Достань флейту. Ты же знаешь, что нужно делать. Оглянись вокруг, сколько мертвецов ты сможешь поднять всего двумя нотами и сколько смертей ты сможешь этим предупредить. Я чувствую твой страх. За брата. За приемного отца. Ты же хочешь спасти их? Это единственное желание, что удерживает тебя в этом мире. Так чего ты ждёшь? Спасай их, пока не поздно. Что станет с тобой, если ты опять допустишь ошибку? Если орден Вэнь сегодня победит, что ты будешь делать дальше? Как ты, жалкое отребье, брошенное собственными родителями, посмотришь в глаза Янь Ли и Мадам Юй? Что они будут чувствовать, когда узнают, что смерть их любимых мужчин целиком и полностью твоя вина? Почему выжил ты, а не они? Почему умерли те люди, которых ты поклялся защищать?
Заткнись! Заткнись!! Заткнись!!! В ярости пытался прекратить перепалку в своём собственном сознании порожденных своим же мозгом личностей Вэй Ин, чувствуя как он и его мозг горят от несуществующего разговора, а голова трещит по швам. Он из последних сил цеплялся за существующую в данный момент реальность с забивающим нос запахом крови и мечущимися целями перед расфокусированным взглядом. Вэй Ин должен был пробиться к общей гостиной ордена Гу Су Лань, потому что у Лань Чжаня нет сил, чтобы не то что дать отпор, а даже меч поднять он не сможет. Поэтому Вэй Ин делал все, на что был способен, чтобы обезопасить дорогу для товарища, который наверняка бросится искать свою семью. Не так уж сильно разнятся их желания. Не щадя себя, Вэй Ин бросался в самое пекло, при этом необходимо было держаться в тени, корча из себя призрака справедливости, карающего неверных осквернителей отбросившей мирские заботы обители. Он самозабвенно летел по коридорам, перепрыгивал пропасти между крышами уцелевших и полыхающих неподконтрольным огнём зданий, вновь ощущая себя героем Аннигиляции Солнца, так мало отличий он находил в сегодняшнем сражении. С верным мечом в твёрдой руке, который по леденящим душу догадкам, стал ещё более отзывчивым, чем был до того, как Вэй Ин рассек им собственное горло, омыв звонко скрещивающееся лезвие горячей кровью, полнившуюся его духовной силы. И недрогнувшей рукой Вэй Ин отнимал жизни псов клана Вэнь, без раздумий и страха бросаясь в огонь, продираясь сквозь тернии вражеских орудий к брату, что сражается где-то там вдалеке, только и ожидая возвращения надежного плеча, что позволит ему взять секундный перерыв и, воспрянув духом, вновь кинуться в атаку, зная, что спина его отныне прикрыта, щитом, который никогда не подведёт и не расколется даже под градом стрел, закрывающими само небо. И наконец, Вэй Ин, обильно залив кровью врагов свои одежды, нашёл Цзян Чэна, танцующего свой неповторимый танец смерти, оттеснённого с тренировочного поля, дальше, в тень навеса внешнего коридора. Он защищал небольшую группу бившихся не на жизнь, а насмерть заклинателей, отступавших в класс, в котором, казалось бы, ещё совсем недавно Вэй Ин беззаботно перебрасывался записками с Хуай Саном и слушал очередную лекцию старикашки. В комнату с мощными деревянными дверями, за которыми можно было надежно укрыться и накрепко забаррикадироваться, что во век не вытащишь. Похоже таков и был план отхода, по тому как стремительно бросились адепты ордена Лань, услышав команду кого-то из старейшин. Вэй Ин хотел было броситься за ними, но понимал, стоит ему укрыться в классе, и он сам отрежет все пути к спасению, а заклинатели ордена Вэнь просто-напросто подожгут здание и укрывшихся в нем людей. Ни сам он не хотел быть сожженным заживо и участи такой для брата не желал, потому терпеливо выждал, когда захлопнуться тяжёлые створки дверей, как будто созданные для того, чтобы выдержать подобной силы осаду. По примерным подсчетам Вэй Ин мог сказать, что перед ним на тренировочном поле простирались остатки отряда нападения, учитывая количества умерщвлённых заклинателей по пути сюда. Хоть они и разбрелись по огромной площади, их набралось бы с натяжкой где-то сотню. Припомнив число убитых им Вэней в одном столкновении во время Аннигиляции Солнца, Вэй Ин с усмешкой заметил, что будущее дело для него на два притопа