешь, бегаешь, разговариваешь, смеёшься, просто сидишь или лежишь как в одиночестве, так и в шумной компании, а через секунду тебя уже клинит. Сознание проваливается в холодные воды, в ушах стоит белый шум, а перед глазами все плывет, как от жара или сильного опьянения. И бывало, что Вэй Ин не выдерживал обрушившегося на него груза и поддавался на уговоры лихорадочного сознания, падал без чувств, чтобы через неопределённый промежуток времени очнуться, как ни в чем не бывало, вот только непроходимая за день тяжесть во всем теле и глыба льда, придавливающая душу, напоминали о случившемся.        Но сегодняшний приступ отличался от всех предыдущих. Когда Цзян Чэн неожиданно накинулся сзади и принялся в шутку душить брата, хотя это скорее можно было охарактеризовать, как просто попытку повисеть на шее, придавливая лишь одной второй собственного веса, для Вэй Ина эта реальность резко перестала существовать.        В голове стало непривычно легко и пусто, в противовес упавшему в пятки многопудовому сердцу и разлетевшейся на мелкую мозаику душе. Перед глазами отчетливо горела картина прошлого, подростка с изрезанными в фарш предплечьями, растерзанной когтями дикого животного шеей, в которую с силой врезались со страстным намерением отрезать отяжелевшую голову бинты, адаптированные суицидником в петлю.        За эти непродолжительные секунды детской забавы Вэй Ину показалось, что он умер. Вернулся в свою злосчастную комнату, где даже в воздух намертво взъелись боль и страдания ее хозяина, и ему удалось свершить задуманное, а Янь Ли, как и планировала, вернулась спустя пару часов и обнаружила его хладный труп, мерно качающийся в самодельной петле. И задыхался Вэй Ин не от нехватки воздуха, а от воспоминаний, которые он, буквально, заново прожил.        И лишь вернувшись в по прежнему мутную реальность, подростка чуть не подкосил сердечный приступ, после осознания, что ничего этого на самом деле не было, а просто привиделось его разыгравшемуся воображению. Вот тогда он чуть не осел на землю, от затопившего душу облегчения, и на ногах, как у новорожденного оленёнка, отошёл в раскидистую тень цветущих деревьев.        Но рано радоваться, рассудил Вэй Ин, опираясь на нагретый утренним солнцем шершавый ствол, его физическое или душевное здоровье стало ухудшаться. Если раньше, когда он чувствовал отдышку или нехватку кислорода, то он все ещё поддерживал связь с окружающим миром, и чувство, настигшее ранее его больное сознание в петле, являлось лишь слабым отголоском, то сейчас оно пробирало своим холодом до костей, вгоняя хозяина дрожащего в бреду тела в животный ужас, что прямо сейчас разорвёт сердце на миллион маленьких лоскутков, которые уже ни один целитель не сошьёт.        Подросток не знал, что ему с этим делать. Рассказать семье он не мог, было слишком стыдно за его ненормальность. Посчитают его сумасшедшим, и тогда едва ли он дождётся от них помощи в исправлении будущего или ещё хуже, возьмут все в свои руки, а Вэй Ину выдадут место на галёрке. Ни тот, ни другой вариант не являлся приемлемым, поэтому идею поделиться своими проблемами с родителями он отложил в долгий ящик.        Тогда можно попытаться выведать что-нибудь у целителей, но здесь тоже загвоздка. Расспроси он об этом лекарей в Юнь Мэне, Цзян Фэн Мяню сразу же доложат, тогда Вэй Ину не избежать допроса, то же, наверняка, будет касаться и целителей из Гу Су. Сами они, конечно, не заведут об этом речь, это не в их правилах, но если Лань Ци Жэнь спросит, то они честно сознаются не только в том, что разговор имел место быть, так ещё и раскроют его содержание, тогда об этом узнает отец и дальше события повторяются, как и в описанном ранее случае.        Остаётся только самому штудировать библиотеку в Облачных Глубинах. Времени займёт много, но это самый действенный и не вызывающий подозрений вариант.        