Больше не могу лететь

Никто его не останавливает. Ни у входа, когда он сходит с эскалатора. Ни в бесстыдно белых, идеально чистых коридорах, пока он целенаправленно шагает в сторону большого конференц-зала. На самом деле его это не удивляет. Последние шесть тысяч лет Небеса были неприветливым, негостеприимным местом. Опустевшим. И для его теперешней цели его это как нельзя устраивает. И все же он не может не вспоминать то время, когда Ее присутствие еще ощущалось здесь; когда в этих стенах все было пронизано теплом и состраданием и ЛЮБОВЬЮ, вместо обжигающе-леденящего безразличия, которое он чувствует здесь сейчас. Боже Всевышний, как же Ты могла допустить такое? Неужели Ты не видишь, что происходит? Как же Ты можешь одобрять то, во что превратились Твои дети? Одобрять эту пустоту, это безразличие, эту... эту жестокость, которую я видел своими глазами... Ведь это не то, чему Ты учила нас быть, когда мы наслаждались теплом Твоей близости и выслушивали Твою волю. Неужели это и был Твой план? Неужели это и есть Небеса Твоего наследия? Неужели поэтому Ты видишь все это и не желаешь вмешиваться? На мгновение ему в голову приходит мысль о том, что может быть именно так себя чувствовал Кроули тысячелетия тому назад, когда он увидел то, что Азирафель и остальные были слишком слепы, чтобы увидеть, и посмел спросить Ее об этом. И, если тогда – до ужасающей жестокости, с которой Она покарала заблудших ангелов, до Ее необъяснимой бессердечности во время Потопа, до чумы, до войн, до Ее равнодушного молчания, когда всему на Земле грозил конец... – если это все, что требовалось тогда, для того, чтобы Пасть, то, если Она услышит его вопросы сейчас, то ангелом ему долго не пробыть. Но, как это ни странно, мысль о Падении больше не вселяет в него ужас. Не после всего того, что он пережил, что увидел. Нет, он не боится больше Пасть. Что на самом деле очень кстати, ибо то, что он собирается сделать, наверняка обречет его на муки Ада. Ну и ладно. Если единственный способ исправить все – это Пасть, то он охотно заплатит такую цену. Но, для начала, он должен сделать так, чтобы Кроули был в безопасности, а это значит, что ему пока еще нельзя допустить, чтобы Она услышала его и заклеймила мятежным ангелом. Нельзя, пока он не сделал то, зачем сюда пришел. И он скрипит зубами, до боли сжимая челюсти, чтобы не выплеснуть на волю мятежные свои мысли, и продолжает шагать дальше. Он останавливается только перед массивной двустворчатой дверью, обитой небесным золотом, где его путь преграждают два молодых ангела с алебардами наперевес. Он узнает их сразу же – это те же два ничтожных, безымянных ангела, которые, по приказу Гавриила, с таким черствым безразличием уничтожили прекрасные крылья Кроули. Он переводит взгляд на их руки – руки, которые сейчас сжимают древки святого оружия, руки, которые недавно так ровно и спокойно держали на весу ведра, выливая Святую Воду на связанного, корчащегося от боли демона…. Мускул на его скуле дергается, руки до боли сжимаются в кулаки. – Будьте так добры уйти с моей дороги, – говорит он напряженным от едва сдерживаемого гнева голосом. – Тебе нечего здесь делать, предатель, – отвечает один из ангелов тоном напускной скуки, который слишком сильно напоминает ему Гавриила. Его ответная улыбка – нечто резкое и зловеще-хищное, что неестественно и туго растягивает его губы – заставляет их запнуться, отражается на их лицах тенью внезапного смятения. – Значит вы знаете, кто я, – ровным голосом замечает он. – Очень хорошо. – Он тянется во внутренний карман своего пальто, достает длинный, узкий сосуд из стекла. Он протягивает его вперед так, чтобы смертоносное содержимое сосуда было отчетливо видно двум уже хорошо занервничавшим ангелам. – И я полагаю, вы также знаете, что это. – Он слегка крутит запястьем, наблюдая с недоброй ухмылкой за тем, с каким ужасом глаза ангелов следят за завораживающе грациозным танцем ярко-оранжевых языков пламени, окруженных стеклянной стенкой. – Ты не посмеешь, – начинает было тот же ангел, но в его голосе уже нет прежней самоуверенности, и вместо нее проскальзывает нерешительность сомнения. Улыбка сходит с губ Азирафеля, голубые глаза сужаются. От них теперь веет холодом. И