Королевская любимица

― Он не выживет. Вам лучше подготовить жену к самому худшему. Нострадамус посмотрел на ребёнка в своих руках, который куксился, смотрел на своего отца ещё не до конца раскрытыми зелёными глазами своей матери и дёргал ручкой, будто требуя отпустить его из пеленок. Нострадамус глядел на своего сына, и сердце его невольно сжималось: неужели их с Серсеей первенец умрёт? Несмотря на то, что рождение внука короля и королевы вызвало небывалый ажиотаж, самые близкие члены королевской семьи знали о том, что крылось за прекрасной картиной. Как и много лет назад, никто не знал, как драма разыгрывается после рождения принцессы-бастарда и дофина через неделю, так и теперь никто не знал, что с юным принцем Нострдамом ― как его называли родные и близкие ― всё далеко не хорошо. Нострадамусу хотя бы не пришлось сообщать об этом жене ― она сама всё видела. Серсея первая заговорила об этом с мужем, и Нострадамус был рад тому, что это случилось ― осмотрев ребёнка, врачи почему-то в один голос, но шёпотом твердили о том, что мальчик не проживёт долго, хотя причину его слабости не понимали. Один из них даже сказал, что некоторым детям просто не дано жить, а тут ещё и такие сложные роды, после не менее сложной беременности. Опасения были понятны: Серсея родила слишком рано, во время беременности всё время нервничала и была печальна, роды прошли невероятно тяжело, а малыш родился недоношенным, пусть и не слишком слабым. Повитухи велели смотреть за ним лучше, делали всё возможное, но врачи говорили ― шансов мало. Это было больно, невероятно больно. Нострадамус давно подумывал кое о чём, но всё никак не мог решиться. Дар всегда причинял Нострадамусу невообразимые страдания, но это оказалось в разы сложнее ― заглянуть в будущее всего на мгновение. А если он увидит смерть Сезара? Если их сыну действительно предстоит жить всего ничего? Как с этим смириться? Как обыграть судьбу, выиграть у которой невообразимо тяжело? И потом ― как сказать Серсее? Она любила сына, невероятно любила, пусть он чуть и не убил её. И Нострадамус любил своего первенца больше всего на свете. Его смерть не разрушила бы их любовь, но мужчина не был уверен, что Серсея смогла бы пережить такую боль. Он видел сильных женщин, которых сломала потеря ребенка, и это даже не обязательно был первенец. ― Оставьте меня с сыном наедине, ― приказал мужчина, и врач поспешно удалился. ― Нострадамус, ― позвал его слабый голос жены из комнаты. Екатерина позаботилась о том, чтобы рядом с их покоями стали обустраивать детскую, и она была наполовину готовой. ― Давно ты не спишь? ― спросил он, входя в покои. ― Тебе сказали больше отдыхать. Серсея не отреагировала на его замечание. ― Дай мне его, ― попросила она, и Нострадамус сел на кровать рядом с женой, но не торопился передавать ей сына. Девушка вздохнула, но настаивать не стала и прижалась щекой к его плечу, смотря на спокойного мальчика, что чмокал губами. Иногда Нострадамус замечал, какие взгляды кидает на него Серсея. Задумчивые и долгие, словно он должен был рассказать ей страшный секрет. Он долго не понимал, чем были вызваны такие подозрительные взгляды, пока не сложил несколько деталей её детского прошлого и не понял, в чём была проблема. Внутренне Серсея, судя по всему, не изменилась. Её слабость не позволяла ярко демонстрировать немного вредный, королевский характер, и она предпочитала отмалчиваться и отдыхать, пока не сможет вернуться к своим обязанностям. Но это не значит, что она перестала думать и размышлять, а в условиях почти полной изоляции ― немного накручивать себя. Из всех подобных ситуаций, Серсея знала только Генриха и Екатерину, и знания эти приятными не были: пока жена отходила от родов, подарив Франции нового наследника, король возвращался в постель к любовнице Дианы. Конечно, принцесса не могла не волноваться о том, что пока она не может быть с ним как жена. Такие мысли и смешили, и даже немного обижали. Серсея наверняка знала, что Нострадамусу никто не нужен, кроме королевской кобры, поэтому прорицатель не придавал этому значение. В девушке бушевало множество чувств, не находивших выход из неё, и надо же было ей чем-то развлекаться, верно? Нострадамус просто