три прихлопа, даже руки чистенькими останутся, хотя кровь уже перебралась с локтя на ноющие от усталости плечи. Здраво рассудив свои нынешние силы в юном теле и определив их внушительное количество, оставшееся даже после того с каким трудом Вэй Ину удалось пробиться на его позицию на крыше трещавшего в задорном огне здания, на котором нельзя было больше оставаться ибо крыша давно воспламенилась под дрожащими от усталости ногами, угрожая в следующую секунду обвалиться и погрести под раскалёнными углями нашего Вэй Ина. Сделав пару глубоких вдохов, Вэй Ин, наконец, вернул себе боевой настрой, наперёд определив каждое своё действие. Он справится. Он должен. В этой жизни он не мог допустить ошибку. Даже маленькую. Любая была непростительна. Покрепче стиснув рукой Суй Бянь, Вэй Ин шагнул с крыши в рассчитанную до взмаха ресниц неизвестность, первым же ударом уничтожая двух не успевших отреагировать на выросшую перед глазами тень адептов с белыми рукавами расшитыми алым солнцем. Пусть тело и дрожало, угрожая подвести в самый важный момент, но мысли были ясны, а цели четкими как никогда. Начисто протертые стеклянные серые глаза безошибочно выцепляли следующую жертву и ровный кусок земли, лишенный крови и каких-либо помех, за которые можно было зацепиться и растянуться на земле, приговаривая себя к мгновенной казни. Но Вэй Ин действовал как никогда слаженно, без сомнений, без запинок, зная, ради чего он совершает каждый последующий взмах меча и каждый выпад практически негнущимися ногами. Вэй Ин дышал часто, и чувствовалось это до одури странно и смутно знакомо. А когда сознание более обстоятельно подошло к внезапно возникшему вопросу, он понял, что это сигнал от неверного организма, который вот-вот готов удариться в приступ. Прямо сейчас, когда сражение в самом разгаре, когда никто не прикроет его спину, ведь это он вызвался всех спасать, а не наоборот. Казалось, воздух перестал существовать, а лёгкие жгло от режущих, несуществующих потоков кислорода, которые обугливали лёгкие, подобно пламени, объявшему большую часть ордена Лань. Какая ирония. Рубить псов Вэнь направо и налево и пасть жертвой собственного тела, решившего сыграть злую шутку со своим и без того ослабшим хозяином, который чувствовал, что победа уже близка, только руку протяни, хотя на него злобного поглядывали ещё с пол сотни враждебных глаз. Нет, все ещё впереди, а Вэй Ин готов хоть сейчас рухнуть на колени и выхаркать свои лёгкие, буквально купающиеся в собственной крови. Почему так не вовремя? За что тело его наказывает? Что это за предательство? Секундное упущение, непростительная слабость и Вэй Ин сломался, как подкошенный рухнул наземь, сдергивая с лица маску из бинтов выплевывая застоявшуюся кровь, опустошая лёгкие. Краем глаза Вэй Ин уловил вспышку направленного на него меча, на рефлексах отводя удар Суй Бянем, потерявшего значительную часть своего неугасаемого прежде сияния. Впервые за сегодняшнюю ночь Вэй Ин ощутил липкий, не сравнимый ни с чем до этого страх за свою жизнь. Осознание неизбежного обухом ударило по голове. Это его последние секунды жизни. Когда он пытался покончить с собой, он, пожалуй, не осознавал этого так ярко и так четко, как сейчас. Тогда это почему-то казалось далеким наваждением, а сейчас это была фактически ощутимая мысль. Вэй Ин не пытался отвести второй обрушившийся на него удар, потому что просто оцепенел от сверкнувшей ослепительной молнией мысли, не в силах пошевелиться. Он разом лишился всех своих чувств, теряя возможность контролировать даже мизинец, уже чувствуя себя побеждённым, убитым, бездыханным трупом, одним из сотни распростертых на тренировочном поле, безропотно принявшего удар в сердце. Но черта с два ему позволят так глупо умереть! Не для того высшие силы возвращали его, давали второй шанс на жизнь, чтобы он оказался растраченным подобным образом. Вспышка ярче лунного луча отвела удар от остановившегося сердца, раскрошив адепта на салат, направляя рукоять меча прямо в грудь, взбудораженной, выведенной из равновесия затянувшимся сражением, в солнечное сплетение, горящее огнём от саднящих лёгких и