Королевская любимица

― У меня объявление! ― заявил король Генрих, взбегая по ступенькам к своему трону. Близился ужин, когда Генрих пожелал созвать свою семью и аристократов в главном зале. ― Для всего двора! ― Какой ужас... ― пробормотала Екатерина, но Генрих метнул в неё только весёлый взгляд. В последнее время у него было прекрасное настроение ― союз с Англией, какой-никакой, был восстановлен, Португалия притихла после происшествия с их бастардом-принцем, так ещё и прислала некоторые подарки монаршей семье, чтобы этот инцидент был скрыт, союз с Шотландией снова крепок, а мелкие проблемы вроде Оливии ― бывшей любовницы Франциска ― и нападения на неё, интриги при дворе среди женщин, Генриха не волновало. Серсея полагала, что дело было так же в связи отца с фрейлиной Марии по имени Кенна, но сегодня Генрих был слишком весел. ― Насколько многие из вас могут помнить, Нострадамус сделал моей дочери предсказание, что вскоре она выйдет замуж, ― Екатерина, сидящая на троне, и Серсея, стоящая у самого входа, обменялись взглядами. Генрих хотел в очередной раз просто высмеять прорицателя? ― Но, поскольку она была рождена не от королевы Франции, пусть и носит фамилию Медичи, то она остаётся свободной женщиной. Моя дорогая Серсея, моя любимая дочь. Подойди, ― Серсея с опаской приблизилась и остановилась рядом с Франциском и Марией. Брат выглядел таким же удивлённым, как и Серсея. ― Я мог тебя выдать за принца, или графа, или лорда, и ты жила бы далеко-далеко от меня, но я не причиню такую боль ни тебе, ни себе, ни твоей мачехи, ни твоим братьям, ― голос Генриха был мягким. Серсея замерла, неожиданно понимая, куда клонит отец. ― Ты выйдешь замуж за человека, который всегда при дворе и всегда рядом с королевой Екатериной. Королева побледнела. Пусть Генрих до сих пор не назвал имя, ей хватило всего секунды, чтобы понять, чьё имя назовет Генрих. ― Нострадамус, ― сказал король, и все разговоры быстро прекратились. Двор погряз в оглушительной тишине. ― Поскольку именно Вы сделали предсказание о замужестве моей дочери, то именно Вы на ней и женитесь. Вокруг Серсеи погас мир. Принцесса пошатнулась, но Мария Стюарт успела ухватить её до того, как она упала. Девушка слышала, как шумит её кровь в собственном теле, как лихорадочно бьется сердце. Она видела только фигуру отца, видела, как шевелились его губы, но не могла понять ни слова. Кто-то коснулся её руки с другой стороны, и она машинально повернула голову ― Франциск сжимал её локоть и что-то обеспокоенно спрашивал, но Серсея не слышала. Она перевела взгляд на Екатерину и увидела, как она сжала губы в тонкую полоску, глядя на неё. «Злится» ― подумала Серсея, хотя на самом деле королева пыталась сдержаться и сделать вид, что всё идет как надо. Будто она знала о новости до этого спонтанного решения Генриха. Но это предало Серсеи сил: сейчас, когда король перестанет говорит, все взгляды обратятся к ней. Она уже чувствовала, как на неё смотрят, но то были родные, близкие люди или слуги. Ей нельзя было терять лицо. Поэтому она гордо выпрямила спину, и слабая улыбка тронула её губы, будто предложение короля не было внезапным, будто так и нужно было. Чувствуя на себе взгляды всех, она перевела взгляд на Нострадамуса, поймала его взор и улыбнулась так, как могла улыбнуться сильно влюбленная женщина, которой Серсея... являлась не в полной мере. ― Благодарю за эту милость, Ваше Величество, ― ответил Нострадамус, приклонив колено. ― Это великая честь. Как будто так и нужно было. *** Серсея громко хлопнула дверью, и, кажется, ударила по лицу рванувшего за ней стражника, но ей было уже всё равно. ― Зачем ты это сделал? ― зашипела она на Генриха, и мужчина увидел, что та буквально тряслась от злости. ― Ваша дочь, Ваше Величество, ― сообщил стражник, аккуратно приоткрыв дверь. ― Да, я заметил, ― кинул король, отсылая стражника обратно на пост. Когда страж вышел, Генрих небрежно швырнул корону на кровать, а сам сел за стол, наливая себе тёмно-рубинового вина из графина. ― Сделал что? Твою свадьбу? ― Короли ничего не делают просто так, во всём ищут выгоды, так зачем венчать со мной Нострадамуса? ― жестко спросила дочь, упрямо складывая руки на груди. Её зеленые глаза сверкали, как диковинный огонь. ― Подумай сама над этим вопросом, Серсея, ― усмехнулся Генрих. Девушка прищурила