— А если бы среди нас были раненые, ты бы их бросил? — Нет конечно! Я бы остался с ними!
Да нет же! Вздор это все! Неужели Лань Чжань подумал, что сможет остаться со мной, только если он будет ранен?! Ну так-то оно так, при другом раскладе бы я послал бы его с остальными или попросил бы Цзы Сюаня увести его силой, но… с какой бы это стати ему хотеть оставаться со мной? Вэй Ин испытующе смотрел на Лань Чжань из-под тесно сведённых на переносице бровей, но тот все ещё прятал голову на груди, и потому Вэй Ин хотел выть волком и лезть на стену от отчаяния! И ведь не спросишь же о таком! А если и спросишь, то Лань Чжань не ответит или ещё хуже. Ты ошибся с выводами, спросил, и… да человек же подумает, будто ты его больным считаешь! Нет, ну право, кто в здравом уме и трезвой памяти будет себе в ногу стрелу втыкать? Да ещё и так? Это же больно! — А, впрочем, ладно, давай-ка посмотрим, насколько все серьезно. — решил сделать вид, что ничего такого он не спрашивал, предложил Вэй Ин, призывая Лань Чжаня больше не скрывать свой светлый взор. — Все не настолько серьезно. — как всегда стал отнекиваться Лань Чжань. — Это уж позвольте мне решать, молодой господин Лань. — игриво улыбнулся Вэй Ин, в противовес улыбке осматривая рану более чем серьезно. — Оставь так. — после небольшой тишины сказал Лань Чжань, заставляя Вэй Ина не на шутку всполошиться. — Что значит «оставь так»? Ты должно быть шутишь или так хочется остаться калекой? А если рана загноится? Ты же ноги лишишься! — практически кричал Вэй Ин, все больше убеждаясь, что Лань Чжань по всей видимости мазохист или он действительно горит желанием сделаться калекой, сначала, быть может, ранив свою ногу, а потом отказываясь ее лечить. — У нас даже бинтов нет. — озвучил вторую причину, по которой он не смог позаботиться о своей ноге, Лань Чжань. — А вот и есть! Если ты внимательно посмотришь на меня, то увидишь, что бинты всегда со мной! — облегченно ответил Вэй Ин, понимая, что всё-таки его опасения насчёт Лань Чжаня и его помутившегося рассудка и выеденного яйца не стоят. — Не стоит. — покачал головой Лань Чжань, полами верхних одежд прикрывая ногу. — Что не стоит? Что ты опять упрямишься? Будешь упрямиться, опять ко мне на ручки пойдёшь! — перешёл к угрозам Вэй Ин, отбрасывая одежды в сторону, обнажая рану. — Ты не должен идти на такое. — ответил Лань Чжань, вгоняя Вэй Ина в ступор. — Ээээээ… На что идти? Что не слово, то загадка. Лань Чжань, я не умею читать мысли. Если уж взялся говорить, говори все и прямо. — хлопал глазками Вэй Ин, заинтригованный затянувшейся паузой. — Ты не должен сматывать свои бинты. — четко и ясно, буквально чеканя каждое слово, ответил Лань Чжань, а взгляд его упал на белоснежные бинты, неизменно красующиеся на шее. Вот тут-то до Вэй Ина, наконец-то, дошёл смысл его слов и вечных препираний. Лань Чжань ведь считает эти бинты подобны ленте ордена Гу Су Лань, и потому предложение Вэй Ина, снять их и перебинтовать ногу, обнажив при этом шрам, крайне непочтительным, что готов рисковать своей ногой. Благородные люди во истину пугают! Но Вэй Ин, не Вэй Ин, если не поступит по-своему и не доведёт начатое до конца, поэтому он беспечно порылся у себя за пазухой, доставая оттуда баночку с лекарственной мазью, которую с самого возвращения в прошлое всегда носил с собой, наученный горьким опытом прошлой пещеры Черепахи-Губительницы, когда они выжили только благодаря скудному мешочку Мянь-Мянь, и поднявшись на ноги, ушёл, не сказав ни слова. Лань Чжань успел обработать первую дырку, чуть выше колена, когда Вэй Ин также молча вернулся, но уже с небрежно свернутыми бинтами в руке, однако к величайшему удивлению Лань Чжаня, на шее до сих пор находились те же самые бинты, и было заметно, что хозяин к ним даже не прикасался. Только тканевые наручи были как-то наспех завязаны, точно кто-то очень сильно торопился, так что концы завязок остались чересчур длинными, но Лань Чжань только незаметно нахмурился, ничего не сказав, пусть и нехотя, но предоставляя заботу о своей ноге Вэй Ину, который бы и без молчаливого одобрения взял бы все в свои руки. — Не больно? — заботливо поинтересовался Вэй Ин, заканчивая накладывать мазь на вторую дырку, та что расположилась поближе к бедру. — Нет. Я бы мог и сам позаботиться об этом. — не умалял своего упрямства Лань Чжань, но Вэй Ин уже даже не спорил и вообще реагировал на все достаточно меланхолично. — И чем бы я тогда занимался? — не отрываясь от бинтования ноги, как бы между прочим спросил Вэй Ин. — Ты тоже ранен. — Лань Чжаню действительно было бы предпочтительней, если бы Вэй Ин хоть немного заботился о себе, а не так, что отдаёт всего себя близкому, а потом уж, если вспомнит о себе, то… — Это ерунда. Подумаешь порезался. Ты ведь тоже о струны гуциня режешься. — отмахнулся от слов товарища Вэй Ин, который очень уж не любил, когда кто-то начинал о нем беспокоиться, как он не умеет принимать благодарность, так и не может принять чью-то заботу о себе, сразу чувствуя себя обузой. — Это другое… Откуда тебе известна техника смертельных струн? — осмелился задать интересующий его вопрос Лань