Луна влюбилась в Солнце

      Разлука. Мучительная и долгая, заставляет саднить что-то внутри, и, казалось бы, ничто кроме времени эту самую рану не залечит. Она безнадёжна, не дарит даже мысли о спасении от этой муки, но вот только Какаши не знал, что эта боль от невозвратимой потери может прекратиться. Как только он узнал о том, что Обито жив, юноша хоть и пребывал долгое время в шоке, не в состоянии до конца осмыслить эту нереальную для него правду, но чувствовал, что на душе стало легче – камень тягостной разлуки рухнул.       Хатаке рассматривал звёздное небо: сегодня безоблачное, глубоко синее, чистое настолько, что звёзды на небе полыхали, настолько чётко их было видно, пусть и находясь на огромном расстоянии, за горизонтом этой планеты.       Какаши всегда любил рассматривать мерцающие плевочки, сидя на террасе своего дома, рядом с отцом, обнимающим грубой мужской рукой своего единственного сына. Тогда Хатаке был беззаботно счастлив, наслаждался восхищениями посторонних людей, благодаря им понимая, что он рождённый гений. Тогда мальчик и представить себе не мог, что подготовила ему судьба. Потери самых близких для него людей – плата за врождённый талант.       Раньше Какаши от всей души гордился своими способностями, считая этот подарок судьбы слишком важным в его жизни по детской беззаботности и глупости. Сейчас Хатаке, не являющийся достаточно взрослым, но обладающий богатым умом и уже повидавший многое в своей жизни, мог определённо точно сказать, что променял бы все свои способности в обмен на жизни дорогих людей. Именно они были самым важным и драгоценным для него.       Наверное, именно тогда, когда Какаши понял это, в его жизнь снова ворвался Обито, оказавшийся живым.       Теперь каждый день его голову занимали мысли о нём, о том, что любимый Учиха жив. Вот только запутавшийся в себе парень растерял когда-то жившие в нём чувства, которые как раз таки подтверждают, что юноша жив не только телом, но и душой.       За время их воссоединения, Какаши видел, как Обито снова охватывали различные чувства, будто он вспоминает их и начинает ощущать заново, по-новому. Шиноби даже радовался тому, как Обито злился на него, бросаясь едкими словами и причиняя физический вред, хотя сам яро утверждал, что ничего не чувствует. Именно тогда Хатаке понял, что Учиха заставляет самого себя избавиться от этих чувств. Внушает себе их отсутствие и действительно начинает в это верить.       — Обито, если бы с неба упала звезда, то что бы ты загадал?       Учиха снова сидел на дощатом полу, спиной к Какаши. Серебряная луна запуталась в смоляных волосах, искрясь в тёмных колючих локонах.       Как и сказал когда-то Какаши, они стали видеться реже, встречаясь лишь ночью или когда у обоих юношей нет дел, касающихся не только их, но и окружающих людей. У члена отряда Анбу был Хокаге, который назначил юноше слишком важную миссию: следить за Кушиной-сан, ждущей ребёнка. А у Обито… Его окружали не очень приятные люди, которые были также погружены в работу над планом нукенина. И ведь сам Учиха метался, разрываясь между тем, какой путь ему выбрать, наконец сомневаясь в правильности его когда-то принятого решения.       — Пожелал бы скорее сделать всё, к чему стремлюсь сейчас.       — А если бы ты загадал желание душой? Подумай, Обито, что ты больше всего хотел бы в эту минуту? Что хотело бы твоё сердце?       