antitoxin

Сияй ярче, когда свет заканчивается. Не дыши, когда он рядом. Задушит.

На следующий вечер, как Юнги и обещал Хосоку, они устраивают что-то на подобии праздничного, но не слишком вычурного, вечера в честь успешных переговоров с Ким Тэхёном — поставщиком, как выражается Юнги, «дури» из Японии. Порою слишком самоуверенный альфа провёл почти всю детскую, а после и подростковую жизнь в Тэгу, в окружении любящих родителей, обычных госслужащих, и маленькой сестрёнки, и именно поэтому для Кима так важна любая связь с Кореей, как и малейший контроль над ней. Однако идти по стопам своих родителей и оставаться в родном городке он не захотел. Япония яркая, словно для Тэхена своей быстротечной жизнью созданная и такая же эстетическая, как и он. У него там своё производство, своя сеть ночных клубов, и каждый лоскуток такого же ночного неба однозначно так же принадлежит ему. Ким влюблён в звучание языка и культуру, как и в небольшие магазинчики и узкие улицы, и сорокаэтажные небоскрёбы с огромными светодиодными экранами на них, что мерцают своим отражением на асфальте ночью. Он прячется в этом мерцании сам, прячет в смешанном красочном безобразии своё неблагоприятное прошлое, осколки прошлой непосредственности и доверчивости. Тэхён сейчас раскованный, одним своим видом кричащий троекратно «роскошь», обожает балет и высокосортную пыль фей, которую сам же и толкает на мировой рынок, красивые тела в своих руках и калорийные улыбки омег. Юнги красиво улыбается, но это уже не столь важно. Лиам бронирует и полностью закрывает для других посетителей целый ресторан итальянской кухни на побережье моря, и уже до заката он кишит высокопоставленными особями, смотрящими на всё свысока. Мин приезжает туда в окружении охраны и самого Кима, следующим за ним мрачноватой тенью наперевес с его вялым настроением: альфа не любит подобные вечера. На Юнги тонкая и фактически полупрозрачная блузка оттенка цветущей сирени, чёрного цвета брюки, что лежали в гардеробной первыми и несколько подвесок из белого золота, пляшущих на шее при каждом шаге. Мин больше не заморачивается над своим внешним видом так, как раньше, ведь это не имеет для него больше никакого смысла. Вообще, будь его воля, он бы пришёл сюда в обыкновенных спортивках и растянутой майке Хосока, но, увы, его нынешнее положение и должность, какой бы отвратной она не была, не позволяет сотворить такое, и Юнги безапелляционно вынужден тратить хотя бы полчаса на то, чтобы подкраситься и выбрать достойную одежду. Что, собственно, и происходило буквально полтора часа назад. Правда, в достаточно откровенной одежде он чувствует себя слишком дискомфортно, ощущая на себе как ядовитые, так и жалостливые взгляды присутствующих, а в небрежной укладке волос омега буквально слышит застрявший там едкий шёпот про его кричащий внешний вид, про неуместное нахождение в подобном обществе и, естественно, обсуждение смерти его мужа. Однако, вовсе не одежда преподносила Мина как довольно откровенную личность, а дело полностью в другом — его неприкрытая харизма бьёт ключом, словно освещает хрупкое тело изнутри сквозь тонкий слой бледной кожи, натянутой на охладевшие кости, будто ещё немного — и она лопнет, обнажая кровавые жилки и плоть. Это выглядит чрезмерно рискованно, но Юнги вовсе не он, если бы не знал себестоимость своей на первый взгляд невзрачной внешности. Его невозможно купить (или он так думает), невозможно не хотеть созерцать во второй раз, если увидел хотя бы однажды. Он притягивает без магнетизма липкие взгляды даже сейчас, оставшись по сути вдовцом с не совсем благополучным прошлым, и Юнги даже не знает, радоваться этому, или нет. Мин натянуто улыбается всем присутствующим, здоровается одинаковой фразой, уже мечтая, чтобы всё поскорее закончилось — Вселенная желания не выполняет, и всё только начинается. Радовало хоть немного то, что омеге больше не требуется принимать сожаления и предложения о помощи, а также отчитываться перед неизвестными по поводу судьбы компании Хосока, попавшей теперь в его худые руки. Для большинства время «скорби» накрылось треснутым