Во-первых, тамошняя библиотека вторая по размерам и уступает только великому собранию в башне Золотого Карпа. Во-вторых, лучшие целители — выходцы из Гу Су, а учатся они по материалам, которые хранятся в библиотеке их ордена. В-третьих, если Вэй Ину не изменяет память, где-то среди трёх тысяч правил затесалось такое, что запрещает постороннему вмешиваться в процесс обучения товарища. То есть оставь кто-то на столе открытую книгу, проходящий мимо член ордена Гу Су Лань даже голову не повернёт в ее сторону. Что полностью удовлетворяет вставший ребром вопрос конфиденциальности.        Улыбаясь своей гениальной задумке, Вэй Ин легким шагом вернулся к стоящему недвижным столбом Цзян Чэну, с легким укором наблюдающим за своим излишне весёлым братом, если брать в расчёт случившееся не так давно кровохаркание.        — Прости, прости, я же не сильно задержал отплытие? — как ничего не было, шутливо раскланялся Вэй Усянь. — Ты в порядке? — спросил Цзян Чэн, неподкупный фальшивыми речами. — Конечно! Просто… — начал сочинять на ходу околесицу Вэй Ин, но был жестко прерван своим братом. — Избавь меня от подробностей. — … Тебе совсем неинтересно? — неподдельно удивился такому пофигизму подросток. — Я не хочу врать отцу. Хочешь что-то от него скрыть, скрывай и от меня. — пояснил своё задушенное на корню любопытство Цзян Чэн. — Значит, о том что сейчас случилось, ты расскажешь дяде Цзяну? — с надеждой на обратное спросил Вэй Ин. — Нет. Но это единственный раз. — скрепя сердцем, потворствовал брату Цзян Чэн. — Спасибо, Цзян-сюн! — пылко поблагодарил сердитую тучку Вэй Усянь. — Не знаю, что происходит… но надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — пробурчал под нос подросток, понимая что теперь ему придётся жить меж двух огней.        Вэй Ин отлично расслышал последнюю фразу, но ничего не ответил. Честно, он и сам не был уверен, что все делает правильно, но пусть пока остаётся все как есть, а там уж посмотрим, что из этого выйдет. В конечном счёте, от этого ведь никто не умирал, а подступившую к горлу кровь всегда можно выплюнуть или вытереть чёрным рукавом.        На лодке под навесом их уже ждал Цзян Фэн Мянь. Вообще-то дети хотели полететь в Облачные Глубины на мечах. Так было бы быстрее — раз; веселее, догонялки на мечах развлечение для элиты, — два; и прибыли бы они уже к середине дня, так что могли остаток прогулять в городе, раскинувшимся у подножья гор. Вэй Ин бы по полному использовал это время. Закупился бы Улыбкой Императора и сидел бы себе, где-нибудь на открытом балконе, наблюдал за красивыми девушками, слушал местный диалект, который оставил в его душе неизгладимый отпечаток в прошлой жизни.        Может быть стоило даже купить что-нибудь в подарок Лань Чжаню. Пусть в этом времени они ещё даже не знакомы, но это поправимо. Уж в этот раз эта ледышка точно растает под его напором и горячими лучами обаяния, и кинется в его объятия, правда только приятельские. Вот будь он девушкой, Вэй Ин бы и в прошлой жизни с одной полуулыбки добился его расположения. В прошлом, неважно каким он был, весельчаком из Юнь Мэна или высокомерным и неприступным Старейшиной Илин, женская часть населения не могла противостоять его притягательной ауре вкупе с неземной красотой и всегда находила для него подарок или кокетливое словцо.        Только Лань Чжаню это вечно не нравилось. Дай небожитель памяти вспомнить, что там этот нефрит сказал во время их заточения в пещере: кажется, что не нужно намеренно вводить девушек в заблуждение? Вэй Ин не особо запомнил те слова, потому что вместе с упреком его ходячая совесть для убедительности ударила своей ладонью прямо в заклейменное место. Хотя Лань Чжаню тогда тоже приходилось не сладко, так что на такой пустяк грех обижаться.        