бушующей светлой энергии. От болезненного тычка в грудину Вэй Ин всплыл на поверхность, робко выглядывая из-за завесы рассыпавшихся по плечам волос, не скреплённых более разрезанной безымянным мечом алой лентой. Это был меч основателя ордена Юнь Мэн Цзян! Меч, преданный одному лишь хозяину! По собственной воле тот разрушил огромную кипу сдерживающих талисманов и примчался из самой Пристани Лотоса, чтобы спасти своего непутевого хозяина от верной смерти, на которую тот пошёл, не отдавая себе в этом отчета. Резная рукоять настойчиво таранила грудь Вэй Ина, с каждый отзывающимся всполохами энергии во всем теле ударом возвращая убежавшее сознание в по-прежнему сидевшее на земле тело, умоляя взять меч и вновь идти в бой. Нанести удар первым, пока адепты ещё не очнулись от шока не в силах принять увиденное. Никогда прежде никому не доводилось видеть столь преданные мечи, тем более в количестве двух у одного заклинателя. Лань Чжань, забыв о преисподней, что разверзлась на землях безмятежности его родного ордена, о собственных истратившихся до последней искорки духовных силах, о Би Чэне, валяющимся неизвестно где, бежал, не чувствуя земли под ногами, плюнув на все правила с высокой колокольни, парил размашистыми шагами над уже далеко не белыми каменными дорожками, крепко сжимая меч отца, которого он так и не нашёл среди трупов в общей гостиной. И в данный момент он, сам того не замечая, подкармливал ненасытную надежду на лучший исход, нигде не находя сломанное тело родителя. Когда до общей гостиной стали долетать звуки далекого сражения, Лань Чжань, как ошпаренный, побежал на крики, ругательства вперемешку со звоном мечей, потому что там ещё остались его люди, там же может быть и брат, и отец, и дядя. Но что-то было странным в той какофонии звуков, которая больно била по ушам с обострённым слухом. Обычно при столкновении нескольких заклинателей с каждой стороны, удары не имеют чёткого ритма, наслаиваются друг на друга, перебивают друг друга, а здесь они подчинялись строгой системе, как будто… Он один сражается против собравшихся на поле заклинателей ордена Вэнь. Вэй Ин жил лишь одним желанием — защищать свою семью, отдавая этой святой миссии всего себя, не выставляя этого напоказ. Это — причина жить. Это — причина умереть. Лань Чжань видел, как на грудь коленопреклоненной жертвы направили меч, и не знал, что делать, в его-то состоянии, когда вот-вот обессилеешь настолько, что и сознание удержать в теле не сможешь. Но он чувствовал острую необходимость сделать хоть что-нибудь, что угодно, даже если это станет последней секундой его жизни, он не мог опять остаться в стороне, как он сделал с павшими в общей гостиной старейшинами. Плевать на все! Он ничем не лучше других заклинателей, отдавших свою жизнь для защиты тех, кто выжил. И он уже был готов, поднимая меч отца, ринуться в последнюю атаку, отбить смертельный удар, загородить своим телом от второго меча неприятеля, но спасти жизнь собрату... когда он сам себя спас. Точнее невероятно яркая белая вспышка, ослепившая своим божественным сиянием всех заклинателей ордена Вэнь, настолько мощная, что даже Лань Чжаню пришлось прикрыть рукой глаза, которые будто посмотрели на палящее солнце в знойный день, только в сто крат увеличенное и ещё более беспощадное. Это было зрелище достойное называться вознесением небожителя. По нему просто обязаны были написать тысячи картин и сделать сотни фресок и разместить везде, где только можно, чтобы каждый мог вознести до небес великолепие нового бессмертного чиновника, в чёрных одеждах, с закрытым волосами лицом и двумя мечами в омытых кровью руках, которые отказываются повиноваться телу, но едины с ним в желании идти до конца. Лань Чжань вздрогнул всем телом, узнав его. Та самая тень, ловкий призрак мутного наваждения, что спас его у библиотеки. Так это он сражался здесь. Пока Лань Чжань боялся и переживал, трясся как осиновый лист на ветру в общей гостиной, этот злобный, воинственный дух делал его работу, защищал его орден, хотя едва ли сам принадлежал к нему. Кто же ты такой? Что тобой движет? И все стихло. Пал последний