***
Два дня. Уже два дня, как он сидит на этом проклятом, испачканном кровью матраце, бережно прижимая к груди бледный, безжизненный сосуд, некогда содержавший его лучшего друга, его единственного спутника в течение тысячелетий, прожитых им здесь на этой Земле, его любовь, его жизнь. Два дня, как он скорбит, рыдая в голос от раздирающих сердце отчаяния и боли, пока его голос не сорвался и разодранное криком горло не начало саднить. Он приветствует эту, пусть ничтожную, но физическую боль. Цепляется за нее с рвением существа, застигнутого шквалом боли эмоциональной, которая бушует внутри него, раздирая своими когтями саму его сущность, оставляя за собой глубокие, кровоточащие раны, и напоминая ему, опять и опять, о том, что именно он потерял и насколько бессилен он был, чтобы потерю эту предотвратить. Анафема, благослови ее Господь, пыталась как-то утешить его, напоминая, что Кроули не умер насовсем. Он это знает. Конечно знает, но дело то не в этом. Кроули снова попал в лапы Ада, ослабевший и беззащитный без своей магии. И, в лучшем случае, они подвергнут его пыткам, ужасным, садистским пыткам, и будут пытать, пока полностью не уничтожат его. В худшем случае, в худшем случае его пытка будет продолжаться вечно, без передышки, без возможности обрести смертный покой. В любом случае, они никогда больше его не выпустят. Азирафель никогда больше его не увидит. Два дня подряд он взывает к Богу, которая не слышит его, и просит и умоляет Ее повернуть время вспять, дать ему время исправить все, дать… дать им время. Потому что они так мало времени смогли быть по-настоящему вместе, вдвоем, на своей стороне, свободные от Рая и Ада, от барьеров, заставлявших их держаться на расстоянии друг от друга все эти годы. Потому что он все еще учился тому, как сбросить с себя тысячелетия индоктринации и страха; как позволить себе расслабиться в реальности их новых отношений, как передать его любимому демону истинную глубину тех чувств, которые он так долго подавлял… и как искупить свою вину за все те годы жестоких отказов и трусливой лжи. Потому что они заслуживали намного больше, чем эти несчастные десять лет, и это было просто несправедливо! А следом за всем этим приходит ярость. Это ярость, какую он еще никогда до сих пор не испытывал. Страшная, ослепляющая, под стать не менее страшной боли, разрывающей его изнутри. Мощная, опасная и рвущаяся на свободу. И неважно, что уже слишком поздно, и что Кроули он уже больше не поможет. Неважно, что после драки кулаками (или пламенными мечами) уже не машут. Это все неважно, потому что перед глазами стоит этот маленький белостенный домик в Саут-Даунс и огромная пара переливчато-черных крыльев, любовно переплетающихся с его белыми, и невероятно красивые золотисто-желтые глаза, улыбающиеся ему в страстной полутьме их спальни…. Вот каким должно было быть его будущее, их будущее. Ад не имел права лишать их его. А теперь? Теперь Ад за это поплатится. Наказание снимается, как было обещано, два дня спустя, когда рассвет полосует тьму ночного неба первыми солнечными штрихами. И когда магия, нахлынув головокружительной, пьянящей волной, заполняет его сущность, ему хочется выть от отчаяния, потому что уже поздно, уже два дня как поздно. Он все же впитывает ее в себя, радуясь ей, как старой, доброй подруге, которой ему так не хватало, раскрывая ей свою сущность, наслаждаясь ощущением того, как она разливается внутри него, вновь захватывая утраченные позиции. Его недостающая деталь прекрасно становится на свое законное место, заполняя ту зияющую пустоту, образовавшуюся в результате ее отсутствия, и теперь он чувствует себя почти цельным…. Почти. Почти. Потому что в самом сердце его существа зияет рана в форме Кроули, нанесенная так грубо и с такой разрушительной силой, что рваные края ее до сих пор кровоточат. И эта рана жжет. Жжет, несмотря на успокаивающее влияние его магии. Жжет со всей свирепостью адского пламени. Он цепляется за эту боль. Использует ее для того, чтобы подлить еще масла в полыхающее пламя ярости, которое бушует внутри него в жажде мести. И в первый раз за всю свою долгую, долгую жизнь, Азирафель не чувствует ни страха, ни отвращения перед этой обжигающей, черной яростью. Нет, он приветствует ее с распростертыми объятьями. Он прижимает к себе тело Кроули, нежно, нарочито, мучительно нежно, несмотря на свирепствующий внутри него смертоносный ураган. Оставляет последний, трепетный поцелуй на ледяной коже лба. Позволяет себе задержаться еще мгновение, зарывшись лицом в спутанные огненно-рыжие пряди, вдыхая уже исчезающий запах его демона. Он должен был двигаться быстрее в тот день, должен был послушать Кроули. Должен был защитить своего демона так же, как Кроули всегда защищал его. Никудышный он ангел-хранитель… Но ведь он всегда был слишком медлителен, не так ли? Ну, все, покончено! — Прости меня, любовь моя, — шепчет он растерзанным слезами и горьким чувством вины голосом. — Я больше здесь не задержусь. И это правда. Здесь его ничего не держит. Больше ничего. Его второй половинки, его единственного верного друга на этой Земле больше нет, и Азирафель не собирается жить здесь в одиночестве всю оставшуюся вечность. Нет, продолжать