Вообще Вэй Ин долго думал о своих отношениях с этим непростым для понимания человеком. Он в общих чертах характеризуется как — неплохой. Да, праведный до зубного скрежета, да, везде и всюду у него правила, но ведь ему с детства в голову вбивал эти гвозди Лань Ци Жэнь, а уж большего мозгопромывателя этот мир ещё не знал. Поначалу Лань Чжаню не нравилась излишняя распущенность в поступках и речах Вэй Ина, потом они сильно поссорились из-за выбора темного пути. Но даже несмотря на постоянные крики и споры они были неплохой командой на поле боя.        Они слишком разные, чтобы стать друзьями. У них нет точек соприкосновения, нет общих интересов, у них отличное друг от друга видение мира. Лань Чжань делит все на белое и чёрное, Вэй Ин — видит все вокруг серым. Единственное, что сблизило их в прошлой жизни, это неделя в пещере черепахи-губительницы. Если быть до конца честным, Вэй Усянь, возможно, немного, самую малость хотел видеть в своей жизни такого человека как Лань Чжань. В юношеские годы он очень мило реагировал на поддразнивания и не очень пристойные шутки.        Отложив мысли об этом прекрасном, только внешне, и абсолютно непостижимом человеке на потом, Вэй Ин все время в пути решил уделить своей семье. С Мадам Юй и Янь Ли они попрощались ещё в ордене, после не в пример раннего завтрака. И нужно сказать, получилось весьма тёплое общение. Ну от сестры ничего другого ожидать и нельзя было, а вот от пурпурной паучихи дети получили годовой запас материнской любви, если учесть, что она вообще на неё способна.        Обошлось, естественно, без слез и обнимашек, но голос был точно не злым, скорее безэмоциональным, а это уже победа. Хотя Мадам Юй не преминула напомнить, что она не побрезгует лично прилететь в Облачные Глубины с Цзы Дянем под мышкой, чтобы покарать нерадивых детей за то, что они позволили себе запятнать светлую репутацию ордена. Весьма «страстно» и «чувственно» простившись с самой опасной и переменчивой женщиной на свете, тайком обнявшись за поворотом с сестрой, мальчики унеслись на пристань, чтобы сейчас, весело рассказывая собственные байки и слушая истории отца, рассекать спокойную водную гладь родных озёр.        За день ничего сверхмеры не произошло, только пара попыток Вэй Ина незаметно стащить лотос с чужого пруда, но все они ловко пресекались, либо ударом Цзян Чэна по проворной кисти, либо проникновенным взглядом Цзян Фэн Мяня, в котором читалась добрая отеческая улыбка и немой укор в неблагородном поступке. Поэтому подросток иногда уходил в каюту несолоно хлебавши, но быстро забывал обиды и возвращался на деревянный нос лодки, где до него в тишине и спокойствии сидели отец и сын.        Мужчина не видел смысла ругать мальчиков почем зря, как любила делать его жена, ведь помнил, что времена своей молодости он проводил подобно детям, сейчас вразвалку сидящими перед ним, и несмотря на это вырос примерным, ответственным взрослым. Просто молодым людям больше всего свойственна та неутолимая жажда веселья и забав, эмоций и переживаний, которые можно найти только в драке или погоне, в насмешках и брани, которая сыплется на них.        Ночью же, когда Цзян Фэн Мянь и Цзян Чэн уже спали в своих каютах, Вэй Ин беспокойно ворочался с боку на бок, но никак не мог расслабиться и погрузиться в дрёму, хотя днём ему казалось, что он готов завалиться на боковую прямо в эту секунду, с трудом удерживая веки открытыми, и обещая воскреснуть из царства Морфея только, когда за лодкой будут простираться несравнимые в своём великолепии горные ландшафты Гу Су. Но как только солнце потонуло в прозрачной глади водяного зеркала, освобождая место на небосводе своей серебряной возлюбленной и ее верным маленьким слугам, так и сонливость, как рукой сняло.        