Искусство обнажения

Из двух зол выбирают меньшее. Мысль, спонтанно рождающаяся в моей голове, кажется столь же абсурдной, сколько и банальной, — будто бы вырывается прямиком из клишированного сценария мыльной оперы. Я не даю себе времени на раздумья: человеку в моём положении не пристало взвешивать все недостатки и достоинства поспешных решений. Срываюсь с места, хватая Чимина под локоть, и тяну его за собой в спальную комнату. Мужчина не сопротивляется — позволяет оттащить себя в сторону, без удивления посматривая на меня исподлобья, и непреднамеренно громко цокает каблуками туфель по пыльному ламинату. Стоит нам оказаться на безопасном расстоянии от входной двери, как я подталкиваю Пака в лопатки и порывисто отстраняюсь, встречаясь с его глазами своим беспорядочным взором. — Не думаю, что помещусь в шкаф, — иронично фыркает он. — Под кровать тоже не полезу — не пробуй даже упрашивать. — Тебе не нужно нигде прятаться, — сбивчивым шёпотом говорю я. — Просто подожди здесь, пока я не разрешу выйти, хорошо? Мне действительно требуется его безукоризненное согласие. Чимин с лёгкостью может усугубить сложившуюся ситуацию, если по какой-то причине посчитает это выгодным, — я отдаю отчёт в своих действиях и прекрасно осознаю, что играю на грани фола. Однако всё равно предпринимаю попытку настоять на содействии, даже если однажды мне придётся отплатить мужчине ответной услугой. Я не могу позволить себе провалиться. Только не в этот раз. — Ну же, Чимин, — протягиваю жалобно. — Пожалуйста. Пак выдерживает паузу, а потом натужно кивает, и я моментально исчезаю из его поля зрения — плотно захлопываю за собой дверь и, поправляя волосы скорее из-за нервозности, чем в попытке выглядеть лучше, вновь возвращаюсь к порогу. Мнусь на грязном потёртом коврике всего несколько мгновений, прежде чем собраться с духом и, наконец, потянуть ручку на себя, впуская в квартиру дыхание свежего воздуха. Ким Тэхён выглядит хмурым. Он держит ладони в широком кармане толстовки, опираясь лопатками о перила за своей спиной, и молчаливо терроризирует меня взглядом. Не уходит, заслышав тишину, как поступил бы в любой другой ситуации; не улыбается, наполнившись облегчением, стоит мне показаться перед ним на пороге. Он просто ждёт — теперь молчаливо, угрюмо, и двигается с места лишь тогда, когда я жестом приглашаю его войти. У меня возникает ощущение, будто с последней нашей встречи прошло несколько недель. Ким кажется мне запредельно далёким, словно сотканным из призрачных грёз моей памяти. Я практически осязаю, как между нами вырастает огромная недвижимая стена, — теперь я смотрю на парня другими глазами и невероятно страшусь разрастающегося в груди ощущения дискомфорта. И думаю, неосознанно сжимаясь в комок, что так не должно быть. Мне хочется дотронуться до него, упасть в распахнутые объятия и притвориться, что всё в порядке, — привычно, спасительно. Но всё, на что я оказываюсь способна, — это неуверенно топтаться рядом, пока Ким разувается в прихожей и кладёт кроссовки на подставку для обуви. Как же глупо. — Недавно ты всё-таки прочитала мои сообщения, — говорит он, дабы разбавить повисшее между нами молчание. — Почему проигнорировала? — Дело в том, что... — я прикусываю губу и выдаю первое, что приходит на ум, — я была слишком сонной, поэтому задремала, так и не ответив. — Получается, я тебя разбудил? — мне чудится, словно тон его голоса немного смягчается, однако в глазах по-прежнему поблёскивает что-то острое и тяжёлое. — Да, — смеюсь я натянуто. — Можно сказать и так. Тэхён смотрит на меня слишком сосредоточенно, словно пытается прочитать невидимые чернила на странице личного дневника, а потом вдруг усмехается одними уголками губ и делает шаг навстречу. — Ладно, пьяница, — говорит