Путь искупления

Эта флейта, эти чувства, эти слёзы — все это помогло ему ненадолго преодолеть грызущие сознание мысли и чувства, которые… не оставляли его с самого дня победы над бездонным омутом.        Пропускать тренировки подросток стал раза в два чаще, чем появляться на них. И если раньше это происходило просто для поддержания образа «беспечности», то на сегодняшний день у Вэй Усяня появилась более неприглядная причина для подобного изменения. Он боялся. Боялся, что стоит ему пойти чуть быстрее прогулочного шага, ускорить поток духовных сил по меридианам и у него пойдёт кровь горлом. Ему было страшно раскрыть свою слабость перед незнакомыми людьми. Если бы он находился в родном Юнь Мэне, то это не получило бы широкой огласки, но за порогом дома, он не может быть настоящим.        Поэтому мало кто замечал постигшие солнечную, беззаботную личность изменения, ведь подросток все также собирал вокруг себя большие компании адептов, оживлённо болтал о всякой ерунде, улыбался широко и открыто, но эмоции не находили отражения в глазах юноши. До того искрящиеся, драгоценно серебряные, состарились и потеряли свой блеск, и ни одна улыбка не могла затмить их поглощающую все живое, серую радужку. Которая была не темной и не светлой, а совершенно безликой и неестественной. Если на озере Билин во взгляде читались решимость, предвкушение, азарт, то пустоту описать невозможно.        Но даже те немногие, кто замечали эти изменения, никогда не догадывались об их истинных причинах и глубине внутренних переживаний. Вэй Ин позволял видеть лишь собранные в красивые витражи осколки своей души, скрывая нелицеприятные куски настолько глубоко, насколько не позволяло разгуляться даже воображение.        Он не должен беспокоить близких. Ради них он должен оставаться сильным. Пока он держится, остальные верят, что двигаются в правильном направлении, что будущее меняется от их действий в лучшую сторону. И Вэй Ин будет эгоистом, если позволит своим чувствам разрушить весь тот хрупко выстроенный за несколько месяцев мир.        Поэтому молчал. Потому что привык молчать. Всю прошлую жизнь он совершал поступки и платил за них. В одиночку. Он страдал от неправильных решений. В одиночку. Он исправлял свои ошибки. В одиночку. Столько лет боролся, существовал в нескончаемой тьме одиночества. Не так-то просто отказаться от своих убеждений. От привычек, которые годами копились и наслаивались, намертво въедаясь в подсознание. Вэй Ин верит — что у него нет другого выбора. Его судьба, его удел — одиночество. И он, не проронив ни слова, покорно принимает его. Потому что заслужил. Он сам не понимает чем, но свято убеждён, что может быть только так и никак иначе.        Вэй Ин сидит на полу, а в руках его трепещет древний меч в темно-фиолетовых ножнах. Юноша никогда раньше не видел старые иероглифы, складывающиеся из чёрных завитков замысловатого узора, но может поклясться, что понимает каждый из них. Сталь по прошествии сотен лет не потеряла ни блеска ни остроты, отзывчиво, с радостным звоном выскальзывала из ножен. Вэй Ин чувствует мощный поток духовной энергии, что живет в клинке, которая истосковалась по делу и, наконец, нашла для себя нового, достойного хозяина, который не желал им становиться.        Когда подросток нырнул в зубастую воронку бездонного омута, он даже с того огромного разделяющего их расстояния чувствовал зов меча, который так и рвался сквозь защитные и сдерживающие талисманы, которыми предусмотрительный хозяин обклеил обновку, чтобы она не рванула спасать его в такие моменты опасности. Потому что Цзян Чэн бы сразу же узнал эти ножны, на которые часто приходил любоваться в детстве и даже спустя долгие годы становления сильным заклинателем с мощным золотым ядром, когда он уже стал главой ордена, героем Аннигиляции Солнца, даже тогда он не терял надежды подчинить себе семейную реликвию.        