И сейчас, в каюте, в затхлом тёплом воздухе Вэй Ину становилось дурно, хотя от качки он никогда не страдал. Что-то его постоянно не устраивало, то одеяло слишком тёплое, но скинь его и в комнате воцарится лютый дубак, от которого зуб на зуб не попадает. Потом подушка кажется неестественно мягкой, а спать без неё — жестко и шея болит. Плюнув на свои бесплодные попытки устроиться на ночевку, Вэй Ин схватил смотанные на ночь бинты и водрузил их на прежнее место, то есть на шрамированные предплечья и шею. Подросток здраво рассудил, что все уже видят десятые сны и на лодке нет представительниц прекрасного пола, поэтому не заботился о своём внешнем виде, оставляя в комнате верхние одежды и обувь, что являлось верхом вульгарности и нарушением всех правил приличия.        Влекомый неизведанным ранее чувством Вэй Ин крадучись выбрался на прохладный, ночной ветерок, что так приятно щекотал открытые участки кожи и выметал из как никогда бодрой головы поток мыслей. Легкий бриз странно действовал на взбудораженного неизвестным даже для него событием. Раньше бы тихое небо над головой, однообразная водная гладь с отблеском далёких звёзд, надменно озирающих темные, земные владения со своей непостижимой высоты, нагоняли на Вэй Ина лишь тоску и сонливость. Однако, сегодня ощущалось это все как-то иначе, непривычно. Энергия, бесконтрольно слонявшаяся в теле, больше не била ключом, заставляя желать выплеснуть ее или носиться подобно колибри, привлекая всеобщее внимание, а мерно циркулировала по всему телу, наверное, это чувство можно было назвать внутренним покоем, гармонией между душой и телом.        Вэй Ин босыми ногами прошлепал на нос лодки, чтобы посидеть в относительной дали ото всех, спустив ноги по щиколотку в ледяную, остывшую к середине ночи воду. Но ожидаемого озноба не последовало, это ощущение не было похоже на то, что настигло подростка в прошлой жизни, когда он залечивал спину вместе с Лань Чжанем в холодном источнике. Теперь ему стал понятен смысл выражения — успокоить пламя в мятежном сердце.        Человек, привыкший к шуму всегда полных улиц Юнь Мэна, к нестихаемому гомону бойких птиц, к постоянному многолюдному окружению и повышенному вниманию к собственной персоне, нашёл умиротворение в безраздельной тиши ночной. Сейчас не хотелось спать, думать, разговаривать, заботиться о таких обременительных условностях материального мира, все что было нужно делать в этот момент это жить, чувствовать слабый напор дыхания тьмы, окутавшей этот мир, наслаждаться мирной тишиной, которую ещё не затронула жестокая война и вселенская несправедливость.        Именно в такой момент Вэй Ин почувствовал острую необходимость сохранить эту первозданную природную красоту. Чтобы не только в сердце вспоминать, но и наяву видеть, ощущать великолепие неоцененного ранее по достоинству спокойствия и естественной тишины. Она не вечная, как в загробном мире, она лишь временно выказывает свой лик заснувшему на ночь поднебесному царству, а потом никем не замеченная уходит, тогда наступает день и все вокруг оживает, как природа весной выходит из зимней спячки, только длится это волшебство всего час и немногие счастливчики могут наблюдать за ним.        А ведь Лань Чжань, наверняка, лицезрел подобное каждый день, как и все члены ордена Гу Су Лань, неизменно поднимаясь в пять часов утра. Интересно, он размышлял о подобном? Оценил ли он подарок своего предка, создавшего его распорядок дня? Хотя навряд ли. В его ордене все слишком чопорные и живут под строгим контролем правил. Возможно ли такое, что они ни разу за всю жизнь не отпускают себя? Это же так скучно. Зато это объясняет несоизмеримый ни с чем запас терпения Лань Чжаня. Сколько раз они спорили во время Аннигиляции Солнца, а он ни разу не повысил голос, не изменил всегда каменное выражение лица, и даже ни разу не попытался убить Старейшину Илин, который в глаза свой меч не видел вот уже несколько лет. Хотя был одним из немногих заклинателей равных Вэй Ину по силе.        