заклинатель, пронзённый артефактом, которым не может обладать никто из жителей Поднебесной, с глухим стуком упав на заваленную телами площадь. Для Лань Чжаня это стало оплеухой, прилетевшей из реального мира, вернувшей затуманенное сожалением сознание. Ему сделалось дурно. От количества крови, щедро оросившей белый булыжник, от ее нескончаемого запаха, который вплёлся в запах гари, настойчиво пробиравшись и намертво въевшись в лёгкие. И над всем этим ужасом, возвышался посланный небесами спаситель. Сам нехило искупавшийся в крови, держащий по мечу в каждой руке, чёрные волосы играли серебром в свете робкой луны, показавшейся из-за непролазных туч, смущённой девицей оглядывая темную фигуру, создавая для неё ореол божественного сияния. Лань Чжань никогда не видел ничего более прекрасного, несмотря на тот ужас, в котором это великолепие было порождено, все меркло под лучами несравненного величия. Непонятно отчего, то ли от внутреннего трепета, то ли от внезапно облегчения, чёткого осознания, что все наконец закончилось, Лань Чжань готов был пасть на колени, но двери класса с решительным грохотом отворились, и из темноты вылетела ещё одна тень, недвижно застывшая в созерцании своего брата.Часть 30
21 мая 2020 г. в 08:34
Вэй Ин продолжал набирать скорость, все быстрее отдаляясь от резиденции ордена Лань, и его беспокойное сознание никак не покидала мысль чего-то неправильного, будто так не должно быть. В последний раз он позволил себе оглянуться на чернеющие вдалеке горы, в которых остался Цзян Фэн Мянь, желая ещё пообщаться с главой ордена Лань, и всеми правдами и неправдами всё-таки переманить его на сторону борьбы против зла, а не подчинения и потворства несправедливости.
Но перед глазами Вэй Ина разгорался пожар, охвативший весь горизонт, точно горела столица небожителей высоко в небе, когда языки пламени стремятся в бескрайнюю высь, а осколки их горящих дворцов раскалёнными красными шарами падают на не подозревающую об угрозе землю. Цзян Чэн летел на одном уровне с братом, потому затормозил одновременно с ним, предчувствовав зарождение тревожного чувства от того болезненного взгляда, которым Вэй Ин смотрел на оставшийся далеко за спиной орден, и уже через секунду в фиалковых глазах плескался аналогичный океан ужаса перед увиденной пышущей опасностью, обдающей жаром картины.
Братья, не сговариваясь, сорвались с места, на всех парах летя в горящий заревом орден, в котором перед их отлетом все было в порядке, но изменилось буквально в жалкий час, что их не было. Так быстро, так стремительно может упасть небо, разверзнуться бездна ада, выпуская полчища голодных демонов, разрушая всякие надежды на восстановление мира до прежнего уровня. Вэй Ина охватила паника, угрожающая немилосердной рукой сжать внутренние органы, безжалостно перекрыть подачу воздуха в лёгкие, и тогда плакали все надежды на успешное возвращение братьев в орден, и едва ли в таком состоянии они смогут дать достойный отпор.
Нельзя было самому себе ставить палки в колёса, сейчас у них не было права на ошибку. Они ступают на тонкий лёд, что пойдёт трещинами под одним неверным шагом и утянет на дно обоих братьев, независимо оттого, кто допустил оплошность. Вэй Ин запретил себе что-либо чувствовать, он не знает, что это такое. Он — Старейшина Илин, бессердечный, без намёка на душу и чувства существо, созданное с единственной лишь целью — убивать. По старой привычке рука его потянулась к нефритовой флейте за поясом, но Вэй Ин, уличив себя в подобном бессознательном действии, схватил свою же руку, до боли и цветных пятен перед глазами сжимая предплечье, применяя все свои силы на то, чтобы заставить свои шрамы гореть огнем.
Боль не раз его отрезвляла в критические моменты, возвращая холодность рассудка и критичность мышления. Нужно придумать план, как им действовать на территории горящего, захваченного неприятелями ордена, чтобы не попасться на глаза псам клана Вэнь и не навлечь беду на орден Юнь Мэн Цзян. Они уже допустили ошибку, позволив усыпить свою бдительность, за что сейчас расплачиваются Облачные Глубины, «отчищаясь» в огне праведного пламени.