тот же леденящий холод звучит в его голосе. – Неужели вы на самом деле считаете, что ангел, который посмел спуститься в Ад, чтобы забрать вот это, – он качает головой в сторону сосуда с Адским огнем, который кажется разгорается еще ярче в его руке, как будто подпитываемый его все возрастающим гневом, – не посмеет потом решиться использовать его? Он ждет, пока они пережевывают его слова, переводя нервные взгляды с его лица на сосуд. – Я скажу вам честно, – говорит он, привлекая их внимание обратно к себе, – у меня на этот конкретный сосуд есть планы побольше, и я не хотел бы тратить его содержимое попусту на двух глупых ничтожных ангелов. Но не обольщайтесь... – Он делает шаг ближе, скалит зубы. Выдыхает низким, угрожающим шепотом, – … вы двое причинили боль очень дорогому мне существу, и если вы посмеете задерживать меня здесь еще хоть секунду…. Он не договаривает свою угрозу, в этом нет необходимости. Ангелы безмолвно расступаются, скребя по полу древками своих алебард. Азирафель больше не удостаивает их взглядом. Он быстро проходит мимо, толкает тяжелую дверь и проскальзывает внутрь. Первый, кого он видит – это Гавриил. Архангел стоит спиной к двери, наклонив голову и концентрируя все свое внимание на чем-то, что он держит в своих руках. Внезапно рука архангела дергается назад резким, рвущим движением, и до ушей Азирафеля доносится надрывный, приглушенный стон, сопровождающий этот рывок. Этот полный боли и безнадежности стон адским клинком вонзается в сердце Азирафеля. Судорожно стискивая пальцами сосуд с Адским огнем, Азирафель делает огромный, решительный шаг вперед. – Гавриил! Архангел вздрагивает от неожиданности, поворачиваясь на голос и открывая взгляду Азирафеля съежившуюся фигуру, стоящую на коленях на залитом ихором полу. Комната на какой-то момент исчезает. По крайней мере так кажется Азирафелю, потому что на какой-то момент все вокруг него как будто затуманивается, границы его зрения расплываются, пропадая в клокочущей, муторной тьме. А в центре всего этого – Кроули. Его-то он видит прекрасно, во всех мельчайших, беспощадных деталях. Его тело, обнаженное и дрожащее в этой безумно холодной комнате. Его глаза – яркого ядовито-желтого цвета, расширенные от страха и боли. Запекшиеся на его губах и подбородке следы черного ихора. Ужасные, мокнущие ожоги везде, где его кожа прикасалось к полу, который буквально вибрирует святостью. Золотые наручники на его запястьях и ошейник на его шее, соединенные цепью достаточной длины для того, чтобы только позволить ему стоять, как сейчас, на коленях, но не давая возможности подвинуться ни на шаг с этого места. Его колени, кровоточащие и покрытые волдырями от долгого стояния на освященной земле. Его левую руку, безвольно повисшую над полом, и ихор, который каплями стекает вниз из пустых, разодранных ногтевых лож, отбивая медленный, ровный такт о белую плитку. Его правую руку, дрожащую в железных тисках хватки Гавриила…. – У тебя, Азирафель, есть очень раздражающая привычка отрывать меня от работы, – процеживает сквозь зубы Гавриил, не поворачивая головы и небрежно стряхивая только что вырванный ноготь с окровавленных щипцов на пол. Затем нарочито удрученно вздыхает, возвращаясь к прерванной на миг работе с раздраженным, – Мне еще целых четыре штуки тут выдернуть осталось. Все вокруг резко, внезапно вновь принимает четкие очертания. – Отпусти его. – Он делает шаг вперед на негнущихся деревянных ногах. В груди что-то давит, сильно, невыносимо, и голос его от этого ломается, срывается на рык. – Сейчас же! Очевидно что-то такое проскальзывает в его голосе, что Гавриил на секунду замирает, делает еще один недовольный вздох и оборачивается посмотреть на Азирафеля. И Азирафель четко видит тот момент, когда Гавриил замечает зажатый в его руке сосуд, потому что именно в этот момент на его обычно непроницаемом лице отражается удивление и испуг, и архангел полностью поворачивается к нему, выпуская из своих рук руку Кроули. Демон выдыхает, рвано, со всхлипом. Прижимает руку к себе насколько это позволяют ему цепи, склоняясь над израненной конечностью в жалкой попытке защитить ее от дальнейших издевательств. Но взгляд его широко распахнутых, немигающих глаз остается