Чжань, но Вэй Ин и взглядом его не удостоил, маниакально аккуратно и даже слишком нежно накладывая бинты, и бесцветно ответил. — Видел однажды. Вот и запомнилось. Дальше Вэй Ин ещё задал пару вопросов по типу: не кружится ли голова, нет ли жара, озноба, не давит ли повязка, получая на каждый вопрос четкое «Мгм». Закончив заботиться о друге и убедившись, что с ним теперь все будет хорошо, Вэй Ин попытался встать, но ноги его тут же подкосились, и он непременно бы больно ударился о каменный пол, если бы Лань Чжань, ожидавший этой слабости с минуты на минуту, не поймал бы его. — Вот же упрямец. — выдохнул Лань Чжань, но Вэй Ин его уже не слышал. Будучи измотанным долгим преследованием Вэнь Чжу Лю, битвой с черепахой, а после ещё и заботой о Лань Чжане, Вэй Ин, почувствовав облегчение по завершении всей запланированной работы, провалился в глубокий сон, потому что организм бунтовал и требовал сиюсекундного отдыха. Потому Лань Чжань и был так непоколебим в своём решении отказаться от заботы горе-спасителя, потому что видел за всеми чересчур переигранными речами ту усталость, что Вэй Ин, поглощённый тревогами и заботами, сам не замечал, как обычно думая сначала о других, а потом уж о себе. Вэй Ин и сам не знал, откуда в его теле взялось столько силы, ведь стоило только струне вернуться в его руку, как тело казалось сделанным из ваты, совершенно не приспособленным для ходьбы, что он рухнул, не сделав и шага, а сознание стремительно угасало, ещё бы секунда и он бы уже не услышал голос Лань Чжаня и черт знает, что случилось бы с этим упрямцем и с его ногой. Свои же раны Вэй Ин считал пустяковыми, потому бы даже не вспомнил о них, если бы Лань Чжань не напомнил, но сил позаботиться о себе уже не оставалось. И только на грани сна и яви он почувствовал, вопреки ожиданиям не жесткий, каменный пол пещеры, а чьи-то крепкие руки, что не позволили ему разбить нос и мягко опустили на все тот же неудобный пол, но уже и на том спасибо. К гадалке не ходи, чтобы узнать, кому принадлежали эти руки, и оттого Вэй Ин почувствовал вину за то, что потревожил Лань Чжаня и его ногу, может даже немного напугал, ведь при нем он ни разу не показывал слабости. Разве что в Цайи, но то другой случай. Обычно, набираясь сил после полного духовного истощения, Вэй Ин спал очень крепко и крайне беспокойно, в редких случаях кошмары не тревожили его, так было с самого его становления на путь заклинателя, что он и привык и даже никогда не раздумывал, что может быть иначе. Но этот раз был особенным, совершенно непохожим на все предыдущие. Вэй Ину казалось, что он спит на огромных пушистых облаках, буквально утопает в них, что только нос и виден. Окутывающая вата была не просто легкой, а невесомой, точно неосязаемой, но при этом отчетливо чувствовалось их существование и ни на миг не исчезающее тепло. Было это до того ново и приятно, что Вэй Ин постоянно крутился во сне, с блаженной улыбкой на губах, и так случалось, что в такие моменты легкий ветерок как-то пробирался сквозь весь этот белый пух, будто бы в облаке образовалась щель или дыра, но потом он слышал тихое, успокаивающее бормотание, которое прогоняло противный ветер, защищая покой спящего. И почему-то у Вэй Ина возникло стойкое чувство чего-то знакомого, даже очень знакомого и картинка стала меняться вместе с мыслями. Пещера казалась уже не такой тёплой, а напоминала какую-то нишу в леднике, где даже дыхание превращалось в сосульки, но себя он ощущал огромной печкой или даже жгучим солнцем, что плавит этот ледник своим жаром. Вэй Ину скучно, очень скучно, ему нестерпимо хочется увидеть Цзян Чэна, поговорить с ним, поддеть, разыграть, а можно даже и не Цзян Чэна, вообще кого угодно, главное чтобы с ним можно было бы поговорить. Вэй Ин с трудом приподнимает свои свинцовые веки, и видит все как в тумане: играющий тенями на серой стене костёр, гораздо меньше того, что он недавно развёл, когда лечил рану Лань Чжаня, белое пятно, до неузнаваемости размытое, но Вэй Ин был уверен, что знает кому оно принадлежит. А ещё Вэй Ин чувствовал каждый камешек и соринку под своей спиной, все кололось и неприятно впивалось в кожу через скудные слои одежд, так что не в силах больше терпеть это издевательство над своим телом, он жалобно заныл, получая в ответы от не сменившего за все время разговора своего положения белого пятна.— Мне всю спину натерло.
— И что ты предлагаешь?— Хочу лечь на другое место.
— И куда ты собираешься лечь?— К тебе на колени, куда же ещё?
— Не болтай глупостей.— Я не шучу. У меня так сильно кружится… что ты… девицу…
— Я не строю… А дальше расстройство отказом быстро сменилось лихорадочным сном, который вскоре стал таким сладостным и приятным, когда Вэй Ин почувствовал, что спит на чём-то очень мягком, напоминающем колени, и прохладная ладонь аккуратно касается его лба, вот прямо как сейчас, так нежно и приятно, что от радости он пуще прежнего завозился на своей перине, скатываясь на жесткий пол. И тоже самое тихое бормотание! Это же едва разборчивые упрёки! Так значит, это был не сон… хехехе, Лань Чжань, Лань Чжань, ну вот что ты всё-таки за упрямец такой…