С каким запалом он рассказывал старую, как мир, легенду будучи вусмерть пьяным, как фехтовал, едва держась на ногах от огромного количества выпитого алкоголя, а как сверкали его фиалковые глаза. Вэй Ин не мог просто подойти к брату и сказать ему, что этой мечте не суждено сбыться, что он, буквально, увёл заветный меч из-под носа. Он скорее отсечёт себе язык и правую руку, чем признается в этом Цзян Чэну, который от природы не умеет проигрывать, и точно в штыки примет подобную новость. Его ждёт лишь зависть и рухнувшие братские отношения. Снова. Нет, Вэй Ин никогда не сможет принять этот меч. Он помнит свое место в этом мире. Он был, есть и остаётся сыном слуги, и у него нет права ставить себя выше брата, выше главы ордена.        И Вэй Ин пытался что-то изменить. Найти способ исполнить мечту брата. Он безвылазно сидел ночами в библиотеке, скрываясь от патрулей, караулящих нарушителей комендантского часа за каждым поворотом. Вэй Ин давно забыл, что такое сон и другие человеческие потребности. У него была цель, ради которой он из ночи в ночь нарушал правила, пробирался в закрытую часть библиотеки с запрещёнными книгами, надеясь отыскать хоть что-то, хотя бы теорию, не подтверждённую практикой, чтобы меч принял Цзян Чэна за своего хозяина, как эта бестолковая железяка сделала с Вэй Ином. Но все его усердные, нескончаемые поиски не давали никаких результатов. Он перечитал все, что хранилось в библиотеке, изучил каждую строчку и фразу вдоль и поперёк, но нигде ни слова о том, что ему требовалось.        И это бесило. Ужасно раздражало уставший мозг, который давно не получал отдыха, который работал на износ днём и ночью. Вэй Ин еле сдерживал себя, чтобы не закричать от досады, не биться в истерике головой об стенку, не кататься по полу от неудачи, что следует за ним по пятам. Но разве истерика ему поможет? Нет. Он должен сохранять ясность ума.        Но в редкие ночи, когда он делает глубокий вдох, прежде чем по обыкновению зарыться лицом в подушку, он не может сохранять твердость рассудка и хладнокровность суждений. Потому что знает, что его ждёт дальше. Знает, что это просто сны. Помнит, что все прошло, все закончилось. Но это не умаляет страха увиденного.        И раз за разом он вскакивает среди ночи, и вновь и вновь по замкнутому проклятому кругу его тело его предаёт и ему едва удаётся не раскрыть себя перед братом, мирно сопящим за стенкой. Вэй Ина трясёт, как в лихорадке, его голова одновременно пуста и в то же время полна мыслей и мелькающих картин.        Лицо Цзян Чэна, когда брат рассказывает ему свой план по запечатыванию бездонного омута, полное страха и тревоги за сохранность существа отражающегося тревожно мечущихся глазами, которые буквально кричат: Ты шутишь, да?        Вечно холодная тьма, то представленная всепоглощающими водами озера, то закручивающимися водоворотами завитками темной энергии.        Ты знаешь, ты помнишь, что тебе нужно всего лишь проснуться. Открыть глаза и все закончится. Но ты щипаешь себя во сне, кусаешь до крови обнаженные, совершенно обычные, с гладкой фарфоровой кожей предплечья, лишённые рубцов и зверских шрамов, и ничего не происходит. И ты пугаешься. Уже по настоящему.        Все сон.        Перерождение, попытки уйти из жизни, неожиданно обретённая семья, дом, Гу Су — все было лишь сном. Иллюзией бьющегося в предсмертной агонии сознания. А в реальности тебя разрывают на части мертвецы, и боль от этого совсем не фантомная. Она более чем настоящая, ощущается каждой нетронутой голодными мертвецами клеточкой тела. Ты крутишь головой и видишь ликующий взгляд Цзян Чэна, который готов часами смотреть на картину кровавой расправы, которую этот отступник заслужил. А в фиалковых глазах горит огонь удовлетворения, страстного желания слушать надрывные крики, смотреть, как никчемная жизнь покидает не менее жалкое тело.        О да! Теперь то он счастлив! Больше никто не будет его принижать, сравнивать с Вэй Ином, говорить, что он пал ниже сына слуги! Что ему никогда не понять девиз ордена Юнь Мэн Цзян! Потому что останется лишь он один. От брата не останется и следа души, а Цзян Чэн забудет о нем и будет жить дальше, как никогда и не знал.        