он насмешливо, заставляя меня в изумлении приоткрыть рот. — Иди сюда, — и вскидывает вперёд руки, ласково касаясь пальцами чувствительной области под моим ухом. Я не ожидаю этого — напрягаюсь, недоверчиво прикипая взором к ямочке между его ключицами, и пытаюсь совладать с противоречивыми чувствами внутри. Вчерашний разговор по телефону, который я вспоминаю только сейчас, — и то урывками; упоминание клуба, как прямое попадание в яблочко, и неожиданный визит, несмотря на планы поехать к родителям, — поступки Кима сбивают меня с толку и затуманивают сознание. Но вместо того, чтобы обрушиться праведным гневом, парень притягивает меня к себе — именно так, как мне больше всего хотелось буквально несколько секунд назад, — и оставляет лёгкий поцелуй на виске. От Тэхёна приятно тянет улицей, свежими клубничными кексами из популярной сети кондитерских и мускусным цветочным ароматом его излюбленного одеколона. Так... по-родному. И руки — намного мягче, чем у Чимина, — держат по-особенному крепко, будто парень боится, что в следующий момент тепло моего тела сменится на тоскливую пустоту, а чувство одиночества внезапно толкнётся под рёбрами диковинной птицей — сильно, до хруста. Но вместо того, чтобы наслаждаться долгожданной близостью, я укладываю голову на плечо Кима и неосознанно концентрирую взор на дверной ручке в спальную комнату. И вдруг понимаю: эта птица — она моя. Бьётся под моими рёбрами. Тревожит моё сердце. Тэхён тут совсем ни при чём — это я опасаюсь быть разоблачённой. И это мои ладони слишком тесно прижимают парня за талию. Несмотря на секреты, которые раскрылись передо мной в неприглядном виде, мне всё ещё хочется узнать правду от первого лица — без фраз, вырванных из контекста, и посреднической канители. Только искренность, взращённая на двоих, сдвинет нас с мёртвой точки. Только истина, вынесенная на суд, — потому что без неё ничего не получится. Я доверюсь ему, если он попросит. Я по-настоящему желаю, чтобы он сделал это. — От тебя всё ещё пахнет алкоголем, — он морщит нос, немного отстраняясь. — И давно ты ходишь по клубам без моего ведома? Я по-прежнему цепляюсь пальцами за плотную ткань его толстовки. Но стоит Тэхёну упомянуть моё несанкционированное ночное развлечение, как я опускаю голову, отодвинувшись ещё дальше, и робко обнимаю себя руками. — Как ты узнал? — Ткнул пальцем в небо, если честно, — фыркает он, окончательно убеждаясь в своей правоте. — А ещё позвонил Юри. — Юри? — мои брови ползут вверх. При чём тут вообще она? — А чему ты так удивляешься? Думала, она не сольёт мне твои косяки? — я не могу понять, потешается Ким или всего лишь пытается скрыть свою уязвлённость, но его голос не звучит осуждающе — наоборот, в нём прослеживается необъяснимый задор. — Мне даже не пришлось настаивать — Юри выложила подробности ваших увлекательных похождений как на духу,— и, неверно расценив замешательство на моём лице, примирительно произносит. — Только не злись на неё слишком сильно. Ты же знаешь — она совсем не умеет лгать. Судя по всему, всё-таки научилась. Я не делилась с подругой своими планами, как и не рассказывала о назревающем конфликте с Тэхёном, — в последнее время мы списываемся лишь по вопросам учёбы и намного реже обычного делимся друг с другом деталями повседневной жизни. Не знаю, чем она руководствовалась, когда нагло соврала парню без повода усомниться в честности своих показаний, но ей удалось сохранить мою задницу целой и невредимой. Могу поспорить, что пройдёт всего пара часов, прежде чем девушка начнёт беспардонно совершать набеги на мой многострадальный мобильник, дабы выяснить реальные обстоятельства едва не разоблачённого Кимом вранья. Я не знаю, стоит ли Юри углубляться в тонкости моей