Конвейер

Лекса выезжает на короткую трассу, находящую между частным сектором в городе и многоэтажными лофтами, и на ней же останавливается, прижимаясь к обочине. Я пока еще в смятении от того, что сейчас произошло. Я пошла наперекор отцу, впервые ему возразила, одним махом потеряла дом и семью. Несомненно, это все ошибка с моей стороны. Больше всего агенты нуждаются в поддержке семьи, особенно после окончания учебы, ибо немного все-таки схожа ситуация с освобождением из тюрьмы, когда просидел в ней половину своей жизни. Мы не знаем, как жить в реальном мире какое-то время, поэтому семья так важна для нас, а точнее, люди, которые подскажут и помогут. Несмотря на это все я не могла по-другому ответить отцу, всегда относилась к нему, как к семье, с уважением, хотя это было не совсем так, как было на самом деле. До сих пор не понимаю, как можно отдать своего ребенка, частичку себя в жестокое место. Возможно, я смотрю на это со стороны материнских чувств, ибо именно матери были всегда против этого. Джейк никогда не относился ко мне, как к своему ребенку, а сейчас еще и доказал это. Я просто была его еще одной победой в копилке с другим его героизмом. По окончанию учебного ЦРУ я должна была стать еще одной его золотой медалью, кубком или любым другим призом и очень старалась, не замечая очевидных вещей. А как оказалось, я – обычный солдат для отца, для капитана. — Что произошло? — Лекса поворачивается ко мне, и я понимаю, что она ничего не слышала. Это к лучшему, ибо еще ее унижения из-за слов отца не вытерплю. Кто мы друг другу с Командующей – это только наше дело. И больше ничье, даже не моих родителей! В конечном итоге мне не пятнадцать лет, и еще с ранних лет решаю в своей жизни все сама. Не хочу отвечать брюнетке. Я сейчас зла после разговора с Джейком, агрессивна, как скажет Лекса, поэтому, возможно, делаю то, что делаю... Разворачиваюсь, чуть приподнимаюсь и касаюсь ее губ, сразу ощущая их нежность. Кажется, это последнее, что дает мне слететь с катушек. Нет, я не считаю это плохим. Просто, как Лекса и сказала ранее, мои чувства и эмоции намешаны, поэтому плохое с хорошим, сталкиваясь, и воспроизводит ядерную смесь. И это становится последней каплей. Вот только чего? Пока не знаю. Лекса втягивает мою нижнюю губу, и я все еще ощущаю дискомфорт от затянувшейся ссадины на губе. Шиплю, грубо хватаю брюнетку за шею и привлекаю к себе. Она мычит, но переходит с нежности на более сильный и глубокий поцелуй, вкладывая в него всю страсть. Поцелуи становятся жестче, наши пальцы сжимаются в волосах друг друга, и языки скользят, сплетаясь. — О боже, — простонала Лекса, когда я мастерски преодолела преграду между нами и оказалась на ее коленях. Она страдальчески сморщилась, похоже, ощущая еще боль в области ягодиц. Опустив руку, откинула кресло, и мы завалились с ней на спинку. Я сразу почувствовала облегченный вдох в свои раскрытые губы. — Прости, — с дрожью в голосе произношу, но это из-за возбуждения, а не из-за чего-то еще, ведь мы все решили. — Не бери в голову, — ответила брюнетка с покрытыми пеленой зрачками. Смеряю ее гневным взглядом, распахиваю пиджак и, схватив рубашку, делаю с ней то же самое, распахнув и рассыпав оторванные пуговицы по всему сидению и салону автомобиля. По глазам замечаю, что Вудс уже смирилась с тем, что я порчу все, к чему прикасаюсь, поэтому она сразу же стонет, как только я запускаю свою прохладную руку под чашечку ее лифчика, сжимая небольшую плоть. Лекса закатывает глаза от удовольствия, а я проскальзываю языком ей в рот, при этом сильно надавливая коленом на область лонного сочленения. Она стонет мне в рот, практически задыхаясь от наслаждения, а наш поцелуй становится все глубже и дольше. Ощущаю, как пуговица моих джинсов расстегивается, впрочем, как и замок. Вот только все настолько медленно, словно брюнетка меня дразнит, проводя ноготками по грубой ткани моих штанов. Я простонала. — Ты не представляешь, что со мной делаешь, — хрипло произносит полковник, когда пальчики под ее брюками застывают на лобке. Мягко поглаживаю, растирая свое сильное давление. — Скажи мне, — шепчу я в ответ, второй рукой не