старался подчеркнуть нежное отношение с женой ― поцелуями, объятьями, пользовался любой возможностью прикоснуться к ней. Словно лёгкие обещание, что между ними ничего не изменилось, и скоро всё снова станет, как прежде. Она была его любимой женщиной, женщиной, которую он желал, и это ничто не могло изменить. Он искренне жалел свою жену, не мог этого не делать. Серсея не терпела жалости, но в этом варианте у неё не было выхода. Нострадамус заботился о ней, как мог. Первую неделю после рождения сына он был как в коконе, состоящем из страхов, злости, неуверенности и тоски. Он так боялся, в очередной раз заглядывая в колыбель, увидеть, что сын не дышит. Но после того, как Серсея немного, но пошла на поправку, Нострадамус вернулся в своё привычное амплуа дворцового лекаря и бросил все свои силы на Серсею. Он никогда не подозревал, что его жена может быть такое терпеливой. И доверчивой, ведь, кажется, даже доверие к нему Серсея ограничивала. А тут она была готова пить изготовленные им настойки, отвары и эликсиры в любых пропорциях и в любых количествах. Быть с ней, как врачу, она всё ещё ему не позволяла, но среди повитух Нострадамус хорошо знал Жанну, ту женщину, которая спасла Екатерину на её последних родах, поэтому пошёл на уступки и доверился ей. Она наносила Серсее необходимые мази, зашивала, докладывала и снова делала, что велели. Давать что-то подобное сыну Нострадамус не рисковал, ведь никакие недомогания Сезара не мучали. Нострадамусу повезло, что в своё время он выхаживал всех детей Екатерины, а те почти все были слабенькими, их хныканье, кишечные колики, кашель, температура и многое другое иногда неделями не позволяли прорицателю расслабиться. И это ― для чужих детей, с которыми Нострадамус связывал только долг перед короной и дружба с их матерью-королевой. А тут ― родное дитя, долгожданный сын и любимая им женщина. Неужели для них он ничего не придумает? Нострадамус никогда так рьяно не работал, буквально живя тем, что творил. Казалось, вся его жизнь была лишь подготовкой к этому важному моменту ― моменту, когда он спасёт жену и сына. Он чувствовал вину за всё происходящее, но она уже потупилась. В конце концов, он был ответственен за Серсею больше, чем кто-либо другой ― перед ликом людей и самого Господа. Он винил себя за ту близость, что была между ними незадолго до её родов, что не смог уговорить её ехать на провожание Себастьяна в карете, а не верхом ― да и должен был объяснить Генриху, что принцессе вообще лучше там не появляться. Нострадамус должен был… сделать многое, возможно, тогда Серсея проходила весь положенный срок, и сейчас они все чествовали рождения внука короля, а не с содроганием думали о том, к чему готовиться: к крещению или к похоронам. Но время шло, и Нострадамус передумал уже сотни вариантов, где он мог поступить иначе и хотя бы на день отсрочить роковой день… И они не принесли успокоения и ничего не изменили. Принцесса по-прежнему была больна, только вот теперь она беспокоилась и за него тоже. Нострадамус взял себя в руки ради неё, чтобы не быть причиной её беспокойства. Внутри прорицатель корил себя за малодушие ― он был отцом семьи, был мужем, и должен был быть сильным. Серсея должна верить в него и в его силы, когда своих у неё не останется. А ещё он желал её. С этим становилось бороться всё труднее ― привлекательность жены только усиливалась, когда она осторожно расстегивала платье, обнажая белоснежную округлую грудь с увеличившимися розовыми сосками. Да, иногда выстраданное благородство Нострадамусу отступало ― иногда прорицатель просто хотел получить свою жену назад и увидеть признаки того, что Серсея к этому готова. Но Нострадамус не был мальчишкой, он был взрослым мужчиной, мужем и отцом, и достаточно сильно любил свою жену, чтобы на первое место поставить заботу о матери своего сына и трепетную любовь к их ребенку. Она положила свою руку на его, держа сына другой, и посмотрела на него ― спокойно и размеренно. — Это правда? ― внезапно тихо спросила она. ― Мой сын умрёт? Нострадамус посмотрел на неё почти ошарашенно. Казалось, именно они с Серсеей верили в лучшие, почему же она?.. ― Врачи говорят… Серсея поморщилась и покачала головой. ― А что говоришь