разыгравшейся драмы. Больше всего меня пугает перспектива быть осуждённой за легкомысленность — хоть подруга и сама не отличается высокой нравственностью, когда дело касается любовных отношений, она по-прежнему придерживается мнения, что Тэхён самый достойный мужчина из всех, с кем мне когда-либо приходилось быть близкой. Девушка убеждена, что мне стоит быть более мягкой и понимающей, поэтому то, что мне довелось вытворить за прошедшие сутки, явно не встретит с её стороны не только одобрения, но и должного понимания. Пока я размышляю о том, как мне следует поступить дальше, Тэхён проходит на кухню. Обводит внимательным взглядом несколько недопитых бутылок воды, покоящихся на обеденном столе, и смотрит в сторону спальни — мельком, не успевая задержать взгляд ни на чём конкретном, потому что я неожиданно отвлекаю его лёгким прикосновением к плечу. — Быть может, ты хочешь выпить чашечку кофе? — Не откажусь, — он одобрительно кивает. — Но я к тебе ненадолго, так что не обижайся, ладно? Просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. Я достаю упаковку быстрорастворимого кофе и две чистые кружки, а затем щёлкаю кнопкой чайника и разворачиваюсь лицом к Киму, упираясь копчиком в торцовый выступ кухонной тумбы. — Ты куда-то спешишь? — Я же говорил тебе, что собираюсь съездить в Тэгу, — незамедлительно отвечает Тэхён. — Да, но я полагала, что ты уедешь ещё вчера. — И поэтому ты решила уйти в отрыв в моё отсутствие? — хмыкает он. Но я пропускаю его вялую издёвку мимо ушей. Вместо этого начинаю нервозно перебирать кончики волос, завязанных в неряшливый хвост, и предпринимаю попытку докопаться до сути. — Что-то случилось дома? — тихо произношу я. В моей голове это звучит намного пронзительнее. И в его, кажется, тоже. Шум вскипающего чайника приглушает мой голос, делает его неразборчивым для постороннего слушателя; даже если Чимин отыщет в моей комнате пустой стеклянный стакан и приставит его к двери, то всё равно сможет услышать лишь невразумительный бубнёж, не несущий под собой никакой конкретики. По крайней мере, я на это очень надеюсь. — Почему ты так решила? — Тэхён, просто скажи мне честно, — я пытаюсь скрыть свою обеспокоенность, но получается из рук вон плохо, из-за чего парень озадаченно хмурится. — Твоя мать хорошо себя чувствует? С момента последней химиотерапии прошло уже больше года, а врач говорил, что по-прежнему нельзя исключать возможность возникновения рецидива. В последнее время ты начал слишком часто навещать родных, поэтому я и интересуюсь состоянием госпожи Ким — мне важно убедиться, что болезнь оставила её навсегда. Тэхён не спешит с вразумительным ответом, а я не осмеливаюсь торопить — медленно заливаю кипятком порошок, превращающийся в ароматную коричневую жидкость, и добавляю в одну из кружек квадратный кусочек сахара — Ким отдаёт предпочтение подслащённому кофе с лёгкими нотками корицы. К сожалению, последней на моих полках не водится уже больше месяца, поэтому я не церемонюсь с добавками — ставлю напиток перед парнем и присаживаюсь напротив, стремясь поскорее пригубить свою порцию. — Самочувствие мамы действительно крайне неоднозначно, — скрипуче отзывается Ким, заставляя меня замереть в нерешительности, — его слова мгновенно отбивают не только жажду, но и подозрения по поводу безосновательных провокаций Чимина. — Но тебе не следует беспокоиться, Йерим. Я уже решаю вопрос об её госпитализации. — То есть, — говорю я, отрешённо наблюдая за тем, как парень отпивает из своей кружки, — ей снова придётся проходить курс химиотерапии? — Да, верно. — Почему ты не рассказал мне об этом раньше? — Разве это бы что-то изменило? — говорит так уверенно, будто всецело убеждён в своей правоте. А я теряюсь. Буквально проваливаюсь