прикованным к Азирафелю, и ангел читает в них выражение необъяснимого ужаса и отчаяния. Кроули до сих пор не вымолвил ни слова. – Ах вот, значит, как? – задумчиво мурлычет себе под нос Гавриил, переводя взгляд на золотой язык пламени, который мечется беспокойно в своей стеклянной клетке. Секунда молчания, и выражение презрительного превосходства вновь появляется на его лице. – Неужели ты считаешь меня идиотом, Азирафель? – Он насмешливо цокает языком, указывает головой на коленопреклоненного демона. – Неужели ты не понимаешь, что, если мы притащили сюда эту тварь, чтобы облить ее Святой водой, то мы уже знаем о вашем обмане? – Он делает неторопливый шаг навстречу Азирафелю, устрашающе возвышаясь над ним даже на расстоянии. – Что мы знаем, что ты не более неуязвим к этой штуковине, – он кивает в сторону сосуда, – чем мы все? – А я и не намереваюсь убеждать тебя в том, что я неуязвим к Адскому огню, – возражает Азирафель, спокойно встречая недоверчиво-удивленный взгляд сиреневых глаз. – Я просто желаю уведомить тебя о том, что я пришел забрать моего друга, и я хочу, чтобы ты понял, что я использую любые необходимые средства, чтобы это сделать. Гавриил смотрит на него молча, хмурым, оценивающим взглядом. Мгновением позже его лицо расплывается в по-акульему широкой, искусственной улыбке. – А ты знал, что всего лишь одной разбавленной капли Святой воды достаточно для того, чтобы растворить язык демона? – спрашивает он как будто невпопад. В груди Азирафеля скручивается тугой, ледяной комок. – Вот сам только вчера это узнал. Потрясающе, не так ли? Взгляд Азирафеля мечется к Кроули, к тонким губам, сжатым в искривленную линию запятнанной черной кровью боли, к широкой струе черного ихора, стекающей по его подбородку и шее. Ему становится плохо, и жгучее ощущение в горле добавляется к уже почти невыносимому давлению в груди, которое грозится выплеснуться наружу оглушающим, разносящим стены криком. Как же это так?, бьется у него в мозгу. Как мог ангел, создание Света, даже подумать о том, чтобы причинить такие муки другому существу? Как может он стоять здесь и говорить об этом так, будто он получил удовольствие от причинения этой пытки? Как? Как? – Я сперва думал начать с глаз, знаешь ли, – Гавриил продолжает все тем же беспечным, разговорным тоном, который заставляет Азирафеля скрипнуть стиснутыми до боли зубами. – А потом я подумал, что если я уничтожу ему глаза, он не сможет видеть то, что я ему уготовил. А так уже не интересно. Правда ведь? – Он разбрасывает руки в стороны, улыбается по-театральному воодушевленно, приглашая Азирафеля одобрить логический ход его мысли. – И кроме того, теперь мне не придется больше слушать, как он оскверняет эти священные стены своим поганым языком. Азирафелю очень, очень нужно, чтобы он заткнулся. – Может ты дойдешь, наконец до сути... если во всем этом есть вообще суть? – Он вдруг понимает, что весь дрожит. Буквально вибрирует от удущающей волны душевной боли и ярости. Рука его так сильно сжимает сосуд с Адским пламенем, что стеклянную поверхность прорезает тонкая нить паутинообразных трещин. Еще чуть-чуть, и смертельное пламя вырвется наружу и поглотит его живьем. – Суть в том, предатель, – хмуро отвечает Гавриил, отбросив притворную веселость, – что Адский огонь цепляется за ближайший источник благодати, каким бы…, – он одаривает Азирафеля полным разочарования и презрения взглядом, – жалким и порочным он ни был. И, если мне хватило всего лишь одной разбавленной капли Святой воды, чтобы превратить язык этого змия в жидкую слизь, то этому пламени стоит будет только прикоснуться к тебе, чтобы превратить твою никчемную сущность в горстку такого же никчемного пепла. Что и произойдет, как только ты откроешь этот сосуд, – снисходительно улыбается он, уверенный в том, что только что поймал Азирафеля на блефе. Азирафель улыбается ему в ответ холодной, натянутой, опасной улыбкой. – Мы с Кроули за последние годы не раз играли с нашим крестником в мяч. Уверяю тебя, бросать я научился довольно метко. Я более чем уверен, что смогу облить тебя Адским пламенем, не опалившись при этом ни капли. – Он поднимает сосуд с пламенем выше, заносит большой палец над крышкой, сознательно