И когда ты уже больше не можешь выдерживать этих издевательств и над телом и над душой, ты просыпаешься в холодном поту, крепко вжимаясь лицом в подушку, все ещё чувствуя ту боль, тот разрывающий тело огонь, те фиалковые глаза, пожирающие твои страдания, с нескрываемым упоением любующиеся ими. Похоже, ты кричал во сне, потому что в горле пустыня, потому что в ушах шум, потому что ты не можешь больше кричать, беззвучно открывая рот, выплевывая очередную порцию крови. Ты пытаешься подчинить себе тело, но оно больше не принадлежит тебе.        Что окружает тебя сон или явь? Ты не знаешь. Ты видишь явь, но чувствуешь себя как в кошмарном сне, будучи растерзанным на кусочки без капли жалости, потому что мертвецы на неё не способны. Постыдные слёзы впитываются в подушку, мешаясь с алой кровью, но ты не чувствуешь их горячей влаги. Тебя трясёт от невыносимого холода, будто зимой провалился под лёд, и ледяная вода уже забилась в лёгкие.        Становится тяжело дышать. Лево и право путаются с бешеной скоростью, верх и низ давно потерялись в бесконечном круговороте. Ты пугаешься, ты задыхаешься, ты умираешь. И снова переносишься в отголоски кошмара, вновь самоуверенность отправляет тебя в ад, а жадные пучины озера отказываются выпускать из своих лап, навечно замуровывая под огромной толщей воды, придавливающей тебя ко дну.        Понятие времени полностью растворяется, и когда ты приходишь в себя, когда лёгкие наполняются живительным воздухом, когда веки покраснели и опухли от пролитых слёз, когда ты, лишенный голоса, отнимаешь раскалывающуюся на части голову от пропитанной, хоть выжимай, свежей кровью подушки. Ты никогда не можешь предугадать, что тебя ждёт за окном. Это может длиться пару минут, и твоим с трудом открытым глазам предстаёт невероятно яркое звездное небо.        А может затянуться на час, когда за окном уже занимается рассвет, и нужно подскакивать и бежать за ширму, где на полках, прикрытые одеждой запрятаны пузырьки с лекарственными отварами, что лечат сорванное горло. Ты пьёшь их литрами, чтобы Цзян Чэн, через пару минут молнией влетающий в комнату, не узнал о том, что тебе довелось пережить пару мгновений назад.        Вот так. Ты умываешься, уничтожаешь все улики. И все это уже обыденность, приевшаяся настолько, что руки уже работают без помощи мозга, который просыпается только после завтрака, а иногда и после обеда, но ты этого даже не замечаешь. Бегаешь, смеёшься, шутишь, а потом вдруг задаешься вопросом. Как ты здесь оказался? Вроде бы только минуту назад проснулся, а уже и день закончился, и солнце клониться к горизонту.        И вновь ты окружаешь себя коконом лжи, чтобы ни близкие, ни чужие люди не знали тебя настоящего. Не знали твоих слабостей и не могли принести в твою жизнь ещё больше боли, чем ты причиняешь себе сам.        Столько страхов копится в наших душах. Нам кажется, что мы их побеждаем, потихоньку избавляемся от одного, потом ещё от нескольких, но на самом деле — это невозможно. Они остаются с нами на всю жизнь и успешно прячутся в самых темных и отдаленных уголках сознания, выжидают своего звёздного часа.        Когда ты слаб, когда ты начинаешь перебирать струны своей души, когда ты сам себя закапываешь, у страхов вырастают руки, и они протягивают тебе лопату, кидают землю в твою могилу. И вот ты добровольно в неё спрыгнул. И сидишь на дне. Поднимаешь голову и смотришь на небо. Но только в этой иллюзии, в созданном тобой мире, ты сам определяешь на какой оно высоте. Чем больше твои страхи, чем сильнее вина и ужаснее поступки, которые ты себе приписываешь, тем дальше небо и глубже яма.        И ты либо подпрыгнешь и зацепишься за края могилы и вытащишь себя, не оборачиваясь уходя подальше от скопившихся страхов, либо будешь смотреть, как лазурь неба меркнет над тобой, и ты оказываешься погребённым заживо под слоями земли и в конечном счёте погибаешь от удушения.        