глаза, ничего не ответила, лишь продолжала зло и ничего не понимающе смотреть на отца. Генрих вздохнул и поджал губы. ― Хорошо, я расскажу, очевидно, влюбленность не даёт тебе размышлять здраво. Я видел вас. Дважды я застал тебя в его объятьях и мне не показалось, что ты была против. Иногда ― очень редко ― Генрих любил решать дела, выхаживая вместе со своими советниками по коридорам дворца. Так, казалось, лучше думалось, да и в окружении стен, где ступали его отец и дед, Генриху было лучше и спокойнее. Так было и в этот раз: они спустились в один из коридоров, и король на ходу принимал решения. ― Ещё ряд вопросов стоит обсудить, Ваше Величество, ― проговорил низкий, седовласый советник, быстро семенящий следом, чтобы успевать за королём. ― Какие же? ― Генрих первый шагнул в коридор, но в следующее мгновение, сделав шаг назад, наткнулся спиной на своего советника, который выглядел крайне удивленным. ― Ваше... ― Мы пойдем другим коридором, ― решил король нарочито громко и толкнул стоящий близь него канделябр. Тот с громким стуком упал, и спустя мгновение Генрих услышал, как застучали каблуки женских туфель и как шуршат юбки. «Подумать только, ― мелькнула мысль. ― Моя дочь и прорицатель»

***

Кенна изящно извернулась из его объятий, и король с ухмылкой посмотрел ей в след. Он оглядел зал и заметил, как мелькнуло платье дочери на выходе. «Серсея, ― подумал он. ― Кажется, и для неё праздник не задался. Может, пригласить её на конную прогулку? Потом бы поужинали всей семьей» Генрих усмехнулся, и, довольный своей мыслью, поспешил за дочерью. Он оставил стражу у зала, потому что планировал догнать дочь быстро. И он догнал её. Едва заглянув в коридор, Генрих, спустя буквально пять секунд сделал поспешный шаг назад, а потом круто развернулся и хотел было пойти обратно в зал, как вдруг... ― Ваше Величество! ― громко окликнули его, и Генрих поморщился. Голос он узнал сразу и понадеялся, что довольно громкий, он дошёл и до Серсеи с Нострадамусом. «Ну, Серсея!» ― подумал он с весельем. Король развернулся к Франсуа Монморанси и, изображая радушного хозяина, широко улыбнулся, хотя увиденная пара всё ещё не оставляла его в покое, вызывая смешенное чувство удивление и лёгкого веселья. ― Франсуа, ― проговорил Генрих, хотя этот аристократ, как и многие другие вызывали в нём только чувство легкого раздражения. ― Какая радость, что Вы посетили наш праздник. ― На самом деле, ― начал он. ― Я хотел бы поговорить о леди Серсеи. ― Франсуа сватался к тебе, но я отказал, потому что… Ты явна увлечена другим, ― Генрих хохотнул. Серсея уставилась на стол отца, будто найдя в нём что-то очень интересное. Она явно над чем-то глубоко задумалась, поэтому была удивлена, когда резкий голос отца прервал её размышления. ― Но рождена ты от королевы или нет ― ты всё ещё моей крови, всё ещё носишь фамилию моей жены, и тебе не позволено портить безупречную репутацию моей семьи, нашей семьи. Твой брат женится на королеве Шотландии, все сестры замужем, даже у младших моих сыновей уже есть невесты, так что же ты? ― Я думала... ― пробормотала принцесса. ― Что? Что только из-за того, что рождена фавориткой, ты не выйдешь замуж без моего приказа? Ну уж нет, моя милая. Хочешь позволять зажимать себя в разных углах, можешь делать это со своим мужем, а не с мужчиной, который тебе никто, ― Генрих сделал глоток вина и вопросительно кивнул на чистый бокал, но Серсея отрицатель качнула головой. ― Даже я ― король ― вожу своих любовниц только в свои покои. Ну, может иногда представляю их публично, но это другое, ― Генрих усмехнулся, и девушка тоже выдавила нечто, похожее на ухмылку. Король тяжело вздохнул, подошёл к дочери и положил руки ей на плечи, слегка сжимая и слабо, ободряюще улыбаясь, как отец, который любил своих детей, но не был королем. Так бы каждый день улыбался им Генрих в каком-нибудь другом мире. ― Серсея, я не слепой. Я вижу, как он на тебя смотрит. Его взгляд останавливается на тебе, когда ты появляешься рядом, и следует за тобой до последнего мгновения. Ты тоже смотришь на него, радуешься его появлению. Тебе всё равно пора замуж. ― А если я не смогу... Генрих устало покачал головой и подошёл ближе. ― Милая моя, послушай, ― король положил руки на плечи дочери и ласково улыбнулся. ― Ты моя дочь, моя любимая дочь. Нет грустней