Вас много, а я один

На улице больше никто не кричал. Антошка понимал, что значит это только одно: все умерли. Даже посаженный на кол отец общины больше не стонал. Всё это время от жуткого воя хотелось лезть на стену, но теперь, когда он прекратился, стало совсем невыносимо. Запах Антошку уже не беспокоил, смешавшись с остальными неизбежными атрибутами реальности. В библиотеке было даже относительно уютно, если не замечать гору трупов и мебели у двери. Все эти пыльные книги, аккуратные полки, забытая газета на подоконнике читального зала — всё выглядело нормальным. Будто не было никаких мародеров, тварей, бойни. Будто сейчас из-за стойки вынырнет какая-нибудь Зинаида Яковлевна в раскосых очках на цепочке и зашикает: «Что расшумелся?» Антошка всхлипнул, подобрал ноги, чтобы полностью поместиться на пустой нижней полке, прижал к груди истрепанный сборник сказок Топелиуса и закрыл глаза. Грохот вернулся. Они снова бросали в костер петарды и громко, совсем по-звериному хохотали, когда пленников рвало на части взрывами. Очкастая девица с глупым именем Агнета, кажется, задохнулась дымом. Она не кричала и просто свисала со своего столба. От разорвавшейся петарды ее немного тряхнуло, очки пошли трещинами, как белый осенний лёд на речке, если топнуть по нему ногой. Что-то случилось с ее ногами, как-то изменилась общая целостность, или так просто казалось из-за зыбкости воздуха за языками пламени, но Агнете было всё равно, и Антошка побежал, неожиданно обнаружив, что его не держат. Сказки полетели на пол, Антошка подпрыгнул, ударился головой о полку. Вернулся в настоящее. Он уже сбежал, чудом увернувшись от мародеров, залетел в библиотеку, помог остальным баррикадировать двери… То, что было дальше, вспоминать не хотелось, но как тут забудешь? Их было шестеро, с Антошкой — семеро. Они отчаянно боролись, хотя ясно было, что все обречены. Разве сбежишь от вооруженных и агрессивных мародеров? Боролись. Таскали к двери столы, стулья, вешалки. Не сдавались. Мародеры уже заиграли насмерть всех, кого отловили на улицах, и теперь рыскали по домам, улюлюкая и восторженно аплодируя друг другу, когда удавалось отыскать еще кого-то свеженького. Дернули дверь, заорали: — Джекпот! Потом библиотека наполнилась шумом, от которого Зинаида Яковлевна сошла бы с ума. Полетели во все стороны щепки, брызги чего-то красного. Те, кто стоял у двери, теперь у нее же лежали. Антошка, тащивший к баррикадам кресло, замер, рассеянно провел рукой по щеке, выдернул длинную щепку и принялся ее рассматривать. Никак не получалось понять, что это за предмет и что он делает в щеке. Потом стрельба стихла, за дверью посовещались и радостно завопили: — В окно! Антошка будто проснулся — и будто не просыпался вовсе. Отбросил щепку, подошел к нагроможденным у двери трупам, лег рядом, дернул на себя то, что совсем недавно было Майей: рыжая копна волос, красное месиво вместо лица, неряшливая блузка. Зарылся лицом в ее подмышку, чувствуя запах свежего пота поверх застарелого. Застыл. Зазвенело разбитое стекло, затопали по полированным полам грязные ботинки. Антошка перестал дышать. Мародеры бегали по узким проходам, играли в прятки, ржали. Потом стали кидаться книгами. Потом кто-то предложил: — Костер! Антошка почти решился сбросить с себя Майю и попытаться сбежать. Конечно, догонят, но гореть ведь страшно… — Мужика в платье поймали! — с восторгом заорал кто-то на улице. Мародеры мгновенно забыли о костре, повыскакивали в окно. Антошка очень осторожно высунулся, вдохнул. Тошнотворный запах крови наполнил легкие, а в ушах зазвенело от воплей того самого мужика в платье, строгого отца общины, которого Антошка отчаянно боялся. Его насадили на торчавшую из недостроенной парковки арматурину совсем рядом, Антошка видел происходящее, подкравшись к окну. Несколько раз отца общины роняли, он орал, потом замолкал, теряя сознание, а потом они наконец додумались пристроить рядом с арматуриной опору, привязать отца общины за руки. Дальше Антошка смотреть не стал. Забился в угол, зажал уши, чтобы не слышать, усилием воли отключился. Когда очнулся, они ушли. Кажется, ушли. А трупы у двери остались, орущий от боли отец общины остался. Антошка видел, что теперь его заведенные за спину руки задраны вверх — нет, не задраны, это он сам съехал вниз по толстенной арматурине. Антошка не смог бы снять его. Не смог бы. Но он должен был хотя бы попытаться. Или просто перерезать ему глотку куском стекла, чтобы прервать страдания. Страх не позволил. Антошка стал собирать с пола книги, бережно расставлять их по местам. Мозг отключился, отказываясь принимать абсурдную информацию, работали только руки. Потом он залез на полку, зачем-то прихватив с собой Топелиуса, и уснул. И грохот — это не петарды, это гроза. Просто гроза. Антошка выглянул в разбитое окно, убеждаясь, что на улице действительно дождь. Забрался в кресло, которое так и не дотащил до двери, свернулся в нем калачиком, наблюдая, как косые капли залетают в библиотеку, падают на осколки стекла и на пол под ними. Паркет поведет, Зинаида Яковлевна будет в ужасе, если узнает, только ее уже нет и никогда не будет в этой библиотеке. Когда Антошка проснулся, на улице было уже солнечно. И кто-то стоял у самой библиотеки. Антошка метнулся к трупам, рванул на себя изрядно почерневшую Майю, спугнув ленивых мух. Подумал, что надо бы спрятать руку, он-то не почернел, его заметят. Но в окно уже кто-то вошел. Антошка перестал дышать. В лицо лезла какая-то влага. Трупы же не потеют и не кровоточат… Но вся Майя была какая-то подтаявшая, тяжелая, холодная и неподатливая, как рыба из морозилки. — Командор, не ходи, — сказал кто-то. — Вдруг они… Ребенок. Среди мародеров есть дети? Они убивают не всех? — Они давно ушли. Куда ты? — С тобой. — Не смотри, здесь трупы. Голоса, кажется, приближались. Не дышать. Не дышать. Не… Выпростанную руку дернуло судорогой. Совсем немного, незаметно — хоть бы незаметно. — Не трогай, — прошептал кто-то совсем рядом. И тут же на Антошкино запястье легла теплая рука, Майю столкнули, кто-то негромко выругался. — Всё хорошо. Дыши.