Пока Вэй Ин был в Облачных Глубинах, он боролся, подготавливал себя к тому самому судьбоносному прыжку. Он по полной воспользовался возможностью исследовать вдоль и поперёк огромную, собранную с разных уголков мира библиотеку. Но как бы Вэй Ин не старался, ему не удалось найти практически никаких записей о своей «болезни». Но зато он нашёл кое-что другое. Он ясно понимал, что его проблема кроется не в физическом здоровье, а в душевном, и в одном древнем фолианте Вэй Ин вычитал, о каком-то племени, имя его уже забылось, где людям удавалось держать себя в узде и не обременять свой разум чувствами, и там также описывался их способ.        Шрамирование. Даже какие-то ветхие картинки были приложены, правда стоило на них взглянуть, как они рассыпались пылью. В четырнадцать лет, когда ребёнок взрослел и менялся, и в его теле сильнее всего бушевали эмоции и желания, он проходил обряд инициализации, когда на плече вырезали какой-либо цветок или животное, которое говорило о принадлежности к определённому клану.        А старейшины бдительно следили за своими подопечными и вылавливали тех, кто поддавался разврату нечистой силы и позволял себе непочтительное отношение к благочестивому создателю всего живого, смеясь или повышая голос. Они свято верили, что распущенность в эмоциях это ничто иное, как проделки некой темной сущности, которая поселялась в крови человека и заставляла его так неподобающе преподносить себя. Поэтому они периодически «очищались» кровопусканием, вырезая на ногах, руках, спине символы своего клана.        У каждого клана был свой вид растения или животного, которое чаще всего произрастало или пробегало на его территории, и аборигены принимали это за дар свыше, считая что именно это послано им создателем и наделено его любовью. И вырезать символы на своей коже, считалось ритуалом поклонения, приближения себя к прародителю. Так они показывали свои чувства, а взамен верности получали защиту.        Также в том фолианте упоминалось, что чем меньше шрамов появлялось на теле человека, тем сильнее он духовно, раз может противостоять силе зла и тем здоровее будут его потомки. Поэтому следующих старейшин выбирали не по родителям, а по чистоте и непорочности кожи.        Вэй Ин не сильно ударялся в вероисповедание, желая просто опробовать их способ.        Он, как и всегда, запирался ночью в комнате, без фанатизма вырезая кинжалом лотосы на уже изрезанных предплечьях. Он честно пытался понять принцип того, как физическая боль должна была заглушать душевную и избавлять от чувств. Он резал поверхностно и красиво, он вгонял лезвие глубоко и рвано терзал кожу, в порывах неподконтрольных чувств уподобляясь диким зверям, умерщвляющим добычу.        Вэй Ин предположил, что истина в месте, и попытался вырезать лотос под ключицей, где в прошлой жизни был ожог от тавра, чуть ближе к сердцу, вроде подобная строчка попадалась в рукописи. И он вырезал этот самый большой из всего гербария цветок кропотливо, не торопясь, до посинения прорабатывая одно и тоже место, пока перед глазами все не плыло от внезапно появившихся слёз.        Три ночи подряд он вырезал этот лотос. Давал день, на то чтобы место немного зажило, и проявились более четкие контуры и вновь вдавливал в них холодное лезвие, повторяя весь путь от начала и до конца, чтобы цветок проник как можно глубже. Может это поможет?        Вэй Ин чувствовал боль. Физическую боль. Ощущал жжение в ранах, горячую кровь стекающую с рук, с груди на живот, на пол, и он терялся в этом. Да это боль отвлекала, но никак не заглушала и не убирала душевную. Это скорее временное средство с ней справиться. И возможно Вэй Ин вернётся к нему, когда будет чувствовать себя слишком плохо, слишком разбито, когда нужно будет чуть сбавить внутренние терзания, чтобы пусть и не справиться с ними, но хотя бы пережить. А пока этот способ откладывается в долгий ящик.        