Посвящается Элоди — Я услышу шаги твои, даже если будет бушевать гром. Даже если летний дождь станет топить меня.
***
В длинном коридоре непривычно пустынно и по-утреннему холодно, тишину эту так боязно нарушать, что Вайолет невольно ступает на одних лишь носках, выходя из лаборатории, в которой провела всю ночь. Половица под ботинком предательски скрипит, заставляя девушку сморщиться, точно кто-то способен это услышать. На выходные ученикам разрешается уезжать домой, но Вайолет, хоть особняк Бодлеров и находится всего в двух часах ходьбы, остаётся в штабе на пару с паяльником и ворохом монтажных схем, сославшись при этом на высокую загруженность от наставника. Такой же неприкаянной душой становится Куигли Квегмайр, предпочитающий, впрочем, общество географических карт в дальнем отсеке библиотеки, куда девушка почти не заглядывает, дабы лишний раз его не тревожить. На самом деле, в компании, так же, как и Куигли, она никогда не нуждалась, хоть и родители обоих молодых людей с завидной регулярностью пытались с этим бороться. Вообще, характер Беатрис Бодлер мог задушить практически любое начинание и собственное желание её детей ещё на стадии созревания, что давило похлеще стен комнаты, охваченной языками пламени. К счастью, Вайолет, в силу такого же генетического упрямства, успешно пробивалась сквозь этот бетонный барьер непоколебимой уверенности в собственной мудрости, в отличие от прочих членов их разномастной семейки. Иногда девушке казалось, что мать будто побаивается её, даже обнимает с некоторой осторожностью, с тревогой высматривая в глазах дочери что-то, одной лишь ей известное. По высокому окну с облезшими белыми перекладинами барабанит ливень. Летний и, возможно, даже тёплый, сопровождаемый редкими раскатами грома и грозными вспышками молний. Вайолет, не спеша возвращаться в спальни, задумчиво присаживается на подоконник, одну ногу втаскивая за собой и немного сонно отслеживая траекторию движения юрких капель. Сквозь них с трудом, но виднеется пышущий влажной зеленью внутренний двор, окружённый колодцем трёх стен особняка, вместо четвёртой — арка, открывающая вид на извилистую дорогу, тянущуюся к дому через яблоневые рощи. Неподалёку от слегка обветшавших ступеней старшая Бодлер вдруг замечает очертания фигуры, отчего тут же подозрительно прищуривается, с любопытством подавшись вперёд и едва не прижавшись к холодному стеклу носом. Определённо, там кто-то есть, и Вайолет, пожалуй, даже догадывается, кто именно. С неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом девушка резво соскакивает с подоконника, шумно стукнув каблуками о половицы, словно бы больше нисколько не боясь нарушить тишину этого тихого, старинного особняка. Дойдя до лестницы, она без раздумий скатывается по идеально гладким перилам, что в обычное время не поощряется, хоть Жак Сникет и любит как бы невзначай припоминать: сестра его, Кит, и сама ещё недавно только так и спускалась. Конечно, до того, как живот ограничил её в подобных вольностях передвижения, наверняка вызвав волну разочарования и негодования. Бодлер, минуя величественный, светлый холл, сворачивает в просторную столовую, где у камина, сейчас холодного и неприветливого, расположены двустворчатые, стеклянные двери, за которые она вскоре осторожно выглядывает. Перед девушкой расстилается терраса, иногда служащая для танцев, сейчас же уставленная шахматными столиками и качелями. Вид с неё открывается на методично придавливаемые ливнем кусты гортензии и развалившегося на стуле Олафа: он, сильно сползая вниз по спинке, вальяжно вытягивает ноги, закидывая одну на другую и обнажая татуировку. Голова его запрокинута, точно во сне, но пальцы достаточно крепко и осознанно сжимают горлышко бутылки, не позволяя ей свалиться на землю, к другой, уже одиноко расположившей там и, видимо, опустошенной. Вайолет оглядывается, не решаясь выйти под дождь, и уже было думает попятиться назад, чтобы не выдать себя, но… — Ты либо зайди, либо выйди. Раздражённый голос Олафа вводит в напряжённый ступор, хоть и ненадолго. Быстро оправившись и гордо выровняв спину, Вайолет делает шаг вперёд, спокойно пересекая террасу и, звучно постукивая каблуками о камень, спускается со ступеней. Ливень тут же окатывает с ног до головы, в самом деле, «как из ведра», но Вайолет лишь фыркает, слегка встряхнув головой. — Вы чего тут? — не ходя вокруг да около спрашивает она, скрестив руки на груди, и Олаф недовольно приподнимается, оглядывая девушку так, словно перед ним, как минимум, городская сумасшедшая. Будто бы это он нашёл старшую Бодлер насквозь мокрой и распивающей спиртное под открытым небом, а не вовсе наоборот. — А ты почему не дома? — переходит волонтёр в наступление, щурясь в явной попытке сфокусировать на Вайолет взгляд. Конечно же, безуспешно. Олаф, признав своё поражение в этом деле, лишь недовольно скалится, после вновь откидываясь назад и с чувством отпивая из бутылки. — Опоздала на трамвай, — врёт Бодлер, сконфуженно отводя взгляд в сторону, чтобы не начать разглядывать его ещё более пристально. И помедлив, неохотно добавляет: — Не хочется домой. Олаф хмыкает, мол, ещё бы, и зачем-то салютует ученице, после, как цапля, поджимая ногу и разминая её: судя по всему, сидит он здесь уже достаточно долго. — Я бы позанимался с тобой, но… — актёр нетрезво разводит руками и отплёвывается от скопившейся над верхней губой воды. — Зачем вы пьёте? Уж не для того, чтобы забыть, что вам совестно пить? — с ехидными нотками уточняет осмелевшая Бодлер, перекрикивая вновь усилившийся дождь, и невольно втягивает голову в плечи, плотнее скрещивая руки на груди: за воротник кремовой кружевной блузки уже вовсю стекает целый водопад капель, пуская вдоль позвоночника мурашки. — Вайолет, — голос Олафа более хриплый, чем обычно, и опьянёно-вкрадчивый, — уйди с глаз долой. Девушка хмурится, лишь сильнее насупившись. — Пожалуйста? — впрочем, сопровождается это слово такой ухмылкой, что воспринимать его серьёзно не получается при всём желании. Он машет ладонью в сторону террасы, встряхивая головой и начиная копаться в кармане двубортного серого пиджака, доставая на свет ворох каких-то бумажек, ириски и, кажется, скрепки. Из этой кучи малы выскальзывает что-то блестящее, и Бодлер рефлекторно наклоняется одновременно с Олафом, как ни странно, способным даже будучи опьянённым уловить падение этого крошечного предмета. Вайолет успевает на долю секунды раньше его пальцев, мимолётно скользнувшим по её, облачённым в перчатки и уже сомкнутым. Бодлер неспешно распрямляется, и волонтёр так же медленно поднимает голову следом за её движениями, оглядывая снизу вверх. Пытается закурить, и сигарета в его руках предсказуемо промокает за доли секунды, однако актёр упрямо продолжает щёлкать зажигалкой, что совсем не сочетается с его осознанным и, как всегда, внимательным взглядом. — Ты — любопытная, маленькая сорока, Бодлер, — бормочет Олаф, отбрасывая наконец сигарету и опираясь о подлокотник так, чтобы пристроить острый подбородок на ладони. — Простите, — искренности здесь разве что на чуточку больше, чем в его актёрском «пожалуйста». Вайолет протягивает оброненное кольцо, простое, но изящное, с гравировкой на внутренней стороне ободка. Бодлер, впрочем, хватает такта не вчитываться. — Можешь оставить, — небрежно бросает её наставник, и на долю секунды его лицо искажается болезненной гримасой, быстро сменённой пьяным смехом. Он вновь откидывается на спинку стула, точно на каком-то курорте, и подставляет лицо дождю. Вайолет растерянно сжимает украшение в ладони, нагревая его и пытаясь сообразить, чего стоит ожидать от Олафа дальше. Тот же, спустя ещё минуту этой странной тишины, вздыхает, раздражённо открыв глаза и уставившись на неё с явным намёком на то, что присутствие Бодлер-старшей утомляет. Девушка, невольно ещё раз вздрогнув от порыва ветра, проникающего под мокрую ткань и пробирающего до самых костей, мужественно ожидает колкости о том, что ей больше нечем заняться, или что она навязчивая, или… Вместо этого Олаф подманивает её ладонью. — Ладно. Помоги-ка мне дойти до дома. — Но вы недостаточно пьяный и… старый, — возмущается Вайолет, разумно отмечая, к тому же, их неудобную разницу в росте, на что актёр лишь глухо посмеивается, поднимаясь с места и демонстративно взмахивая руками. Бодлер невольно делает шаг вперёд, чтобы помочь удержаться на месте, и цепкая ладонь Олафа ложится на её плечо, ловко протягиваясь через шею. — Это комплимент, — констатирует он, и Вайолет вдыхает запах алкоголя и всё того же морского парфюма, что в сочетании кажется очень пиратским ароматом. — Ничуть, — бормочет она, морщась, когда наставник, кажется, по-настоящему покачивается в сторону, наваливаясь на её бок. Добравшись до дома, Олаф первым делом — и уже весьма трезво и прямо — направляется к камину, чтобы разжечь его. С юбки Вайолет ручьём льётся вода, оставляя за ней шлейф, точно за явившейся на сушу сиреной. Брюки и пиджак Олафа так же наводняют пол мутноватыми разводами, и Бодлер, виновато подобрав неприятно липнувшую к ногам юбку, пятится в сторону, не зная, куда себя деть. — К тому времени, как все вернутся с выходных, лужи сто раз высохнут, — по-своему успокаивает её актёр, бесцеремонно и вальяжно разваливаясь на диване, поближе к огню, отчего в глазах его отчётливо отражаются всполохи пламени, и Вайолет, абсолютно вопреки всякому желанию, вздрагивает, прижимая одну ладонь к груди. Когда-нибудь эта стихия перестанет её волновать, но пока… — Вайолет, сядь, — мягко, но настойчиво советует Олаф, и Бодлер, поколебавшись ещё с минуту, подходит к тому же дивану. Прежде чем дать ей опуститься, мужчина подаётся вперёд, поставив локти на колени и недвусмысленно уставившись на её руки. Не проронив ни слова, точно по наитию, Вайолет стягивает одну перчатку, демонстрируя ему вязь ожогов, что тянутся по всей ладони, скрываясь под объёмным рукавом блузки. — Они красивы, Бодлер, — Олаф усмехается, покачав головой так, словно не понимает, зачем такое скрывать. И, откинувшись на спинку дивана, прикрывает светлые глаза, точно разом потеряв интерес к их странному диалогу. Вайолет не успевает ничего ответить. Да и будь время, всё равно бы, пожалуй, не нашлась, что сказать. Первыми в столовую долетают звуки спора, следом за которыми в комнату заходят две женщины: старшая Бодлер без труда узнаёт в них преподавательниц нескольких предметов в школе Г.П.В. — Неужели тебе сложно сходить в библиотеку за меня? Я так о многом прошу?! — Арнеле, такая же хмурая, как и обычно, идёт чуть впереди чинно опираясь на трость. — Я просто не понимаю, почему ты не сходишь сама! — Элоди, закатывая глаза, прикрывает за собой дверь, буравя затылок спутницы взглядом. Она контрастно легка и светла, всем своим обликом и одеянием напоминая луч солнца, пробивающийся сквозь эту мрачную тучу. — Потому что там люди, — показательно передёрнув плечами, шипит Арнеле, наконец недоуменно оглядывая лужи на полу и только после — неловко расположившуюся на краешке дивана Вайолет и, кажется, успевшего задремать Олафа. — Один-единственный мальчишка Квегмайров! О, Вайолет, как поживаешь? — Элоди, тоже заметив их и проигнорировав нелепый внешний вид, присаживается на край длинного обеденного стола, а Арнеле падает рядом с волонтёром, бесцеремонно его подвинув. Олаф лениво поднимает руку в знак приветствия, сам не отрывая затылка от мягкой обивки дивана и даже не открывая глаз. Бодлер сконфуженно приветствует чудаковатых преподавательниц, поёрзав на месте. Хочется уйти, и вместе с тем — послушать «взрослые разговоры». Сами взрослые, кажется, ничуть не против. — Граф Олаф, соизволите ли поговорить со своими старыми, скромными подругами? — Арнеле пихает мужчину в бок, и тот, проворчав что-то сквозь оскал, всё же приподнимает взъерошенную голову. — В общем, по поводу лошадей… Элоди вдруг подскакивает и становится рядом с Вайолет так, чтобы накрыть её уши ладонями, что, впрочем, никак не меняет ситуацию — девушка слышит каждое слово. — Пора делать ставки, дорогой. Если ты просто хочешь почувствовать себя живым, как, в общем-то, и каждый в этом мире… — женщина театрально взмахивает рукой, после откашливаясь и продолжая: — Ставь на андердога — это у нас Марта. В случае внезапной победы серьёзный куш и седые виски тебе обеспечены. Впрочем, второе ты уже и так себе заработал. — О боже, нельзя позже? — страдальчески тянет мужчина, дёргая головой, когда Арнеле с широкой усмешкой касается пальцем его волос, местами уже отдающих благородным серебром. Пока Олаф ворчит, но всё же попутно интересуется, кто сейчас фаворит, старшая Бодлер осторожно отводит тёплые руки преподавательницы от своих ушей, виновато пояснив: — Я всё равно всё слышу. Могу уйти, если надо. — Твоя ученица — удивительная скромница, — замечает Элоди, глядя на помятого Олафа, и тот усмехается, но ничего не говорит. Женщина же опускается на стул — не по-дамски, как заметила бы Беатрис — расставляя ноги по обе стороны и укладываясь грудью на спинку. Достаёт из кармана трубку, принимаясь деловито забивать её табаком. — Я бы рекомендовала Вишенку. Удивительные показатели на тренировках, — вкрадчиво и гордо замечает Арнеле, пока Олаф, потирающий переносицу пальцами, вслушивается в их речи уже более внимательно. — А как по мне, Удавчик куда строптивее. И мне виднее, между прочим, я профессионал! Действительно, думает Вайолет, скачки — это её стезя. Вместе с литературой, когда как Арнеле специализируется на психологии и фехтовании, несмотря на свою травмированную ногу, хотя и Бодлер иногда кажется, что трость ей нужна скорее для эффектности, нежели для прямого назначения. — Если вы сговорились, чтобы опять развести меня на крупную сумму, я… — Олаф делает вид, что разминает пальцы рук, и женщины как-то натужно смеются, переглядываясь. — Скажешь тоже! — в один голос уверяют они, и Вайолет невольно растягивает губы в улыбке, пряча её в ладони. — Ладно уж, — ворчит волонтёр, вновь начиная рыться в мокрых карманах, непонятно что планируя там найти. — Какого чёрта вы вообще делали под ливнем? Ладно Олаф, но ты, Вайолет… Под звуки их непрекращающегося полудиалога-полуспора и треска брёвен в камине, девушка удивительным образом расслабляется, точно в кругу добрых друзей. И рефлекторно подтягивает ногу на диван так, что её колено случайно и легко упирается в ногу Олафа. Тот, то ли не заметив, то ли не посчитав нужным придать этому значение, не двигается с места, позволяя ей эту близость.***
Вайолет просыпается у себя в постели. Всё вокруг привычно: лавандового цвета стены, серо-голубое постельное бельё, запах сушёных трав и крики чаек за окном. Кажется, там даже распогодилось. Чужая здесь лишь она. Перед глазами мелькают яркие образы сновидений, более не ускользающие от неё, напротив — они складываются в голове, точно пазлы настоящих, слишком реалистичных воспоминаний, хотя Бодлер точно знает, что ещё не настолько сошла с ума. Она с опаской оглядывает комнату, потянувшись к стакану, заботливо оставленному на прикроватной тумбочке, спешными глотками поглощая прохладную воду. В комнате тем временем пусто и всё так же спокойно. Что это, чёрт возьми, было? Девушка свешивает ноги с кровати, потирая виски, и с невероятным усилием отрывает себя от мягкого матраса, ступнями касаясь прохладных половиц. Настороженно прислушивается, проходясь по комнате, чтобы избавиться от некомфортных ощущений в конечностях, и словно ожидая того, когда же к ней подкрадутся со спины или, например, из-за той ширмы в углу, но ничего из этого не происходит. Однако на этот раз она уже не рассчитывает на лучший исход, зная, что всё это временно. Напускная видимость спокойствия. Вайолет хмурится, понимая, что сейчас, когда она готова и решительна, Олаф не покажется. Разумеется, подобное в духе этого мерзавца. Она решительно подходит к большому сундуку, распахивая его, чтобы выудить из небольшой кучки вещиц прошлого потрёпанную ленту. Тяжело сглатывает, прижимая её к груди и невольно погружаясь в отрывки воспоминаний, на этот раз свои, настоящие. Из этой реальности, жестокой и несчастливой. Бодлер давно перестала подвязывать волосы. — Олаф, дорогой, уверяю, моя сахарница именно там! — То же самое ты говорила про ту странную, не просто так, между прочим, запертую дверь, откуда на меня вывалилась куча барахла. — Олаф! Злодей, склонившийся над старшей Бодлер, привязанной к койке, неохотно выпрямляется, раздражённо оборачиваясь к партнёрше. Вайолет же, чей стук крови в висках так силён, что кажется, будто голова вот-вот разорвётся, кое-как фокусирует взгляд на его руке в чёрной медицинской перчатке. Пальцы его сжимаются в кулак, после чего медленно, но всё же разжимаются вновь, заменяя успокаивающий вдох-выдох. Выдох-вдох. Вот так, Вайолет, соберись. Она пропускает мимо ушей остаток их диалога, с трудом протянув пальцы к подносу с устрашающими, грязными инструментами, но Олаф тут же оборачивается к ней, и под его припечатывающим взглядом сердце падает вниз тяжёлым свинцовым грузом. Заметил-заметил-заметил… Тусклая, жёлто-зелёная лампа над ними несколько раз мигает, а Бодлер, замерев, не находит в себе силы отвести от его лица взгляд, точно находясь под гипнозом. — Время размяться, зверёк. Не заметил. Граф сам срывает повязки с её рук, рывком стаскивая с кушетки и ставя на ноги. Глаза его блестят, то ли от злости, то ли от предвкушения: это одинаково безумный огонёк, не предвещающий ничего хорошего. Вайолет, чьи ноги успели онеметь, покачивается, невольно привалившись плечом к чужому телу, но тут же выпрямляясь и стараясь почувствовать опору под собой. — Я всё равно найду, даже если вырвешься, ты ведь это понимаешь? — тихо спрашивает Олаф, немного склонившись к её уху, и Бодлер, сжав челюсти, нехотя кивает. — Всегда знал, что ты умная девочка. Это шанс. И плевать, что он там говорит. Эсме нетерпеливо топчется на пороге, наблюдая, как её возлюбленный тащит Вайолет к коридору, после чего, приблизившись к нему на пару шагов, коротко и благодарно целует в острую скулу, оставляя на ней бордовый отпечаток. Олаф едва заметно вздрагивает, но приподнимает уголок тонких губ в подобии улыбки. — Мне нужно переодеться. Я не должна встречать мою малютку в этом идиотском халате. — Малютку? — Олаф кривится с каким-то непониманием, явно слушая вполуха, а Бодлер, жадно оглядывая каждый миллиметр пустынного коридора, дёргается, и мужчина сжимает пальцы сильнее. — Са-хар-ни-цу! — раздражённо, с расстановкой поясняет Эсме, и, развернувшись на своих гигантских каблуках, уносится в противоположную сторону. — Почему она так уверена, что сахарница там? — сглотнув, хрипло спрашивает девушка, с отчаянием заглядывая в мелькающие по бокам палаты и пытаясь подать знак кому-то из пациентов или врачей. Те, разумеется, не обращают на неё никакого внимания. — Без понятия, — мрачно бормочет Олаф, стирая со скулы след помады и уверенным, размашистым шагом двигаясь вперёд так, что Вайолет едва успевает переставлять ноги в нужном темпе. — Но ты поможешь нам открыть заклинивший механизм сейфа. «Клаус наверняка ищет меня, — лихорадочно думает пленница, сверля глазами чужую спину, — нужно тянуть время». И госпожа Удача, давно их семейство оставившая, внезапно подмигивает Вайолет Бодлер своим сверкающим золотистым глазом. Из-за угла выходит доктор, уткнувшийся в свой планшет, и девушка успевает задеть его плечом, когда тот проходит совсем рядом. Мужчина поднимает голову и рассеянно озирается, быстро сталкиваясь с полным отчаяния взглядом Вайолет. В его глазах загорается некое подобие понимания. — Простите, доктор…? — он обращается к похитителю Бодлер, разглядывая его хищный профиль, но тот даже не поворачивает голову, уверенно пролетая мимо. Бодлер же упрямо упирается пятками в пол, вынуждая Олафа притормозить тоже, и тот недовольно скалится, закатывая глаза и издавая глухой рык. — Доктор Матиасс, — устало выдохнув и резко развернувшись, представляется граф, подтаскивая Вайолет ближе к себе, после чего стреляет в неё ледяным взглядом с показательной улыбкой. — Моя пациентка очень боится уколов. Никак не получается убедить её в том, что это будет совершенно безболезненно. Он устрашающе наклоняется к её лицу чуть ближе, всё так же сверкая приклеенной улыбкой, и Бодлер, преодолевая испуг, вновь обращает свой взгляд к незнакомому доктору, напряжённо за ними наблюдающего. — Потому что я не уверена в медицинской лицензии этого человека. Как и в его праве находиться тут! — на одном дыхании выпаливает Вайолет, чувствуя, как ладонь бывшего волонтёра ложится ей на затылок, несильно сжимая волосы. — О чём вы говорите, мисс? — незнакомый доктор хмурится, нервно переводя взгляд то на неё, то на Олафа, то и вовсе в конец коридора, словно ожидая, что придёт кто-то, способный разобраться вместо него. — Эта юная девушка только недавно отошла от наркоза, — сочувствующим голосом поясняет актёр, ласково проводя ладонью по мягким, но спутанным волосам Вайолет, после чего возвращая её обратно на затылок. — К тому же, среди прочих диагнозов у бедняжки указана ужасная паранойя. Вот, взгляните. Он протягивает «коллеге» свой планшет, и Вайолет, грустно усмехнувшись, в который раз теряет всякую надежду, наблюдая за тем, каким облегчённым становится лицо доктора. Разумеется. Сюжеты историй складываются совсем не так. — Я уж было испугался, что мне предстоит иметь дело с незаконным проникновением, подделкой документов и похищением, — нервно смеётся мужчина, неловко потрепав Вайолет по макушке, точно ребёнка. Та, скривившись, дёргается, пытаясь увести голову из-под его ладони. — Это плохо отразилось бы на моём психическом здоровье. Такой стресс. — И на физическом тоже, — сквозь зубы цедит Олаф, с неприязнью отводя руку доктора от своей пленницы и вместе с ней делая шаг назад. — Что, простите? — Ничего. Удачи, коллега. И они вновь расходятся в разные стороны. Вайолет, зло раздувая ноздри, косится на лицо Олафа, ожидая увидеть на нём победную ухмылку, но оно остаётся серьёзным. Мужчина вдруг тоже косится на неё, попутно сворачивая в необжитую и недостроенную часть больницы. — Так просто, что скучно, — невесело хмыкает он, поясняя. — Иногда я по-настоящему удивляюсь вашей невезучести… Почти пришли. Он подталкивает Вайолет вперёд, к кабинету под номером тридцать три, и девушка, делая шаг вперёд, запинается о собственную ногу, не удерживаясь на месте и падая на пол — весь в строительной пыли, мелких осколках и щебёнке. Ладони обжигает огнём, но Бодлер не издаёт ни звука, лихорадочно ища поблизости что-нибудь потяжелее, чем можно было бы ударить Олафа, чья тень уже склоняется над ней. — Твоей грациозности можно только позавидовать, сиротка, — шипит он, обхватывая её рукой под грудью и рывком поднимая, после чего втаскивает в нужный кабинет, хлопая дверью за собой и с пугающе громким щелчком прокручивая ключ в скважине. Их освещает всего одна тусклая лампа. Олаф, вглядываясь в измученное лицо Вайолет, опускает ладонь в карман халата, и Бодлер едва не вжимается в угол, подальше от него, но мужчина лишь достаёт фонарик, делая шаг ближе и светя прямо ей в лицо, затем — на сложный механизм сейфа в стене. — М-мне нужно подвязать волосы, — немного успокоившись, бормочет девушка, растерянно глядя на свои ладони со стёртой кожей, разводами крови и бетонной пылью. Актёр, сжав челюсти, кивает на раковину позади неё, и Вайолет, помедлив секунду, осторожно подходит к ней, тонкой ржавой струей воды смывая грязь с ранок. Едва слышно шипит, устало глядя на себя в потрескавшееся зеркало, и затаивает дыхание, когда видит, что граф Олаф неспешно подходит к ней сзади. Посмеётся над её странностью? Велит ускориться? О, нет. Только не волосы. Она инстинктивно втягивает голову в плечи, но не пытается уклониться, когда чужие пальцы обхватывают её тяжёлые локоны, приподнимая со спины. Второй рукой он ловко обвязывает их знакомой лентой, вытянутой из того же кармана. — Откуда?.. — невольно роняет она, пытаясь обернуться, но Олаф не позволяет, заставляя вновь встать прямо. — Нашёл в «Последнем шансе», когда вы унесли оттуда ноги, — невозмутимо хмыкает, грубовато затягивая концы ленты и делая шаг назад, вновь указывая острым подбородком на сейф. — Вперёд, Эдисон. Дрожащими пальцами Вайолет подвязывает волосы, уставившись в одну точку. Опускает руки на колени, постепенно приходя в себя и тут же чувствуя, как по непривычно оголённой шее пробегаются мурашки, точно от чужого присутствия за спиной, и потому быстро оборачивается. Открытая дверь поскрипывает, но в комнате и видимой части коридора никого нет. Бодлер откашливается и, чувствуя себя неимоверно глупо, подаёт голос куда-то в пустоту, поднимаясь с пола и осторожно подходя к порогу. — Олаф. Я готова… выслушать тебя. Отгоняя мысли о собственном сумасшествии, Вайолет выглядывает из комнаты, пробегаясь взглядом по лестницам и длинному коридору второго этажа. Прислушивается к звукам с первого, но, вероятнее всего, домочадцы на улице: в это время они всегда поливают растения и смотрят на закат. Помявшись на месте, старшая Бодлер наконец выходит в коридор и уверенно движется вдоль находящихся там спален, распахивая двери каждой из них. Всего в доме ста дорог было семь небольших гостевых комнат, пять — на втором этаже, две — на первом, рядом с библиотекой, многие книги которой, впрочем, отсутствовали, словно кто-то из последних жильцов впопыхах забрал их с собой, сбегая из этого места. Все комнаты оказываются пусты. Вайолет останавливается у окна в конце коридора, устало пристраивая локти на облезший подоконник и пробегаясь взглядом по бескрайнему полю и очертаниям холмов впереди. Мёртвые горы с другой стороны, но и они хорошо просматриваются из этого крайне удачно расположенного дома. Куда ни глянь — красота, и, в общем-то, что ещё нужно? Вайолет не знает. Но, наверное, не зря этот дом не только ста дорог, но и тысячи перипетий. В жизни Бодлеров их было много, и все они неминуемо вели к трагической развязке, за которой их не ждало ничего, кроме одиночества, опустошения и всплывших на поверхность последствий всего случившегося. От мыслей отвлекает жужжание: это небольшой жук отчаянно бьётся в углу деревянной рамы, стремясь вырваться на свободу. Вайолет, понимающе вздохнув, с трудом приоткрывает старую форточку, пальцем подгоняя насекомое к выходу и после наблюдая, как оно скрывается в вечерних сумерках. Откуда-то с заднего двора слышится довольное «Я иду искать!», и Бодлер немного улыбается, пытаясь выглянуть вниз, чтобы увидеть резвящихся девочек. Пожалуй, это место — наиболее подходящее для спокойного детства, без немыслимого количества информации, которую на них с Клаусом сваливали родители, — сейчас Вайолет уже не уверена, стоило ли оно того, если при этом чета Бодлеров всё равно скрывала самую важную: про свою тайную организацию, их врагов и человека, чью судьбу они сломали, запустив эту цепочку из несчастий. Я иду искать. Вайолет вздрагивает, оборачиваясь и немного щурясь — за углом коридора скрывается тень. Девушка, не успевая обдумать это как следует, точно рефлекторно срывается с места, поднимая пыль со скрипучих половиц под туфлями. Оказавшись у лестницы, ведущей на заброшенный чердак, она быстро вертит головой, отчаянно выискивая глазами ускользнувшего призрака. И тут же чувствует, как чужие ладони накрывают её глаза, погружая во мрак, затягивающий не только внешний мир, но и всё сознание. Шлейф испуга опускается на все мысли, и Вайолет инстинктивно вскидывает руки, хватаясь за чужие, до ужасающего осязаемые ладони, одна из которых ускользает, чтобы обвить её за талию, утягивая куда-то. Они проходили это много раз. Уже далеко не так страшно, как в первый, главное — вовремя зацепиться за эту здравую мысль, а не за рефлексы. — Что ты делаешь? — лишь слегка дрогнувшим голосом спрашивает Бодлер, не пытаясь вырваться — в конце концов, она сама его искала. — Захотелось вспомнить, как славно мы играли в прятки, ты ведь помнишь, Вайолет? — его вкрадчивый голос словно разливается по телу так, что кажется, будто Олаф нашёптывает это в оба уха, не позволяя никуда от себя деться. — Я не хочу это вспоминать! — сдавленно шипит она, всё же начиная метаться, но чужое тело не отодвигается ни на миллиметр от её спины, даже словно становится лишь ближе. Дыхание опаляет затылок. — Ты должна прекратить притворяться робкой овечкой, томно вздыхающей у окна, — его голос становится более низким, грудным, кажется, что ещё немного — и он перейдёт на рык. Вайолет почти удаётся вырваться, когда она каблуком попадает в чужое колено, но за этим ударом не следует ни единого звука, только лишь руки, сжимающиеся её сильнее и грузом тянущие назад. Её глаза ничего не заслоняет. Но перед ними всё равно лишь чернота космоса и цветные круги, постепенно обретающие более чёткие очертания.***
Когда кто-то пытается убить тебя самыми изощрёнными способами на протяжении двух лет — это немного удручает и порождает кучу вопросов. Вайолет уверена, что ради одних лишь денег даже самый безумный из всех безумцев не сможет преодолевать такое количество препятствий, настигая их раз за разом. И так же раз за разом упуская из своих лап, хоть и проигрышем это всё равно назвать сложно: проигравшие здесь всегда только они — Бодлеры. Ей не уснуть, хотя когда вновь удастся отдохнуть на мягкой постели — совершенно не ясно. Как не ясно и то, что троим сиротам принесёт с собою новый день. Не ясно, повезёт ли им хотя бы сейчас, тогда, когда это особенно нужно: во время суда над графом Олафом, запустившим, как казалось детям, это домино из череды леденящих душу несчастий. Статистика показывает, что вероятность удачи критически, просто безбожно мала, несмотря на то, что в отеле «Развязка» собралось достаточно благородных людей, поддерживающих сторону Бодлеров. Всё та же статистика, впрочем, говорит о том, что Олаф способен перехитрить не один десяток человек вокруг, и потому слепо надеяться, что по какой-то причине он не сможет сделать это сейчас, кажется не слишком хорошей идеей. Вайолет и не надеется. Она сильнее и решительнее сжимает пальцы на перилах балкона, после глубоко вдыхая ночной, прохладный воздух и стараясь вновь успокоиться. Судья Штраус, наивно полагая, что это способно удержать или уберечь, заперла их номер, для верности ещё и приставив стул с другой стороны двери. Старшая Бодлер хмыкает, поднимая с пола уже заготовленную связку из простыней и полотенец, надёжно фиксирует узел на перилах и, мысленно скрестив все пальцы, начинает спуск. Максимально тихо и осторожно, чтобы не потревожить сон Клауса и Солнышка, сумевших побороть накал беспокойных мыслей в голове. Голова Вайолет же продолжает разрываться тысячей и одним вопросом, которые ещё днём ранее не могли просочиться сквозь выстроенный барьер из насущных проблем и задач по выживанию. Усилием воли сосредоточившись, Бодлер, чьи руки уже вовсю горят от напряжения, осторожно заглядывает в окна, отмечая мирно спящих людей, многие из которых оказываются знакомыми. Наконец, она находит приоткрытое окно, бесшумно пристраивает ногу на подоконнике и присаживается на корточки, напряжённо заглядывая в комнату. Судя по розовому вороху одеял и раскинутым по подушке рыжим кудрям — это Кармелита Спатс. Девушка невольно передёргивает плечами, осторожно спрыгивая на пол и крадучись пересекая комнату, пока школьная задира, чего доброго, не проснулась. Впрочем, такой храп может заглушить даже взлёт ракеты. Щелчок — и она в коридоре. Облегчённый выдох. Впрочем, самое сложное ещё впереди. И, пожалуй, в её голове. Вайолет всегда считала себя рационалом до мозга костей, но после встречи с графом Олафом усомнилась не только в этом, но и даже в собственной вменяемости. В конце концов, безумие вполне может передаваться от человека к человеку. Бодлер решительно заходит в лифт, быстро нажимая на нужный этаж, пока здравый смысл не заставил её передумать или, быть может, даже испугаться. Мерное жужжание лишь добавляет тревоги, отчего Вайолет невольно и нервно начинает покусывать внутреннюю сторону щеки, покуда металлический привкус крови не окрашивает язык, вынуждая взять себя в руки и прекратить. В этот же момент лифт останавливается, отворяя вход в мрачную и тихую кухню. Воображение рисует зловещие очертания в тёмных углах помещения, но Вайолет мужественно отметает их прочь, проскальзывая к столам и дрожащей рукой хватая первый подвернувшийся нож. На глаза попадаются длинные каминные спички — их она тоже рефлекторно засовывает в карман, после чего спешит запрыгнуть обратно в ещё не ушедший лифт, чьи двери закрываются сразу следом за ней. Теперь только в холл. Лезвие ножа в руке поблёскивает с каким-то укором, и Вайолет мысленно оправдывается: в конце концов, ей нужны ответы и ничего более. Гораздо проще получить их с весомым преимуществом, которое она, конечно же, не обязана применять в действии! Ведь так? В полубессознательном состоянии она пересекает просторный холл отеля, мельком взглянув на гигантские часы под потолком, громко сглатывает и наконец останавливается перед дверью в подсобку — на ней красуется номер 170. В библиотечном каталоге это число соответствует разделу об этике и морали — иронично, ведь именно этого так не хватает Олафу. Искать ключи нет времени, к тому же, наверняка Фрэнк забрал нужный с собой даже из запасного комплекта, так что Вайолет опускается на одно колено и, с одолевающими её тяжёлыми мыслями, начинает ковыряться в замочной скважине. Найденная в номере шпилька справляется куда хуже настоящих отмычек, но деваться некуда. Пальцы Вайолет дрожат, а на лбу скапливается пара капель пота, однако щелчок замка сопровождает тот факт, что отступать, даже если захочется, уже поздно. Девушка тут же покрепче перехватывает нож, отходя на шаг, и осторожно приоткрывает дверь на расстоянии. В каморке, к облегчению старшей Бодлер, горит свет, а Олаф, привалившись виском к одной из полок, спит. Или притворяется спящим. Его лицо удивительно умиротворённое и расслабленное, почти невинное — от того, что неискажённое привычной гримасой злобы. Бодлер делает неуверенный шаг вперёд, держа нож перед собой, и громко откашливается в надежде разбудить мужчину. Тот никак не реагирует, лишь едва заметно хмурится во сне, а Вайолет почему-то начинает нервничать всё сильнее, на секунду оборачиваясь к холлу, чтобы проверить, нет ли поблизости кого-нибудь. Когда она поворачивает голову обратно, глаза Олафа уже открыты. Он смотрит на неё с несвойственной растерянностью, вскоре, впрочем, исчезнувшей с его сонного лица, будто её и не было. Переводит взгляд на кончик ножа, приподнимает бровь и коротко хмыкает, постепенно приходя в себя и медленно поднимаясь с пола. — Какие люди, — хрипит Олаф, кидая взгляд куда-то за плечо Вайолет, и скрещивает руки на груди, привалившись плечом к шкафу. На лице его расцветает знакомая хитро-самодовольная ухмылка, а на дне глаз загораются любопытные огоньки. Вайолет кажется, что она проглотила язык. Несмотря на очевидное преимущество в руке, девушка чувствует себя ужасающе крохотной и почти что беспомощной. — Ты ведь в курсе, что если дверь захлопнется, ты окажешься заперта здесь? Со мной? — уточняет мужчина, наслаждаясь своим положением, и Бодлер наконец хмурится, чувствуя резкий прилив злости. — Этого не случится, — цедит она. — В любом случае, я смогу убить тебя. Олаф с каким-то одобрением выпячивает губу, важно кивая, и подаётся немного вперёд, разглядывая её лицо более пристально. — Знаешь, Вайолет, я думаю, что успел сделать самое важное, будучи вашим опекуном, — он выдерживает многозначительную паузу, заглядывая в глаза девушки. — Передал вам умение выживать, благодаря которому вы отреклись от заблуждений касаемо благородства, нравственности и прочей ерунды. — Нам не нужно было уметь выживать! Нам нужно было нормальное детство, — всё так же зло откликается Вайолет, на миг забываясь и едва не делая шаг ближе к нему. Олаф приглашающе протягивает руки, выжидая, но она вовремя останавливается, отскакивая обратно к порогу. — Глупости, — пренебрежительно бормочет актёр, с сожалением отмечая вновь увеличившиеся расстояние, и принимается скучающе разглядывать свои руки. — Давай-ка к насущному. Ты тратишь моё время. — Твоё время?! Ты здесь пленник, — с невесёлым смешком откликается Вайолет, угрожающе взмахнув ножом в воздухе. — Днём ты сказал, что мы не знаем даже начала истории. Поэтому ты расскажешь мне сейчас. И начнём мы с сахарницы. Олаф запрокидывает голову, посмеиваясь, и театрально стирает пальцем несуществующую слезу из уголка глаза. — Мне нравится твоя уверенность, правда. Но вообще-то, это было при условии, что я не попаду за решётку, — отсмеявшись, уточняет он, переводя вновь поскучневший взгляд на полки, уставленные хламом, и протягивает ладонь, хватая с неё длинную метёлку для пыли из причудливых цветных перьев. — Вообще-то, у меня нож в руке, — парирует Вайолет, недовольно за ним наблюдая, и Олаф, даже не думающий пугаться, приближается, выставив вперёд метёлку в явном намерении коснуться ею кончика носа Бодлер. Та яростно взмахивает рукой перед собой, разрубая её пополам, и сама удивляется тому, насколько хорошо оказывается заточен нож. — Ты не умеешь угрожать, — морщится Олаф, невольно всё же делая шаг назад и отбрасывая оставшийся в руке обрубок. — Могла бы просто попросить о паре частных уроков. — Ты отвратителен, — резюмирует Вайолет, из-за стука крови в ушах практически не слыша собственного голоса. Кажется, она никогда не оставалась с ним вот так: наедине, без брата с сестрой. Это… странно. — Если я так тебе противен, то почему ты всё ещё здесь? — Олаф щурится и кладёт руку на пыльную полку подсобного шкафа, начиная раздражающе барабанить по ней пальцами, и Вайолет невольно переводит на них взгляд. После — поспешно обратно на лицо Олафа. — Я уже сказала. Мне нужны ответы. — А я сказал, что ты их не получишь. Пожалуй, угрожать она действительно не умеет. Хотя ещё десять минут назад Вайолет казалось, что это действительно хорошая идея и что ярости в ней куда больше, чем страха или нерешительности. Она уже хочет было развернуться и вылететь из комнаты прочь, но Олаф, всё это время наблюдающий за переменами на её несчастном лице, вновь подаёт голос: — Знаешь, а я, впрочем, мог бы пойти на уступок. Ради тебя, — он приподнимает губы в какой-то мечтательной улыбке, сощурившись с присущей ему коварностью. — Иначе какой из меня муж? — Ты же прекрасно знаешь, что никакой ты мне не… — духу проговорить это вслух у закипающей Вайолет не хватает. — Мы никак не связаны! Прекрати это вспоминать, ты, подлый, ме… — Думать ты мне не запретишь. Живи с этой мыслью, — довольно заключает Олаф, перебивая, и Вайолет старается никак более не выдавать своих эмоций, укоряя себя в том, что повелась на эту провокацию, доставляя ему удовольствие. Девушка слегка вскидывает подбородок и отступает, держа мужчину в поле зрения, а актёр, словно не ожидая, что она и впрямь решит уйти, добавляет более поспешно, чем стоило: — Вызови меня как свидетеля на суде. Бодлер притормаживает и ехидно усмехается. — Против кого же ты будешь свидетельствовать? Против себя самого? — Ты сказала, что тебе нужны ответы, — он пожимает плечами, говорит с расстановкой, пальцами делая шажки по полке, точно приближаясь ими к Вайолет. Та невольно напрягается, поджимая губы. — И я отвечу на один твой вопрос. Только на один. — Я подумаю, — бормочет Бодлер, внезапно чувствуя, как интуиция настойчиво подсказывает ей, успевшей расслабиться и поверить в себя, убираться отсюда. Как можно скорее. — Уже уходишь? Так быстро? — с деланным сожалением тянет бывший волонтёр, резко подаваясь ближе и очевидно ожидая, что она сделает шаг назад, но девушка лишь рефлекторно выставляет руку вперёд, сама оставаясь на месте. Кончик ножа упирается ему в солнечное сплетение, сдерживая. Сердце учащает свой ритм, а во рту пересыхает за какую-то жалкую секунду, когда Олаф, продолжая самоуверенно ухмыляться, готовится сделать ещё один шаг. В его глаз читается откровенная насмешка. Насмешка над тем, что она не сможет вонзить нож глубже, и они оба это знают. Олаф медленно, угрожающе приближается, и Вайолет совсем немного пятится назад, не позволяя лезвию воткнуться в его наступающее тело слишком глубоко, но и не отводя его полностью. В чужих глазах мелькает лёгкое удивление, когда он опускает взгляд ниже. И видит, как на сорочке выступает пара капель крови. Вайолет смотрит с вызовом, на миг заставляя Олафа зло сжать челюсти, после чего он продолжает настойчиво наступать, игнорируя угрозу и вынуждая кончик ножа входить всё глубже в кожу. Бодлер, наблюдая за расползающимся пятном крови, не выдерживает первой, резко отступая, чем вызывает победную ухмылку и — резкий рывок вперёд, заставляющий Вайолет упереться в стену, локтем надавливая на выключатель. Гаснет свет. Чужие пальцы крепко-накрепко обвивают тонкое запястье и сдавливают, вынуждая не сразу, но всё же выронить нож. Его грохот об пол гремит так же оглушающе, как и внезапный и пугающий звон часов в холле. Wronnng-wronnng-wronnng… * В совокупности со страхом это полностью дезориентирует, и Вайолет не успевает даже закричать: свободная ладонь Олафа спокойно ложится на её губы. Узкая полоска света из двери позволяет видеть его горящие, голубые глаза, заглядывающие глубоко в душу, вытаскивая все потаенные страхи. — Вот ты и попалась. Но попытка была похвальная и смелая, не спорю, — тихо говорит он, отводя ладонь от рта Вайолет и проводя ею по волосам. Почти нежно. Ногой же, тем временем, со скрежетом отодвигает нож подальше, лишая девушку проблеска надежды. — Так и думал, что не закричишь. Кричать действительно не получается: настолько страх парализует тело Бодлер. Она вновь точно маленькая птица, загнанная в угол клетки. И даже не золотой. — Давай так, сиротка, — продолжает Олаф, разглядывая её задумчиво и начиная наматывать прядь волос девушки на свой длинный палец, — я дам тебе фору в десять секунд. Ни больше, ни меньше. И он отступает на шаг назад, а шёлковый локон соскальзывает с его пальцев, всё ещё находящихся около её макушки. Повторять дважды не приходится: Вайолет срывается с места, моментально выскакивая за дверь, и со всех сил пытается захлопнуть её за собой, даже не обернувшись. Хлопка за спиной, увы, не следует. Только лишь голос. — Восемь. Времени укорять себя в недальновидности, глупости, беспечности и… попросту нет. Не сейчас. Главное — спастись и придумать для врага ловушку, не прибегая ни к чей помощи. По сути, её и ждать-то не от кого. Вайолет, оскальзываясь на гладком начищенном полу, пересекает холл, скрываясь в коридорах первого этажа. Грудную клетку разрывает желанием закричать от ужаса осознания собственной ошибки, но она сдерживается, с силой закусывая губу и отчаянно петляя, чтобы хоть как-то сбить преследователя с пути. Пока не упирается в тупик. — Чёрт! — стонет она, дрожащими руками толкая ближайшую дверь, и, как можно тише закрыв её за собой, начинает лихорадочно оглядываться. Это бильярдная, поэтому Вайолет сразу же бросается к аккуратно сложенным шарам, затем раскладывая их перед дверью, а сама берёт в руки вазу покрупнее и прижимается к стене, пытаясь успокоиться и не дышать так рвано. Прислушивается к тишине в коридоре, ещё сильнее прикусив губу и прикрыв глаза. Звуки преследования не заставляют себя ждать: Бодлер слышит умиротворённое насвистывание и то, как открываются и закрываются двери помещений, тянущихся вдоль коридора. — Вайолет… — зовёт он её нарочито мягким голосом, после того, как захлопывается очередная дверь. — Я иду искать. Она слышит шарканье ботинок о половицы и ярко представляет эту походку: настолько ленивую и небрежную, что он не удосуживается отрывать ноги от пола как следует. Плечи Олафа вальяжно двигаются, когда он в подобном расслабленном, довольном настроении, а пальцы, скорее всего, поглаживают камень перстня на мизинце. Когда звук шагов раздаётся совсем близко, Бодлер превращается в слух, задерживая дыхание. — Мы же так хорошо проводили время. Выходи, устроим чаепитие, — его голос почти что за этой дверью. — Ты любишь послаще или покрепче? Дверь распахивается, и свет коридора освещает комнату, что всё равно не удерживает Олафа от падения: его нога ступает ровнёхонько на разбросанные бильярдные шары. Мужчина яростно выругивается, взмахивая руками в воздухе, и Вайолет выпрыгивает вперёд, занося вазу для удара и спустя секунду уже сокрушая её, прицелившись прямиком в голову. Бывший волонтёр, однако, успевает рефлекторно оттолкнуть её от себя, и орудие летит в стену, громогласно о неё разбиваясь. Вайолет, чертыхнувшись так же, как и Олаф, бросается в коридор, захлопывая за собой дверь, — и на этот раз удачно, судя по болезненному вскрику за спиной. Бодлер добирается до лестницы и, перепрыгивая ступеньки, взлетает наверх. Оборачивается на секунду, с замиранием сердца замечая мчащуюся за ней фигуру, и впервые за всё время радуется уделенному деталям интерьера вниманию: на небольших лестничных площадках стоят тумбы с убранством, и девушка хаотично сметает все эти статуэтки и лампы — иногда даже успешно, судя по долетающим отголоскам ругательств. Движимая лишь страхом и инстинктами, она не успевает ухватиться хоть за какую-нибудь осознанную мысль в своей голове, хотя здравая идея была бы как нельзя кстати. Вскоре девушка, приметив добротную дверь, быстро скрывается за ней, оказываясь в баре, и, быстро сориентировавшись, тут же мчится за стойку, к заветным бутылкам, уже представляя, как одна за другой метает их в чужую голову. — Даже не думай переводить алкоголь! — рычит позади неё Олаф, влетая в бар почти сразу же следом, но Вайолет уже яростно запускает первую бутылку, от которой он, впрочем, ловко отклоняется, бросаясь к столику и переворачивая его так, чтобы укрыться за ним. — Это был бурбон тридцать шестого года, маленькая мерзавка. Бодлер хватает с полки ещё одну бутылку, мельком отмечая на ней изображение четырёх роз, и прицеливается, ожидая, когда противник высунется хоть на миллиметр. Руки дрожат, но теперь — преимущество за ней, и потому есть время немного успокоиться, прогоняя тремор. — Ты ещё пожалеешь, что не остался в своей каморке, — подначивает она, и актёр ведётся, возмущённо высовываясь из своего укрытия. — Да ты… Бросок! Конечно, злодей успевает скрыться, и виски сокрушительно разбивается об пол. Олаф снова чертыхается, наверняка с сожалением рассматривая янтарные ручьи, разливающиеся по полу. Пока Вайолет хватает ещё одну бутылку, мужчина резко перекатывается к соседнему столику, тому, что уже куда ближе к Вайолет. Она напрягается, сжимая в руке горлышко очередной алкогольной жертвы, прислушиваясь к странному хрусту, а после — невольно вскрикивая, когда Олаф резко выпрямляется во весь рост, надвигаясь на неё, подобно хищному зверю, учуявшему кровь. Девушка с отчаянием швыряет бутылку, только после замечая у него в руке отломанную ножку стула, которой актёр, словно битой, без особого труда сбивает летящий в него мартини. — Придумай что-нибудь получше, Бодлер. Фамилия переходит в глухой рык, и внутри Вайолет всё снова леденеет как в первый раз, когда ей уже доводилось убегать от этого психопата где-то внутри садового лабиринта дядюшки Монти. Она выпрыгивает из-за стойки и что есть мочи несётся к дверям в другом конце комнаты, стараясь вновь задевать и сбрасывать под ноги Олафа всё, что попадается под руки. Мужчина больше не издаёт ни звука, и Бодлер-старшая затылком чувствует исходящую от него угрозу и жажду загнать её в угол, уже не разбавленные насмешками или иронией. — Ты когда-нибудь охотилась, Вайолет? — спрашивал он в клинике, когда Бодлер лежала перед ним связанная по рукам и ногам. Кажется, убегать ещё хуже, чем быть обездвиженной — тогда, по крайней мере, от неё мало что зависело. Следующая комната — столовая с камином и длинным трапезным столом. Вайолет, сумев вернуть себе способность импровизировать, быстро хватает кочергу и, взобравшись на стол, чтобы оказаться выше роста Олафа, поудобнее перехватывает новое оружие. — Как грозно, Вайолет, — растягивая слова, комментирует Олаф, медленно подходя ближе и стараясь не показывать, как сам запыхался, гоняясь за ней. — Ты вынуждаешь меня не спешить, чтобы полюбоваться этим. Он демонстративно отодвигает стул и вальяжно садится во главе стола, разглядывая её, тяжело дышащую и зло замахивающуюся кочергой, не спеша, впрочем, подходить ближе. — Чего ты расселся? — она сводит брови к переносице, раздувая ноздри, и усилием воли пытается восстановить дыхание, чтобы голос не звучал столь загнанно. — Благородно даю тебе передышку. — В тебе нет ни капли благородства. — Думаешь? Вайолет хочется выкрикнуть «Я это знаю!», но она молчит, хмуро наблюдая за тем, как он поглаживает пальцами обивку подлокотника, улыбаясь спокойно и даже заинтересованно. Бодлер, внезапно охваченная странными чувствами, возможно, передавшимися по воздуху от её противника, вдруг усмехается и, опустив кочергу так, что она волочится следом за ней, царапая столешницу, неспешно движется ближе к Олафу. Тот, сверкая глазами, подаётся немного вперёд, с придыханием глядя на неё снизу вверх. Она останавливается в паре метров, опираясь на своё орудие, точно на трость, после зажимает его между коленок и достаёт из кармана прихваченные каминные спички, почти любовно оглаживая их туманным взглядом. Чиркает одной, и огонь освещает её успокоившееся, но такое усталое лицо. Девушка безразлично смотрит на пылающий кончик спички, Олаф — на неё саму, ожидая, что Бодлер вытворит на этот раз. — Гори. И она спокойно швыряет спичку в него, подталкивая её щелчком большого и указательного пальца. Потому что безумие передаётся от человека к человеку. Олаф приоткрывает рот, вскидывая бровь, и поспешно накрывает упавшую на его колено спичку ладонью. Когда он отводит руку, на серой ткани уже красуется небольшая прожженная дырка. — Я тоже по тебе соскучился, — бормочет актёр, поднимая на девушку взгляд, в котором восхищение мешается с раздражением, образуя собой дымящийся флакон с самым настоящим горючим из неподдельных эмоций. Вайолет, чуть сощурив остекленевшие глаза, преспокойно катапультирует в него вторую зажжённую спичку, и Олаф, всё ещё удивлённый, кое-как уворачивается, отчего та падает на ковёр. По полу начинают медленно расползаться тонкие струйки дыма. — Кажется, урок на карнавале Каллигари пошёл тебе на пользу. Затягивает, верно? О, я понимаю… — Ни черта ты не понимаешь! — снова взрывается Вайолет, теперь уже остервенело продолжая швыряться в него огнём, и Олафу приходится соскочить со стула, то пригибаясь, то отклоняясь в сторону. По ковру всё быстрее расползаются языки огня, но Бодлер так потрясающе всё равно, что она и вовсе начинает смеяться, пока смех этот резко не переходит в горькие слёзы, опаляющие потрескавшиеся губы. Раздаются негромкие звуки, похожие на сирену, и с потолка начинает лить небольшими струями воды, достаточными для того, что потушить маленькие очаги огня и промочить волосы Вайолет, рассеянно запрокинувшей голову, ловя капли губами. — Как жаль, что Г.П.В не додумались высылать такие штуки всем свои членам, а? * Может быть, ваш дом не сгорел бы так быстро, — комментирует Олаф, и Вайолет, вновь сверкнув глазами, запускает в него кочергой, которую тот на удивление ловко ловит всего в паре сантиметров от своего лица. И рывком оказывается у стола, отчего Вайолет едва успевает отпрыгнуть, бросаясь в другую сторону и вскоре предательски оскальзываясь на образовавшейся на столешнице луже. Она, рухнув на живот, упирается ладонями в стол и, дрожа, пытается быстрее подняться, но чужие ледяные пальцы обхватывают её лодыжку, уверенно дёргая на себя. Олаф тащит её к краю стола, пока девушка, точно разъярённая кошка, пытается вырваться, ногтями царапая мокрую столешницу. — Да брось, Вайолет, может быть, мне просто нужно немного понимания и… любви? — победно посмеивается бывший волонтёр, цепко хватая её за плечо и наконец переворачивая лицом к себе. — Тебе не любовь нужна, а психиатр! — рычит она, с размаху ударяя пяткой в его солнечное сплетение, и без того сегодня пострадавшее. Боль стирает с лица Олафа ухмылку, заставляет скривиться и невольно согнуться пополам, пока Бодлер скатывается со стола и, моментально поднявшись с пола, бросается вон из комнаты. Разум озаряет безумной, но жизнеспособной идеей, и она, кое-как сориентировавшись, берёт курс обратно в сторону холла. Достаточно раздраконенный Олаф бежит за ней — она в этом уверена, хоть и делает он это почти бесшумно, точно на мягких кошачьих лапах. Бодлер, на мгновение обернувшись, спотыкается о край ковра, едва не вспахивая носом пол, но удерживается на ногах. Продолжать бежать, продолжать бежать, продолжать бежать. Впереди уже маячит приоткрытая дверь каморки, с которой всё и началось, и остаётся лишь надеяться, что Олаф достаточно зол, чтобы купиться на это и забежать следом за ней. Вайолет, под наплывом адреналина, действует молниеносно: оказавшись внутри, за долю секунды хватает с полки примеченную ранее верёвку, обвязывает конец вокруг ручки двери и проводит её сверху, цепляя за углы шкафа и тем самым создавая рычаг. Метнувшись в дальний угол, крепко сжимает в руке другой конец верёвки и… ждёт. Ждёт, когда он зайдёт, чтобы захлопнуть за ним дверь, зная, что окажется запертой здесь же. От этой мысли вдоль позвоночника пробегает холодок, но Вайолет решительно встряхивает головой, пытаясь выудить наружу всё своё мужество. — Не ожидал, что ты вернёшься сюда. Совсем обезумела от страха, мышка? — его голос звучит как никогда пугающе, оказываясь в комнатке первее, тогда как сам Олаф всё ещё находится где-то за дверью. Вайолет резко вспоминает про нож, закинутый им куда-то под шкаф, и только хочет метнуться, чтобы найти его, как наконец показывается и сам граф. Его блестящий взгляд слишком жадно пытается охватить её силуэт в полумраке, и потому, вероятно, Олаф так и не замечает тянущуюся от ручки верёвку. Тем не менее, заходит он всё равно осторожно, неспешно переставляя ноги, пока наконец не замирает, раскинув руки и упёршись ими в полки по бокам, точно преграждая ей путь на выход. Только Вайолет он и не нужен. Она, вдохнув поглубже и зажмурившись, с силой дёргает верёвку на себя, отчего дверь, спустя какие-то две-три секунды, послушно и шумно захлопывается, отрезая путь к спасению для обоих. Воцаряется тяжёлая, гнетущая и абсолютная тишина. — Чтобы я не вышел отсюда, ты добровольно заперла себя… со мной? — после продолжительного молчания уточняет Олаф, и как Вайолет ни старается, ей не удаётся различить интонации в его задумчивом голосе. — Как видишь, — хрипло выдавливает из себя Бодлер, сильнее вжимаясь лопатками в стену позади, и даже не пытается отвести взгляд, когда мужчина подходит ближе, только хмурится всё сильнее и настороженнее. — Ты надеешься на моё милосердие? — продолжает предполагать Олаф, приваливаясь плечом к полке, как уже делал это ранее, но на этот раз куда ближе к безоружной Вайолет. — Я ни на что не надеюсь, — устало отрезает она, зажмурившись на пару секунд так, что перед глазами вспыхивают цветные мушки. В этот момент на плечо ложится чужая рука, не грубо, но достаточно настойчиво разворачивая её, а после — ложась поперёк шеи, практически полностью обездвиживая. Бодлер с ужасом замирает, ожидая, что мужчина надавит ей на шею, перекрывая воздух, но как-то быстро с этим смиряется, не пытаясь даже предположить, что случится дальше: уж точно ничего хорошего. — То, чем ты вскрыла дверь, всё ещё с тобой? — вдруг негромко спрашивает Олаф, большим пальцем невесомо проводя по её сонной артерии. И Вайолет начинает неконтролируемо, мелко дрожать, контрастно уверенно пресекая: — Я не выпущу тебя отсюда. Делай, что хочешь. — Глупая, — бормочет он, оттаскивая её от стены, и Бодлер начинает извиваться в попытке вырваться, ногами задевая швабры и вёдра. — Тише, тише. Он встряхивает её, подталкивая к двери, отчего Вайолет едва удерживается на ногах. Непонимающе и настороженно пятится, боясь оставаться спиной к Олафу. — Как я уже говорил, вы ничего не знаете. И ничего не понимаете, — актёр тяжело опускается на пол, явно переводя дух, и вытягивает ноги, поёрзав, чтобы устроиться поудобнее. Ладонь его крепко прижата к солнечному сплетению, скрывая ранение. — Ты хорошо сыграла роль жертвы. Можешь быть свободна. — Мы не в театре, — вкрадчиво и с расстановкой, точно разговаривая с пациентом психбольницы, говорит Вайолет, ловя его взгляд. — Кто тебе сказал? — возражает Олаф, несколько секунд спокойно глядя в её лишь самую малость испуганные глаза, после чего прикрывая собственные и складывая руки на животе, точно собирается задремать. — Бодлер, не заставляй меня передумать. Один… — Чёрт с тобой, — зло думает она, быстро опускаясь на колени, и достаёт из кармана шпильку, едва не роняя её из дрожащих пальцев. Боковым зрением замечает поблёскивание лезвия у ножки шкафа, но… Так и не тянется к нему. Бесконечно долгие секунды проходят, прежде чем раздаётся заветный щелчок замка, и Бодлер едва не вываливается в холл, тут же захлопывая за собой дверь. Она не оборачивается, лишь прижимается спиной и медленно съезжает вниз, переводя остекленевший взгляд на высокие окна. Рассвет. Она дожила до него. ________________________ *Бой часов, напоминающий слово «wrong» — «неправильно»; *Предполагается, что в этой вселенной пожарные извещатели появились совсем недавно.