сквозь деревянное сидение на три этажа ниже. Он что, серьёзно? Судя по каменному выражению его лица — абсолютно. Не шутит. И поэтому вынуждает меня потратить несколько секунд на то, чтобы сморгнуть с глаз мутную пелену и совладать с горячей волной возмущения, мерзко облизывающей живот. — Да, — получается чересчур грубо и колко, словно наждачкой по языку, но я не позволяю себе отступать — припечатываю пылко, напрочь забывая о стремлении быть более сдержанной. — Это изменило бы всё, Тэхён. И только потом осознаю, что ступаю по тонкому льду. Моя неуместная реакция — всего лишь последствие множественных недомолвок, не более, чем голос оскорбившегося достоинства; для Кима же — как толчок в спину, прямо под лопатки. Выбивающий из равновесия и настолько болезненный, что парень непроизвольно дёргается назад. Он не понимает, откуда растут ноги, и в этом основная проблема. Мысли, ворочающиеся в моём сознании, бесследно исчезают, стоит Тэхёну поджать свои побелевшие губы и подняться с места. Я тону в накатывающем ощущении вины за содеянное, но на этот раз природа моих переживаний не связана с Пак Чимином. Я понимаю, что оказываюсь на самом краю, когда Ким бесцветно произносит: — Мне пора, — и быстрым шагом направляется к выходу. Я подпрыгиваю, словно что-то жалит меня в поясницу, и поспешно двигаюсь следом, успевая схватить парня за одежду до того, как он приседает на корточки, чтобы обуться. — Тэхён, прости меня, — выдыхаю затравленно. — Я не нарочно, это... — Не извиняйся, — Тэхён трясёт головой и доверительно сжимает мою руку в своей сухой ладони. — Я знаю, что тебе сложно и больно. Ты не чувствуешь поддержки, считаешь, что мы отдалились, и я полностью с тобой согласен: ты имеешь право упрекать меня в своём состоянии. Но послушай... Он становится ближе всего лишь на несколько сантиметров, однако этого достаточно, чтобы мне удалось прочитать в глазах Кима всю силу окутывающего его беспокойства. Невероятно близкого, будто бы оно моё собственное, — я знакома с каждой из его острых граней, с каждым шрамом, оставленным на сердце поцелуем безотчётной тревоги. И это... подкупает. Мы слишком долго не раскрывали друг другу потаённые страхи. И куда дольше — не были настолько... проникновенными. — Я стараюсь, правда. Быть может, это покажется бравадой, но я действительно стремлюсь к тому, чтобы стать для тебя лучше. Сейчас для меня наступил трудный период, но я по-прежнему хочу быть рядом, несмотря на наш разлад. Единственное, о чём я прошу тебя, — подожди немного, — парень осекается, осознавая, насколько заезженно это звучит, поэтому немедленно прибавляет. — Не год, не месяц, а всего лишь несколько дней, ладно? Я обещаю тебе, что по истечении недели разрешу все свои сложности. — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сглатываю, невольно проводя параллели: если бы мне не удалось подслушать тот напряжённый разговор в кабинете, то суть изречений Тэхёна потеряла бы всякий смысл. — Проблемы, с которыми ты столкнулся, касаются матери? — Не только, — пространно отзывается Тэхён, словно избегая дальнейшей дискуссии по этому поводу. — Я всё тебе расскажу, хорошо? — смотрит с нескрываемой мольбой, а потом подаётся вперёд и прижимается губами к моему лбу в целомудренном жесте. — Неделя, Йерим. Дай мне всего лишь семь дней, и я обязательно исправлюсь. И обнимает меня, запутываясь пальцами в волосах, словно хочет спрятать от всевозможных невзгод. Я непроизвольно прячу лицо в складках его толстовки и чувствую, как былое смятение, превращавшее мои мышцы в скопление неотёсанных камней, сменяется на благоговейный трепет. Мне больше не требуется выражать свои мысли вслух — в том, как я обоюдно протягиваю к нему руки, и заключается моё безоговорочное согласие. Тэхён