***
Роберта Марко находит по какому-то наитию, будто точно знает, куда нужно идти и где искать, чтобы обнаружить Левандовски максимально быстро. Он аккуратно отводит Роберта в сторону от других людей, чтобы не вызвать лишних подозрений, толкает в какой-то тёмный угол за шкафом, спрятав свою приметную форму в тени его фигуры, и обхватывает обеими руками лицо, сразу же целуя без прелюдий. В другое время он бы никогда не позволил себе такого, он бы держал дистанцию, играя и флиртуя, когда для этого было настроение, но подпускал к себе так близко, не проявлял бы то, что сам же решил отринуть, так явно. Не поступал бы так запальчиво, как обычно действует сам Роберт. Левандовски обнимает его, окружает теплом своего тела, чуть склоняясь над ним, целует, как и всегда, уверенно и напористо, забыв о рангах, звании и подчинении, просто берёт то, что может назвать своим, присваивает, избавляя Марко от ненужных мыслей и тяжести. Это всегда работало раньше, забыться получалось всегда, и единственная борьба, что могла его волновать на эти минуты и часы, — та, что была между ними за право вести. Это работало всегда, но именно сейчас, отчего-то, дало сбой. Марко отстраняется, мягко надавив ладонями на плечи Роберта, и тот покорно отстраняется, позволяя Ройсу уткнуться ему в грудь с тяжёлым дыханием, смяв в пальцах ткань военной формы. Роберт же тоже всё понимает… — Так плохо? — он осторожно касается влажных от пота волос Марко, приглаживает вместе со светлыми прядями мечущиеся мысли, но даже это сейчас не может спасти Ройса от его внутренних бесов. — Мы в полном дерьме, Леви, — Марко вздыхает, сам растрепав пятернёй по-военному короткую причёску, слишком отросшую за время беспрерывных боёв. — Если так будет продолжаться, к концу месяца от нас не останется даже одного полуживого калеки в лазарете. Роберт вторит его вздоху, вдруг прижимаясь губами к его лихорадочно горячему лбу в каком-то слишком целомудренном осторожном поцелуе, но молчит. Марко не знает, хочет ли требовать от него хоть чего-то. Марко не знает уже ничего. Он так и не успевает поговорить с Лукашем и Якубом, будто сама вселенная сегодня против их разговора. Сигнал тревоги застаёт его врасплох в объятьях Роберта, но он быстро берёт себя в руки, организовывая отход всей группы из небезопасного здания до того, как проклятые фашисты смогут попасть внутрь и проследовать за ними по тайным проходам в другие убежища. Марко отдаёт приказы на бегу, едва успев по дороге схватить свой автомат, отправляет и координирует отдельные маленькие группы и пары расходящихся бойцов, быстро проверяя наличное положение дел. Они туннельные крысы, маленькие назойливые звери, так их назвал Роммель, призывая, если надо, выжечь всю древнюю Варшаву до основания, разворошить все змеиные гнёзда, чтобы уничтожить надоедающих вредителей раз и навсегда. Марко зло скалится, когда пуля пролетает в считанных сантиметрах от его плеча, стреляет из-за заколоченного окна по кому-то, кого даже не видит, прикрывая отход остальных. Туннельные крысы, окопные крысы… все они мерзкие паразиты, безобидные, но кусачие. Такими их считают, но они помнят, что даже великая чума когда-то начиналась с укусов крыс. — Марсель, Леви, мы прикрываем, — его солдаты кивают, щёлкая затворами своих автоматов. — Остальные на выход, расходиться группами не больше четырёх по убежищам, когда будет безопасно, я дам знак. Быстро! — Мы с Кубой тебя не оставим, — у них нет времени, совсем нет времени спорить, и он только и успевает, что кивнуть Лукашу, прежде чем занять свою позицию в укрытии, жестами указывая места остальным.***
Марко не может поверить, что они справились — смогли противостоять посланному по их души отряду нацистов и остались в живых. Марко тяжело дышит, сжимая пылающее острой болью оцарапанное пулей плечо, разыскивая по всему дому своих людей, чтобы возглавить последнюю группу отхода. Он находит их нехарактерно на шум, из последних сил торопливо влетая в комнату с выбитой дверью, застывая на пороге. — Дай я убью этого урода, уйди! — Якуб держит на своих согнутых коленях верхнюю часть тела поверхностно дышащего Лукаша, зажимая ладонью рану на его боку, а второй, трясущейся от перенапряжения, удерживая направленный на Леви и закрывающего его собой Марселя пистолет. Заряжен, снят с предохранителя — про себя автоматически замечает Марко. — Уберись нахер! Марко впервые слышит от Блащиковски такой яростный животный крик, наполненный отчаянием настолько, что это почти физически больно, но больше всего его пугает пистолет в его руке и абсолютное непоколебимое желание выстрелить, несмотря ни на что. Он не сомневается, что Куба останется с Лукашем до конца, каким бы он ни был, не пожалеет и собственной жизни, и сейчас, зажимая окровавленной