оставляя в покое трещащий по швам сосок. — Скажи мне, и я дам тебе то, что ты хочешь. Замычав, Лекса несильно вновь прикусывает мою губу и прижимается лбом ко мне. — Я хочу т... — вздрагивает и шепчет, — тра... ебаться вместе. Могу поспорить, что брюнетка не раз исправляла себя в одном предложении, и я бы переспросила, если бы сейчас хоть немного сама соображала в этом направлении. Дикая страсть, охватившая нас, помогла нам как-то выкрутиться и избавить меня из одной джинсовой штанины. Места было катастрофически мало, потолок упирался в мою спину и голову, и я несколько раз нажала локтями на сигнальный гудок на руле. Затем, проскользнув пальчиками между чужих влажных губ, ощутила, как и в меня без колебаний проскочили несколько пальчиков. И все исчезло для меня. Тот разговор со отцом, мое отчаяние, ЦРУ, – все, кроме нее и того, что происходило между нами. Ее прикосновения к моей коже, прерывистые звуки нашего дыхания, обжигающее тепло поцелуя брюнетки и сама мысль о том, что случится сейчас. Словно в лихорадке, вожу пальцами вниз-вверх, хрипло выстанывая: — О боже... Кажется, во мне присутствовали три или четыре пальца, ибо я ощущала внутри себя горько-сладкую боль, которая усиливалась с каждым входом в меня длинных и музыкальных пальчиков. Да и я сейчас чувствовала себя музыкальным инструментом в руках Командующей, подобием духового о́ргана: на выходе – закрываю створки жалюзи в трубе, а на входе в себя – открываю рот, воспроизводя довольно громкие звуки. Мое влагалище как мануал*, а точка G – его главная клавиша. Задевая ее, я выдаю более громкие регистры, до самой высокой октавы. Приподняв бедра и найдя опору ногам, я принялась скакать на пальцах, и с каждым движением ощущение становилось все сильнее. Боль от твердых ногтей другой руки брюнетки, впившихся мне в ягодицу, только разжигала желание. Лекса закрыла глаза, заглушая стоны, рвавшиеся и из нее наружу. Неожиданно я слышу стук в боковое окно и вакуумный мужской голос. — Девушка, вам помочь? — Съебался нахуй! — безумно рычу, опасаясь за Лексу и прикрывая слегка ее открытую грудь. На мой голый зад мне похуй, не думаю об этом. — Господи, — бормочет в ужасе приглушенно мужчина, похоже, понимая все, и сваливает. — Укуси меня, — слышу молящий шепот. Похоже, из-за этого придурка наслаждение полковника слегка потерпело поражение. Это мне все равно, а ей, может быть, по-другому. Кусаю сильно ее за сосок, и она вскрикивает, дергая рукой внутри меня. Приподнимаюсь, продолжая двигаться в абсолютной гармонии с Командующей, отвечая на каждый взгляд, прикосновение и звук. Одновременно люблю и ненавижу то чувство, которое она во мне вызывает. Мне раньше не было свойственно терять контроль над собой, но когда она вот так дотрагивается до меня, все катится к чертям. — Нравится, когда я причиняю тебе боль? — спрашиваю отрывисто и коротко дыша. — Нравится представлять, что я могу тебя укусить и там? — Ты никогда не можешь вовремя заткнуться? — шипит Лекса, делая грубый толчок в меня, и я взлетаю головой в потолок и тоже шиплю. — Значит, нравится, — констатирую факт, надавливая на клитор. — Нет, — давление заставляет полковника задохнуться. Она приподнимается, вцепляясь зубами в кожу моей шеи, а затем, отрываясь, слизывая со своих губ кровь, добавляет: — Я люблю, когда ты жестче. Широко распахиваю глаза, ощущая, как от этих слов или от вида моей крови на ее губах, по телу разливается восхитительное тепло. К этому времени наши тела уже блестели от пота, окна автомобиля полностью запотели, а салон целиком наполнили стоны и запах секса. Я восторженно смотрела на то, как ее мышцы напрягаются от усилия, на вспотевшие, прилипшие ко лбу волосы, на то, как натягиваются сухожилия у нее на шее... Проскальзываю пальчиками ниже, внедряясь резко в скользкое и узкое кольцо ее ануса. — О господи... Кларк... — Лекса сильно зажмурилась и прохрипела. Мы идеально подходим друг другу в любом положении, в любой тесноте, расстояние, казалось, как при клаустрофобии усиленно сжималось. Я выгнулась, чтобы сильнее прижаться к ней. Мне нужно было найти способ заставить ее войти в меня глубже, полнее. Хотя куда уж там, мне