***
– Есть пока еще только одна з-з-з-з-запись. Хочешь посмотреть? Азирафель отрывисто качает головой в ответ на неожиданно подавленным голосом заданный вопрос. Затуманенный слезами взгляд не отрываясь смотрит на экран, отмечая с тошнотворным ужасом, как постепенно стихают отчаянные, судорожные движения Кроули, и демон, наконец, теряет сознание от безумной боли. К счастью. Он смотрит, как Гавриил с выражением брезгливого пренебрежения указывает другим двум ангелам на две лужи ихора, в которых дымятся обрывки полурасплавленных перьев и куски мяса и костей, и велит им: – Уберите эту грязь, ладно? Смотрит, как Гавриил похлопывает бесчувственного демона по голове, усмехаясь холодно и надменно, – Ты тут обожди немного, не суетись. Я тебя завтра навещу. Два дня, как Кроули у них в плену, думает он. Два дня. – Есть еще кое-что, что мне от тебя нужно, – говорит он, внутренне удивляясь, насколько ровно звучит его голос, учитывая то, как безудержно дрожит вся его сущность от невыносимой ярости и боли. Он отрывает взгляд от уже пустого экрана, смотрит мельком на Князя Преисподней, с отрешенным удивлением отмечая выражение почти участливого дискомфорта на лице демона. Как будто... как будто их потревожило увиденное. Азирафель отбрасывает эту мысль. – Принеси мне адский огонь, – говорит он. – Сейчас, пожалуйста.Часть 6
14 мая 2020 г. в 01:31
Его будит ощущение холода, какого-то непонятно знакомого леденящего холода, ожогом впивающегося в незащищенную кожу. Что довольно странно, учитывая, что последнее, что он помнит, это обвившие его руки Азирафеля, в объятиях которого ему было так тепло, где он чувствовал себя защищенным, любимым…
А сейчас... сейчас он чувствует себя так, будто его голым бросили на глыбу льда.
Он хмурится. Медленно, с трудом разлепляет свинцовые веки, скользнув затуманенным взором по собственному телу…
О… ох! Блядь…
Он действительно полностью раздет. Гол, как в тот день, когда сама Всевышняя соткала его из пыли еще не полностью сформировавшегося космоса.
Но лежит он не на льду (хотя сейчас ему очень хотелось бы, чтобы это был лед, ох, как бы ему этого хотелось!). Это хуже льда, намного, намного хуже. И теперь он понимает, почему сама окружающая его атмосфера показалась ему знакомой; понимает, почему это ощущение знакомости сопровождалось неуютным, пугающим чувством обреченности. И в голове крутится одна, единственная мысль: он в полном дерьме.
– А! Ты, я вижу, уже очнулся!
Окликнувший его голос, слегка завышенный от воодушевленно показного азарта, ему, к сожалению, тоже очень хорошо знаком.
Стиснув зубы, он заставляет себя подняться. Получается медленно, тело одеревенело как у змеи, впавшей в спячку, мышцы не слушаются. Но в итоге ему удается перекатиться на колени, и он поднимает вызывающий взгляд на «гребаного архангела Гавриила», который улыбается ему своей неизменной пластиковой улыбкой, сверкая горящими от ликования фиолетовыми глазами.
– Превосходно, превосходно, – мурлычет Гавриил, хлопая в ладоши с выражением извращенного удовольствия. – Я уже начинал опасаться, что придется использовать определенные меры... убеждения, чтобы растормошить тебя.
На слове «убеждение» улыбка архангела становится шире и начинает напоминать акулий оскал, и Кроули от ее вида невольно передергивает. Судя по садистски-довольному блеску в глазах Гавриила, его беспокойство не осталось без внимания.
Архангел делает шаг ближе.
– Узнаешь это место? – Гавриил указывает рукой на окружающие их ослепительно белые стены, продолжая улыбаться все той же пугающе хищной улыбкой.
Кроули не удостаивает его ответом. Он почти уверен, что ответ от него и не требуется. Если Гавриил приволок его сюда в это место, он уже знает ответ на свой вопрос. А это значит… это значит… Ох, ангел, кажется мы с тобой совсем влипли!
– Я так и полагал, что узнаешь, – продолжает Гавриил, не смущаясь молчанием Кроули. – Хотя, когда ты был здесь в прошлый раз, мы немного убавили уровень святости. Не хотели, чтобы наш курьер с адским пламенем испытывал слишком большие неудобства. – Мелкий злобный смешок вырывается из горла архангела. – Можешь себе представить, каково было наше удивление, когда мы поняли, что ненароком обеспечили меньшие неудобства и тебе. – Черты лица Гавриила заостряются, в ошеломляюще лиловых глазах мелькает что-то темное и определенно не-ангельское. Он наклоняется совсем близко, и в его вкрадчиво шипящем голосе столько чистого, смертоносного яда, что любая змея устыдится. – Чувствуешь разницу?