Воистину непостижимый человек. Благовоспитанные люди и в самом деле пугают. А ведь Вэй Ину необходимо постичь эту бесконечность, чтобы изменить ход будущего. Хотя с немногими полученными об этой персоне знаниями самым наиглупейшим занятием было подкармливать свои надежды, понять ход его мыслей, о чувствах не стоит и заикаться, их там точно нет, в этой глыбе льда. А сердце? Ну что-то должно качать кровь в организме, значит, с научной точки зрения оно должно присутствовать. Но кто-нибудь видел, чтобы Лань Чжань краснел? Нет. И Вэй Ин ни разу не видел его раненым. Следовательно, можно предположить, что крови у него нет, тогда и необходимость в сердце отпадает! А из этого получается, что Лань Чжань нечисть…        Что-то куда-то нашего Вэй Ина унесло не в то русло. Всё-таки ничему на свете не под силу унять постоянно кипящий, как масло на сковороде, мыслительный процесс в этой разлохмаченной голове. Если это существо не остановит свой логически обоснованный бред, страшно представить, до чего он успеет додуматься, прежде чем закончится ночь и лодка, наконец, причалит в пункте назначения.        Но даже несмотря на тот факт, что солнце красным рубином уже поднимается над горизонтом, Вэй Ин не хотел уходить. Хотелось любоваться восходом, так он может попробовать разделить одно утро с Лань Чжанем. О чем он думает в такие моменты своей безусловно однообразной жизни? В прошлой жизни, когда Вэй Усянь только прибыл в Облачные Глубины, второй нефрит клана Лань занимался уединенной медитацией, возможно, сейчас он тоже медитирует, тогда первый ученик ордена Цзян приносит ему искренние соболезнования. Он многое упускает, не видя возвышение огненного гиганта над смертными владениями.        Ветер становился все более тёплым, а золотые лучи, перекрашивающие прозрачную воду пруда в свой благородный оттенок, язык, наконец, повернулся назвать ласковыми и честными, не такими, как в Пристани Лотоса, заразившиеся от ее хозяйки переменчивым, точно ветер, характером. Иногда Вэй Ину казалось, что в Облачных Глубинах светит абсолютно другое солнце, нежели в Юнь Мэне. В котором сначала, его лучи лишь на пробу пробиваются сквозь перья облаков, робко заглядывая в глаза заклинателей, а вот днём, в край оборзев, они безнаказанно вершат свои темные делишки, поджаривая бедного храбреца, осмелившегося выйти на солнцепёк. Эти поганцы, переплавленные из драгоценных слитков, так потрудятся над дерзким человечишкой, что встал у них на пути и посмел бросить вызов их великолепию, что и угольков не оставят. Это даёт нам лишний повод убедиться в том, что орден Ци Шань Вэнь правильно подобрали для себя геральдику.        Улыбаясь своим сумбурным мыслям, притаившимся на задворках сознания, Вэй Ин наслаждался простыми радостями мирной жизни, когда он мог вот так просто, не скрываясь, сидеть на носу неспешно плывущей лодки, болтать ногами в прохладной воде и не бояться, что в эту секунду на него обрушится град вражеских стрел, и противный голос Вэнь Чжао будет сыпать ему в след проклятия. Неужели такая возможность была у него в прошлой жизни, а Вэй Ин, в своей повседневной суете, не удосуживался обратить на неё своё бесценное внимание?        Пусть это будет его маленькой победой над прошлым. Первой ошибкой старой жизни, которую он исправил прямо сейчас, закрепляя выученный урок. И вот так неспешно, шаг за шагом, уделяя особое значение неприметным на первый взгляд деталям, стоит двигаться дальше. Туда, к горизонту, где острыми чёрными пиками виднеются заветные горы, где Вэй Ин сам будет ковать свою удачу… где его уже кто-то ждёт?