***
1 month ago
– Просто прыгай! – рычит Сану, – Всё равно ведь сдохнешь! Или может, мне сделать фейерверк из мозгов твоей жены и дочки? – раздаётся жалобный плач женщины и ребёнка, когда Сану переводит на них пистолет с глушителем. – Не надо! – рыдает мужчина со связанными руками, стоя на краю обрыва, – Я прыгну! Только не трогай их! – молит он, смотря на дьявола своими светло-зелёными глазами. – Конечно, мне нужен только ты, америкашка! – смеётся, – Я считаю до трёх... – Нет, погодите, дайте хотя бы попрощаться! – просит он, оглядываясь на пропасть позади себя. – Три! – произносит Сану, с ноги толкая мужчину в водную скалистую мясорубку. Слышится его крик и вопль женщины, что прижимает к себе ребёнка. Отец пожертвовал собой ради семьи. – Ах, точно, – Сану поворачивается к ним, поднимая оружие. – Вы же обещали отпустить нас! – рыдает отчаявшаяся мать, – Психопат! – О, и верно, я же психопат! Что ж, для вас будет уроком, – он ловкими и точными движениями отправляет пули меж глаз несчастных, маленькая девочка с продырявленной головой навеки засыпает, глядя в небо, на груди матери, что отводит её в иной мир, – Не стоит верить психам... – договаривает Сану, уходя и улыбаясь. Ему плевать на чужие жизни. Мужчина, женщина, ребёнок, все для него просто пушечное мясо, не более. – Они доверяют убийце, а психопат тут я, забавно, – скалится он, залезая в машину и направляясь в больницу...***
3 months later
– Господин Чон, – заглядывает в палату санитар, – время обеда, вы не слышали звонок? – Простите, я задумался, – спокойно произносит Чон, убирая потрёпанный рисунок под подушку, – уже иду. Реабилитация действительно помогла парню. Нет, его боль не стала меньше, ни на каплю, но по крайней мере, он научился с ней жить. Преодолев адскую ломку, мучительно и отвратительно, пытаясь вылезти из собственного тела, он вопил, привязанным к кровати, молил Тэхёна забрать его. Испорченное прогнившее тело боролось с ядами, что раньше каждодневно подпитывали его. Чонгук пережил худшее. Он смог справиться с этим. Сеансы групповой терапии тоже положительно повлияли. Он даже подружился с парнем по имени Ёнджун, чья любовь тоже скончалась внезапно, в каком-то тёмном переулке от рук обычного грабителя. После чего он тоже подсел на наркотики. Чонгук видел много разрушенных жизней, но в отличии от остальных, он не говорил: "Я так любил её", "Я сильно скучал по нему" и подобное. Все люди говорили в прошедшем времени. Но не Чонгук. Он заявлял: "Я всё еще люблю его, я всё еще сильно скучаю", – он не мог отпустить, что-то не давало. Сердце чувствовало, что пока не готово проститься. – Вы рады, что вас сегодня выписывают? – спрашивает шестнадцатилетняя девушка с растрёпанными волосами, подходя к Чону. – Наверное... – коротко отвечает он. Гук не знал: радоваться или нет. Что он будет делать дальше, как жить? – Господин Чон, за вами приехали ваши друзья, собирайте вещи и освобождайте комнату. – Да, сестра, – ответил он и прошёл к себе. У него было не много вещей. Рисунок Тэхёна, зубная щётка, пара кофт и всё. Как Намджун привёз его пару месяцев назад ни с чем, так он его и заберёт. Чонгук выходит из комнаты, в которой каждый вечер представлял иную жизнь. В той, где Тэхён жив, где они счастливы и гуляют по пляжу летом. Ту жизнь, в которой нет насилия, только мир и их любовь. Он представлял, как Тэхён тоже признаётся ему. Сотни раз. Он бы всё отдал, чтобы услышать это, эти слова. Но после этого он вновь открывал глаза и был готов отдать всё за то, чтобы Тэхён был жив, пусть даже ненавидел бы его, проклинал, лишь бы дышал на этой грёбаной планете, улыбался по-настоящему, больше не чувствуя боли, которая заставила сделать его решающий шаг. Последний шаг. – Привет, Чонгук-и, – ласково улыбается Джин и обнимает шатена, после чего и Намджун заключает его