— Цзян Чэн, постой! Нельзя необдуманно бросаться в пекло! — повалил брыкающегося брата на землю Вэй Ин, крепко удерживая изрыгающего проклятья Цзян Чэна, буквально вжимая его в землю в небольшом пролеске близь входа в орден.
— Отпусти! Мы должны найти отца! — иногда рождал здравое предложение Цзян Чэн, но как бы Вэй Ин не разделял его желания и беспокойства, сейчас перед ним не тот брат, которого он знал.
— Мы найдём, слышишь, найдём! Только успокойся для начала! — просил брата Вэй Ин, понимая как мало у них времени, столь драгоценного, которое нельзя растрачивать на подобные разговоры, которые не возымеют никакого действия.
— Да кто ты, мать твою, такой!? А!? Сын слуги, вот чей ты выродок!
Чувства лишь отвлекают и туманят рассудок. Вэй Ин может их контролировать или хотя бы делать вид, что способен на что-то подобное, а Цзян Чэн — нет. Он потакает им, идёт на поводу, точно собачка следует за хозяином, знающая лишь безропотное подчинение. Видит всевышний, Вэй Ин не хотел доводить до подобного, более чем ощутимо врезав брату в скулу, останавливая все попытки бегства и гневные выкрики, которые Цзян Чэн не щадил на все лады проклиная своего чертова брата, что на зло всем не смог умереть, хотя дважды пытался.
— Цзян Чэн, соберись! Давай же приди в себя! — гаркнул в застывшее с гримасой лютой ненависти лицо Вэй Ин.
— Ты меня ударил. Хах. Ты. Как ты посмел, сукин ты сын!
Взревел раненым медведем Цзян Чэн, не улавливая значение долетавших до него слов, за что получил удар по второй скуле, потом ещё один, рассекший тонкую раскрасневшуюся от ударов и невыразимой злости кожу.
— Вань Инь! Нельзя сейчас поддаваться панике! Мы должны остановить псов клана Вэнь! — напомнил о святой цели их прибытия Вэй Ин, улавливая отзывчивый взгляд темно-фиолетовых, практически чёрных глаз.
— Верно! Накажем этих псов, чтобы не лаяли на чужой забор! — направляя всю свою злость на ещё один ненавистный объект в своей жизни, Цзян Чэн, наконец, не пытался выкарабкаться из-под брата, покорно принимая тяжесть его тела.
— Хорошо. — тяжело выдохнул Вэй Ин, понимая, что ничего ещё не кончилось, — Нам надо скрыть свои личности и разделиться. Я пойду к библиотеке, к Лань Чжаню, ты отыщешь главу ордена Лань, с ним вероятнее всего ты найдёшь и отца.
— Как нам скрыть свои лица? А мечи? — закидывая брата вопросами, Цзян Чэн убеждал его в своей воскресшей способности здраво мыслить, правда нотки нетерпения выдавали не до конца схлынувшую с души панику.
— Сбросим верхние одежды, они слишком приметные, и я смотаю бинты с рук, ими прикроем лицо. А мечи... Придётся бросить здесь ножны, старайся двигаться как можно более незаметно и держись в тени, тогда меч будет сложнее разглядеть.
Быстро избавляясь от чёрных с алыми всполохами одеяний и сдергивая с предплечий наручи, чтобы поскорее добраться до бинтов, предлагал решение проблемы Вэй Ин, параллельно с этим действовал согласно полученным указаниям и Цзян Чэн. Чему брат был несказанно рад, потому что больше никаких маломальски адекватных идей, как подавить зарождающуюся истерику Вэй Ин не знал, а бить брата ему совершенно не хотелось. И всё-таки, как бы Цзян Чэн не бранился, он всегда в первую очередь ищет поддержки у своего брата, всегда полагаясь на него в решение любой проблемы.
— Не пойдёт. — голосом, не терпящим возражений, объявил Вэй Ин, критично смотря на белоснежные одежды брата.
— Что такое? — отрывисто обронил Цзян Чэн, успевший практически полностью замотать своё лицо.
— Выверни наизнанку и накинь мои верхние одежды, твои слишком приметные. — бросил брату свою мантию Вэй Ин, радуясь, что она не слишком похожа на одежду времён Старейшины Илин, когда алый узор покрывал добрую часть рукавов и подолов.