О, да, Кроули эту разницу безусловно чувствует. Чувствует все возрастающую обжигающую боль везде, где его кожа прикасается к леденящей поверхности; неприятное, удушающее давление в легких; ослепляющую, холодную белизну, которая опаляет его глаза… Но он подозревает, что то, что его ожидает впереди, ни в какое сравнение со всем этим идти не будет.
Гавриил отстраняется, выпрямляется во весь рост, щелкая пальцами, и Кроули с трудом удерживается от вскрика, когда золотые цепи вдруг змеями вздымаются из-под пола, обвиваясь вокруг его запястий, щиколоток и талии. Он выгибается, безуспешно пытаясь вырваться из неугодных уз, но цепи только крепче сжимаются вокруг него и резко тянут его вниз, вдавливая его, беспомощно распластанным, в леденящий пол.
– Знаешь, когда я узнал о вашем с Азирафелем выходке, мне уж-ж-жасно захотелось самому утопить тебя в ванне святой воды.
Кроули напрягается, чувствуя, что архангел стоит прямо над ним. Широкая, тяжелая ладонь грубо ложится ему на затылок, придавливая к полу, и он дергается в ответ, тщетно извиваясь на безупречно отполированной глади.
– Но потом я подумал, – рука на затылке Кроули давит сильнее, вжимая его лицо в пол, – что для тебя такая смерть была бы слишком быстрой. Можно даже сказать... милосердной. – Архангел склоняется ближе, опаляя своим дыханием ухо Кроули. – И уж чего-чего, а милосердия я к поганому демону проявлять не собираюсь.
– Конеш-ш-ш-шно нет, – задыхаясь шипит Кроули, и зеркальная синяя плитка под его головой запотевает от его дыхания. – Это с-с-с твоей с-с-стороны было бы с-с-слиш-ш-шком... по-ангельс-с-ски.
Наказание за его дерзость не заставляет себя ждать: пальцы Гавриила сжимаются на затылке, впиваясь ему в волосы, рука архангела резко тянет его голову назад, а после с силой впечатывает его лицом в пол. Но это того стоило. Определенно стоило того, чтобы хоть немного сбить спесь с этого пернатого мудака. По крайней, так уверяет себя Кроули, отплевываясь от ихора, который течет из сломанного носа, стекая на губы.
– Умереть быстро, демон, я тебе не дам, – голос Гавриила просачивается сквозь громкий звон в ушах. – Поэтому знаешь, что я собираюсь с тобой сделать?
– У-уверен... ты меня... прос-с-с-светиш-ш-шь, – выдыхает он, сплевывая черную кровь на тошнотворно чистую плитку.
Пальцы, до боли сжимавшие волосы, исчезают. Ладонь смещается на спину, ложится плашмя между лопатками. – Я раздеру тебя на части, – в обещании Гавриила сквозит пугающе идеально контролируемая ярость, – истреблю по маленьким демоническим кусочкам. Пока от тебя не останется ничего, что можно будет уничтожить. И я буду это делать с наслаждением, не спеша. А начну я с твоих крыльев.
Ладонь архангела неумолимо давит Кроули на спину, прижимая все сильнее и сильнее, пока настойчивое, нестерпимое давление не вынуждает его поддаться, и два огромных иссиня-черных крыла с громким хлопком распускаются за его спиной.
– Во, молодец, – довольно отмечает Гавриил.
Раздается еще один щелчок пальцев, и еще две золотые цепи вырываются из-под земли, охватывая кончики его крыльев. Кроули мечется, отчаянно пытаясь освободиться; он рычит, и шипит, и плюется, но цепи держат прочно, и вскоре его крылья, невыносимо, до боли растянутые, оказываются прикованными к полу.
Где-то в стороне с легким скрипом открывается дверь, и он поворачивает голову на звук, внутренне сжимаясь при виде двух ангелов, волочащих с собой по огромному ведру.
Он знает, что в этих ведрах. Знает это еще до того, как Гавриил подтверждает его опасливую догадку, присев перед ним на корточки и снисходительно похлопывая его по плечу, – Не волнуйся, она довольно сильно разбавлена. Иначе – какой смысл, правда?
Последующий искренне выплюнутый в лицо Гавриилу совет засунуть себе эти ведра так глубоко в жопу, чтобы даже сам чертов небесный свет их там не мог достать, тонет в оглушительном реве чистой агонии, который вырывается у Кроули из горла, когда эти ведра опрокидываются на его распростертые крылья, и святая вода плавит перья, въедается в уязвимую плоть, и жжет, жжет, жжет!
Он извивается и кричит, полуобезумев от боли, которая, кажется, только усиливается с каждой минутой, и вскоре для него не существует ничего, кроме этой боли, и его сознание медленно, но неумолимо проваливается в кипящую черную пустоту.