в дружеские объятия. – Привет, ребята, – легкая улыбка, натянутая с неимоверным усилием. – Поехали домой? – риторический вопрос генерала. Парни выходят, прощаясь с персоналом и благодаря их за проделанную работу. – Поживёшь с нами какое-то время, пока не накопишь на своё жильё. Я договорился кое с кем. Ты вроде крепкий и толковый, когда не бухой и не под наркотиками, так что, твой испытательный срок в роли охранника отделения начинается послезавтра. – Спасибо, Намджун, – тихо отвечает он, не понимая, почему все такие спокойные, пытаясь понять, как друзьям удаётся жить дальше, не смотря на произошедшее. "Я обещал всегда быть рядом, а тебя нет", – думает Чон. Он не может проститься, не может осознать. Разум отторгает эти мысли. Он не готов и никогда не будет. Никто к такому не готов. Намджун устроился в местное отделение полиции, расследуя мелкие грабежи и драки. Джин устроился учителем в местную школу. Казалось бы, их жизнь налаживается. Прямо как хотел Тэхён. Но почему Чону от этого не легче? Уже правда пора отпустить его?***
Начало весны всегда несёт перемены, всё оживает, природа просыпается, заставляя распускаться цветы и улыбаться людей. Всех, кроме единственного шатена, сидящего на диване гостиной рядом с Джином и разговаривая обо всём на свете, пока телевизор мерцает на фоне, беззвучно показывая новости. – Как ты в последнее время? Хоть немного становится лучше? Говорят, время лечит, но мне кажется, оно стало слишком медленным для тебя, – Ким сочувствующее поглаживает ладонь Чона. Без каких либо намёков, просто поддерживая сломанного парня, что словно пазл пытается собрать свою пропащую душу. – Я боюсь, боюсь вновь задохнуться в себе, в этой не уменьшающейся грусти и скорби, вновь погрузиться во мрак, потерять себя, потерять рассудок. В моей голове сплошной шум и хаос, что выбрасывает меня в разные моменты моей жизни, раня каждый раз, неважно, грустные эти моменты или радостные, – Чон закуривает сигарету, впервые за два месяца, по-настоящему наслаждаясь дымом, что заполняет лёгкие, ведь сейчас он опустошён как никогда. – Сигарета – моё обезболивающее, каждый раз выдыхая, я чувствую, что уходит какая-то часть тоски, смешиваясь с табачным облаком, но сосуд, что освобождается внутри меня, в тот же момент вновь заполняется. Кажется, что у него нет дна, он бесконечен, как и моя тоска по Тэхёну, так же, как и моя любовь к нему... Джин сдерживает слёзы, он понимает Чона. Он ведь тоже лишился друга, но с Чонгуком у них была особая связь, намного глубже проросшая, от этого сильнее болезненная. – Мы ездили в твою квартиру пару недель назад, когда ты просил привезти тебе твою серую толстовку. "Толстовку Тэхёна", – исправляет Чон друга у себя в голове, ведь он так хотел получить ещё хотя бы кусочек утраченной жизни Кима, что хранит частицы прошлого. Джин отлучается ненадолго и выходит с небольшой шкатулкой. – Думаю, ты бы хотел оставить это у себя, – Джин отдаёт деревянное изделие в руки Чона. Шатен открывает и замирает. Вглядываясь и не веря своим глазам: перед ним лежит пистолет, тот самый, что он дарил Тэхёну, с красующейся надписью: "Чёрный ворон, рождённый летать." Прозрачная слеза в миг скатывается по щеке, заставляя Чона улыбнуться воспоминаниям о том дне.– Так, ага, вроде понял, – Ким протягивает пистолет обратно. – Что ты делаешь? Он теперь твой, переверни его, – просит Чон. Тэхён поворачивает пистолет и всматривается на выцарапанные ножом слова: "Black raven born to fly." Слова отпечатались на сердце, словно раскалённой печатью. Чёрный ворон, рождённый летать. Тэ вспомнил, как считал, что он рождён лишь ползать, как и было до появления Чонгука в его жизни. Он больше не тот, кем был. Теперь с оружием в руке стоял новый Ким Тэхён. Намного сильнее, готовый сражаться за лучшую жизнь, за счастливое будущее.
Он всё же полетел. Чёрт бы его побрал. Чон переводит взгляд на мигающий телевизор, вытирая слезу и пытаясь немного отвлечься, чтобы ком в горле не сорвало и он не рыдал водопадом. Это нормально для того, кто потерял близкого, но нужно стараться держаться, хотя бы ради друзей, они действительно сильно переживают. Чонгук не хочет расстраивать их ещё больше, они ведь уже столько сделали для него, наверное, если бы не они, шатен в тот же вечер сиганул следом в пропасть, чтобы увидеть своего Тэхёна, как можно скорее, правда, на том свете. На экране показывается какое-то предстоящее мероприятие. Джин замечает это и тут же предлагает: – Может, сходишь завтра туда? Развеешься, пока мы на работе, – предлагает он, – тебе будет полезно. – Да, хорошая идея, – соглашается Гук, вспоминая, что Тэхён любил картины и любил рисовать, да и вообще хотел быть ближе к искусству. Как жаль, что Чонгук один будет любоваться шедеврами, как жаль, что не сможет любоваться изучающими карими глазами Тэхена, пока тот бегает от рисунка к рисунку. Рассказывая, какие техники применял художник. Как жаль, что его больше нет...***
Октябрь 1996 года
Солнце перестаёт греть. Листва с деревьев опадает и, словно кости, хрустит под ногами. Чёрные вороны, сидящие на большом голом дереве противно кричат на прохожих. Всё вокруг меркнет, гниёт природа. Чёрная земля уже изжила себя на этой ферме, переставая приносить хороший урожай. Семья, что управляла фермой обеднела: – Ты, что, не видишь, что сестра плачет?! – грубо спрашивает мать и отталкивает старшего сына так, что тот падает. – Я пытался её успокоить, но она голодна, – оправдывается одиннадцатилетний парень. – Заткнись, раздражаешь, лучше бы я тебя не рожала! – мать пинает ногой сына, держа двухлетнюю дочку на руках и уходит в ванную комнату. – Сану! Почему ты ещё не в поле? Совсем оборзел? Ты тут за просто так жить не будешь! Уже время жатвы, а ты всё еще не начал хоть что-то делать своими погаными ручонками! – пьяный мужчина сорока лет, держа сына за шею, выгоняет его на улицу, принуждая к тяжелому физическому труду. С каждым годом становится всё хуже. Сану старший брат, хоть ему и одиннадцать, на нём уже тонна обязанностей. Пока мать сюсюкается с младшими братом и сестрой, а отец бухает непробудно, Сану работает день и ночь. Худой настолько, что острые рёбра торчат даже из-под разорванной рубашки, с тёмными с рыжим отливом волосами, с израненными от работы руками, в синяках от избиений отца и матери. В одиннадцать лет он уже воровал сигареты у отца и выкуривал их за амбаром. Медленно, принося себе хоть какое-то наслаждение в этой жизни. Вся жизнь заключена на этой проклятой ферме. Он не ходил в школу, денег на это просто не было, зато родители уже копили на обучение младших. Сану не мог понять, почему жизнь так не справедлива, чем он хуже своего братика и сестрёнки. Он любил их, искренне и всей душой, но завидовал почти столь же сильно. Парень закашливается от едкого дыма, смотря на жёлтую траву под ногами. Время жатвы самое ужасное, десятки гектар чёрной работы. Руки в кровь, о сне можно и не говорить. Из-за скудного урожая на него только сильнее кричали родители, виня во всём истощённого парня, а не истощённую землю. – Как мне всё надоело, – произносит Сану, выдыхая дым вместе с мыслями и обидами. А что он может сделать, это ведь его родители, семью не выбирают. Хотел бы он быть бесчувственным роботом, без эмоций, без ощущения постоянной и всепоглощающей боли. Сану весь день работал, собирая урожай. Солнце уже давно опустилось за горизонт. Темноволосый мальчишка заходит в небольшой домик, больше похожий на сарай, чтобы сделать глоток воды. Мать с детьми давно спит, пока отец нажирается самогоном, сидя на лавке, и наблюдает за тем, как поднимается луна. – О, вернулся, сучёныш? – произносит отец и хватает Сану за воротник, душа его, – Почему ты не за работой?! Решил, что можешь отдыхать, пока твои мать и отец без гроша в кармане? – ругается на сына, отвешивая мощную пощёчину. – Нет, отец, я просто хотел сделать глоток воды и снова приняться за работу, – умоляюще отпустить держится он за мощную руку мужчины. – Хватит пиздеть! Ты заслуживаешь лишь наказания! – мужчина бросает мальчика на стол, стаскивая с себя штаны и омерзительно облизываясь. Он полностью безрассуден, ничего не осознающее животное. Сану пытался вырваться: – Прошу, отец, отпусти! – молил он, пока одной рукой с него снимают штаны, а второй держат за тонкие запястья. Отец мощно ударяет сына по ягодице, не давая ему кричать, закрывая его рот рукой. – Тебя нужно отодрать, чтобы набрался мозгов и больше не портил нам жизнь! – зверино улыбается невменяемый мужчина и вставляет своё вставшее возбуждение в Сану. – Нет, прекрати! – кричит в слезах мальчик, кусая отцовскую руку от жуткой боли, заставляя того отпрянуть. У Сану была всего секунда, чтобы найти, как спасти себя, иначе второго шанса освободиться уже не было бы. Он видит пустую бутылку, стоящую на столе. Он не помнил себя в тот момент, не помнил, как схватил её, разбил о голову пьяного отца. Пока тот замешкался, пытаясь прийти в себя, острое стекло уже пронзило его горло. Кровь широким ручьём брызнула маленькому Сану в лицо. Он не был напуган. Какая-то пелена застелила его разум, одурманивая. Ему нравилось, нравилось это чувство власти над чужой жизнью. После одиннадцати лет в этом круге ада, он впервые так чувствовал себя. Адреналин в крови приятно отдавался во всех конечностях, придавая сил. Отец уже лежал на холодном полу, медленно остывая. Сану не помнил, как всё точно происходило, он ни о чём не думал, словно какое-то помешательство. Вот он берёт отцовское ружьё, заходит в комнату матери, что напившись, тоже спит непробудно, обнимая детей. И в этот момент он впервые улыбнулся, как улыбается сейчас, по-безумному, кровожадно, по-дьявольски. Тень, отбрасываемая на занавески, двигалась следом за Сану. Пара мгновений. Выстрел за выстрелом, стеклянный взгляд, что находился в экстазе, убивая своих родных. В тот день О Сану изменился. Стал тем, кем является сейчас. – Спокойной ночи, мамочка, – прошептал он напоследок, бросая спичку в деревянное строение, – Да наступит жатва! Он любил брата и сестрёнку, по-своему, где-то в глубине души любил и отца с матерью, за то, что так или иначе вырастили его и кормили. Но когда он осознал, что он единственный, кто любил, что близкие его ненавидели, он понял, насколько ничтожно это чувство. Насколько ничтожен был он всё это время. Больше не было несчастного запуганного мальчишки, в тот день появился глава Кровавой нации, глава безумных головорезов, что теперь держат в страхе миллионы.наши дни
Сану просыпается, тяжело дыша, и в поту, от кошмара из прошлого, на большой белоснежной кровати, с мягкими подушками. Он переводит взгляд на парня, что проснулся от резких движений рядом. – Доброе утро, любимый! Тебе приснился кошмар? – волнуясь, спрашивает. – Нет, Ви, просто моё детство, – с улыбкой произносит О Сану, мягко целуя сонного парня. Его парня.***