Но этим вечером он решил попробовать ещё один способ, который абсолютно спонтанно залетел в охлажденную голову, когда Вэй Ин в очередную ночь предпочёл сну сидение на крыше и любование сначала луной и звёздами, потом восходящим солнцем.        Сегодня он буквально сбежал из своей комнаты, не успев накинуть ни мантии, ни обуви, взбираясь на чёрную черепицу в одних нижних одеждах. Его опять накрыл «приступ». Вэй Ину просто нужен был глоток воздуха, иначе бы он снова разодрал горло ногтями, а оно едва успело зажить после предыдущего кошмара.        Но стоило ему просидеть до полного обморожения конечностей на крыше и увидеть, как яркий рубин солнца восстаёт из-за кромки леса, его сознание прошибло острое чувство чего-то отдалённо знакомого, будто где-то он уже видел нечто подобное.        Кровавое солнце, чернеющий горизонт, холод в ногах и свежий утренний воздух.        В ту ночь, когда лодка вплывала во владения Гу Су, он видел точно такой же рассвет. И Вэй Ин вспомнил то чувство умиротворения, которое настигло его в путешествии, а мозг быстро придумал, как можно воскресить это ощущение, создав похожую атмосферу.        Потому, когда солнце уже клонилось к закату, Вэй Ин тенью растворился в опускающихся на горы вечерних перьях тумана. И сейчас любовался горящим небосклоном, восседая на нагретых солнцем камнях, свесив ноги в ледяные воды источника, и просто старался расслабиться и не думать ни о чем. Может немного пожаловаться в душе на холодную воду, но не более.        Прикрыв глаза и полностью погрузившись в свои мысли, он не сразу заслышал ещё одного посетителя медитационных вод. Вэй Ин специально примостился в дальнем углу источника, который скрывала пышная растительность, потому этот неожиданный компаньон был не в курсе своего не одиночества. Вэй Ин сидел в одних лишь чёрных нижних одеждах, ведь не ожидал, что какому-то храбрецу придёт в голову идея искупаться в ледяных водах в такое время. Из-под края рукавов выглядывали ровные слои белоснежных бинтов, которые обычно скрывали тканевые наручи, что Вэй Ин неизменно снимал, пребывая в одиночестве.        Спешно замаскировав свои запястья, Вэй Ин решил было притаиться в своём углу и не обращать внимания на внезапного соседа, но врожденное любопытство подстегнуло его разузнать имя того человека, что решил практически перед самым отбоем погрузиться в воды растаявшего ледника. Стоило ему отвести ветку куста, как взгляд тут же наткнулся на красивый рельефный пресс, который немного напрягся из-за слишком холодной температуры воды, а когда серые глаза скользнули чуть вверх, то в их поле зрения попало нефритовое, невозмутимое лицо Лань Чжаня, не дальше чем на расстоянии вытянутой руки от его собственной физиономии.        Испугавшись такой короткой дистанции, Вэй Ин не удержал равновесие и с громким шлепком рухнул с хранящих солнечной тепло камней в ледяную воду. Даже вскрикнуть не успел, как уже топориком пошёл на дно. Паника уже чуть слышно завозилась в душе нарушителя спокойствия, угрожая выдать тщательно оберегаемый даже от семьи секрет, но что-то крепко схватило несчастного за воротник и рывком вытащило из воды. Вэй Ин, что успел за несколько секунд наглотаться воды, зашёлся в сильном кашле, опираясь руками о камни, на которых совсем недавно спокойно сидел и забот не знал.        Вот так всегда, как взыграет в его душе любопытство, так и помашет на прощание ручкой всякая гармония. Вэй Ин, отплевавшись от воды, развернулся к безмятежному Лань Чжаню, который не выказал и капли удивления, рассматривая свалившегося на его многострадальную голову подростка.        — С-Спасибо. — ответил Вэй Ин, у которого от холода зуб на зуб не попадал. — Мгм. — без энтузиазма кивнул Лань Чжань.        Подумать только. С того случая с флейтой они не виделись целую неделю, как будто молодой господин Лань намеренно избегал Вэй Ина, а сейчас стоит себе по пояс голый будто ничего и не было.        — А… эм… Лань Чжань… — пытался что-то сказать Вэй Ин, но как назло в голове повисла звенящая пустота.        