свое существование без Кроули кажется ему наказанием, равнозначным Падению, как бы богохульно ни звучало подобное сравнение. В памяти невольно всплывает тот день, десять лет назад, когда он нашел Кроули в баре после своего неудачного развоплощения от руки сержанта Шэдвелла: ряд пустых винных бутылок, непривычно растрепанная, ссутулившаяся фигура, убитый взгляд тусклых, покрасневших от слез глаз — взгляд человека, которому нечего больше терять. Кажется, он понимает теперь, что должен был чувствовать Кроули тогда. Потому что он тоже потерял все, что было для него дорого. А теперь он собирается потерять и самого себя. Только вот эту потерю он примет охотно. И заберет с собой столько жителей Ада, сколько сможет. Осторожно, бережно он кладет тело Кроули обратно на матрац. Ласково проводит ладонью по любимому лицу, задержавшись на мгновение у тонкой линии губ, прижимая дрожащие пальцы к мертвенно-бледной, потрескавшейся коже. — Прощай, дорогой. Затем он встает. Делает глубокий вдох и расправляет плечи, выпуская свои крылья, чувствуя, как потрескивает вокруг него пропитанный его магией воздух. В мыслях проносятся их друзья: Анафема, Адам, и остальные. Все они еще крепко спят этим ранним утром, и он думает с сожалением о том, что больше их не увидит. Он посылает им всем последнее благословение — прощальный подарок от него и Кроули за все, что они для них сделали. Все в их жизни будет идти гладко и спокойно. Он протягивает вперед правую руку, и тут же объятый святым пламенем меч привычно ложится ему в ладонь. Его глаза сверкают сурово, пальцы сжимаются на рукоятке, и в следующее мгновение он исчезает, оставляя после себя одно единственное белое перо, которое медленно, плавно опускается на пол.***
Он убивает первого же демона, едва ступив с эскалатора. Это было какое-то приземистое отвратительное существо с шишковатым лицом и острыми почерневшими зубами, которое просто оказалось слишком близко к сошедшему в Ад ангелу мщения. Теперь от него осталась лишь маленькая липкая лужица, дымящаяся на забрызганным плевками и грязью полу. Азирафель равнодушно переступает через дымящиеся останки, расправляет крылья, почти задевая закопченные сажей стены, и идет дальше с пламенным мечом наизготовку, окруженный широким, ослепляющим ореолом Благодати. — Какого черта з-з-здесь происходит? — громкий сердитый возглас жужжит поверх какофонии предсмертных визгов и хрипов, отмечающих путь Азирафеля, и ангел поворачивается в его сторону, как гончая, напавшая на след своей добычи. — Лорд Вельзевул. — В памяти Азирафеля всплывает неряшливая подпись Князя Преисподней на испещренном плесенью письме Кроули, и холодная, жгучая ярость вспыхивает в голубых глазах. — Какое удачное совпадение! Я как раз вас искал. Он подступает ближе, с мрачным удовольствием отмечая, как Князь Преисподней шарахается от него назад в отчаянно-неловкой попытке уйти с его дороги. Она замирает, натолкнувшись спиной на стену, жмурится перед слепящим светом Благодати, и ангел не в силах удержаться, чтобы не наклониться поближе, прижимая лезвие меча к худой, бледной шее. — Ты ж-ж-жто? — скрежещет Вельзевул, и в линяло-голубых глазах демона отчетливо плещется страх. — С ума з-з-зошел? — Уверяю вас, Лорд Вельзевул, я в полном здравии. — Меч прижимается сильнее, и тонкая струйка иссиня-черного ихора стекает по лезвию там, где оно слегка прорезало кожу демона. — Желаете, чтобы я продемонстрировал? Всегда флегматичное лицо ощеривается в злобной, пропитанной страхом гримасе, — Ты поплатиж-ж-жься з-з-з-за это, идиот! Ж-ж-ж-живым отсюда не выйдеж-ж-жь! Азирафель улыбается в ответ, холодной, пустой улыбкой, от которой Князь Преисподней беспокойно вжимается в стену. — Я и не собираюсь, — отвечает он просто, ухмыляясь при виде тревожно расширенных блеклых глаз. — Единственный, кто был мне дорог, мертв, и я собираюсь последовать за ним. — Азирафель наклоняется еще ближе, морща нос от запаха паленой кожи, и демон испуганно шипит, стараясь сохранять спокойствие перед лицом неминуемой смерти. А ангел продолжает низким, угрожающе спокойным шепотом, — Но, прежде чем я покину этот мир, я собираюсь покарать тех, кто отнял его у меня. — Мы не з-з-з-забирали его! — визжит Вельзевул, оставляя все попытки сохранять хладнокровие при виде того, как Азирафель заносит меч для смертельного удара. — Что? — Меч застывает в нескольких сантиметрах от шеи демона, и священное пламя недовольно урчит, не утолив свой голод. — Мы и не долж-ж-ж-жны были его з-з-з-з-забирать, — торопливо объясняет демон напряженным от волнения голосом. — Это Гавриил придумал — наказ-з-з-зать вас двоих тем ж-ж-ж-же способом, которым вы пытались нас обмануть. Азирафель медленно хлопает глазами, пытаясь осознать слова Князя, и, по мере осознания, грудь его сковывает совершенно новый, леденящий ужас. — Ты хочешь сказать, что меня должны были притащить сюда, а Кроули… — В Рай, да! — нетерпеливо жужжит Вельзевул, пытаясь увернуться от обжигающих их кожу языков пламени. Руки Азирафеля дрожат, и он крепче сжимает рукоятку меча. — Я тебе не верю. — Я могу это доказ-з-з-зать! — Выражение удовлетворенного, садистского ликования мелькает в выцветших голубых глазах. — Нам прислали з-з-з-записи.