преступленья, чем любовь без любви! Я думал о том, чтобы выдать тебя замуж, и тогда бы ты уехала от меня, а ты осталась одной из немногих моих поддержкой, одной из немногих членов семьи, которые любят меня. Поэтому ты будешь рядом со мной. Ты выйдешь замуж за Нострадамуса и будешь счастлива здесь, рядом с отцом и матерью. Но если что ― я сделаю всё, чтобы помочь тебе. ― Я знаю, что ты меня любишь, ― согласилась Серсея. ― Я люблю тебя, отец. ― Ты можешь быть спокойна, Серсея. Ты королевской крови, однако всё ещё… незаконнорождённая, ― последнее слово Генрих выдавил через силу, будто не хотя. ― Не будет консумации брака, этот брак вообще не будет настоящим, если ты не захочешь. Но ты должна выйти замуж. ― Ты говоришь это как король? ― Как твой отец, ― Генрих вздохнул. ― И всё-таки король. Но не всё было так же радужно, как в покоях короля. Вопреки тому почти спокойному разговору, что состоялся между королем и его дочерью, королева Екатерина не была так же спокойна. Она рвала и метала, мотаясь по своим покоям, и всё, что оставалось делать Нострадамусу ― молча сидеть за столом королевы и ждать, пока раздраженное бухтение и проклятья королевы в сторону мужа превратятся в осмысленную речь. — Это безумие, ― шипела Медичи, ходя по покоям, и нервно заламывая пальцы. ― Генрих вообще спятил. Чего он добивается этой свадьбой? ― она посмотрела на отрешенного прорицателя и вздохнула. ― О, не волнуйся, Нострадамус, я найду способ избежать этого недоразумения. Вы с Серсеей не должны страдать из-за короля. Конечно, для неё вся эта ситуация была лишь очередной попыткой Генриха посмеяться ― над Нострадамусом, очевидно. Но кое-что не ввязалось в размышлениях королевы: зачем приплетать сюда Серсею? Король любил дочь, и никогда бы не сделал то, что могло ей навредить, что могло как-то оскорбить её. А тут такое. ― Не надо ничего отменять, ― внезапно решительно сказал мужчина. — Что значит «не надо»? ― переспросила Екатерина, кажется, искренняя уверенная, что ей послышалось. ― Нострадамус? У тебя очередное ведение? — Серсея. — Что Серсея? ― переспросила Екатерина, чувствуя, как холодеют пальцы. ― О, только не говори, что с ней может что-то случится, я же тогда окончательно с ума сойду, ― простонала королева, обречённо качая головой. Беспокойство о Франциске всегда было превыше всего прочего, её первенец, её золотой мальчик, но если о том, как спасти дофина от смерти она знала, то об угрозе, нависшей над Серсее, до этого момента даже не подозревала. И Нострадамус ― чтоб его ― даже не сказал! Но вопреки тревогам королевы, к её огромному облегчению, мужчина покачал головой. — Нет, она в порядке. Только… — Только что? Нострадамус посмотрел на Екатерину, но вспомнил о Серсее. Вспомнил про сегодняшнее утро. Сегодня на утренней встрече, увидев Серсею, окруженную мужчинами, он ощутил новое пугающее чувство. Ревность. Ревность оказалась неожиданно сильной. И желание присвоить, обладать, не отдавать никому и никогда в один миг вырвалось из-подо всех замков, за которыми спрятал его в своём сердце прорицатель. Он смотрел на женщину, которая ему не принадлежала, которая не могла ему принадлежать, сгорая от ревности, одновременно мечтая уничтожить всех мужчин, просто стоявших рядом с ней, и желая оказаться на месте любого из них. Любого, кто мог касаться её, не борясь с вопившей на все лады совестью. Нострадамус знал, почему эти дворяне увивались за девушкой. Могущественная королевская кобра. Любимица королевы-матери и короля. Такой они видели её. Особенно тот мальчишка Франсуа, который скользил по девушке слишком открытым, страстным взглядом. Он не имел права смотреть так на Серсею, будто она уже принадлежала ему. Хотя наверняка были и другие. Те, кого Нострадамус заочно ненавидел больше первых. Те, кто, обрадовавшись заявлению прорицателя о скором замужестве принцессы, веря ему или нет, сами желали быть на месте избранника. Чтобы быть рядом с ней, любоваться ею, касаться, целовать, делить с ней одну постель… Теперь все они открыто наслаждались её красотой. Её лицом, её волосами, её... Как тот ублюдок Франсуа. Но в одно мгновение, Генрих, который недолюбливал и презирал Нострадамуса и в лучшие времена внезапно дал прорицателю всё, о чём тот мог только мечтать ― принцессу Серсею. — Она моя, ― сказал Нострадамус. ― Серсея принадлежит мне.