Вэй Ин только и мог, что смотреть на нефритовую статую перед собой, которая поначалу спокойно и решительно подняла руку, но та, дрогнув, зависла в паре цуней от шеи озябшего подростка, а после и вовсе бессильно опустилась.        — Бинты. — холодно сказал Лань Чжань. — Ч-Что? — на рефлексах потянул руку к шее Вэй Ин, ощупывая толстый слой бинтов, который уже не так плотно прилегал к коже и был готов вот-вот распуститься.        Уже в привычном жесте Вэй Ин завёл руки назад, в два движения возвращая ткань в прежнее состояние, правда при падении она полностью промокла и отяжелела, от чего теперь ощущалось легкое поддушивание.        — С-Спасибо, Л-Лань Чжань! — попытался улыбнуться Вэй Ин, но он едва ли мог языком ворочать от жуткого холода.        И вот как Лань Чжань стоит тут весь из себя такой голый и красивый и не мёрзнет! Ну точно ледышка на родине!        — Мгм. — просто принял благодарность Лань Чжань, скептически оглядывая подростка перед собой, — Тебе лучше вылезти. — Хах. Да брось! Я же вырос в Пристани Лотоса! Знал бы ты, как часто я там проваливался под лёд и даже не болел после этого! — самодовольно объявил Вэй Ин, приспосабливаясь к температуре воды.        Чтобы победить противника, нужно понять ход его мыслей… Думай как водичка, будь водичкой!        Лань Чжань открыл рот, будто хотел что-то спросить, но быстро закрыл его, а янтарные глаза неотрывно смотрели на белые повязки на шее. Тут и без слов все было понятно. С его стороны было бы невежливо спрашивать в открытую об этих неизменных украшениях на юношеской шее, но червячок любопытства от этого никуда не уходил и подначивал Лань Чжаня озвучить вопрос.        — Что ты здесь делаешь? — спросил абсолютно бесцветным голосом Лань Чжань. — Я слышал, что холодные воды должны усмирять пламя в сердце, ииии… Я знал, что встречу здесь тебя! — возвращая на лицо маску жизнерадостного дурачка ответил Вэй Ин. — Как? — всего на секунду дрогнули брови Лань Чжаня, а глаза, наконец, оторвались от бинтов на шее. — Ты забыл? Я — предсказатель!        Вэй Ин ловко завёл руки назад с текучей грацией, помни — будь как водичка, уселся на камни, оставляя в воде только ноги. Лань Чжань одарил собеседника каким-то скептическим взглядом.        — Неудивительно, что ты не веришь в мой дар. Вообще-то в него почти никто не верит, только семья. Хочешь знать, для чего я пришёл встретиться с тобой? — приподнял одну бровь Вэй Ин, с легкостью выдерживая янтарный взгляд. — Зачем ты пришёл? — выделяя каждое слово, спросил Лань Чжань. — Да так хотел спросить… — нарочито медленно отвечал Вэй Ин, скрещивая руки на груди, — Ты специально целую неделю избегал меня? — Это не так. — холодно ответил Лань Чжань, но упорно продолжал стоять напротив Вэй Ина к вящему удивлению последнего. — Да брось! Мы могли по несколько раз на дню столкнуться в коридоре! А я тебя целую неделю не видел! — обиженно надул губки Вэй Ин, перенося вес своего тела на руки, расположенные между разведённых ног, приближая свое лицо к абсолютно спокойному нефритовому профилю.        Лань Чжань ничего не ответил, неотрывно наблюдая за притворно расстроившимся адептом, чей равнодушный серый взгляд долгие недели не выходил из головы благородного нефрита. Он хотел было продолжить отнекиваться, но Вэй Ин указал на свои бинты на шее, и спросил, склонив голову к плечу.        — Лань Чжань? Любопытно?        Тот упорно молчал, прожигая подростка своим невероятно золотым взглядом. Ну, конечно же, ему интересно! Только правила не позволят признать этого.        — Ты так неотрывно смотришь на них, что я подумал, будто тебе хочется спросить, зачем я их ношу? Ну нет, так нет! — состроил из себя саму беззаботность Вэй Ин. — Зачем ты носишь бинты? — всё-таки озвучил вопрос Лань Чжань. — Меня попытались убить, перерезать горло. Но сейчас уже все зажило, кроме шрама, который я пожелал сохранить. — пожал плечами Вэй Ин. — Почему? — переступал через свою праведность Лань Чжань, искренне желая понять причину такого поступка. — Не знаю. Просто на память. Я не знаю, как объяснить… — закусил побледневшую, на самом деле от холода и неверного освещения скрывшегося за горизонтом солнца, губу Вэй Ин, болтая ногой в воде. — Прости. — раздался голос над опущенной головой с тяжёлыми мокрыми прядями. — За что? — искренне удивился Вэй Ин, резко переводя взгляд на Лань Чжаня, по прежнему стоящему между его разведённых ног. — Это было больно вспоминать. Я не должен был спрашивать. — покаянно опустил голову Лань Чжань.        Вэй Ин никогда не умел принимать извинения, тем более от таких благородных людей, как Лань Чжань. Не выдержав всей этой церемониальности, он зачерпнул в руку воды, шутливо обрызгал ей скорбное лицо, которое в отличие от аналогичного случая в прошлой жизни совсем не изменилось от прилетевших капель воды. Прежде Лань Чжань послал бы уничтожающий взгляд и сказал бы: «пошёл прочь!», а сейчас просто поднял янтарные глаза, в которых буквально горел вопрос: «полегчало?»        От такой покорности Вэй Ин не знал, плакать ему или смеяться, неосознанно выбрав второй вариант, прикрывая улыбку рукой, чуть опуская голову. А Лань Чжань так и стоял перед ним, прозрачные капли стекали по его носу, щекам, подбородку, но он даже и не думал вытирать их, замечая, наконец, на бледных губах искреннюю улыбку, которая давно не озаряла этот мир. И слабенький огонёк в серых глазах, который смягчил взрослые черты в юношеском лице. А сердце грела мысль, что он стал причиной этого изменения. Лань Чжань упорный, и ничто не сможет остановить его от своей задумки, какой бы она не была и сколько бы времени не потребовала.        Он хотел было и дальше любоваться на плоды своих трудов, но с тропы, пролегающей вблизи холодного источника, послышался шелест одежд и негромкий разговор.        — Лань Сичэнь, разве вы не говорили, что сегодня вечером будете заняты? — спрашивал невероятно знакомый, но непривычно спокойный голос. — Я закончил свои дела раньше, чем планировал. — ответил второй небезызвестный нам человек.        Вэй Ин от неожиданности даже вздрогнул, через плечо оборачиваясь на приближающиеся голоса. Интересно, куда они направятся дальше? Холодный источник? Библиотека? Тем временем Лань Сичэнь наверняка с улыбкой заговорил.        — Вань Инь, могу ли я задать один волнующий меня долгое время вопрос? — Конечно. — твёрдо ответил собеседник. — …Лотосы на длинных стеблях и вправду вкуснее? — озвучил полнейший бред до жути серьезный голос, от чего Вэй Ин не смог сдержать смешка, закрывая рот рукой. — …Вэй Ин? — как-то обреченно прозвучало вблизи. — Нет, Ванцзи. — растерянно ответил Лань Сичэнь. — Ну значит Вэй Ин. От кого ещё ваш брат мог услышать подобную ересь! — Значит жареные арбузные корки… — Дай небожитель терпения, ну конечно! — против правил послал свой клич раненого животного в небо Цзян Чэн, сразу же исправляясь, — Простите, Лань Сичэнь.        Вэй Ин честно пытался сдерживаться, но воспоминание о великом Юнь Мэнском деликатесе — жареных арбузных корках, добило его, вызывая неконтролируемые вырывающиеся из плотно закрытого двумя руками рта смешки. Лань Чжань смотрел на дрожащего от сдерживаемого неимоверными усилиями гогота Вэй Ина и подавлял зародившееся острое желание сбросить горе-шутника обратно в холодные воды, чтобы остудить эту взбалмошную голову, которая просто обожает нести околесицу, а потом вот так посмеиваться над несчастными жертвами своего розыгрыша.        — Не стоит. Не нужно вести себя со мной столь официально. — послышался в опасной близости невозмутимый голос. — Почему? — послышалось искреннее удивление в голосе, от чего даже Вэй Ин перестал смеяться, прислушиваясь. — Ну как? Мы же приятели. — прозвучал совсем уж неожиданный ответ, угрожающий искупать Вэй Ина во второй раз. — …А-а братья у нас действительно друг друга стоят! Хах! — слишком неловко ответил Цзян Чэн; неужели засмущался?        