ладонью его тело, он, кажется, всерьёз намерен убить всех, кто попытается помешать ему защитить Лукаша. — Что происходит?! Куба, опусти пистолет! — Марко встаёт плечом к плечу с Марслем, закрывая собой Леви, как-то инстинктивно незаметно касаясь его руки своей, ища в нём своё спокойствие. — Объясни, что происходит? — Из-за этого ублюдка Лукаш умирает! — Ройс абсолютно уверен, что, не держи Куба сейчас Пищека, Леви вряд ли бы что-то спасло от тяжёлого кулака Кубы, пришедшегося прямо в лицо. — Он предал нас! Предал восстание! Марко, отойди немедленно и дай мне его пристрелить! — Что? — Марко не хочет верить в это, не хочет и не может, но и сомневаться в верности Блащиковски у него никогда не было и повода. — Что ты несёшь?! Слушай, нам надо уходить немедленно, пока они не прислали подкрепление, мы сейчас организуем повязку и носилки, и… — Не. Приближайся. К нему, — Якуб рычит, наставляя пистолет без всякого страха на сделавшего шаг к ним Марко. — Ты будешь прикрывать эту крысу, этого предателя! Из-за него убили почти весь наш отряд! Из-за него Лукашу пришлось пристрелить Матса! Это всё он, он сдал наши планы фашистам, все наши беды только из-за него, — жёстко заканчивает Куба уже спокойнее, видя, как неуверенно меняется взгляд Марко, сопоставляющего слова Блащиковски с фактами. — Мы с Лукашем хотели рассказать тебе сегодня, у нас были все доказательства, но мы не успели. А теперь из-за него Лукаш умрёт, а он спокойно будет продавать нашу родину нацистам и дальше?! Марко оборачивается к застывшим Марселю и Роберту, ничуть не боясь направленного в его затылок дула пистолета. — Это правда? Леви, скажи мне, это правда? — Ройс вглядывается в холодные голубые глаза Роберта, прекрасно видя как на ладони все его эмоции за напускным спокойствием. — Леви. — Я знаю, что кто-то выдавал фашистам информацию, но это был не я, — Роберт отводит взгляд, мотая головой отрицательно, но его молчание, его спрятанный взгляд говорят за него для Марко куда лучше. — Я не могу в это поверить… — Ты знаешь, что это так, — Куба не кричит больше, но его тон такой жёсткий, что припечатывает не хуже хлыста. — Нацисты ждали нас каждый раз, опережали нас на шаг, рушили все наши планы. Только три человека могли сдать им такую информацию. И одного из них Лукашу пришлось убить сегодня своими руками. Марко переводит взгляд растеряно, смотрит то на Кубу, всё ещё держащего Леви на прицеле, то на самого Роберта. Это слишком много для него одного: смерть его лучших друзей, предательство его любовника… Он чувствует, как утекает их время, а вместе с тем — как сам он не может сделать абсолютно ничего, выпустив власть, которую всегда так крепко держал, из своих рук. — Но почему? — Марко смотрит только на Роберта, ожидая его ответа с опасной маниакальной настойчивостью, которая может привести их всех к смерти. — Почему ты это сделал — Какая разница, Марко, — Куба грубо хмыкает позади, — его предательство заслуживает смерти. Мы приговорим его полевым судом прямо здесь. По законам военного времени. — Роберт, посмотри на меня, — он не замечает ни Марселя, ни Лукаша, ни Кубу, подходит вплотную к Роберту, холодея в душе. — Скажи мне, что это неправда. — У меня нет доказательств моей невиновности, — Левандовски сжимает челюсти до злых желваков на щеках, стирает зло кулаком кровь о своей разбитой губы, — но я найду их. Я докажу тебе, что я не предатель. Я докажу тебе, что это не я выдавал информацию немцам. — Ты не сможешь. Мы с Лукашем собрали все доказательства твоей вины, и я доведу до конца то, что мы начали. — Куба… — Пищек тяжело вздыхает в руках Кубы, привлекая их внимание и заставляя вернуться к проблемам, которые надо решить как можно скорее. — Время. — Лукаш прав, — Куба опускает пистолет, занимаясь полностью только пришедшим в себя Пищеком, кажется, уже собирающимся чуть ли не на ноги подняться. — Я бы пристрелил тебя прямо тут, но я не допущу, чтобы твоя поганая жизнь стала причиной смерти кого-то ещё. Из-за тебя сегодня умерли мои друзья, из-за тебя человек, которого я люблю, ранен. Я надеюсь, нацики пристрелят тебя, как ты того и заслуживаешь, когда мы уйдём. Марко смотрит ещё несколько долгих секунд в глаза Леви, запоминая его для себя таким, храня в душе веру в его невиновность. Но насколько сильна его вера? Насколько сильна его… любовь? Марсель помогает Кубе переместить Лукаша на импровизированные носилки, и Марко знает точно, что его помощь, его силы требуются сейчас его друзьям. — Я хочу верить, что ты невиновен, Леви, — Марко колеблется несколько секунд, но уходит, не попрощавшись по-хорошему, только бросает тихо: — Но если ты вернёшься без неоспоримых доказательств, мы будем судить тебя. По законам военного времени. Над его плечом гремит одиночный выстрел.