кажется, кончиками она давно уже билась о мою шейку матки. Мне хотелось полностью поглотить ее, ибо сейчас я не могла обнять ее всю и трогать повсюду. С этой мыслью восхитительное, пульсирующее напряжение превратилось в такую сильную боль, что мне пришлось покинуть ее анус, ладонью оставаясь только на клиторе и сверхскользких складках. Издаю стоны и чувствую, что я уже почти. Скоро. Мои бедра ритмично задвигались, и Лекса отвечала мне встречными движениями. — Лекса! — выкрикиваю я в момент своей кульминации, вцепляясь ногтями в ее живот и чувствуя на губах вкус ее пота, смешанный с моей кровью. Полковник издает нецензурную брань, низко и хрипло, сделав еще один мощный толчок в мою руку, замирает... Дожидаюсь ее конца, выдохнувшись и дрожа с головы до ног, падаю на нее, утыкаясь лицом в шею. Мы лежим так достаточно долго, тяжело дыша. Ее сердце стучало прямо у моей груди. Постепенно наше дыхание успокоилось. Я почти уже подумала, что Лекса заснула, когда она подняла голову и спросила: — Теперь мы можем ехать домой? Киваю, поднимаясь, и выхожу на улицу. Не знаю, как все там случилось, но я реально не смогла бы напялить джинсы в машине. Благо, никого не было. Вудс даже не сдвинулась с места. Застегнув на себе штаны, запахнула пиджак с рубашкой, застегнув две пуговицы на первом в районе живота. А после подняла спинку сидения и стала ждать меня. Я села в машину уже со своей стороны, и мы продолжили молчать до самой квартиры Командующей. — Ты сама приготовишь обед или мне вызвать доставку? Похоже, один раз перерастает в привычку. Бесшумно хихикаю. — Сама. Только можно мне хотя бы душ принять? — улыбаюсь. Секс меня занятно отвлек от всего. Вот что со мной делали женщины. ЖенщинА! Одна! – врываются непрошеные мысли в мою голову. — Конечно, — ухмыляется полковник. И я знаю почему: я спросила разрешение. Ох, эта наша борьба за власть и подчинение когда-нибудь сведут кого-то в могилу. Тряхнув головой, без ответа испаряюсь на втором этаже. Моюсь в душе, а после рассматриваю свое тело в зеркале. Такое чувство, что я выбралась из завала. Губа настолько растерзана, что зрелище еще то, не совместимое с жизнью. Кажется, что если рана когда-нибудь затянется, то посередине останется маленький шрамик. Я буду смотреться в зеркало изо дня в день, вспоминая Лексу, бархат смуглой кожи и наши безумные скитания в поисках животного удовлетворения. Даже когда мы разойдемся, или наши дороги разойдутся, я буду помнить... Спускаюсь взглядом ниже, и на шее красуется укус. Сегодня я даже не почувствовала ее проворные зубки, пребывая на таком пике наслаждения, когда все отходит на другие планы. Есть только мы и наши бьющиеся в агонии тела. Так же на шее присутствует засос, слабенький, помутневший, но он есть. Его оставила брюнетка днем раньше. Живот, спина, бока, задница в царапинах от ее ногтей, где-то заживших, где-то свежих, сегодняшних. И на ногах проявляются еле заметные синяки. Кажется, я во что-то так сильно сегодня упиралась или билась, что не ощутила боль. Возможно, стоило задуматься, сказать себе, что пора заканчивать с таким экстримом, но я не могу... не хочу. Я словно утоляю с каждым разом насущный голод, как наркоманка, хочу брюнетку все больше и больше, едва лишь это кончается. Страшно, потому что в моменты близости с ней я готова сделать абсолютно все, что она пожелает. И это ощущение уже начало просачиваться в мою повседневную жизнь. Вот как сейчас: я согласилась с ней, даже не поскандалив, не съязвив, не разозлившись. Смешно до слез... Открываю навесной ящик с зеркалом, находя и выуживая из аптечки заживляющий гель. Наношу его на губу, кожу шеи, живота, спины, ягодиц. В животе у меня екает, когда мои размышления заходят очень далеко. А мажет ли она задницу? Конечно, она достанет, так же, как и я, посмотрев в зеркало. Но что если в ней не заложена такая нежная забота к себе? Тогда я... Мои мысли меня саму тревожат и пугают. Почему я хочу позаботиться о ней? Потому, что сама виновата? Или дело в моем бракованном производстве? Или в чем-то еще? Стараюсь избегать взгляда на лицо в зеркало, потому что то, о чем я думаю, заставляет гореть мои щеки от стыда. Театрально закатываю глаза, понимая, что я просто спятила. Лекса – чокнутая стерва. Похоже, и я приобщаюсь все больше к этому сумасшествию... Слишком много думаю о ней. Однажды я проснулась задолго до рассвета. В душ и на пары идти было еще рано, и все думала, что нужно быть тверже с собой, прожить хотя бы неделю без секса, не прикасаясь к брюнетке. Это словно детоксикация.