***
Гнев и злость были неотъемлемой частью его мира, нескончаемой силой, что всегда помогала подняться на ноги и продолжать начатое дело, даже если сознание кричало, что оно ему не по плечу, Цзян Чэн никогда не сдавался, упорно доводя начатое до конца. Потому что так всегда делал Вэй Ин, при этом беззаботно показывая миру свою широкую улыбку. Как же он меня достал. И действительно. Для человека, которого распекали с раннего детства за то, что он во всем проигрывал сыну слуги, каждое поражение врезалось в память, выжигалось навечно шипящим клеймом. У Цзян Чэна не было и шанса избежать ежедневных напоминаний своей неполноценности, слабости, несоответствия своей фамилии. Как такое возможно, что он меньший Цзян, чем Вэй, мертвецы его задери, Ин? Прежде, чем Цзян Чэну вручили меч, он получил наставление от матери. Не смей позорить свою фамилию. Тогда Вэй Ин уже пару лет жил с ними под одной крышей, и слухи о нем и отце быстро распространились далеко за Пристанью Лотоса. Цзян Чэн уже не захлебывался слезами после очередной выволочки от матери, которая кричала на него за очередной проигрыш на тренировке, говоря, что ему никогда не стать ровней Вэй Ину, ему никогда не познать девиз ордена, наследником которого он является. С первых же дней Цзян Чэн невзлюбил Вэй Ина, из-за которого из Пристани Лотоса выгнали всех собак, который забрал у него сначала отца, потом сестру, лидерство среди молодых адептов, спокойную жизнь, в которой Цзян Чэн был счастлив. В первую же неделю он возненавидел Вэй Ина, но ещё сильнее он возненавидел себя. И увидев меч основателя ордена в загребущих руках «брата», Цзян Чэн просто озверел, забывая о том, где он находится и что творится вокруг. Весь мир сузился до сверкающего в лунном свете лезвия. Он должен принадлежать мне! Главе ордена Цзян! Я — Цзян! Вэй Ин — нет! В тот короткий миг, казалось, Цзян Чэн вспомнил все прошлые слова матери. Все ее упрёки и нарекания. Почему-то они все вдруг стали такими правдивыми, отчего каждое слово обращалось стрелой, больно пронзавшей сердце юноши, отчего сознание слепло от всепоглощающей боли и несравнимых ни с чем прежде страданий. Впервые за всю жизнь Цзян Чэн так пылко захотел последовать примеру брата и покинуть этот мир, чтобы не чувствовать… просто не чувствовать то, что не поддаётся описанию. Правда меч сейчас был занят доставкой активно проклинающего весь жестокий мир и всех его бессердечных обитателей Цзян Чэна, потому сейчас не представлялось возможности свести счёты с жизнью, а когда вымотанный в край он доберётся до Пристани Лотоса, то и храбрости и желания заметно поубавится. Проще обвинить кого-то другого, неважно кого: знакомого или чужого, виноватого или невиновного, когда сердце обливается кровью, а душа поглощена виной и отчаянием, человек будет искать спасение в отрицании и самообмане. Инстинкт самосохранения не позволит взять ответственность за свои поступки, сознание в срочном порядке будет искать неопровержимые доказательства вины другого человека, спасая хозяина от самобичевания. Верно ведь? Это Вэй Ин виноват в той боли, что сейчас терзает Цзян Чэна и Лань Сичэня. Ведь если бы он был чуточку расторопнее, то глава ордена Лань был бы жив. Это он свалил все обязанности на плечи Цзян Чэна, а сам, не обременённый какими-то великими целями, праздно жил тихие годы, будто забыв о прошлом. Веселился, не спал ночами, после чего ходил с пугающе красными глазами, точно заплаканными, и темно-фиолетовыми синяками, распивал вино, а потом дрых до обеда, что не растолкаешь. Зачем ему тренировки, если он взрослый? И не вдолбишь в эту упрямую голову, что взрослый Вэй Ин лишь в душе и может каким-то уголком в сознании, но тело его принадлежит подростку, которому нужно тренироваться и развивать с лихвой подаренные природой способности. Вэй Ин открыто заявлял о своём равнодушии ко всему. Пустой взгляд, пренебрежение обязанностями, за весь год Цзян Чэн ни разу не слушал из уст брата хоть слово волнения о будущем. Вэй Ин вообще походил на человека, у которого жизнь течёт отдельно от него, и он ни в малейшей степени не волнуется о завтрашнем дне. И Цзян Чэна бесило это. Он надрывался и пыхтел на тренировках каждый божий день, он перебирал старые записи Вэй Ина, внимательно вслушивался в каждую фразу родителей, чтобы не упустить ничего хоть немного значимого, чтобы быть готовым, когда псы ордена Вэнь заявятся на его порог. Прикрывал Вэй Ина, когда тот своим легким словом, без