выдыхает с облегчением, прежде чем отстраниться и улыбнуться так, будто бы выиграл гран-при, — открыто и лучезарно, сверкая щёлочками шоколадных глаз. — Я пойду, — говорит он наконец, вытаскивая с полки свои кроссовки. — Не скучай. Но, выпрямив спину, парень всё-таки застывает на пороге, как будто над чем-то раздумывая. А потом резко оборачивается и в два больших шага сокращает разделяющее нас расстояние — целует крепко, настойчиво и мокро, как если бы ему был жизненно необходим жадный глоток кислорода перед погружением в воду. Его язык приятно скользит по нижней губе, а затем напористо толкается в рот, всецело отчуждая меня от внешнего мира. Стирает напоминание о том, что в моих лёгких ещё недавно властвовало дыхание совсем другого мужчины. Обнуляет и сбрасывает его, как ненужный балласт. Начинает отсчёт заново. — Теперь точно пора, — смеётся Ким и отходит, не сводя с меня немигающего взора. — Люблю тебя. До встречи в понедельник, — и, бесшумно отворив дверь, исчезает в образовавшемся проёме, напоследок коротко махнув мне рукой. Я успеваю только рассеянно угукнуть ему вслед. От чашек с практически нетронутым кофе продолжает подниматься горячий пар. Когда я захожу в спальню, то застаю Чимина сидящим за моим рабочим столом. Он расслабленно располагается в компьютерном кресле, откинувшись затылком на тканевый подголовник, и листает кипу каких-то бумаг. Лишь приглядевшись, я замечаю, что некоторые слова уже выделены цветным маркером, а кое-какие строчки и вовсе подчёркнуты яркой жёлтой линией. — Что ты делаешь? — Исправляю твою ахинею. — В смысле? Кажется, механизмы в моей голове дали сбой ещё в тот момент, когда Тэхён подарил нашим отношениям шанс на выздоровление. Теперь я вряд ли смогу думать о чём-то другом — по правде говоря, на долю секунды мне даже посчастливилось забыть о нежеланном нахождении Пака в моей квартире. Где-то между вибрирующим дыханием Тэхёна на моих губах и глухим хлопком дверного полотна о коробку. — В том смысле, что если осмелишься сдать мне следующий реферат в его первоначальном виде, — он трясёт листами перед лицом, наглядно демонстрируя причину своего недовольства, — то, честное слово, я заблаговременно вкатаю тебе недопуск к сессии. Так вот оно как, преподаватель Пак. Имеете пагубную привычку рыскать по чужим вещам, значит? — Это черновой вариант, — фыркаю я, приблизившись, вырываю свою домашнюю работу из цепких мужских пальцев и запихиваю её обратно в настольный лоток для бумаг. — Ты к каждой черновой работе распечатываешь титульный лист? — Да, к каждой, — язвительно, намеренно утрируя. — А вообще, какая разница? Оставь свои педагогические замашки на учебное время, разве не видишь — у меня и без того голова идёт кругом? — Вижу, — хмыкает он. — Но, вообще-то, мне тебя совсем не жаль. — А вот мне тебя — было, — зачем-то говорю я, пытаясь уколоть его взглядом. — Вчера, забыл? Ты остался здесь только потому, что я разрешила. — И что? — он заинтригованно вскидывает брови. — К чему ты клонишь? Кажется, ему нравится этот разговор. Чимин закидывает ногу на ногу, всё ещё продолжая пачкать пол подошвами своих уличных туфель, и поднимает подбородок, чтобы не пропустить ни одну из многочисленных искорок в моих глазах. — Во-первых, будь повежливее; а во-вторых, можешь не беспокоиться — такого больше не повторится. Не знаю, по каким причинам тебя не устраивает собственное жильё, но давай больше никогда не пересекаться на моей территории, идёт? — А, — понимающе отзывается он, как будто растягивая во рту резинку. Медленно поднимается на ноги, расправляя складки своего пиджака, и делает шаг вперёд — ближе ко мне. Венка на его лбу при дневном свете кажется немного набухшей, словно гибкий прут, загнанный под тонкую