** Семь чертовых дней. Думала, что в состоянии это сделать, и яд выйдет из моего оргазма, а я вернусь к своей обычной жизни. Но все это не сработало. Наши споры и ссоры превращались в очередную форму извращенной прелюдии, а мои фантазии о ней перед сном остановить было можно, если только мне провести лоботомию. А еще ее сексуальный вид в брючных костюмах или в юбке-карандаш... Каждый день какая-то деталь ее туалета, будь это галстук, распущенные волосы или чулки, сводили меня с ума еще сильнее. Я пялилась, встречая ее в коридорах учебного ЦРУ, представляла, как стаскиваю с нее брюки, наматываю локоны на кулак или галстук, как она ложится на меня... И моим фантазиям не было ни конца ни края. На занятиях я пялилась на ее блузку в области выреза над грудью, боясь упустить момента, когда она нагибается и тянется за чем-то... боясь упустить рассмотреть то, что под блузкой. Иногда казалось, что я не сдержусь и начну сама доставлять себе удовольствие. Не скажу, что это неправильно, просто думаю, что я просто-напросто подвергну себя пытке, а закончить так и не смогу. Я практически ежеминутно находилась на взводе и в крайне мерзком настроении из-за этого, поэтому не грех мне было злиться и приходить в ярость. Вот так вот на фоне моего гнева что-то зародилось в нас. Обоюдная любовь к неудержимому сексу. Одеваюсь, захватывая с собой крем, и направляюсь в ее спальню. Интересно, а вход мне так же закрыт, как и в прошлые выходные? В спальне ее нет, тогда я решительно иду прямиком в ванную комнату. Да, она там. Вздрагивает, от неожиданности прикрывая только свой перед полотенцем, от груди до колен. — Кларк, что ты здесь забыла? — удивленно спрашивает она. Обхожу девушку, присаживаясь на корточки перед ее ярко-красным и распаренным задом. — Это не то, о чем ты думаешь. Просто не шевелись, — выдавливаю крем на палец и мягкими касаниями пытаюсь распределить его по всей области ягодиц. — О, ты уже знаешь, о чем я думаю? — с сарказмом произносит она. — Какой прогресс! Не знаю, так и хочется причинить ей боль, чтобы следила за языком. Но чего-чего, глядя на ее ободранную ремнем задницу, я не могу преподнести брюнетке еще одни страдания. В крайнем случае не сейчас. — Просто заткнись, Лекса, — шепотом отвечаю, продолжая мягко касаться ее распаренной кожи. По телу разбегаются мурашки, и от каждого моего прикосновения полковник вздрагивает. Ей неприятно или до сих пор больно? Останавливаюсь на втором. Прошел всего день. — Просто у тебя все так гладко получается, что приходит на ум, что ты не в первый раз мажешь кому-то задницу. Понимаю, что она хочет поддеть меня, скорее всего из-за неловкой ситуации. Я права была: сама о себе она не позаботилась, и никто о ней в таком смысле не заботится. Либо это было давно. — Возможно, — только не сейчас, я не дам ей себя разозлить. — Я не знала, что ты еще доктор, а не только агент и кулинар, — скептически подмечает она. Нет, я не доктор. И мамина наследственность мне не передалась. Просто что трудного в намазывании кремом? — Конечно же, нет, — отвечаю. — Это хобби. Поднимаю глаза в зеркало, чтобы взглянуть на нее. Выражение лица у нее было странным. Я его вижу впервые. Понятно, что она выглядела взбешенной, но было еще что-то. Неужели она... ревнует? — Мы сегодня обедать будем? Или будешь продолжать таращиться на мою задницу? Полковник собственной персоной: приподнятый подбородок и прямые плечи. — Будем, — поднимаюсь с корточек и совершенно спокойно отвечаю. Конечно, внутри я рада, что у меня получилось ее задеть. Не только ей все почести. Плетусь к двери, ибо поза на согнутых ногах была достаточно неприятной, и слышу. — Не накидай мне мышьяка в пищу! Улыбаюсь. Оказывается, она может и сама себя завести в ярости, главное – нажать на нужную кнопку.