контроля мозга вылетающего из вольного рта, грозился испортить все болью и кровью налаженные отношения. Это Цзян Чэн должен быть лидером, а Вэй Ин на подхвате, но выходило все с точностью да наоборот, что не могло не угнетать щедро раскормленных внутренних демонов полных зависти и презрения к беспечной сущности, что не ценит все дарованные ему судьбой таланты. У Вэй Ина был один единственный недостаток — он был сыном слуги. И только. И это даже не зависело от него. Тогда как Цзян Чэну казалось, что он весь состоит из одних лишь недостатков, которые могли и должны были исчезать после стольких трудов и непрекращающейся работы над собой. Но он не видел изменений, а в самые тяжёлые моменты, когда эта мысль становилась ещё более отчетливой после очередного проигрыша или замечания, Цзян Чэн считал, что от его стараний становилось только хуже, и веселящийся возле него Вэй Ин только усиливал это чувство, а в душе поднималось раздражение, отчего Цзян Чэн срывался на брата под любым предлогом, даже самым надуманным и неоправданным, вынуждая Вэй Ина позже прийти к нему и добиваться прощения, хотя все должно было быть наоборот. И если юноша не успевал остыть за это время, то ругань и ссора выходила на второй круг и так до бесконечности, пока оба, наконец, не выдохнуться или не забудут той первоначальной причины, вместе куда-нибудь убегая под громоподобным хохот. Но даже через этот туман боли, застилавший душу и холодящий сознание не в пример страшными мыслями, Цзян Чэн умудрялся связать воедино пару-тройку разрозненных здравых мыслей, с беспокойством вспоминая о раненом отце, оставшимся в практически полностью сгоревшем ордене. Да, он был чертовски зол на него, даже сейчас это чувство бессильной злости не исчезало и не слабело, но Цзян Фэн Мянь также оставался его отцом. Родным и любимым, несмотря ни на что, человеком. Окажут ли ему помощь? Стоит ли вернуться? Доберётся ли отец до Пристани Лотоса? Как отреагирует матушка? Что важнее: донести известие о нападении ордена Вэнь или вернуться и остаться с отцом? В Цзян Чэне активно ссорились две личности. Одна — заботливый сын, беспокоящийся об отце, который так безразлично на него посмотрел в Облачных Глубинах. Вторая — наследник ордена Цзян, который в первую очередь должен думать о людях под его покровительством и которых он обязан защищать, ставя их интересы и жизни не ниже, а порой и выше интересов своей семьи. И как в таком случае должен поступить юноша, только вышедший из детского возраста? Цзян Чэн выбрал второй вариант, потому что матушка часто ему говорила об этом, готовила его к подобному выбору. Он не мог снова ее разочаровать. И следует при этом верить, что отцу окажут помощь, ведь территория ордена зачищена от псов клана Вэнь, и сейчас выжившие заклинатели должны залечивать раны и подсчитывать ущерб. С отцом все будет в порядке. Это же отец, он глава ордена Юнь Мэн Цзян. Если справился я, то справится и он.***
Как же больно… Значит, я не умер. Это была первая безрадостная мысль, посетившая Вэй Ина по пробуждении на неприятной, холодной, влажной земле. Но не только ощущение пропитавшейся кровью земли делало эту поляну неприятной, с которой хотелось поскорее убраться. В воздухе витал стойкий запах с металлическим привкусом, который негласно теперь приравнивался к запаху смерти, а умирать как-то Вэй Ину не хотелось, хотя это бы точно избавило его от страданий, что не сговариваясь атаковали его с двух фронтов. Воспоминания — душу, боль — тело. Нужно было убираться от сюда, только вопрос — куда? В Пристань Лотоса Вэй Ин больше не ногой. Не потому что Вань Инь запретил ему там появляться, а потому что он сам не хотел туда возвращаться. Было так больно и обидно от своих глупых надежд и слепой веры в то, что можно изменить кого угодно, даже Вань Иня. Они ведь могут быть братьями несмотря на происхождение и статус? Чушь. Семью не выбирают. Она даётся от рождения, и если ты ее лишился, то дальше будешь существовать в одиночестве, либо заведёшь собственную. Жена, дети, рука об руку всю жизнь и внуки нас похоронят. Но едва ли какого-то беспризорника кто-то искренне возжелает принять в свой узкий круг и пустить в щедрое сердце полное любви и заботы о приёмыше. Брехня. Вэй Ин уже раз обжегся, но решил попытаться во второй раз, надеясь на обратный результат. Хах. А вы знаете, что такое безумие? Нет? Тогда посмотрите на Вэй Ина и его жизнь. Ходячее пособие по тому, как делать НЕ надо. Сколько