куполом ещё два месяца назад, а Юнги всё ещё даже не видит горизонта. — Приветствую, — Мин двумя руками пожимает огромную руку Тэхёна, резко вставшего перед ним, и нехотя вдыхает его древесный запах, — я рад Вас здесь видеть. — Я только прилетел, а уже приятно очарован. Думаю, мы хорошо сработаемся, — он оглядывает низкого по сравнению с ним омегу оценивающим взглядом, цепляясь за ключицы, бледнеющие незаполненным холстом, — новые люди — всегда хорошо. Юнги продолжает неловко разглядывать его отчего-то мутный, словно затуманенный взгляд, наблюдая боковым зрением отошедшего в сторону стола с напитками Лиама. Тэхён небрежно кладёт руки в карманы строгих брюк, едва заметно ухмыляется, и, по всей видимости, хочет что-то добавить, как его перебивает подбежавший юрист, что представляет сторону омеги: — Господин Мин, мы бы хотели уточнить некоторые детали Вашего контракта с господином Кимом... — узкоплечий альфа стеснительно протягивает стопку бумаг в сторону Юнги, переминаясь с ноги на ногу. У него, очевидно, нет каких-то важных вопросов, и он просто хочет достойно выполнить свою работу до мельчайших косяков. Тэхён, наполненный опытом до отвала, это видит. — Предлагаю обсудить всё позже, и в более деловой обстановке, — Ким недовольно шикает в сторону юриста, — если это возможно, конечно. Мин жестом отгоняет от себя своего же работника, смутно припоминая имя на бейдже, неловко разводит плечами и тоже добавляет: — Я не знаю, кто их пустил сюда. Честно, — молча забирает бокал с шампанским из рук Лиама, — надеюсь, что они больше не будут никому мешать. — Прессы хоть нет? Насколько я знаю, у вас с ней проблемы. — Охранники проверяют у входа приглашения и наличие диктофонов, а также фотоаппаратов. Журналистов здесь быть не должно, — Лиам влез в разговор на правах правой руки Юнги, поддерживающе опуская ладонь на его подрагивающее плечо, — Это его первый подобный вечер. Не обессудьте. — Повторюсь: я всегда рад начинающим, ведь сам когда-то таким был. Тем более что у Юнги хоть и не слишком прекрасный первый толчок и начало, зато прекрасные возможности, капитал и учителя. Главное, чтобы Вы справились с этим. — Благодарю, — Мин, стараясь спрятать собственное волнение, опускает взгляд на лакированные туфли с туго затянутыми короткими шнурками. Он действительно до невозможного переживает, ощущая на себе ответственность за происходящее здесь, безопасность присутствующих лиц и за атмосферу в целом. Омеге никогда ранее не приходилось организовывать что-то подобное, а впервые всё всегда страшно и ужасно волнительно — это закон. И как бы Мину не хотелось это скрыть, упрятать от чужих глаз, но всё равно всегда найдутся те, кто заметит всё до мельчайших деталей, разглядывая блестящую картинку по отдельным деталям пазла, а не целиком. И это, увы, как раз про Ким Тэхёна. — Ты нормально справляешься. Хватит себя накручивать, пожалуйста, — Лиам сразу же после ухода альфы начинает попрекать Мина, — ты не должен им показывать свою слабость. Разве факт того, что этот тип уже согласился на сотрудничество тобой, не должен говорить тебе о том, что всё, мать твою, хорошо? — Я не могу не паниковать, — Юнги начинает тереть кулачками свои глаза, но вспоминает, что они всё же подкрашены, и резко осекается; он вдыхает разнообразный океан незнакомых запахов, пытаясь успокоиться, и продолжает: — Где Соён? Я бы хотел увидеть её здесь. — Вечно тебя интересует эта старуха, — Ким закатывает глаза, вспоминая эту девушку, — думаю, она уже где-то здесь. Это только начало вечера, помнишь? И это даже ещё не все гости. — Тебе проще будет меня застрелить, чем рассказывать об этом, — Юнги хохочет, постепенно приходя в себя. — Я это обязательно сделаю, если ты сейчас же не вспомнишь свою главную миссию здесь, а в частности и во всей этой жизни. — Выбесить всех альф на этой планете, а после разбить им сердце? Если это так, то вы меня уже опередили. — Я смотрю, тебе совсем уже хорошо, — Лиам залпом выпивает второй бокал шампанского, жмурясь из-за кислого вкуса, — и ты почти угадал. Веди себя, пожалуйста, так, как мы договаривались, и всё будет в порядке. — Я постараюсь, но ничего не могу обещать, — недовольно кривится. Он прикрывает глаза, пытаясь вспомнить все наставления Кима, услышанные раньше, и не один раз, прокручивает в голове особенно веские фразы, словно ребёнок перед своими первыми экзаменами или соревнованиями, потирает руки, после чего, наконец, открывает глаза. Юнги резко становится счастливее в несколько раз, если это вообще возможно, когда среди незнакомых лиц замечает яркую девушку — Ли Соён, которая прямо сейчас медленным шагом приближается к ним, и с которой он успел познакомиться несколько месяцев ранее. Мин мысленно благодарит неизвестно кого за то, что окружающие пока не проявляют слишком много внимания к нему, и улыбается ещё шире, обнажая дёсна. Эта альфа, являясь исключительной редкостью как девушка, в свои почти тридцать три года взяла под полноценный контроль все поставки через аэропорт Пусана — Кимхэ, прикрываясь своей небольшой авиалинией по Азии и некоторым странам Европы. Её любит пресса за яркую внешность и большие банковские счета заграницей, не слишком традиционный образ жизни и колкие выражения, которыми Соён буквально стреляет в требуемых этого ситуациях. Она, пожалуй, по мнению Юнги, из всех, с кем он успел познакомиться за последние несколько месяцев, оказалась самой приятной и честной, отчасти понимающей, и, Мин обязательно стукнет себя за это по лбу, даже ласковой по отношению к нему. Ли единственная, кто проявил к нему минимальное уважение, после того, как он оказался в этой ситуации, кто спокойно выслушивал все его истерики, и кто, естественно, успокаивал его помимо Лиама. Она в принципе тепло сотрудничала ещё с Хосоком до его смерти, поэтому была хорошо наслышана от Чона про Юнги и его порою (почти всегда) заносчивый характер, что так же облегчало их общение — Соён осведомлена, снисходительна по отношению исключительно к нему и мягка, как разомлевший в тёплых руках пластилин. Пока это не касается рабочих моментов, конечно. — Заждался уже? — девушка змеёй добродушной обвивается вокруг Мина, рассматривая его со всех сторон. Они общались по телефону несколько часов назад, и поэтому она уже знает, насколько омега ожидал её присутствие здесь. — Ты даже не представляешь как, — он с облегчением улыбается, всё так же наблюдая за юркнувшим в толпу Лиамом, — здесь так стрёмно. — Понимаю, — она тоже усмехается, поправляя длинные волосы, — Тэхёна уже видел? — Ага. — А я вот не видела его целую вечность. Хотелось бы пообщаться, всё-таки. Моим самолётом, мразь, летел, свой личный пачкать даже не захотел, а мне в глаза посмотреть — тоже, — фыркает, — но ничего, я ему это ещё припомню. — Вы знакомы? — Юнги присаживается в небольшое кресло за стеклянным столиком, расположенным подальше от входа и ближе к панорамным окнам. В ресторане становится всё больше людей, и все пришедшие обязательно подходят поприветствовать его, что не может не смущать. — Конечно. Я знакома со всей Кореей и немного больше, малыш, — она не прекращает улыбаться, постукивая ядовито красными ногтями всё по тому же столу, усаживаясь возле Мина. — Но здесь становится скучно. Знаешь, я бы даже поигралась здесь, если бы ты не был виновником происходящего. Юнги запуганным зверьком вздрагивает, когда слышит последнюю фразу. Он поднимает на неё ошарашенный, частично озлобленный взгляд, всё ещё привыкая к ненормальной реальности, в которой он вынужден теперь захлёбываться. Ему становится не по себе от одного «играться», и добавляет масла в огонь здесь совершенно безумный взгляд Соён из-под веера пушистых ресниц, обрамляющих веки. Она действительно красива, и Юнги фактически каждую их встречу раньше удивлялся тому, как такой очаровательный, даже милейший человек мог родиться альфой — и не находил ответа. Однако природа брала всё-таки своё, и в девушке, несмотря на всю внешнюю нежность, чётко просматривались властные нотки искрученного характера наравне с уравновешенным тоном и речью; омеги не могут быть такими, сколько бы усилий к подобному не было бы приложено. — Я же шучу, Юнни, — она хохочет, характерным движением взъерошивая собственные волосы, — я не дам тебя никому обидеть. Я ведь обещала ему, — подмигивает. — Хоть сейчас не напоминай про него, пожалуйста. И так горько, — он наконец-то пробует шампанское, принесённое Кимом, рассматривает огромный зал ресторана и слегка щурится, пытаясь разглядеть знакомые лица. Омега узнает нескольких чиновников по лысине и трескающимся пуговицам на натянутых пиджаках, ещё нескольких якобы законослужителей, коими они не являются, но о которых омега прекрасно наслышан, и больше не замечает никого, кого мог хотя бы раз до этого видеть. Соён, заметившая беспокойствие Мина, тоже не спешит нарушать тишину, и тем более мешать ему; Юнги, в принципе, и не против помолчать — это всегда полезно. К тому же, значительно успокаивает, когда внутри мировой океан за берега выходит, плещется кипящей лавой и прожигает оболочку до дыр; сколько бы он не уговаривал себя успокоиться, это получалось плохо, хоть и вполне контролируемо. Но и этот контроль продолжается до тех пор, пока он не чувствует на себе ещё более прожигающий до цепочки взрывающегося урана взгляд, словно чёткая очередь пуль в висок, проходящая голову насквозь. Юнги изначально не понимает в чём дело, с неким подозрением осматривает сначала притихшую Соён, а после переключается на остальную толпу, прерываясь лишь на непонятное, но отчего-то сильное желание спрятаться в каком-нибудь уголке, забиться в него до хруста костей и затихнуть там в ожидании какого-то ужаса. Именно это ожидание больше остального пугает Мина в этот момент. Он совсем не понимает, что сейчас происходит, ведь выглядит всё точно так же, но не ощущается так, как до этих непонятных изменений; а ещё омеге кажется, что даже воздух стал в несколько раз тяжелее, оседает теперь на языке плотной ватой из углекислого газа и страха, заполняющего лёгкие. Юнги даже слышит отчётливый хруст веток собственных бронхов. А после замечает в десяти метрах от себя Чимина, который, к слову, вообще никаким образом не должен был здесь оказаться, точно ни при каких условиях и не в этой жизни. И возле него находится если не сам Дьявол, то явно его прислужник, или что-то гораздо хуже — Мин ещё не успел до конца определиться. Возле этого человека гаснет солнце, ощутимый мрак и холод переплетаются, меркнут все детали жизни, и она сама следом исчезает точно так же, как и всё остальное. Омега чувствует царапающие мурашки на спине, а предзакатные солнечные лучи становятся ледяными, прямо из окна впиваются в позвоночник острыми копьями. Жизнь рядом с подобным обречена. Пак тоже замечает на себе пристальный и удивлённый взгляд Юнги, хватает своего спутника за огромную руку и едва ли не пищит от ожидаемой радости, рассматривая друга сквозь спину Соён. Она не спешит разворачиваться. — Приветики, — улыбающийся Чимин буквально из ниоткуда вырастает перед вставшим с кресла Мином, обнимает его, сжимая хрупкое тело в руках. Он чувствует ошалевший пульс омеги, но наивно и по-детски списывает всё на тахикардию, разыгравшуюся так не вовремя, — ты слишком сильно похудел, Юнни. Я буду вынужден тебя откармливать. Пак по-наигранному стеснительно жмёт руку Соён, которая на подсознательном уровне хочет защитить от чего-то Юнги, поддерживающе опуская руку на его острую коленку. Мин до безобразия тактильный, и касания для него лучше любой другой словесной поддержки — она это знает. — Опять я всё делаю не по плану, да? — Чимин оборачивается на альфу, которого он здесь сопутствует, и закусывает пухлую нижнюю губу, словно извиняясь, — это Чон Чонгук, мой альфа. А это Мин Юнги, мой лучший друг. Думаю, Чонгук-и уже наслышан обо всём, ведь вы теперь работаете в одной сфере. Познакомьтесь, пожалуйста. — Не скажу, что слишком приятно, но всё же, — альфа протягивает в сторону Юнги руку, заполненную различными татуировками, витиеватые продолжения которых скрывает гладкая хлопковая рубашка, а Мин и не смеет поднять взгляд выше. Он едва ли стоит на ногах под напором этой властной ауры, исходящей от Чона, и совсем не знает, как Чимин, находясь на таком близком расстоянии от него, до сих пор не превратился в пепел. Пак действительно