ты? ― сказала она, и в её тоне он услышал проблески прошлой королевской кобры. Не матери, но той, которая готова вешать и казнить ради блага своей семьи. ― Прошу, скажи мне. Я хочу знать правду, какой бы она не была. Он посмотрел на неё, на её расширившиеся зрачки, крупные капли пота на бледной коже, не прикрытое одеялом, несмотря на холодную погоду, тело, и понял ― она действительно должна знать правду. Серсее надо было знать, к чему готовиться, потому что, если сейчас он ей солжет или откажется посмотреть в будущее, и Сезар умрёт, она не сможет его простить очень и очень долго, а он не сможет жить, зная, что потерял и сына, и любимую женщину из-за собственной трусости. Нострадамус передал сына на руки Серсеи, и та прижала ребёнка к себе. Тот, ещё мало что понимая, тем не менее выдал весёлое фырканье, почувствовав себя на руках у матери. Нострадамус обнял ноги жены и уткнулся лицом ей в колени, напряженно замерев. Спустя мгновение, он почувствовал руку Серсеи в своих волосах. Какое-то время Нострадамус не шевелился, потом его тело забила крупная дрожь, хватка на её ногах усилилась. Картина будущего замелькала перед его глазами. Если бы Нострадамус находился в привычном состоянии, он бы ощутил липкий страх, струящийся по позвоночнику. Тот самый страх, который сложно объяснить и который почти всегда является предвестником грядущих потрясений. Но тут не было ничего… словно он просто заснул и видел яркий, желанный сон. Лошадь послушно сошла с места, юный наездник старался держать спину ровно, как его учили. Спустя некоторое время, когда мальчик держался в седле увереннее, он пустил её легкой рысью. Легко, пружинисто подскакивал в седле, был крепким и высоким, хотя едва минуло ему лет десять. Серсея была яркой, сияла, точно звезда. Решимости и деловой хватки на семерых с лихвой. Юркая, шустрая и боевая. Маленькое храброе огниво. Ни дать ни взять дикая лисица ― как настоящая змейка. Золотые кудри непослушные, взгляд с поволокой, не хочешь, да вновь на неё глядишь. ― Мама! ― засмеялся он. ― Смотри, у меня получается! Это был Сезар, Нострадамус сразу узнал сына. Да и как он мог этого не сделать. ― Ты молодец, ― похвалила Серсея, подъезжая ближе. Страсть под ней взбрыкнулась. Леди Нострдам положила одну руку сыну на спину, а другой приподняла подбородок. ― А теперь спину ровнее и голову выше. Нострадамус, как это всегда было, видел не себя, а своими глазами. Поэтому он почувствовал, как ноги сорвали его с места. Картинка быстро переменилась ― вот уже Сезар соскочил с лошади и несётся к нему. Серсея элегантно спешилась и поспешила к ним. ― Папа! ― крикнул мальчик, подлетая, но по какой-то причине Нострадамус не подхватил его, как всегда, того желал, а немного наклонился. ― Сезар! Как тебе, понравилось? ― Да. Мне очень нравится ездить с мамой верхом. Дай мне её! Нострадамус увидел, что в его руках сидит девочка лет четырех, которая внезапно вытянулась и потянулась к Сезару. Он засмеялся и взял её. Серсея обняла мужа ― Нострадамус не видел её, но чувствовал теплоту её рук и её любовь. Сезар какое-то время ворковал с сестрой, а потом внезапно серьёзно посмотрел на родителей своими зелёными глазами и заявил: ― Вы знаете, я всегда буду её защищать. Я буду защищать всех своих братьев и сестёр… Нострадамус крепко обнял свою жену и прижал к себе, вдыхая аромат её волос. На том видение и кончилось. Серсея смотрела на него с ожиданием. Он покачал головой и с силой сжал переносицу. ― Нет? ― сипло произнесла Серсея. Жест Нострадамуса можно было истолковывать по-разному. ― Нет. Он не умрёт. Сезар будет жить. Уже скоро он поправится. Серсея крупно вздрогнула и откинулась на спинку кровати. Нострадамус поднял голову, будто испугавшись, что жена потеряла сознание, но нет. Серсея плотно сомкнула глаза, слегка качала головой. Она была очень красивой ― не только сегодня, а всегда, но материнство явно пошло ей на пользу. Одетая в простое и теплое платье, она держала на руках новорожденного сына, покачивая и то и дело целуя в хмурившийся лобик. Сейчас прорицатель наблюдал вполне здоровую мать и пухлощекого ребенка, неспокойно ерзавшего в ее объятиях. По щекам Серсеи текли слезы. Видимо, они действительно справятся.