– Ну что, собрался? – спрашивает Намджун, заглядывая в комнату Чонгука. – Да. Спасибо, что согласился подвезти, – Чон застёгивает манжеты на своей чёрной рубашке. – Без проблем, мне всё равно по дороге, – ямочки Намджуна, как обычно, мелькнули на щеках, и его голова скрылась за дверным проёмом. Чон проследовал за другом. Он впервые поедет на подобное мероприятие. Художественная выставка. Может, это поможет расслабиться, отвлечься от флешбэков, где Тэхён переплетает с ним пальцы, где нежно целует и улыбается только ему, так, словно Чонгук был всем его миром. Парни садятся в джип генерала, и Чон достаёт пачку Мальборо. – Постой, – произносит Джун, отвлекаясь от дороги, – открой бардачок. Чон послушно выполняет то, что сказал друг. – Видишь штуку, похожую на флешку? – Ага, – произносит Чон и достаёт предмет, – что это за хреновинка? – он крутит в руках прямоугольный кусок пластика. – Электронная сигарета, – поясняет Джун, – получше твоих будет. – И чем же? – с недоверием смотрит Чон. – Хотя бы запахом, попробуй, – генерал заворачивает на главную улицу. Гук медленно вдыхает, и его глаза округляются: – С шоколадом? – он никогда не пробовал подобное. – Ага, есть куча разных вкусов, они помогут твоим лёгким не отравляться настолько быстро, – после они ехали в тишине ещё полчаса. Мужчина жмёт на тормоз: – Приехали. – А, спасибо большое, – выходит шатен из машины. – И за эту штуку тоже, – наклоняется к открытому окну, кивая. – Хорошо проведи время, а если что случится, звони, – Намджун машет рукой и уезжает. Чон стоит посреди улицы. Народу на главном бульваре слишком уж много. Неужели все идут на эту выставку? Гук проходит в большое здание с зеркальными окнами, проходит широкие светлые коридоры, выходя в главную галерею. Как же много народу, всё-таки. Люди, одетые в дорогие бренды, стоящие с фужерами шампанского в руках, рассматривают картины. Их не так много, около двадцати изображений с приклееными ценниками. Чонгук проходит к одному из них. Что-то абстрактное, похожее на птицу, нарисованное чёрной краской. Будто чернильные пятна, что показывают на сеансе у психиатра. Кажется, чёрный ворон? Нет, нет. Чонгук сам себе говорит остановиться. Это лишь его больная фантазия вырисовывает чёткие контуры. Чон переходит к следующей картине. Полностью синяя картина с непонятным светлым силуэтом, будто под толщей воды. Чон надеялся отвлечься, но кажется, только сильнее углубляется в воспоминания о Тэхёне, пока громкий голос ведущего не прерывает его, заставляя повернуться. – Это художник-сенсация! Он взял кисть впервые всего пару месяцев назад, а уже может сравниться с Ван Гогом и Моне. Гений одним словом. Никто не знает его настоящего имени, поэтому все зовут его просто V. Пожалуйста, дорогие гости, наслаждайтесь искусством, вы также можете приобрести картины, все вырученные деньги будут пожертвованы в фонды против насилия над детьми. Хорошего времяпровождения! – ведущий уходит с небольшой сцены и люди вновь обращаются к картинам. Сердце Чонгука саднило, терзало его. Изнывалось по прошлому. Он было собирался уйти, но случайно столкнулся с каким-то светловолосым парнем. – Ой, извините! Я просто любовался этой прекрасной монстерой! – парень указывает на растение стоящее в углу. Гук поднимает глаза и сердце замирает. Перед ним стоит человек, с маской на пол лица. Однако это не мешает узнать родное. – Тэхён?! – Гук хватает парня за плечи, грубее нужного. – Нет, моё имя – Ви! Вы сталкер, что-ли? Отпустите меня! – вырывается блондин, борясь с сильными руками Чона. Этот парень немного отличается, он сильнее, подкаченнее, кажется, стоит наравне с Чонгуком. Гук задумывается на секунду, может, он просто сошёл с ума и это его перенёсший потерю мозг создал слишком уж реальную галлюцинацию? Электронная сигарета ударила в голову? Чон не знает: реальность это или сон. Он хочет убедиться, его всё равно с минуты на минуту выгонят охранники. Он привлёк слишком много внимания. Шатен резко срывает маску, получая удар в лицо. Чонгук падает, а раздражённый блондин поднимает маску и надевает обратно, смотря на Гука. – Ненавижу таких, как ты, бесконтрольных животных, – скрипит зубами Ви и уходит. Чон сидит с разбитой губой, не пытаясь ничего предпринять, пока его с силой выпроваживают к выходу. Он просто замер. Он увидел лицо, что скрывалось под маской. Лицо его любимого. Он