Лань Чжань до этого покорно стоял на месте, не издавая ни звука, нарушая какое-то там правило, что запрещало вот так подслушивать чужие разговоры, укротил свое чувство справедливости, когда Цзян Чэн нарушил тишину своим криком, но когда Лань Сичэнь начал обсуждать младшего брата за его же спиной, он не выдержал. Лань Чжань уже собирался открыть рот и раскрыть свое присутствие, но Вэй Ин не позволил. Точнее, он внаглую накрыл своей рукой рот Лань Чжаня, вторую положив при этом на его затылок, чтобы тот не смог сбежать, и для надежности закинул свои болтающиеся в воде ноги на крепкую талию, притягивая неуспевшего среагировать парня в своеобразные объятия.        Все произошло за долю секунды, так что когда Лань Чжань почувствовал мощные ноги, что надавили на его поясницу, он не удержал равновесия и не упал на Вэй Ина только благодаря тому, что успел опереться руками по обе стороны от бёдер наглеца. Они были примерно одного роста, но на деле у Вэй Ина ноги были немного длиннее верхней части тела, поэтому сейчас Лань Чжань буквально нависал над ним. А тот заключил окаменевшего нефрита в железные тиски, а их лица разделяла лишь рука, что плотно закрывала рот жертвы.        Они так и простояли, не шевелясь. Вэй Ин не двигался, потому что полностью контролировал юношу в своих объятиях, боясь, что тот в любой момент попробует дернуться и высвободиться из его щупалец. Лань Чжань застыл божественной статуей, потому что был в шоке от учинённого бесстыдства! С ним, с благородным нефритом, величайшей гордостью клана ещё никогда и никто так похабно не обращался! На него то дышали с осторожностью, а тут такое, такое, неописуемое! Слов нет!        Когда два голоса окончательно затихли вдали, закончилась и самая ужасная пытка второго молодого господина Лань. Тогда Вэй Ин плавно убрал руки с головы и ноги с талии, на которой они так замечательно устроились.        Стоило Лань Чжаню «вырваться», как Вэй Ин и рта раскрыть не успел, услышав знакомое.        — Убожество!        «Ну черт тебя дери, Лань Чжань, такой момент коту под хвост! А ведь даже не дрогнул в моих объятиях! А сейчас решил обесчещенную девушку из себя построить?!» Веселился Вэй Ин, на секунду ловя жутко красные уши приятеля, которые быстро скрылись за послушными чёрными прядями. «Так вот куда нужно смотреть! Ну Лань Чжань! Какие у тебя есть еще слабые места!»        — Эх Лань Чжань, ничего то ты не понимаешь! Ты чуть не разрушил дружескую идиллию, а я просто не дал тебе совершить эту ошибку! — обиженно засопел Вэй Ин, глядя на благородного мужа, которого чуть ли не трясло после подобной наглости. — Пошёл прочь! — прогрохотал в ответ Лань Чжань, отворачиваясь от приглашённого адепта. — Ну Лань Чжань, ну не злись. Будешь злиться, я умру от горя. — театрально завалился на камни Вэй Ин, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу. — Пошёл прочь! — ещё громче скомандовал Лань Чжань, кидая на Вэй Ина двойную порцию «убожество»-взгляда.        Вэй Ин неспешно поднялся и преспокойненько одевался, когда всё-таки не удержался от комментария.        — Почему вы с братом такие разные? Вот он признался, что считает Цзян Чэна приятелем, а от тебя я этого вовек не дождусь! А ведь они видятся меньше нашего! — … — Лань Чжань, а ты не боишься, что я заберу и твою одежду? — пропел Вэй Ин, заставляя «приятеля» все же обернуться на его неотразимую персону. — Вэй Ин! — сквозь зубы выдохнул Лань Чжань, прожигая своим взглядом дыру в нерадивом адепте. — Это будет тебе наказанием за то, что избегал меня целую неделю! — выкрикнул Вэй Ин и, заливисто смеясь, убежал с места преступления с чужой верхней одеждой в загребущих ручонках.        Правда отбывать потом наказание ему ой как не хотелось, и он аккуратно оставил одежду ровной стопкой недалеко от источника. Пусть немного прогуляется, посветит своим ладно сложённым торсом! Впредь это неблагодарное, благородное существо будет знать какое Вэй Ин существо любвеобильное! Правда ему не нужно внимание абсолютно каждого, кого он знает, но скупые слова Лань Чжаня почему-то для него всегда были наиболее ценными.