Учиха притих. Какаши очень хотелось бы видеть задумчивый взгляд, да и вообще всю серьёзную гримасу на лице нукенина. Всё это доказывает то, что его план и мировоззрение теперь под угрозой сомнения, а это крайне большой шаг для Хатаке. Он аккуратно и почти незаметно подводил Обито к тому, что его жизнь не оборвалась вместе со смертью его любимого человека и он сам, если искренне захочет этого, то сможет вернуться к прошлой жизни. Только бы Учиха окончательно осознал это, только бы не отнекивался, только бы…       — Я просто хочу быть счастливым. Снова. Мне кажется, что я никогда не испытаю это вновь.       Какаши тоже так думал. Возможно именно то, что он до сих пор не потерял веру в счастье, которое снова сможет окрылить его сердце, помогло почувствовать этот душевный порыв, с высоким пульсом и тёплой бесконтрольной улыбкой.       — Обито, — юноша, услышав своё имя, обернулся лицом к Какаши, который оторвался от созерцая блестящих звёзд и склонился лицом к лицу нукенина. Тёмный взгляд родного глаза Хатаке и не скрывающего, как обычно, шарингана тонул в таком же беспросветном и глубоком. — Я так давно не ощущал этого и был готов окончательно потерять веру в счастье, но не отпускал чувство надежды. Всё лелеял эту волшебную мысль о том, что когда-то вновь смогу ощутить его…       Юноша обнял бледными ладонями истерзанное шрамами лицо, приподнимая к себе, смотря сверху вниз на сидящего на полу Обито. Сам Какаши находился поперёк деревянной кровати, прямо напротив незашторенного окна.       Сухие губы, не скрытые под маской, слишком неуверенно и осторожно коснулись холодного лба, где и туда протянулись бугристые шрамы. Пальцами левой руки Какаши осторожно и нежно, еле касаясь, огладил правую сторону лица Обито.       — Ты жалеешь меня, — сам Учиха даже не заикнулся о внезапной «выходке» Хатаке, понимая, что именно сейчас его негодующие слова будет лишними. Да он и не хотел говорить их. Не считал нужным и правильным.       Какаши и впрямь жалел. Его такое же нежное и юношеское сердце ныло от того, что пережил Обито. Какую боль он чувствовал от потери, прекрасно зная каково это. Жалел его израненную душу, которая нашла своё спасение в какой-то глупой иллюзии, совершенно пустой и бессмысленной. Жалел его, всё чаще прося прощение за свои поступки и каждый раз надеясь, что наконец-то услышит заветное «прощаю».       Не услышав ожидаемого негодования со стороны Обито, Какаши продолжал оглаживать бугристые шрамы большим пальцем. Сам он направлял свой взгляд в чужой, всматриваясь и не отводя глаз, желая утонуть в глубоком омуте правого глаза Учихи.       — Да, Обито. Я буду честен с тобой.       — Ты унижаешь меня, жалея.       — Это неправда. Я показываю своё неравнодушие и сочувствие. Не относись к этому так резко, прошу тебя…       Устав от кружащих в голове мыслей, от того, как разрывается и мечется собственная душа, Обито опустил свою голову, утыкаясь лбом в грудь Какаши.       — Ты не представляешь, как я устал, Какаши…       — Обито… всегда выбирай сердцем. Тогда ты никогда ни о чём не будешь жалеть. И на душе станет легче, поверь мне, пожалуйста… — юноша обнял чужую голову, запутавшись в тёмных отросших волосах.       — Моё сердце подсказывает, что тебе стоит верить.       Какаши снова почувствовал тепло от счастья, охватившего его душу. Он наконец-то, впервые за долгое время, увидел того самого доброго товарища, прислушивающегося к советам друзей и полностью доверяющего им. Как же он любил его, светлого и доброго Обито…       Учиха закрыл глаза.       И любит его до сих пор.