был бы точно уверен, если бы не левый глаз. Его левый глаз был светло-зелёного цвета, со шрамом рассекающим бровь. У Кима оба глаза были карими. Чонгук точно помнит. Такое не забыть. Да и внешне, всё-таки, Тэ был меньше. Кто этот мужчина, что так сильно похож на родного человека, но настолько отличается? Гук не помнил, как позвонил Намджуну и как оказался дома. Не помнил, как рассказывал всё парням, допивая стакан с валерьянкой, потому что его по-настоящему трясло. Мозг отказывался верить, глаза сомневались, а сердце... Сердце рвало и метало внутри организма, вопя: "Это он!" Но тот холодный пробирающий зелёный глаз, словно змеиный, отравлял его сознание. Он не был уверен в реальности своих воспоминаний об этой встрече. Как такое может быть? Верно, невозможно. – Чонгук-а, я понимаю, тебе тяжело, но его действительно больше нет. Ты сам видел, мы стояли у его могилы, нам дали врачебное заключение о его смерти. Тэхён мёртв, – уже прямыми словами пытается донести Джин. Чонгук прогоняет все последние воспоминания через мозг, словно через сито, пытаясь отсеять нужную информацию. Прыжок, скалы, окровавленная вода, они бежали по течению. Следующий кадр: как скорая забирает тело, дальше пустота и вот оно! До Чонгука доходит: – Ты видел его лицо, Джин? После смерти? – безумно смотрит в глаза Чонгук, пугая друга. – Что ты хочешь сказа... – Чон хватает Джина за кофту, притягивая к себе и агрессивно спрашивает ещё раз, выделяя слова. – Ты видел, что он мёртв?! – на глаза Джина уже наворачиваются слёзы. Чонгук осознаёт, что его поведение сейчас больше походит на бред сумасшедшего и его агрессия вредит другу. – Отпусти его! – командует подорвавшийся Намджун, защищая своего парня, – Что ты несёшь? Пожалуйста, одумайся, тебе стоит отдохнуть. Намджун зол, но адекватно расценивает ситуацию. Он уже относится к Гуку, как к больному. – Никто из нас не видел Тэхёна после прыжка! Мы не видели его бездыханное тело! Мы видели просто бело-кровавую простынь, закрытый гроб и каменный памятник над землёй! Но не тело! Может, может быть, это был и не он! – кричит Чонгук. В его разорванной душе появилась первая крупица. Крупица надежды, что тот, кого он любит, всё ещё жив, всё еще дышит. Но это звучит так нереально и фантастически. Будто он просто ищет хоть какие-то причины оправдать свою встречу с Ви, что просто очень похож на его погибшую любовь. Чон падает на стул, закрывая ладонью лицо. – Простите меня, парни, прости, Джин, я не хотел, – Гук мотает головой, пытаясь понять, где реальность, а где его воспалённое сознание издевается над ним. Друзья сочувственно переглядываются, и Джун гладит Чона по спине: – Держись, Чонгук-и, мы с тобой. Мы рядом, просто поспи хорошо, я позвоню в участок, скажу, что ты завтра не выйдешь на работу, – генерал уже достаёт телефон, как Чон встаёт и произносит: – Не надо. Может, за работой мой разум протрезвеет, наконец-то, – шатен уходит к себе в комнату и садится у окна, доставая шоколадную электронку. Он с прищуром осматривает её и отбрасывает на кровать. Вытаскивая горькую сигарету и зажимая между зубов. Только горечь табака способна привнести ясность в мысли, она схожа с состоянием его души. Горящая, дымящаяся, отравляющая. – Это правда был ты, Тэхён? – спрашивает Чон у себя, затягиваясь и дрожа от холодного ветра, – Или я настолько скучаю по тебе, что совсем обезумел? Пепел падает на белый подоконник, рассыпаясь на мелкие частицы. Тучи расползаются, открывая дорогу яркому месяцу. Свет, в окнах домов напротив, меркнет, как догорает сигарета. Прерывисто мерцая, как и надежда, что пытается поселиться в Чонгуке. – Значит, Ви? Ты прекрасный художник, он был таким же..."Всё! С меня довольно! Слёз отчаянья и без слов ночей. Не любить тебя мне будет больно, А любить, ещё больней..."