Расправившись с маскировкой и оставаясь в двух слоях чёрных одежд, братья подобно теням перемахнули через стену и тут же разделились, маленькими перебежками незаметно перемещаясь по территории ордена.
Окольными путями Вэй Ин пробился к библиотеке ордена Гу Су Лань, и едва успевая перевести дух, оценивал ситуацию с крыши пока ещё нетронутого кровожадным пламенем здания. Лань Чжань с растрёпанными волосами, в запятнанном кровью ханьфу, не жалея сил, не отступая ни на шаг, защищал библиотеку от вооруженных адептов ордена Вэнь. Стирал в кровь пальцы о едва живые струны гуциня, готовые вот-вот лопнуть, отыграв последнюю убийственную ноту.
Впервые в сердце Вэй Ина зародилось столь сильное восхищение чьей-либо стойкостью и непоколебимостью решений. Сейчас Лань Чжань казался неотразимо прекрасным в своей вымученной позе, но упорно продолжающий стоять с ровной спиной и широко разведёнными плечами, не сгибаясь под сыплющимися градом ударами. Он выглядел таким живым, а сколько чувств плескалось в расплавленной золотистой радужке глаз, что у Вэй Ина перехватывало дыхание, от невиданной доселе воинственной красоты фигуры, всем своим естеством излучающей силу и непокорность.
Хотел бы Вэй Ин хоть капельку быть похожим на него, также стойко выдерживать удары судьбы, но если бы всем была дарована подобная сила, то и войны бы были ужаснее и люди - настойчивее, и кто знает, в какой мир увела бы людей эта дорога. Но ему пришлось оставить свои философские размышления и вернуться в реальность, когда адепты озвучили последнее предупреждение — сдайся или пощады не будет. И ответом им стала последняя сыгранная нота звонче и гораздо мощнее предыдущих, было ясно как день, что Лань Чжань вложил в неё остатки своих духовных сил, и струны не выдержали такого напора, лопаясь в предсмертном стоне.
Выдержавшие атаку адепты ордена Вэнь бросились на теперь безоружного Лань Чжаня, предвкушая легкую победу, но не тут то было. Они не знали, что в этот раз он не один. Вэй Ин подобно бестелесному призраку проскользил между ними, орудуя мечом словно ветром, не обнаруживая себя, скрываясь в тени зданий, чтобы вновь вынырнуть из совершенно другого поворота и повторить предыдущие действия. Даже Лань Чжань и тот не смог разглядеть мутную тень, фантомом исчезающую и появляющуюся из самых несвязанных и непредсказуемых мест.
— Кто ты? — прохрипел осипшим от пропитанного гарью воздуха голосом Лань Чжань, когда тень уничтожила последнего заклинателя ордена Вэнь.
Призрак ничего не ответил, даже не обернулся, также бесшумно и незаметно теряясь в тени чёрных крыш. Лань Чжань хотел было обдумать, воскресить в памяти чёрную знакомую телосложением фигуру, выдвинуть предположение, кому она могла принадлежать, но вместо этого, все ещё чувствуя непосильную тяжесть во всем теле, с растраченными до последней капли духовными силами, он попытался потверже опереться на ватные ноги и, заставляя себя их перемещать, выдвинулся в центр ордена. Он должен был найти отца, брата, дядю, сейчас не время падать без чувств, когда напали на его дом, когда над семьей висит угроза, которую трудно вообразить и ещё труднее принять, когда этот день может стать для них последним.
Даже несмотря на многочисленные практики, бесчестное множество дней, затраченных на медитацию, Лань Чжань не мог повелевать своим телом. Раньше оно беспрекословно подчинялось и всегда удавалось унять пустившееся вскачь сердце, укротить частое, сбивчивое дыхание, призывая каждую клеточку тела к порядку и непоколебимой стабильности. Но сейчас Лань Чжань чувствовал себя чужим в собственном теле, пробираясь по неожиданно пустым коридорам.
Он ожидал встретить сопротивление в виде свирепствующих заклинателей из ордена Вэнь, но на глаза ему ни один не попался, ни раненый, ни обессиленный дезертир, хотя зачем бежать, если победа так близка. Создавалось впечатление, будто кто-то специально расчистил для него дорогу.
