This is my Carnaval

      Джанлуиджи не зовут здесь по имени. Никогда. Его не то уважительно, не то насмешливо окликают «Дон», хотя никакого отношения к знатности и богатству он не имеет и близко, кто-то — совсем близко — называет по фамилии в полголоса, чтобы не выдать, не дай бог, личность человека, держащего под собой все подпольные бои города. У Джиджи и за душой-то нет ничего, не в этом мире, когда даже еда стоит миллионы, и он в этом проклятом, покинутом всеми богами городе стоит не выше уличного бродяги, прячась и выживая, но все знают, когда у арены появляется Буффон, чьими сегодня станут призовые деньги.       Раньше они проводили корриду по заветам далёких — правда, чужих — предков, животное против человека, природная дикая ярость и металлическая агрессия раскалённых грохочущих механизмов на хрупких человеческих телах, но когда они обнаружили… тварей, всё стало по-другому. Эти существа не похожи ни на что, из того, что видело человечество раньше, какие-то инфернальные создания, порождения не то самого дьявола, не то изуродованной обозлённой матушки-Земли; и люди, сумевшие приручить хоть одного из них, становились, пусть ненадолго, королями — ровно до тех пор, пока твари, выйдя из-под контроля, не разрывали их в ярости, распотрашивая и раздирая напоминающими зазубренные ножи клыками и когтями. Но был Джиджи… И был его демон, его «Имар». «Имаро» — зовёт Дон на свой, на итальянский манер.       Они приходят на подпольные бои всегда вдвоём, даже если Имару сегодня не светит попасть на арену, без поводков и электрических ошейников, без кремниевого револьвера за поясом Джиджи и цепей на мощных лапах Имара, идут бок о бок так спокойно, будто ни одного из них ничего не волнует — ни возможность обрести свободу, ни смерть. Джанлуиджи улыбается скандирующим их имена зрителям, машет кому-то рукой, а второй, в тканевой плотной перчатке, вдруг невзначай проходится по иссиня-чёрной наэлектризованной шерсти Имара, только чуть мотнувшего большой головой, кажется, задев мордой рёбра незаметно охнувшего Джиджи. Толпа ревёт, восхищённая и испуганная, отшатывается дальше, освобождая им двоим широки коридор до самого ринга, на котором их уже ждёт сегодняшний «гладиатор». «Очередной», — фыркает про себя Буффон.       Он смотрит будто бы напутственно, будто бы ласково, будто бы ободряюще в чёрные провалы глазниц на обнажённом чёрном черепе, окружённом облаком синеватой с серебряными нитями шерстью, своей твари, и тот, кажется, отвечает тем же взглядом, опустившись на задние лапы и только встряхнувшись, чтобы в густой растрёпанной шерсти замелькали яркие электрические искры. Сегодня на кон поставлена рекордная даже для них сумма, кажется, человек, подначивающий, заводящий толпу в центре отгороженной металлическими рёбрами сетки арены всерьёз претендует на победу. Джиджи ухмыляется, кивая за спину Имару, и в последний момент тот скалит пасть так характерно, точно хочет кровожадно улыбнуться сам. Ни у кого нет шансов против настоящей химеры, кто бы на что ни надеялся.       Джанлуиджи откидывается в своём потрёпанном неустойчивом кресле рядом с организатором боёв с королевским видом, с горделивой выправкой и осанкой человека, осознающего свою власть и свою силу прямо сейчас. Здесь, этим вечером, в этот момент нет никого, сильнее и могущественнее Джанлуиджи Буффона до тех пор, пока за его спиной рычит, разъярённая, неудержимая, чудовищная тварь. Организатор предлагает ему какого-то дешёвого пойла, но Джиджи отказывается коротким жестом, даже не удостоив его взглядом, смотрит заинтересованно и увлечённо, взглядом поедая кружащих по арене противников. Один из них уже не выйдет с этого ринга, и для Буффона нет вопросов и сомнений в том, кто станет безоговорочным победителем.

***

      Джанлуиджи с удовольствием пересчитывает переданные ему купюры, заработанные на чужой крови, перебирает разноцветные бумажки с дотошной тщательностью, проверяет самые крупные на качество. Он пожимает руку организатору боёв, расплывшись в холодной неискренней улыбке, и уходит, не давая ни обещаний, ни прогнозов. Они оба знают, что Дон и его Имаро вернутся, как только вновь кончатся деньги, чтобы победить в очередной раз, принесут с собой кровь, страх и людские страдания и уйдут, вместе со своим выигрышем забрав очередную жизнь. Только одну, если повезёт.       Их боятся и ненавидят в равной степени с каким-то мрачным обожанием, они дают то, что нужно жадной уставшей толпе людей, привыкших бороться за своё существование каждый день, — кровавых зрелищ, и никто не думает, не хочет думать о том, какова плата за их развлечения. Джиджи не слушает гул и крики вслед, игнорирует радостные возгласы и проклятья, он выводит свою тварь через катакомбы в неприметный проулок и будто растворяется в ночном городе, теряется между одинаковых низких домов и узких грязных улиц.       Буффон заходит в один из маленьких старых дворов, дом около которого заброшен, кажется, больше двадцати лет, помогает уставшему человеку опуститься на остов парапета дома, отводит от лица налипшие на лоб чёрные пряди и стирает со лба следы крови, ладонью накрывает острые скулы и впалые щёки, чуть приподнимает, заставляя смотреть на себя. — Мы должны это прекратить. Они ранят тебя слишком сильно, — человек хрипло смеётся, обхватывая руками бёдра стоящего вплотную Джиджи, и улыбается клыкастой утомлённой улыбкой, не скрывая остатков чужой крови на губах, — Марио, это не шутки, они заходят слишком далеко. Химера или нет, но если они разрешат использовать что-то большее, чем револьверы, ты можешь умереть. — Не могу, тебе не о чем переживать, — Марио с трудом поднимается, опираясь рукой о парапет, выпрямляет угрюмо сгорбленную спину, глухо охнув от тянущей боли в боку, — их пули меня не возьмут. — Марио, это безответственно, — Буффон мягко целует его сбитые костяшки, приподняв ладонь к лицу, и, совсем коротко, в основании кисти, где у бьющейся жилки всё ещё чувствуется тончайший озоновый запах электрической свежести. — Мы можем придумать что-то другое. — Джиджи, — Марио тяжело вздыхает, закинув руку на плечи Джанлуиджи только потому, что не может стоять нормально, и благодарно кивает, когда Буффон понятливо подхватывает его в ответ, поддерживая и облегчая страдания, — нам не на что больше жить, это наш единственный шанс хотя бы просто покупать еду. Давай не будем начинать, нам всё равно придётся сюда вернуться ещё и ещё раз, — Марио скорбно сводит брови, умоляюще глядя на него, одним взглядом прося его уйти уже домой. — Больше нет, — Джиджи качает головой, коснувшись сухими губами холодного лба Марио, — никогда. Я не позволю тебе попасть сюда ещё раз, мы что-нибудь придумаем, я обещаю.