***

      Разлука. Жестокая и тягостная. Обито искренне считал, что ему плевать на своего давнего товарища, но понял, что вновь занимается самообманом, как только столкнулся с Хатаке лицом к лицу и почувствовал волну нахлынувших воспоминаний. Учиха спустя несколько лет снова заговорил с Какаши, рассматривая его напротив себя в мерцающих лучах чидори, и уже тогда понял, что подобная их встреча не последняя.       И каждый раз их встречи вносили что-то новое в жизнь Обито. Заново переворачивали новый взгляд на мир, возвращая к старому, когда нукенин ещё был мечтательным ребёнком со светящейся улыбкой на лице. Учиха с удивлением для себя понимал, что часть его души – та, которая не являлась мёртвой и мрачной, отчаянно желает находиться рядом с Хатаке и не чувствовать тягость разлуки.       Шум колыхающейся от ветра травы ласкал слух. Лучистое солнце грело грудь и сокрытое внутри сердце, даря умиротворение и спокойствие. Юноши лежали в высокой траве, прямо под солнечными лучами, спрятавшись от всего постороннего мира, от своих проблем и суеты. Жалкий побег в тишину и спокойствие, непродолжительная мирная жизнь, которая закончится, как только солнце начнёт садиться за горизонт.       Какаши вновь успокоил Обито своими лечебными словами, проговариваемые бархатным голосом. Гипноз Хатаке подействовал на Учиху – он согласился спрятаться от мира вдвоём и погрузиться, наконец, в нужное ему спокойствие, избавив голову от беспокоящих и жужжащих мыслей. Именно этого ему так не хватало последние нервозные месяцы.       Они ушли за окраины Конохи, спрятались в высокой траве, одурманенные запахами полевых цветов и лучами приятно греющего солнца. Поначалу Обито снова ворчал, считал эту затею глупой и унизительной: сбежать от своих рутинных дел, чтобы погреться на солнышке. Смешно.       Вот только Хатаке не видел здесь ни малейшего юмора, совершенно серьёзно подстрекая нукенина, наконец, отдохнуть. И ведь оказался убедительным. Быть может, Обито и правда стоило почувствовать то самое спокойствие на душе.       Когда-то совсем недавно, он так же забылся, поддаваясь сну, которой нагонял рядом сидящий Хатаке. Юноша послушно прикрыл глаза, в тот самый момент выкидывая из своей головы все самые беспокойные мысли, давая самому себе создать драгоценное спокойствие, которого стало никчёмно мало в его жизни.       Да, Хатаке определённо точно жалел Учиху, лелея его душу словами-утешениями, то и дело пытаясь помочь Обито с его болью в сердце. Ведь нукенин был неглуп и понимал, что для Какаши он был крайне важен, несмотря ни на что.       — Ты считаешь, что я безгрешен? — Обито лежал на мягкой траве, откинув узорчатую маску в сторону и открывая истёсанное шрамами лицо солнцу.       Он откинул съедающее беспокойство насчёт Зецу, его ожиданий и надежд, которые тот возлагал должным образом на Обито. Перестал докучать себя, мечась с выбором правильного решения. Сегодня он был на нейтральной стороне, желая лишь забыться.       Вот только присутствие Хатаке не давало это сделать. Шиноби просил его выговариваться, изливая душу, чтобы стало легче. Какаши считал, что делиться личными проблемами и переживаниями нужно всегда, ведь без этого жить становится тяжело. Главное, чтобы рядом был человек, которому и впрямь можно довериться и открыть свою душу.       И Учиха доверял.       — Почему ты спрашиваешь меня об этом, Обито?       — Я не хочу, чтобы ты думал обо мне совершенно иное. Какаши, порой ты слишком трепетно относишься ко мне, жалея и пытаясь тем самым помочь…       — Но я считаю нужным делать это. Ты изранен душой, а ранения нужно…       Обито перебил, вводя Какаши своим ответом в ступор:       — А ты? Мы оба пережили боль потери и разлуки.       Хатаке повернул голову к лицу Обито, на которое так же падали солнечные лучи, и жизнерадостно улыбнулся.       — Боль в моей душе пройдёт, как только я спасу твою, — совершенно искренне и честно.       Оба сейчас ощущали лёгкость на душе, находясь лишь вдвоём и делясь своими мыслями. Сердце Какаши забилось быстрее, как только он услышал ломающийся в подростковом возрасте голос дорогого ему человека без привычной едкости.       Обито от сердца делился своими мыслями, желая услышать мнение товарища.       Наконец-то Какаши увидел в Учихе его прошлую натуру, без появившейся и очернившей его душу мрачности и жестокости.       — Я знаю, что ты небезгрешен, Обито. Никто из нас всех небезгрешен. Но я и правда трепетно отношусь к тебе, понимая и разделяя твою боль…       — Её смерть нас объединила, ведь так, Какаши?       — Ты совершенно прав, Обито… Мы связаны не только двумя шаринганами, но и болью потери…       После этих произнесённых слов юноши замолчали. Каждый был погружён в свои мысли, не говоря ни слова, чтобы не нарушить создавшуюся тишину. Ветерок и колыхание травы вновь ласкали слух, погружая ребят в умиротворение их души и сердца…