не врал: его новый «папочка» по правде сумасшедший, и это понятно с одного лишь взгляда. Мир не тесен, мир просто открыто издевается. Омега судорожно вспоминает все слова Лиама по поводу этого человека, но из-за непонятного страха не может вспомнить ничего. Эта реакция ему самому неизвестна, чужда и вовсе нетипична; Юнги с великим усилием собирает остатки адекватного самообладания в виде непригодной ни к чему лужи, пытается держаться на плаву изо всех сил, отталкиваясь от бесконечного дна с каждым последующим вздохом. — Ли Соён, добрейший вечер. Я не узнал тебя сразу с этим цветом волос. Давно перекрасилась? — Чонгук тем временем продолжает свой странный монолог, присаживается на свободное кресло и жестом подзывает Чимина к себе, даже не глядя в его сторону. Тот слушается. Чон же только самодовольно ухмыляется, незаинтересованно подпирая голову рукой и рассматривая, словно забытую картину неизвестного художника в летнем коттедже, Соён. Другую ладонь он всё так же держит вытянутой в сторону потерянного Мина, ожидая ответной реакции. — Достаточно давно, чтобы ты забыл даже моё имя. Но ведь у тебя удивительная память, — девушка фыркает, наблюдая боковым зрением за тем, как Юнги дрожащей рукой и молча всё же отвечает Чонгуку на его не совсем радушное приветствие. Мин молится о том, чтобы его внутренняя буря не была слишком заметной, списывает это всё на игру невроза и банальной истерики. Да, он действительно слишком переволновался перед первым приёмом своего нового партнёра. — Просто исключительная, — Чонгук скалится, — я уж точно не забывал тебя, и уже давно хотел с тобой повидаться, но всё никак не мог найти для этого время и подходящий случай. Спасибо господину Мину за такую возможность, — называет Юнги так первый, и, наверное, последний раз. А омега же резко осекается, услышав своё имя, и необдуманно поднимает глаза прямо на Чона. Если он остался в живых после этого взгляда, направленного прямо в него, то и ад на Земле, развернувшийся лепестками увядшей розы из-под зарытых когда-то давно недр, безусловно, переживёт. В этих абсолютно чёрных глазах прячется чистая, что ни на есть искренняя ненависть и злость, умело завуалированные безразличием. Юнги достаточно хорошо разбирается в людях, и поэтому один взгляд и выражение лица этого человека буквально с ног сносят его, а добивает до кровоподтёков и нехватки воздуха запах ежевичного ликёра, кислыми ягодами расползающегося в воздухе, но омеге кажется, что Чонгук пахнет свежей кровью, и весь покрыт ею. Тошнотворно. Он видит его впервые в жизни, и, о Господи, пускай это будет также в последний, потому что больше не выдерживают. После повторных встреч с ним в живых не остаются. Юнги, хоть и не слышал этого ни от кого, знает почему-то этот негласный закон чётко и слишком осознанно; Чонгук же продолжает ухмыляться плотоядно, буквально взглядом разрывать на гранёные частицы, и Мин искреннее недоумевает, как этого не замечают остальные. Соён и Чимин всё ещё спокойно переглядываются, присматриваясь друг к другу, а Юнги откровенно хочет как минимум сдохнуть прямо здесь. Хосок, будь гостеприимчив по отношению к своему мужу там. — Всегда рад оказать помощь, — омега с огромным усилием выдавливает из себя эту скрипящую фразу грудным голосом, пока зверь напротив него, очевидно, ликует. Уже мысленно выпивает бокал с кровью Мина до дна и высасывает всю жизнь одним движением глаз. Чонгук абсолютно холоден к Юнги, да и ко всему происходящему тоже, не показывает малейшей человеческой заинтересованности в его сторону; лишь капитальное безразличие, что даёт Соён повод успокоиться и немного поболтать на отдалённые темы с Чимином, который, кажется, не имеет совершенно никаких комплексов и зрелости. Здесь два варианта: либо Юнги точно сошёл с ума после смерти Хосока, двинулся остатками разума окончательно и растерял их по извилистой тропе жизни, или Чонгук просто слишком сильно контролирует свои эмоции, буквально на короткую цепь сажает. Омега склоняется, конечно же, ко второму. Он не уверен в этом, так же как и в причине этой выедающей плоть до костей ненависти, исходящей квантами от альфы. Но всё равно до метающихся мыслей в голове и противного стука собственной крови в ушах страшно. — Я всё как обычно пропустил, — Лиам быстрым шагом подходит прямо из толпы к Мину, натянуто улыбаясь Чонгуку, что вальяжно развалился на соседнем от Юнги кресле. Чон незаинтересованным взглядом сонной пантеры наблюдает за явно взволнованным Кимом, опекающим этого странного омегу. Но в этом нет ничего удивительного: именно ему в случае чего везти вещи Юнги в психиатрическую больницу и оплачивать огромные счета оттуда. Или же собирать его по частям, выискивая каждую в мусорных баках по всему городу и окружностях — Чонгук ещё не определился, что сделает с ним, если появится такая возможность. Хоть в чём-то Юнги был прав: больше одного раза в глаза этому альфе не посмотрят, ведь крышки гроба вбиваются особенно тщательно. — Я лично отправил ему пригласительный. Нам не нужны конфликты с этим человеком. Не удивляйся и не задавай лишних вопросов, сделай вид, что тебя здесь нет, — Лиам шипит это в макушку омеге, когда наклоняется через него к журнальному столику, чтобы взять ненужную салфетку. — Здравствуй, — Чонгук пожимает альфе руку, всё так же хладнокровно осматривая его глаза. Юнги уже не удивляется тому, что он здесь не играет никакой роли, и к тому, что его конкретно обделяют нормальным вниманием и серьезным отношением к нему — тоже. — Рад тебя здесь видеть. Давно мы не могли так посидеть, — хмыкает. — И даже пули не свистят, — Чон снова выдавливает из себя подобие улыбки, опускает руки на колени и добавляет: — и впредь не будут свистеть, если вы выполните те просьбы, которые я пытаюсь вам донести уже несколько месяцев. — Я думал, что мы уже закрыли эту тему, — Лиам заметно напрягается и с каждым последующим его словом постепенно вскипает, — мы собрались здесь не для решения деловых вопросов. Не хочешь забыть про это? Юнги, хоть и должен быть главным здесь, не смеет вмешиваться в их разговор, и в этом, на самом деле, есть вина Кима — тот не успел до сих пор рассказать всю необходимую информацию Мину для полноценной работы. Они не успевали и не успевают буквально ничего в связи с захлестнувшей ледяным цунами бумажной волокитой, официальными объявлениями, наследством и остальным не менее гадким. И каждый раз, когда что-то начинает налаживаться, как конкретно сейчас, всегда, просто исключительно всегда найдётся очередная проблема, коей в этот же момент прямо на глазах Юнги становится Чон Чонгук. Омега уже даже не удивляется; лишь побаивается пассивной агрессии со стороны альфы, задыхается из-за его совершенно неприятного запаха и всё так же хочет умереть, и желательно как можно скорее. Чтобы прям мгновенно провалиться в небытие, закрыть веки и успокоиться. Но Юнги больше не знаком со спокойствием. — Что ж. Очень жаль, что вы так и не идёте на контакт. А мне бы безумно пригодился этот порт, а вам — безопасный сон, — шипит, притворно расстраиваясь, — надеюсь, что Юнги в рабочих моментах будет лояльнее и умнее, и не будет следовать бывшим тактикам его мужа, — ещё немного — и Мин точно разрыдается под этой жестокостью и завуалированными угрозами, — и мы найдём во всех вопросах общий язык. Наше общение, увы, неизбежно. Его фразы больше похожи не на ненавязчивые деловые предложения, а на откровенное запугивание и унижение; ему не требуется ярких слов и резких движений, чтобы делать это. Чтобы быть таким. — Думаю, что как раз этими тактиками я и буду руководствоваться. К тому же, я не до конца осведомлён о прошлых конфликтах, — Юнги относительно твёрдо выговаривает слова, шепеляво и даже мило проглатывая окончания. Лиам уже открыто дёргается, удивлённо разглядывая омегу, не ожидая такой реакции и вмешательства. — Но я готов разобраться во всём и встретиться для того, чтобы обсудить это. — Замечательно. Он улыбается довольно, приглаживая непослушные волосы Чимина, а Юнги видит, как с неба и сквозь потолок обсыпаются последние звёзды надежды, рассыпаются в искрах на блестящем паркете и гаснут прямо у ног Чона, но не у него. Ведь омега, даже не осознавая этого, уже проиграл.