игнорируя отчаянные, булькающие стоны протеста, доносящиеся до него со стороны Кроули. – Я готов рискнуть. А ты? Гавриил нерешительно хмурит брови. Напряженно всматривается в лицо Азирафеля, надеясь, очевидно, определить врет он или нет. Убеждается, по видимому, в обратном, потому что выражение его лица постепенно скисает, рот перекашивается в гримасе неудовольствия, и он неохотно поднимает руку и щелкает пальцами, мгновенно растворяя сковывающие Кроули цепи. Кроули падает на руки с тихим всхлипом облегчения. Подносит одну руку к шее, прикасаясь дрожащими пальцами к красному, кровоточащему рубцу, оставленному после себя золотым ошейником. Cосуд накаляется в руках Азирафеля – Адский огонь жаждет вырваться наружу, раззадоренный шквалом эмоций, волнами исходящих от ангела. На какой-то миг, на какой-то короткий, мучительный миг, Азирафель готов отбросить в сторону свой план. Он рвется было к демону, хочет подбежать к нему, облить Адским огнем самые страшные его раны, облегчить его боль, укрыть его, излечить…. Позади него открывается со скрипом дверь. Лицо Гавриила опять расплывается в высокомерной, презрительной ухмылке; глаза его торжествующе сверкают. Все, поздно. – Ну и какой у тебя теперь план, Азирафель? – вопрошает архангел приторно сладким голосом, царственно заложив руки за спину и медленно надвигаясь на него. За его спиной Кроули тревожно мычит, пытаясь встать на нетвердые, подгибающиеся ноги. – Неужели ты рассчитываешь сражаться, прорваться с боем мимо всех этих ангелов, – он машет рукой в сторону двери, – с твоей жалкой каплей Адского пламени? Азирафель не поворачивается посмотреть, что у него за спиной. Ни к чему. Вместо этого, он пытается поймать взгляд Кроули. На один бесконечно короткий миг их глаза встречаются – спокойная, холодная синева и бушующая янтарно-желтая лава тревоги. Доверься мне, шепчет он одними губами. А потом он отрывает свой взгляд от демона и набрасывается на Гавриила. Архангел отшатывается назад, спотыкаясь от неожиданной атаки, пытается вырваться из рук Азирафеля, но хватка у Азирафеля железная и отпускать его он не собирается. – У меня нет необходимости сражаться, – утверждает он, прижимая сосуд к шее архангела. – Мне нужно просто правильно направить свое оружие. – Он прижимает сосуд сильнее, вызывая тем самым встревоженное шипение со стороны извивающегося архангела. – Кроули сейчас выйдет отсюда, и ты дашь ему уйти. Ты не будешь ему мешать, и ты сделаешь так, чтобы никто другой ему тоже не помешал. Иначе я вылью содержимое этого сосуда прямо в твою глотку. Ты, ведь, сам сказал, – он скалит зубы, язвительным шепотом повторяя на ухо Гавриила его же собственные слова, – что Адский огонь цепляется за ближайший источник благодати, каким бы жалким и порочным он ни был. Краем глаза он видит, как другие ангелы замерли в нерешительности на пороге зала, бросая испуганные взгляды в сторону Гавриила. Видит как застыл на месте Кроули, уставившись на Азирафеля глазами полными растерянности и страха. Беги, хочет он крикнуть ему. Беги отсюда скорей! – Ты Падешь за это, – рычит Гавриил, безуспешно пытаясь вырваться из железной хватки Азирафеля. – Я собственноручно отрежу твои чертовы крылья! – А я в этом и не сомневаюсь, – спокойно отвечает Азирафель, и на мгновение все вокруг замирают, ошеломленные его искренней, невозмутимой уверенностью. В наступившей тишине голос Азирафеля звучит громко и четко, его слова – его мысли, мятежные, страдальческие мысли, которыми он мучился последние несколько дней – выплескиваются наружу, освобождая его от их невыносимого бремени. – Но когда ты это сделаешь со мной, молись, чтобы я не выжил. Потому что если я выживу, я клянусь тебе здесь и сейчас, что я вернусь сюда со всем запасом Адского Пламени, который будет мне доступен, и я спалю здесь все, выжгу ваши Небеса в Пустоту, из которой Они были созданы. Потому что это не те Небеса, которые я помню, и ни один из вас не имеет права называться Созданиями Света. И если бы Она обращала на вас хоть немного внимания, Она давно бы уже это сделала сама. Внезапная вспышка ослепительно белого света заливает перед ним все пространство, мгновенно заглушая недовольный ропот голосов, поднявшийся в ответ на его слова.