кожу. — Знаешь, с тобой спать, может, и жарко, но намного лучше, чем на столешнице в круглосуточном магазине. Так что, когда увидишь свою подружку, обязательно поблагодари её от меня за такие приятные... — он нагибается, сосредотачивая мой взгляд на своих потемневших зрачках, — неудобства. — О ком ты говоришь? — непонимающе выдыхаю я, пытаясь совладать с противоречивыми эмоциями. — Ну как же, — отвечает он таким заговорщицким тоном, будто собирается сразить меня очередной сногсшибательной новостью, и, видит бог, у него это получается с феноменальным успехом. — Ким Юри — и не доверила тебе подробности своей личной жизни? Странно. Я думал, вы не разлей вода. Я тоже так думала. А теперь не понимаю ни грамма. Юри? Опять? Что за, чёрт возьми, камень преткновения? — Ясно, — насмешливо припечатывает он. — Что ж, вам будет, что обсудить. Я порываюсь спросить, что за ерунду он только что сморозил, но Пак вдруг проскальзывает мимо, не желая больше тратить время на мою отягощающую компанию. Я несколько раз оторопело моргаю, но когда всё-таки прихожу в себя и порывисто оборачиваюсь, в прихожей уже поспешно захлопывается дверь. Подойди я только к окну, и смогла бы увидеть, как Чимин преодолевает крутой лестничный пролёт, не поднимая головы, и всего на несколько мгновений замирает около проезжей части, оглядываясь по сторонам. Если бы я взялась анализировать ситуацию более тщательно, то пришла бы к неутешительному выводу: столкновение неизбежно. Сегодня, на следующей неделе, через несколько месяцев, растаявших по щелчку пальцев, словно снег по приближении весны, — не имеет значения, когда карты лягут рубашками вниз. Главное — это случится: Чимин крайне основательно прощупал почву, едва не увязнув в ней по колено, и присыпал болезненные места порохом. Концентрированная ярость Тэхёна однажды оставит на моих зрачках следы от укусов; на Чимине — проявления агрессии куда более разрушительные, чем заточенный взгляд, вонзающийся под кожу каскадом раскалённых иголок. Я не знаю, как именно Пак докатился до состояния откровенного дисбаланса, — он, прогнувшийся под тяжестью внешних раздражителей, позволяет увидеть каждое из депрессивных следствий своей хронической усталости, но не позволяет мне предположить, в какой момент мужчина окончательно потерял надежду абстрагироваться от реалий. Быть может, это случилось несколько месяцев назад, когда Чимин впервые столкнулся с Кимом в рабочей обстановке, намеренно выкинув все уважительные частицы из своего лексикона; или уже позже, в университетской аудитории, стоило мне обнажить перед ним свою жгучую неприязнь, строящуюся больше на инстинктах и интуиции, чем на плато неопровержимых фактов. В общем-то, не так важно, что послужило началом; главное — то, к чему мы в итоге придём; закономерный исход, замыкающий цепочку любых, даже самых незначительных ошибок. Ведь если бы я только осмелилась всё-таки выглянуть в окно, как делала это прежде в неудавшейся попытке выиграть время, то смогла бы заметить тёмный силуэт, наблюдающий за движением на перекрёстке из-за угла каменного ограждения соседнего жилого комплекса. То, как Тэхён, словно поддавшись эмоциям, делает несколько шагов вперёд, а потом замирает недвижимой тенью, наблюдая за фигурой Чимина с безопасного расстояния; как прожигает в его лбу дырки, будто всерьёз полагает, что взором можно прострелить преподавателю череп, а затем срывается в противоположную сторону, исчезая в веренице магазинных вывесок и толпящихся у тротуара мотороллеров службы доставки. Выходит, это к лучшему — оставаться в безмятежном неведении. Хотя бы сейчас. Ведь это единственный способ почувствовать долгожданное облегчение. И пусть временно, но я наконец-то нахожу в себе силы вдохнуть полной грудью.