ошибок, томик с жизнеописанием сего неудачника вышел бы толстенький и даже не один. Это была бы целая серия книг, настолько тяжелых, что упади одна из них с полки, размозжила бы несчастному черепушку, а мозги бы растеклись по полу. За всем этим глупым, бесполезным, но, кажется, весьма забавным рассуждением, Вэй Ин пришёл к неутешительному выводу, что если он останется так лежать, то вскоре отправится к праотцам от потери крови. Интересно, если Вань Инь узнает о моей смерти, будет ли он жалеть о своих словах? Да нет! Он лично сделает так, чтобы моя душа вовек не познала покоя, ещё и праздник по этому поводу закатит. Даже в мыслях Вэй Ин не мог называть его первым именем. Теперь он навсегда запомнится ему, как Вань Инь — наследник ордена Юнь Мэн Цзян, с пометкой: не попадаться лишний раз на глаза, если не хочешь умереть самой страшной смертью и позже быть скормлен собакам. Замутнённый от слез и боли взгляд, проследил короткую дугу, которую восходящее солнце уже успело описать за то время, что Вэй Ин бессознательно провалялся там, где его пригвоздили. Скоро уже полдень, но даже при ярком свете красного гиганта мир казался ожидаемо блеклым и темным, будто бы его заволокло дымом от костра. Сказывается потеря крови и до сих пор воткнутый в плечо меч. Голова раскалывалась, хотя вокруг стояла оглушающая тишина, и вместе с телом, налитым свинцом, едва могла двигаться. Непослушная рука дрожащими пальцами обхватила торчащую рукоять меча и попыталась одним резким движением выдернуть его, но вся левая сторона отозвалась разрозненными вспышками боли, которые слились в одну вереницу, подобно бусинам, нанизанным на нить, а перед глазами мир стремительно закружился и погас. Тело не выдержало, и от нарастающего потока боли Вэй Ин потерял сознание. Когда он очнулся во второй раз на улице уже темнело. Я провалялся целый день. С полным безразличием утверждал Вэй Ин, задумываясь, а точно он провалялся один день, а не более. Хотя, если судить по отголоскам боли, то можно смело говорить, что постыдно отрубился Вэй Ин точно этим утром. А ведь в прошлой жизни он был куда выносливее и боль переносил куда лучше. Скорее даже он забыл о таком определении, потому что любые страдания для него были сродни щекотке. Кроме того момента, когда мертвецы съедали тебя заживо. Услужливо подсказало сознание, возвращаясь к извлеченному наполовину мечу. Так вот оно в чем дело! Вань Инь не поскупился, возжелав причинить бывшему брату, несовместимые с жизнью страдания. Он воткнул меч в плечо, прямо над сердцем! Одно дело дырку в теле зашить, совсем другое сращивать повреждённую кость да ещё и не какую-то в руке или ноге, которую можно просто бинтами зафиксировать и пережить этот процесс относительно безболезненно, а ключицу! Тут никакие бинты не сработают. Конечно, для заклинателя с высоким уровнем духовных сил это плёвое дело, срастить кость, но ведь придётся совсем ограничить движение левой части тела, но даже тогда перелом будет нещадно болеть! Пока все эти предполагаемые страдания существовали лишь в эфемерном будущем, до которого Вэй Ин рисковал не дожить, если не встанет прямо сейчас и не отправится в Гу Су или какой другой город, где мог бы устроиться на постоялом дворе и спокойно зализывать раны. Во второй раз меч пришлось обхватить уже за остро заточенное лезвие, потому что до рукояти Вэй Ин банально не дотянулся бы или вновь потерял сознание от боли, оставаясь ещё на неопределённый срок валяться всеми брошенный и позабытый у черта на рогах. Пусть и не с первой попытки, но Вэй Ину удалось извлечь меч из своего тела и, пошатываясь от головокружения и мириады цветных пятен и кружочков перед глазами, встать на ватные ноги, которые пытались достучаться до подернутого пеленой боли сознания и объяснить, что далеко они бренное тело не унесут. Но голос разума остался глух ко всем не хочу и не могу, повторяя одно лишь слово — надо. Вэй Ину надо идти, надо выжить, надо… А что ему собственно надо? Кому он что должен? Если у него больше нет семьи, то ради кого он куда-то идёт и что-то пытается делать? Нет. Это плохие мысли. Пессимистичные и безысходные, от которых хочется в петлю лезть или опять Суй Бянь тянуть к горлу. Сейчас надо просто выжить, а дальше посмотрим по ситуации. Заключил Вэй Ин, устремляясь шаркающей походкой низкоуровневого мертвеца в ближайшее поселение с твёрдым намерением обдумать все позже… например никогда. (Хотя кого ты пытаешься обмануть, Вэй Ин?)