Не помня себя от страха, Лань Чжань ворвался в общую гостиную своего ордена, растеряв всю свою хваленную сдержанность и благопристойность от представшего во всей кровавой красе зрелища, которое он так боялся увидеть, но не мог не воображать его на протяжении всего своего пути. Спешил и опоздал, застав лишь разбросанные трупы своих соклановцев. Обезображенные, облачённые в непорочно белые одежды вповалку сваленные в лужи и своей, и чужой крови, с широко распахнутыми глазами, уставившимися на Лань Чжаня немигающим, укоряющим взором.
Почему ты не помог нам? Почему не спас нас? Где ты был, когда убийцы ордена Вэнь пришли по наши души?
Безмолвствующе вопрошали трупы, а Лань Чжань не знал, что им ответить. Раненные в жизненно важные органы, кто-то лежал лицом вниз с выброшенными в сторону руками, за некоторым исключением, у которых не было рук. Здесь развернулось не сражение, это была беспощадная бойня. Орден Вэнь в несколько раз превосходил заклинателей ордена Лань числом, начиная с мирных вроде бы переговоров, они застали старейшин и адептов врасплох, так естественно обнажая мечи, будто это и было их истинной целью визита.
Лань Чжань не мог смотреть в десятки пар стеклянных глаз, в которых не проглядывался и отголосок некогда жившей в теле души, устремлённые на его растерявшую всякую уверенность и непоколебимость персону, что едва ли могла стоять на ногах от усталости и потери сил, всех сил: физических, духовных, душевных.
Почему Лань Чжань так отчетливо чувствовал свою вину за их смерти? Он ведь действовал согласно указаниям старших, так как предписывали ему несколько тысяч правил, защищая наследие ордена, святыню знаний, скопленную десятками поколений до него. Тогда почему он чувствовал неправильность принятого решения? Все его существо, срывая голос, вопило, оставляя в ушах белый шум, что Лань Чжань должен был остаться и сражаться здесь, вместе со старшими. Что проку от того, что он спас библиотеку, если все заклинатели его ордена погибнут? Кому нужны будут эти знания?
Задушив приступ паники на корню, Лань Чжань вспомнил, ради чего он примчался сюда, по какой причине сердце неровным ритмом заходилось в горле, железным молотом колотя по вискам. Его семья. Брат. Отец. Дядя. Они должны быть здесь. Но они ведь не могли так бесславно погибнуть, никем не замеченными, от руки безымянного заклинателя. Они ведь сильнейшие воины своего поколения. Их имена не раз сотрясали Поднебесную. Что это за шутка судьбы, пасть такой непримечательной, обыденной смертью.
Лань Чжань затолкал поглубже свои постыдные чувства, уверенным взглядом ведя по окровавленным телам, отрубленным и валяющимся в отдалении от родных сосудов конечностям, померкшим мечам, к которым больше не поступает духовная энергия от хозяина, выискивая знакомые силуэты, внутренне оборачиваясь струной гуциня, готовой от перенапряжения лопнуть в любой момент. Застывший от холода янтарь вопреки страху души и тревоге сердца критично оглядывал жестокую картину учиненной расправы, не замечая родных глазу тел.
Он искал и не мог найти лица брата или строгие, сухие черты дяди, как не замечал и отрешенные линии умиротворённого профиля отца. Пронесло. Да это было неправильно, так искренне радоваться, что его семье повезло, а десяткам заклинателям, валяющимся у его ног — нет, но Лань Чжань не мог подавить в себе этого рвущегося наружу чувства радости и несравнимого облегчения. Может ещё все обойдётся. Все закончится, как страшный сон забудется поутру, и он воссоединится с семьей.
Только Лань Чжань собирался уйти, как языки пламени отскочили от белоснежной, серебряной рукояти меча, больно ударяя по светлым глазам, в которых немая радость сменилась нескончаемым потоком боли. Этот меч вынимался из ножен всего один раз на памяти Лань Чжаня, но он на всю жизнь запомнил его ровное, яркое, как мгновение назад выпавший снег, сияние, рождающее бесчестное множество солнечных зайчиков в густой траве. Это был меч его отца.
Вэй Ин непомерным усилием воли не позволял эмоциям брать верх, нельзя было туманить свой рассудок и поддаваться на уговоры частички души Старейшины Илин, которая нагло пробиралась через заградительные барьеры сознания, настойчиво нашептывая: